CC BY
39
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
И. И. Бурова
ЭДМУНД СПЕНСЕР — ПЕРЕВОДЧИК ВЕРГИЛИЯ
Если считать стремление превзойти великих предшественников основой зрелой переводческой деятельности Спенсера, то его наиболее амбициозным переводческим трудом является «Вергилиева Мошка» (“Virgils Gnat”) — перевод приписываемой Вергилию поэмы “Culex” («Комар»), которая обычно публикуется в приложении к основному корпусу произведений великого древнеримского поэта. Ни одно из произведений Вергилия или приписываемых ему сочинений не дошло до нас в столь искаженном виде, как поэма “Culex”1, за два тысячелетия обросшая многочисленными правками редакторов и текстологов разных времен и народов. Это сочинение вызывает у исследователей множество вопросов. В отличие от бесспорных текстов Вергилия, “Culex” озадачивает сбоями метра, явными пропусками или перестановками строк, искаженным написанием имен собственных2. Эти погрешности стали причиной сомнений в правомерности атрибуции поэмы автору «Энеиды». Кроме того, по сей день не решен вопрос о дефинитивном варианте текста. Например, в самых известных средневековых манускриптах Corsinianus ((Г), XIV в.), Vaticanus ((V), XIII в.), Stabulensis ((S), X в.), Fiechianus ((F), X в.)), Canta-brigensis ((С, X в.) и Iuuenalis Ludi Libellus (L), восстановленном на основе нескольких списков XXI вв., содержатся одни и те же ошибки, позволяющие предположить, что эти тексты имеют общий источник, а большинство более поздних вариантов “Culex” представляют собой комбинации манускриптов (Г), (V), (C) и (L), поскольку в (S) практически не читаются стихи 167-248 и утрачено начало стихов 372-414, а в (F) отсутствуют стихи 76-152 и 230-3063.
К моменту создания перевода «Вергилиевой Мошки» уже существовали четыре широкоизвестные в Западной Европе издания “Culex”4. По мнению О. Эмерсона, Спенсер делал свой перевод с издания П. Бембо, однако Г. Лотшпайх серьезно возражает против этого умозаключения, полагая, что исследователь слишком доверяет современным редакциям текста диалога вместо того, чтобы сравнивать «Вергилиеву Мошку» с исходным текстом Бембо5. На основании существующих исследований можно прийти к заключению о том, что поэт пользовался либо изданием Бембо, либо изданием Скалигера, либо двумя этими изданиями.
Древнейшие из дошедших до нас упоминания о “Culex” относятся ко второй половине I в. н. э. В своих «Эпиграммах» Марциал дважды упоминает о ней: один раз — по поводу дарения текста этой поэмы другу, в другой эпиграмме — говоря о “Culex” как о произведении, сочиненном Вергилием в юности. Во II в. Гай Светоний Транквил: в жизнеописании Вергилия приводит название и краткое содержание этой поэмы, указывая,
© И. И. Бурова, 2008
что автору на момент ее сочинения было шестнадцать лет, а также текст эпитафии Мошке, которым завершается поэма. Во фрагменте, посвященном Лукану, он рассказывает о том, как его герой, который еще не достиг 21 года, но уже успел прославиться своими похвалами Нерону и «Гражданской войной Помпея и Цезаря», «в одном предисловии, сравнивая свой возраст и первые опыты с вергилиевыми», сказал, что им очень далеко до «Мошки»6. На этом фрагменте основывается мнение о том, что поэма ”Culex” была создана Вергилием в ранней юности7. В спенсероведении также принято считать «Вер-гилиеву Мошку» юношеской работой, переводом, сделанным чуть ли не на школьной скамье8 или параллельно с работой над «Пастушеским календарем»9. Присущие поэме черты буколической поэзии — описываемые события происходят в сельской местности, в повествовании возникают такие характерные образы, как пастух, его стадо, источник, роща, змея — как будто бы подтверждают эту концепцию.
