CC BY
90
/Академий
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ • 2012 • Т. XXXIV• № 4
Д
1
а лица априоризма
О.Е. СТОЛЯРОВА
В статье сопоставляются «формальный» и «трансцендентальный» подходы к естественным наукам. Доказывается, что «сциентизм» логических позитивистов и «антисциентизм» неокантианцев и Э. Гуссерля вдохновляются общей предпосылкой - кантовским антиметафизическим априоризмом, или поиском универсальных вневременных норм, которые разум налагает на изменчивый опыт. И первые, и вторые заместили реальную (преходящую) науку и научную практику символическими структурами. Но, как нам представляется, сам факт реального изменения науки и уникальных исторических обстоятельств, породивших версии априоризма, остался в этих концепциях неучтенным.
Ключевые слова: историческое априори, история науки, онтология, релятивизм, позитивизм, эмпиризм, неокантианство, феноменология.
В началеXX в. У. Джеймс выдвинул проект воссоединения философии и науки, результатом которого должна была бы стать эмпирическая философия. Джеймс полагал, что «философы могут свободно пользоваться какими угодно методами. Но во всяком случае философии надлежит завершать науки и
1 Работа выполнена при поддержке НИР РАНХиГС, проект № 65 «Неклассические подходы к науке и технологии: анализ новейших тенденций».
впитывать их методы... Я не вижу, почему бы философия не могла дойти до полного освобождения от всяческого догматизма и до превращения в столь же гипотетическую по своим приемам науку как самая эмпирическая из всех наук»2.
Из концепции «эмпирической философии» Джеймса вытекает, как представляется, один важный вывод, который ставит под сомнение окончательное разрешение вопроса о взаимоотношениях науки и философии. Вывод заключается в следующем: вопрос о взаимоотношениях науки и философии нельзя ставить и решать абстрактно - как вопрос о взаимоотношениях Науки и Философии. Действительно, если «эмпирическая философия» восприимчива к результатам конкретных наук, а те в свою очередь нуждаются в метафизике, если это взаимное исправление осуществляется по принципу обратной связи3, то можно утверждать, что историческое развитие системы знаний изменяет те параметры, которые лежат в основании этого развития. Говоритьжеотом, что философия и наука уже состоялись и обладают законченными и вневременными характеристиками, с точки зрения «эмпирической философии» неправомерно.
Ловушка истории. Этот вывод находит многочисленные подтверждения в истории мысли. Как бы ни стремились некоторые философы раз и навсегда и с предельной ясностью очертить границы философского знания, обозначить его место в общей системе знаний, их аргументы не становятся универсальными. Даже если они не могут быть непосредственно и полностью опровергнуты, то спустя какое-то время спрос на них падает, результаты игнорируются как не отвечающие «духу времени». Правда, против этой «ловушки истории» можно бороться, призвав на помощь универсальный метод -содержания приходят и уходят, а форма остается. Можно даже исходя из этого формализма объявить всю содержательную, исторически изменчивую философию мировоззрением, лежащим в плоскости языка и поэтому никак не связанным с реальностью. Сторонники этой точки зрения считают, что поскольку философские концепции не могут быть ни верифици-
2 James W. Some Problems of Philosophy: ABeginning of an Introduction to Philosophy (1911) Цит. по: Джеймс У. Введение в философию // Б. Рассел. Проблемы философии М., 2000. С. 19.
3 На мой взгляд, принцип обратной связи входит в противоречие с любым типом фундаментализма. Если фундаментализм того или иного рода спрашивает об условиях (эмпирических, метафизических или трансцендентальных) познания, или науки, то антифундаментализм, основывающийся на принципе обратной связи, спрашивает об условиях изменения самих условий, оперируя схемой проективно-рефлексивного движения.
Дкадеми;
/Академий
рованы, ни фальсифицированы, т.е. не могут быть приведены на «очную ставку» с реальностью (реальность ограничивается наблюдаемыми «отдельностями»), их место в особом художественном хранилище человеческих переживаний, личностных устремлений и интересов, поэтических образов, выражающих «чувство жизни», но «ничего не дающих познанию»4.