Важно, что вплоть до 1675 г., когда в комментарии к опубликованному им переводу Пьер де ла Рю высказал сомнение в авторстве Вергилия, оно воспринималось как само собой разумеющееся, т. е. у Спенсера не могло быть сомнений в том, что он работает с подлинным творением Вергилия. Вместе с тем уже во времена Спенсера далеко не все ученые разделяли мнение о том, что “Culex” — это творение юного Вергилия. В частности, Иосиф Скалигер в комментариях к опубликованному им “Publii Vergilii Maronis Appendix” (1573) не только высказал мнение о бесспорности принадлежности авторства “Culex” Вергилию, но и доказывал, что она была написана поэтом в зрелый период творчества10.
Возможно, Спенсер был знаком со скалигеровым изданием Вергилия или же разделял его точку зрения, поскольку публикация «Вергилиевой Мошки» состоялась уже после выхода в свет первых трех книг «Королевы фей» — произведения, которое в «вергилиевом каноне» поэтической зрелости занимает первое место. Следовательно, и оригинал, и работа по его переводу воспринимались Спенсером со всей серьезностью: взявшись за нее, английский поэт вступал в состязание с искусством зрелого Вергилия, и если «Королева фей» — это перенос принципов героической эпической поэмы Вергилия на английскую почву, творческое освоение классического наследия, то «Вергилиева Мошка» уже судя по названию выступает не как «склонение», а как текст, претендующий на адекватную передачу чужого творения.
К сожалению, большинство исследователей творчества Спенсера попросту игнорирует сам факт существования «Вергилиевой Мошки» или же отзываются о переводе поэмы как о литературной безделице, написанной в часы досуга11. В немногих работах в той или иной степени поддерживается гипотеза о том, что басенный характер вергилиева сюжета приобрел глубоко личный смысл для Спенсера в связи с его конфликтом с Лейсте-ром и что дешифровка аллегорического смысла поэмы в этом ключе может пролить свет на причины отъезда Спенсера в Ирландию в 1580 г. и на его отношение к столь резкой перемене в судьбе. Сторонники этой гипотезы основывают свои выводы на тексте предваряющего перевод сонета Спенсера, в котором прямо говорится, что поэма представляет собой загадку, проливающую свет на его «злую судьбу»: с ним дурно обошлись, причем причиной его невзгод является некий великий Повелитель (“great Lord”). Поэт призывает проницательного читателя («какого-нибудь Эдипа») найти правильный ответ в тексте поэмы, и его призыв был услышан Э. Гринло, который увидел в Мошке Спенсера, а в пастухе — Лейстера, отплатившего своему поэту-секретарю за его верную службу черной неблагодарностью. Предположительно, угрожавшая пастуху змея — герцог Анжуйский и Алансонский, который в случае женитьбы на Елизавете мог серьезно подорвать позиции
ее давнего фаворита. По убеждению Гринло, Спенсер предупреждал Лейстера о гибельных последствиях, которые повлечет за собой «французский брак», чем сильно разгневал своего патрона, решившего сослать поэта в Ирландию12.
Даже если предположить, что Спенсер создал перевод “Culex” одновременно или сразу же после завершения «Пастушеского календаря», усмотрев в истории Мошки созвучность собственной судьбе, интерпретация аллегорического смысла «Вергилиевой Мошки», предлагаемая Гринло, останется крайне уязвимой. Трудно представить, что один из самых видных и влиятельных в стране протестантов, каким был Лейстер, не мог разглядеть опасности, которую представлял возможный брак Елизаветы с католиком, без подсказки своего скромного секретаря. К тому же, если бы Спенсер вызвал неудовольствие столь знатной особы, то, скорее всего, он был бы попросту уволен, а граф Лейстер не стал бы обременять себя устройством его дальнейшей судьбы. Эти соображения позволяют считать традиционную декодировку аллегорического смысла поэмы натянутой.
Сомнительно также, что у Спенсера были основания до такой степени сетовать на свое пребывание в Ирландии и обвинять в этом бывшего патрона через пять лет после его смерти, тем более что к концу 1590-х гг., т. е. за несколько лет до публикации «Жалоб», положение поэта в Ирландии укрепилось: документально подтверждено, что замок Килкол-ман стал его владением ранее 24 марта 1589 г., хотя высказываются и суждения о переходе замка в его руки еще в 1586 г.13
Нельзя упускать из виду и то обстоятельство, что «Мошка» следует в «Жалобах» за возвеличивающими семейство Дадли «Руинами времени», а в «Слезах муз» богини проливают слезы потому, что после смерти покровителей Спенсера положение искусств становится плачевным. Судя по этим текстам, времена, когда жили Сидни и Лейстер, были для поэта подобием Золотого Века. В открывающих «Жалобы» поэмах Спенсер представляется человеком столь верным памяти своих покровителей, что невозможно представить, будто «Вергилиева Мошка» была направлена против Лейстера. Кроме того, едва ли на момент выхода в свет «Мошки» Спенсер был столь знаменитой личностью, чтобы лелеять тщеславные надежды, что читатели вздумают утруждать себя разгадкой обстоятельств его личной жизни. Тем более странно было бы надеяться на то, что современники заинтересуются событиями жизни поэта более чем десятилетней давности.
Даже признавая, что в начале XXI столетия невозможно прочесть аллегорию так, как ее воспринимали четыреста с лишним лет назад, трудно удержаться от подобной попытки. Возможно, мертвая Мошка — собирательный образ всех тех, кто, верой и правдой служа национальным интересам Англии, навлек на себя неудовольствие королевы Елизаветы, и прежде всего тех, кто уже ушел из жизни. Учитывая явную связь между поэмами сборника, Мошку можно было бы интерпретировать как собирательный образ оплакиваемых Спенсером Лейстера, Сидни и Уолсингема. Ввиду исключительной значимости этих фигур мог бы оказаться понятным и предвкушаемый Спенсером читательский интерес к поэме. В пользу подобного предположения свидетельствует тот факт, что поэма Вергилия была посвящена Октавию, будущему императору Августу. Высказанная гипотеза подкрепляется более широким прочтением аллегоризма поэмы К. Барроу, который интерпретирует ее как изображение отношения сильных мира сего к предостережениям со стороны скромных людей, желающих им добра14.
В поэме отсутствуют прямые сетования на несправедливость мироустройства, но плачевная участь Мошки позволяет Спенсеру вписать произведение в парадигму жанра жалобы и подчинить переводную поэму общей идее сборника «Жалобы» о том,
что поэзия способна на века сохранить память о благих поступках даже самых незначительных существ.
В существующих исследованиях «Вергилиевой Мошки» делается акцент на точности передачи Спенсером содержания оригинала, переводческих заслугах поэта-виртуоза. В работах о творчестве Спенсера, содержащих упоминание о «Вергилиевой Мошке», выполненный им перевод называют «превосходным»15.
Попробуем разобраться в справедливости подобных оценок. Нет сомнений в том, что английский текст великолепен, но в нем довольно много отступлений от оригинала. Спенсер не мог соблюсти метрические характеристики оригинала из-за отличия английской силлаботоники от античной метрической системы стихосложения; он произвольно избрал для перевода октаву с четкой системой рифм, которых не было и не могло быть в произведении Вергилия. По мнению О. Ф. Эмерсона, именно использованием октавы и стремлением к ее синтаксической завершенности объясняется увеличение количества стихов в переводе с 414 до 68816. Исследователь показывает, что зачастую октава Спенсера соответствует всего трем стихам оригинала (стихи 345-352, 401-408 и др.)17. Однако дело не только в вынужденном многословии, но и в том, что в тексте Спенсера появляются дополнительные подробности и красочные описания. Например, он более детально описывает сцену убийства Мошки, подчеркивая увеличением длины фрагмента его смысловую значимость. Более всего разрастается эпизод явления убитой Мошки пастуху в видении, особенно за счет рассказа Мошки о подземном мире, включающего в себя лирическое отступление на тему благодарности и долга. До 48 английских строк разрастается в переводе одна лишь история Орфея и Эвридики (стихи 433-480), которая у Вергилия изложена в 28,5 стихах.