Однако и этот формализм не избежал «ловушки истории» - многие ли философы в наши дни разделяют такие позитивистские принципы, как 1) существование непрерывного языка наблюдений; 2) единство научного метода; 3) возможность однозначной интерсубъективной опытной проверки того или иного научного утверждения; 4) ценностная нейтральность науки. А ведь именно из этих принципов, сформулированных относительно науки, выводилось заключение о специфическом месте философии в системе знания. Если содержательная философия не удовлетворяет позитивистским требованиям научной строгости, то роль философии должна ограничиваться логическим анализом языка науки. Но несмотря на то что вопрос о философии (и прежде о науке) был решен, казалось бы, с предельной ясностью, позитивизм Венского кружка отнюдь не остался незыблемым, а явился скорее еще одной «поворотной точкой», еще одним историческим вызовом, ответы на который составили содержание философии науки во второй половине XX в.
«Несмотря на влияние логического позитивизма на англоязычную философию, - пишет Я. Хакинг, - теперь никто не хочет называться позитивистом. Даже логические позитивисты стали предпочитать имя “логических эмпирицистов”. В Германии и Франции во многих кругах “позитивизм” превратился в бранное слово, означающее одержимость естественными науками и отрицание альтернативных путей понимания в социальных науках»5. Конечно, это не означает, что позитивизм полностью сошел со сцены, но во всяком случае он не выдержал испытания историей, т.е. тем, что, с его точки зрения, он окончательно вывел за пределы познания. Впрочем, в последние десятилетия интерес к логическому позитивизму возрос. Сегодня много спорят по поводу того, был ли постпозитивизм революцией в философии науки, коренным образом разрывавшей с «догмами позитивизма», или эволю-
4 Карнап Р. Преодоление метафизики логическим анализом языка // Вестник МГУ. Сер. 7. Философия. 1993. № 6. С. 11—26. В отечественной философии эту мысль проводит А.Л. Никифоров, см.: Никифоров А.Л. Философия как личный опыт // Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания ; под ред. И.Т. Касавина. М., 1990.
5 Хакинг Я. Представление и вмешательство. М., 1998. С. 57.
цией, в ходе которой критика основных принципов позитивизма предстает развитием его внутренней логики6. Но как бы то ни было, Хакинг прав в том, что логический позитивизм оказался не в состоянии соответствовать своему собственному принципу исторической (ценностной) нейтральности и сегодня интересует исследователей в основном как очередной этап на пути развития мысли. Даже самые убедительные философские концепции не убеждают раз и навсегда.
Ценность истории. Но философия может обратить «ловушку истории» в «ценность истории». Априоризм как двуликий Янус может обернуться не формальной, а категориальной стороной и даже включить в себя историю. Эволюция феноменологии Э. Гуссерля - хороший тому пример. Если в работе «Философия как строгая наука» философии предписывается держаться подальше от «естественно-научного объективизма», с одной стороны, и «философии мировоззрений» - с другой, то в «Кризисе европейских наук» историзм, присущий «философии мировоззрений», восстанавливается в правах. Возможность историзма изначально содержится в категориальном синтезе. Согласно И. Канту, синтезирующая деятельность рассудка осуществляется как стягивание многообразия чувственного опыта в единство понятия (предмета). В этом синтезе можно выделить два аспекта - цель (движе-ние-как-энтелехия, т.е. само понятие как результат синтеза) и процесс (движение-как-энергия, т.е. деятельность, которая обладает внутренней длительностью). Исходя из теории Канта то, что мы воспринимаем в качестве объекта, есть результат деятельности трансцендентальной субъективности и в этом смысле данный результат историчен, он является не точкой отсчета, а последней фазой субъективного конструирования как движения-к-цели.
Телеологическая деятельность трансцендентальной субъективности становится отправным пунктом как неокантианской концепции, в которой предмет познания предстает в качестве функции внутреннего времени коллективного трансцендентального субъекта, так и немецкой классической философии, исследующей «объективную историю» духа. Остановимся на неокантианской концепции науки и философии, поскольку историческая фаза феноменологии Гуссерля, око-торой будет сказано впоследствии, является во многом развитием именно неокантианских интенций. Неокантианская
6 Cm.: Friedman M. The Re-evaluation of Logical Positivism // Journal of Philosophy. 1991. № 88. P. 505-523.
Дкадеми;
/Академий
концепция научного знания декларативно историческая. Как известно, неокантианцы противопоставляют свое понимание научного знания, с одной стороны, «абстрактным концепциям» (главная мишень Э. Кассирера - «эмпирицизм», который фиксирует опытные «отдельности», но не прослеживает генетические связи между ними), а с другой стороны, спекулятивному идеализму, который слишком увлекся метафизическими рассуждениями, оторванными от реальной науки в ее развитии. Замысел неокантианской философии состоял в том, чтобы, принимая во внимание науку и ее исторические результаты, предложить философское обоснование науки, которое рефлексивно будет обосновывать и саму философию.
Неокантианская концепция развития науки. Неокантианцы имели дело с теми же вопросами и проблемами, поставленными естествознанием в концеXIX- началеXX в., которые волновали Э. Гуссерля, У. Джеймса, Г. Фреге, Б. Рассела, А.Н. Уайтхеда и других философов, пытавшихся заново продумать взаимоотношения науки и философии исходя из нового естественно-научного материала. На повестке дня стоял вопрос физиологии и экспериментальной психологии: как посредством опыта и его математического описания судить о возможности опыта и его математического описания. Конечно, вопрос об эмпирическом обосновании эмпирической науки задавался еще на первых порах ее становления (он составлял предмет спора рационалистов и эмпириков), но задавался абстрактно, и только во второй половине XIX в., как пишет Гуссерль, для которого этот вопрос приобретает особую важность, «среда феноменальности» превращается в научную тему: «над ней работают новые науки: психология (к которой принадлежит большая часть физиологии) и феноменология»7. С опытным исследованием текучей «среды феноменальности» был тесно связан и другой вопрос - об интуиции пространства и времени. Как известно, Кант полагал, и до второй половины XIX в. это не требовало масштабного пересмотра, что пространственный и временной порядок принадлежит не вещественному миру, а структуре трансцендентальной субъективности и «накладывается» на чувственный опыт, превращая материю опыта в последовательность объектов «во времени» и рядоположенность их «в пространстве». Причем в кантовском понимании пространство и время не конструируются, а являются условиями конструирования, так как они уже заранее даны трансцендентальному субъекту.
7 Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск, 1994. С. 148.
Априорный характер пространства и времени был поставлен под сомнение, когда были открыты неевклидовы геометрии и принцип относительности. Первые разрушили представление Канта и его последователей о том, что единственный (всеобщий и необходимый) способ пространственного упорядочения наших восприятий должен принимать чистую форму трехмерного евклидова пространства. Релятивизация времени (принцип относительности Лоренца, Пуанкаре, Минковско-го, Эйнштейна) таким же образом проблематизировала представление Канта о чистой форме внутреннего чувства (времени), совпадающей с абсолютным временем ньютоновской механики. Но если априорные условия математики (и основывающихся на ней естественных наук) находятся в зависимости от исторических результатов самих точных и естественных наук, то можно ли говорить об их априорном характере?