Таблица
«Разрастание» перевода по сравнению с оригиналом
Фрагмент Вергилий Спенсер
Посвящение Октавию Стихи 1-41 Стихи 1-64
Утром пастух выгоняет стадо на пастбище Стихи 42-57 Стихи 65-88
Отступление о прелестях простой сельской жизни Стихи 58-97 Стихи 89-152
Дневной отдых пастуха у источника в роще, посвященной Диане Стихи 98-162 Стихи 153-240
Появление змеи, филантропический порыв Мошки и ее гибель Стихи 163-201 Стихи 241-312
Возвращение пастуха домой и его ночное видение Мошки Стихи 202-384 Стихи 313-648
Возведение памятника Мошке Стихи 385-414 Стихи 641-688
Подчеркнем, что перевод Спенсера оказывается вольным не по приблизительности передачи содержания оригинала, а по дополнению его разыгравшимся воображением переводчика.
Спенсер практически не отклоняется от текста древнеримской поэмы, скрупулезно воспроизводит все детали из жизни Аида и Елисейских полей, воссоздавая языческую картину преисподней, наполненную страданиями — в большей степени моральными, нежели физическими, в отличие от Ада и Чистилища, изображенных Данте. Однако эффектные описания теней мифологических персонажей и их посмертной участи, так выразительно подчеркивающие самоценность земного бытия, воздействуют на воображение поэта, активизируют глубокие познания об античной культуре, которыми он обладал.
В “Culex” говорится о факелах, освещающих подземелье (стих 322), а у Спенсера в Аиде «все вокруг содрогается и трепещет, / озаренное мертвенным светом светильников, подвешенных к каждому столбу» (ВМ., стихи 341-342); у Вергилия по голове Цербера ползают змеи (стих 328), у Спенсера они свисают с нее плетьми в фантастическом количестве десяти тысяч штук (ВМ., стихи 348-349); в латинском тексте достаточно выразительно говорится о том, что мошка спасла пастуха, когда он уже находился «на пороге смерти» (стихи 332-333), а Спенсер выразил ту же идею с помощью смыслового повтора и благозвучной аллитерации: “Even from the door of death and deadlie dreed” (ВМ., стих 355). В оригинальной поэме говорится о «чудовищном» Отосе (стих 348), а Спенсер уточняет, что этот обитатель Аида был «огромен» (“huge”, ВМ., стих 373); образ «матери из Колхиды» (Cul., стих 370) расшифровывается им как образ «жестокой» (“cruel”, ВМ., стих 396) матери, Медеи, погубившей своих детей. Спенсер значительно подробнее Вергилия рассказывает о разделенных враждой братьях Этеокле и Полинике, «порожденных из крови Кадма» (ВМ., стихи 409-416), впрочем, повторяя неточность Вергилия в изложении мифа: Кадм, мифический сын царя Агенора, брат Европы, основатель беотийских Фив, не враждовал с братьями, но засеял поле зубами убитого им дракона, из которых выросли свирепые воины, почти полностью истребившие друг друга в междоусобной борьбе. Классический вариант этого мифа излагается в «Финикиянках» Эврипида (стихи 638-675) и воспроизводится в «Метаморфозах» Овидия (Мет., III, стихи 6-130). Персефона у Спенсера получает эпитет «мрачной», «зловещей» (“grim”, ВМ., стих 422); он мыслит ее только как богиню мрачного подземного царства, не оттеняя ее двойственной природы. Если в “Culex” Персефону сопровождает «свита» (Cul., стих 390), то Спенсер конкретизирует тот факт, что ее спутницами являются фурии (ВМ., стих 423). Это уточнение особенно интересно тем, что Спенсер разделяет римских фурий и греческих богинь мщения подземного мира эриний, которые фигурируют в “Culex” в другом эпизоде и упоминаются в переводе (Cul., стих 366; ВМ., стих 394). Впрочем, подобные примеры расхождения с оригиналом лежат в пределах допустимых флуктуаций смысла при поэтическом переводе. Свободное изящество переводного текста подразумевает вдохновенный процесс его созидания.