Физик и физиолог Г. Гельмгольц полагал, что нет, предложив так называемую «натуралистическую» интерпретацию возможности неевклидовой геометрии. Исследуя пространственное восприятие, Гельмгольцпришел к выводу, что априорный характер пространственного восприятия - не что иное, как субъективная форма интуиции, которая обусловливается отчасти физиологическими особенностями человека как природного существа и отчасти его приспособлением к природному миру (миру твердых тел и плоскостей). С этой точки зрения неевклидовы геометрии отличаются от евклидовой тем, что не согласуются с опытом непосредственно. Но само наличие неевклидовых геометрий свидетельствует о том, что некоторые особенности внутреннего строения человеческого чувственного аппарата позволяют достичь неевклидовой наглядности. Так, Гельмгольцдоказывал, что при определенных условиях зрительное пространство может оказаться неевклидовым. Как пишет Р. Карнап, «Гельмгольцверил... что, если ребенок или даже взрослый будет достаточно подготовлен с помощью опытов, включающих поведение тел в неевклидовом мире, он будет в состоянии зрительно представить неевклидову структуру с той же самой легкостью, с какой сейчас может представить евклидову структуру»8.
Натуралистическая интерпретация интуитивной наглядности сформировала тот онтологический контекст, в котором приобретала смысл неокантианская концепция науки и философии. Несмотря на то что неокантианская философия науки стремилась исходить из факта развития самой науки, это раз-
8 Карнап Р. Философские основания физики. М., 2006. С. 235.
Дкадеми;
/Академий
витие парадоксальным образом отрывалось от его конкретного содержания. Видимо, задача, которую ставили перед собой неокантианцы, заключалась в том, чтобы спасти науку от нее самой, т.е. от «местечковости», или от тех ее результатов, которые она «наивно» приобретает. Так, с точки зрения неокантианцев, натуралистическая интерпретация интуитивной наглядности таит в себе опасность редукции вневременных норм научного познания к эмпирически данному. Но чем же плохо «эмпирически данное»? Что не устраивает в нем неокантианцев? Неокантианцы понимают эмпирически данное, как понимали его Д. Юм и И. Кант: в общем смысле «эмпирически данное» - это совокупность моментальных впечатлений без внутренней связи друг с другом. Связи, убеждены неокантианцы вслед за Кантом, приходят извне. Но если сами эти связи сделать предметом эмпирического исследования (как поступают естественная наука, эмпирическая психология в отношении категории пространства или времени), т.е. свести их опять-таки к совокупности моментальных впечатлений, тогда единство науки (которое есть несомненный факт) окажется под вопросом. Следовательно, философии нужно иметь дело не с эмпирическими открытиями науки, а с трансцендентальными условиями таких открытий.
Естественные науки заставляют нас пересмотреть представления о пространстве и времени, но они не могут нас заставить пересмотреть категории пространственности и временности как таковые, потому что последние суть чистые принципы всеобщей связи явлений. «Для Когена и Марбургской школы больше не существует априорных форм чувственности, охватывающих, как это было в исходной системе Канта, базовые структуры геометрии Евклида и математической физики Ньютона. Но, для Когена и Марбургской школы также не существует самостоятельного вклада апостериорной чувственности, т.е. независимого “многообразия восприятий”, которые просто даны независимо от активности мышления внутри чистой пространственно-временной формы нашей чувственности. Вместо этого существует динамическая, или темпоральная, в своей основе процедура активного порождения, когда сознание последовательно определяет “реальное”... в ходе непрерывного процесса»9.
В полемике с натуралистами, которые (как Гельмгольц) пытались поставить кантовское a priori в зависимость от ре-
9 Friedman MErnst Cassirer and the Philosophy of Science // Continental Philosophy of Science; G. Gutting (ed.). Oxford, 2005. P. 71-83.
зультатов естественных наук, неокантианцы провозгласили его независимость, но в ущерб наглядности. A priori пространства и времени не дается, а порождается трансцендентальным сознанием, вернее сказать, a priori - это сам синтез, само движение-энергия, чистая последовательность или чистая история трансцендентального сознания, по отношению к которой все конкретное содержание наук является эпифеноменом. Однако трансцендентальный синтез помимо движения-энергии обладает также движением-энтелехией, т.е. целью. В плюралистическом разрезе трансцендентальные цели представляют собой высшие формы организации материала - категории, например такие, как символические формы Кассирера.