Между тем ценность перевода “Culex”, выполненного Спенсером, не исчерпывается возможностью воспринимать его как аллегорию. Этот поэтический труд предваряет появление оригинальных эпиллиев Спенсера «Prosopopoia, или Сказка матушки Хаббард» и «Muiopotmus, или Судьба Мотылька», оправдывая обращение поэта к традициям сатирического животного эпоса. Примечательно, что Спенсер переводит название “Culex” на английский, а в названиях двух своих генетически восходящих к ней оригинальных поэм использует греческие слова с параллельным переводом. В обоих случаях названия обусловлены содержанием поэм, но “Muiopotmus” одновременно отсылает и к популярным в александрийской поэзии стихотворениям о насекомых, подчеркивая связь творчества Спенсера с античными традициями.
При переводе поэмы “Culex” на английский язык Спенсер освоил поэтическую манеру, ранее ему не свойственную: новым для Спенсера является обилие мифологических аллюзий, характерных для поэтики античных эпиллиев, а также пышное многословие — чуть ли не большая часть поэмы представляет собой перечень обитателей аида и Елисейских полей. Поскольку поэма Вергилия представляет собой органичный сплав пасторальных, элегических, героических и комических модусов, перевод этого произведения явился важным шагом в развитии поэтического мастерства Спенсера.
Таким образом, перевод «Вергилиевой Мошки» можно рассматривать в свете отказа Спенсера от концепции перевода как подражания авторитетам, изложенной Дю Белле. Согласно Дю Белле, подражать означает «...верно следовать достоинствам хорошего автора и как бы перевоплощаться в него»18. Спенсер же действует так, словно он убежден в возможности превзойти в мастерстве величайших.
1 Ellis R. On the Culex and Other Poems of the Appendix Vergiliana // American Journal of Philology. 1882. Vol. 3. №. 11. P. 271.
2 Philmore J. S. The Text of the “Culex” // Classical Philology. 1910. Vol. 5. № 4. P. 418.
3 Clausen W. The Textual Tradition of the Culex // Harvard Studies in Classical Philology. 1964. Vol. 68. P. 119 -138.
4 Emerson O. F Spenser’s “Virgils Gnat” // Journal of English and Germanic Philology. 1918. №. 17. P. 95.
5 Lotspeich H. G. Spenser’s Virgils Gnat and its Latin Original // English Literature History. 1935. Vol. 2. №. 3. P. 235-241.
6 См.: FraenkelEd. The “Culex” // Journal of Roman Studies. 1952. № 42 . P. 1-9; Comparetti D. Virgil in the Middle Ages / Trans. E. F. M. Benecke. Princeton, 1997. P. 14-17.
7 Spenser E. The Shorter Poems / Ed. R. A. McCabe. Harmondsworth, 1999. P. 599.
8 Allen D. C. Image and Meaning. Metaphoric Traditions in Renaissance Poetry. Baltimore, 1960. P. 26.
9 Barret A. A. Donatus and the Date ofthe Culex // Classical Philology. 1972. Vol. 67. № 4. P. 280; Most Gl. The “Virgilian” Culex // Homo Viator: Classical Essays for John Bramble / Ed. M. and M. Whitby. Bristol, 1987. P. 199-209.
10 Светоний. О знаменитых людях // Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. М., 1964. С. 238, 244.
11 Allen D. C. Op. cit. P. 22.
12 Greenlaw E. Spenser and the Earl of Leister // Publications of Modern Languages Association of America. 1910. № 25. P. 535-561. См. также: RosenbergE. Leicester, Patron of Letters. New York, 1963. P. 74-92.
13 См.: Maley W. A Spenser Chronology. Basingstoke, 1994. P. 317-344.
14 Burrow C. Edmund Spenser. Plymouth, 1996. P. 21.
15 См.: Spenser: The Critical Heritage / Ed. R. M.Cummings London, 1971. P. 146-147.
16 Emerson O. F. Spenser’s “Virgils Gnat” // Journal of English and German Philology. 1918. № 17. P. 95.
17 Ibid. P. 96.
18 Белле Ж. дю. Защита и прославление французского языка // Эстетика Ренессанса: В 2 т. / Сост. В. П. Шестаков. М., 1981. Т. 2. С. 244.