Так, история человеческой культуры (надсубъективный синтез символических форм) и прежде всего история естествознания становится для неокантианцев собственно философией (логикой), ведь именно последняя способна осмыслить трансцендентальный синтез. «Специфика неокантианского подхода к истории науки, - замечает П.П. Гайденко, - сказывается в том, что написанная ими [неокантианцами] история науки протекает не во времени - историческом времени со всеми его случайностями, индивидуальными особенностями и т.д., а как бы в эфире чистой мысли»10.
Исторический и формальный подходы. Сказанное выше, безусловно, верно, и это, на наш взгляд, сближает неокантианскую философию науки с логическими позитивистами, принявшими эстафету от Б. Рассела. При этом общим врагом тех и других выступает натурализм, который, по-видимому, ассоциируется с метафизической позицией (натурфилософия). Ограничителем, не позволяющим ни логическому позитивизму, ни неокантианству принять натурализм, служит кантовский «запрет на онтологию», который доводится до последнего предела - даже остаточные следы «вещей в себе», которые мыслились Кантом в качестве первой (онтологической) причины познания, стираются из априористских интерпретаций науки начала XX в.
Несмотря на то что логические позитивисты настаивают на подчиненной позиции философии по отношению к науке, а Гуссерль, наоборот, подчиняет естественные науки философии (феноменологии), между позициями первых и второго существует принципиальное сходство. «Сциентизм» позитивистов и «антисциентизм» Гуссерля вдохновляются кантов-
10Гайденко П.П. Научная рациональность и философский разум. М., 2003. С. 397.
Дкадеми;
/Академий
ским антиметафизическим априоризмом - поиском универсальных вневременных норм, которые разум налагает на изменчивый опыт. Такая же конвергенция концептуальных линий наблюдается при сопоставлении логического позитивизма (представляющего сциентизм) и неокантианства (предвосхищающего позднейший антисциентизм, который утверждает, что наука-лишь часть, хотя и весьма существенная, более общей системы ценностей). Да, логические позитивисты отвергли синтетическое априори, но сохранили аналитическое. Логические позитивисты, как и неокантианцы, ставили перед собой задачу обосновать научное познание, вскрывая саму возможность его, которая выступала как логическая необходимость. Логические позитивисты определяли эту возможность как чисто формальную, неокантианцы наделяли ее идеальным содержанием (делая предметом рассмотрения логическое развитие принципов и первоначал, таких, как «материя» или «реальность», «наука» или «культура»), но и те, и другие заместили реальную (преходящую) науку и научную практику символическими структурами.
Во второй половине XX в. общим местом становится критика того образа науки, который был предложен логическим позитивизмом, - этот образ признается неисторическим, выхолощенным, далеким от действительной научной практики, не учитывающим ни материальный, ни технологический, ни культурный контекст науки, ни даже конкретные результаты естественных наук (последние подменяются логическими структурами, выражающими интерсубъективный опыт). Но и в отношении неокантианской концепции науки справедливы те же характеристики. Опора на результат естественных наук, которую провозгласили неокантианцы (например, Г. Коген), обернулась опорой на вечные и неизменные структуры трансцендентального сознания, которые изначально содержат в себе цель будущего синтеза - «науку». Эмпирическая реальность, т.е. вещественная реальность, с которой имеет дело наука, была редуцирована к логическому содержанию эмпирически данного - бесконечно малой, исторически случайное - к логически необходимому. Именно поэтому история науки, написанная неокантианцами (например, Кассирером), протекает, как выразилась П.П. Гайденко, «в эфире чистой мысли». К похожему выводу приходит историк науки и философии Г. Фройденталь. Анализируя концепцию развития науки и культуры Кассирера, он заключает, что материальная сторона символов «не играет никакой роли в изображении Кассирером концептуального развития... поэтому Кассирер
сводит развитие к развертыванию уже существующего содержания»11. «В фокусе его (Кассирера. - О.С.) исследования, - пишет Фройденталь, - находятся исключительно “духовные” аспекты и содержание культурных продуктов, материально-чувственный характер символизма при этом выводится из поля зрения»12.
Это заключение применимо не только к философии Кассирера, но и к любому трансцендентальному, равно как и формальному, обоснованию науки, потому что и в том, и в другом случае мы имеем дело с кантовским антиметафизиче-ским идеализмом и априоризмом, который пренебрегает собственным эмпирическим контекстом и упорно не замечает онтологического содержания этого контекста, обеспечивающего историческую уникальность самого априоризма.
Гуссерль о «научной» и «миросозерцательной» философии. Вернемся к Гуссерлю. Уже в статье «Философия как строгая наука» Гуссерль занимает позицию трансцендентальной философии в том смысле, что он ищет и обсуждает априорные условия возможности эмпирического знания и лежащего в его основе метафизического натурализма. Его трансцендентализм весьма близок неокантианскому с той лишь разницей, что неокантианцы заняты трансцендентальным генезисом категорий (их интересует диахронический срез трансцендентального синтеза, знание как процесс порождения), а Гуссерль стремится кчистой дескрипции и имеет делос результатами трансцендентального синтеза, т.е. берет этот последний в его синхроническом разрезе в качестве уже готовых феноменов сознания, которые следует постичь и описать. Вследствие этого Гуссерль настроен весьма скептично по отношению к историзации знания - генетический метод, по мнению Гуссерля, не обладает искомой философской чистотой.
Гуссерль настаивает на необходимости разграничить «миросозерцательную философию» и «научную философию», причем «первая не является несовершенным осуществлением последней во времени»13, поскольку вторая - не идеальный предел и не метацель истории, она вообще лежит за пределами истории: «научная философия есть название абсолютных и вневременных целей»14. Поэтому феноменоло-
11 Фройденталь ^Отсутствующий центр философии Кассирера: homo faber in abstraction// Философия и культура. 2010. № 1(37). С. 23.
12 Там же. С. 20.
13 Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск, 1994. С. 167.
14 Там же.
Дкадеми;
/Академий
гический метод противопоставляется генетическому. Как пишет А. Лосев, феноменологический метод заключается в том, чтобы «давать чистое описание чистых смысловых данностей. Не только неинтересен тут вопрос о том, как данные смысловые структуры произошли из вещей; но неинтересно и даже преступно объяснять происхождение одних смысловых структур из других»15.
В дальнейшем Гуссерль постепенно отходит от чистого де-скриптивизма и не только обращается к результатам трансцендентального синтеза - феноменам, но и подробнейшим образом исследует сам этот синтез - конститутивную деятельность сознания, протекающую во внутреннем времени, точнее, образующую внутреннее время своей собственной внутренней деятельностью. На этом этапе философского развития Гуссерль еще более сближается с неокантианцами, для которых трансцендентальный генезис всегда был в центре внимания. Таким образом, Гуссерль делает еще один шаг по направлению к исторической версии априоризма, получающей максимальное выражение в работе «Кризис европейских наук».
Историческая версия априоризма Гуссерля. Важнейшей темой наконец-то оказывается исторический генезис той формы жизни, которую мы называем наукой. Задачей трансцендентальной философии (феноменологии) на этом этапе становится своеобразная археология знания - разыскание исторических условий как натурализма, так и «миросозерцательной философии». Натурализм и миросозерцательная философия по-прежнему выступают для Гуссерля в качестве двух философских крайностей. Но если в предыдущих работах феноменологическое эпохе должно было оставить за скобками как объективный мир науки, так и исторический мир культуры и сохранить только трансцендентальную деятельность внеисторического субъекта вкупе с продуктами этой деятельности - сущностями (феноменами), то теперь феноменологическое эпохе сохраняет трансцендентальную структуру в ее историческом разрезе.
Вообще-то в Кризисе воспроизводится ранняя аргументация Гуссерля относительно недостаточности наук о природе. Несмотря на то что науки о природе происходят из общего лона - универсальной философии, они покинули это общее лоно, отбросив «все высшие и предельные вопросы», относящиеся к «тотальности бытия» и его постижению в высшем единстве разума. И как бы далеко ни продвигались дисциплины в наблю-
15 Лосев А.Ф. Вещь и имя // А.Ф. Лосев. Бытие, имя, космос. М., 1993. С. 867.
дении, оценке и накоплении фактов, до тех пор, пока они не вернутся на твердую почву трансцендентальной философии, они останутся ущербными, не отвечающими на главные вопросы - о смысле мира и человеческого существования. Но эти главные вопросы, что принципиально для Кризиса, задаются и проясняются исторически; не обращаясь к истории, невозможно постичь ни причин кризиса наук, ни путей его преодоления: «Если человек становится “метафизической”, специфически философской проблемой, то вопрос ставится о нем как о разумном существе, а если встает вопрос о его истории, то дело идет о “смысле”, о разуме в истории»16.
«Гуссерль отвечает на кризис его собственного времени исследованием, которое по сути своей исторично»17, - считает историк и философ науки М. Фридман. Более того, в Кризисе Гуссерль сознательно прибегает, как он пишет, к «наивному языку жизни», противопоставляя его «естественно-научному языку», для того, чтобы с помощью языка жизни преодолеть другую наивность - наивность философского объективизма18. С исторической точки зрения философский объективизм был неизбежен, поскольку его отправным пунктом выступила сформулированная Галилеем «идея природы как реально замкнутого в себе мира тел»19. Эта идея в своем развитии представляла собой «нечто совершенно оригинальное» - математизацию природы. Философский объективизм - закономерное порождение естественно-научной онтологии Нового времени, и сам по себе он не способен судить о своих теоретических истоках, только «языкжизни», язык миросозерцательной философии в состоянии сделать оригинальность Новой науки и неизбежность следующего за ней философского объективизма своей темой.
Так, используя язык наук о духе, языкДильтея и неокантианцев, Гуссерль рассуждает о духовной трансформации новоевропейского человечества, которое противопоставило собственную свободу природной необходимости и выдвинуло «идеал построения всеохватывающей универсальной науки», заключающей весь мир в рамки рационально мыслимого. Но платой за это подчинение природы точной науке о приро-
16Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Введение в феноменологическую философию. СПб., 2004. С. 24.
17 Friedman M. Science, History, and Transcendental Subjectivity in Husserl’s Crisis // Science and the Life-world: Essays on Husserl’s Crisis of European Sciences; D. Hyder, H.J. Rheinberger (eds.). Stanford University Press, 2010. P. 102.
18 Гуссерль Э. Указ. соч. С. 88.
19 Там же. С. 89.
Дкадеми;
/Академий
де оказалась утрата человеческой свободы, ведь свобода отныне понималась как реализация рационального господства над миром, которое выразилось в техническом и по сути своей прикладном характере математического естествознания. Свобода, понятая как овладение объективным методом, не оставляет места для человеческой экзистенции, которая живет не фактами, но смыслами, не инструментами, но ценностями, не средствами, но целями. Свобода обернулась порабощением, но именно порабощение приводит культуру и науку к кризису, в котором человеческая экзистенция может вновь обрести себя, вырабатывая язык философского вопро-шания об исторических условиях кризиса и тем самым преодолевая объективизм. «Сознание кризиса, - как пишет Ж. Деррида, - есть не что иное, как путь или средство нового обоснования трансцендентального идеализма»20.
Исторический субъект и релятивизированное априори. В Кризисе трансцендентальный субъект становится историческим и экзистенциальным субъектом. Как же тогда обстоит дело с возвращением наук о природе на твердую почву трансцендентальной философии? Гуссерль, безусловно, не оставил эту идею, как не оставил критику натурализма, которому трансцендентальная философия по-прежнему противопоставляется. И в предшествующих Кризису работах и в Кризисе Гуссерль критикует натурализм как минимум с двух точек зрения - как естественно-научную установку на индуктивное обобщение чувственных данных (позитивизм) и метафизическую, философскую в своей основе, позицию, которая полагает существование объективного мира, доступного точному естествознанию, вне субъекта. Эти два аспекта натурализма у Гуссерля подчас слиты до неразличимости, хотя, если взглянуть на них под другим углом, они скорее противоположны друг другу. Натурализм как позитивизм принципиально антиметафизичен. Натурализм как объективизм не есть обобщение опытных данных, но есть предшествующая опыту метафизика. Это противопоставление (в докритиче-ский период оно выступало как оппозиция эмпиризма и рационализма), правда, было преодолено Кантом таким образом, что акцент был смещен со спора между эмпирическим субъектом (tabula rasa) и рациональным субъектом (носителем врожденных онтологических идей) на трансцендентальные условия познания. Этот же кантианский акцент вполне
20 Деррида Ж. Введение // Э. Гуссерль. Начало геометрии. М., 1996. С. 15.
сохранен и у Гуссерля, который выдвигает против наивности двух аспектов натурализма критическое исследование априорных условий их возможности21.
Однако теперь этот априоризм становится историческим22. Фридман называет его релятивизированным априори23. Фридман переосмысливает реакцию неокантианцев и неопозитивистов (в частности, Рейхенбаха) на опровержение кантовского априоризма естественными науками. Он полагает, что после второй научной революции, открывшей возможность иной онтологии, отличной от онтологии ньютоновской механики, единственным спасением априорного знания трансцендентального субъекта становится релятивизация этого знания. Релятивизация не порывает окончательно с априоризмом и трансцендентализмом, но ставит их в зависимость от того или иного теоретического контекста. Если априорные условия ньютоновской механики были содержательно связаны с данной системой мысли, то априорные условия теории относительности также связаны с последней. Изменение теоретической системы влечет за собой пересмотр тех априорных принципов, согласно которым наблюдаемые факты объединяются в единую теоретическую систему. «Динамическое априори», по Фридману, способно предоставить рациональное объяснение развитию науки, сохраняя трансцендентальные принципы (скорее инвариантные структуры) в качестве связующего звена между меняющимися теориями. Эти принципы, впрочем, оказываются еще более формальными, чем раньше, потому что они говорят об универсальной вневременной связи философии и науки, теории и опыта, причем за философией по-прежнему зарезервирована роль неизменного формального критика научной наивности24.
21 «Мы не должны поддаваться соблазну обычного противопоставления эмпиризма и рационализма» (Гуссерль Э. Кризис европейских наук. С. 92).
22 Анализ исторического априори в отечественной литературе см.: Касавин И.Т. Эпистемология и историческое сознание // Эпистемология и философия науки. 2005.
№ 1 ; КругловА.Н. Возможна ли история a priori? // Наука глазами гуманитария; отв.ред.
А.В. Лекторский. М., 2005. С. 542.
23 См., например: Friedman M. Dynamics of Reason. Stanford : CSLI Publications, 2001.
24 Несмотря на то что Фридман подчеркнуто ограничивает свое исследование эписте-
мологическими рамками и отказывается от онтологических вердиктов в пользу как реализма, так и антиреализма, его концепция сближается с позицией структурного реализма. Последний настаивает на сохранении абстрактного математического или структурного со- S
держания научных теорий, инвариантного по отношению к историческому развитию ф
научного знания. Причем адепты «онтического структурного реализма» считают, что ин- ц
вариантные структуры сами по себе являются онтологическими. О сопоставлении концеп- (Q
ции Фридмана со структурным реализмом см.: Spacetime and Structure: Structural Realism, ^
Neo-Kantianism Idealism, or Relativized A Priorism? ; E. Slowik (ed.). // Philosophy of Science
Assoc. 20th Biennial Mtg (Vancouver), 2006. http://philpapers.org/ rec/SLOSAS .
/Академий
Я думаю, что исторический вариант трансцендентализма, представленный в Кризисе, может быть рассмотрен в качестве «релятивизированного априори», но с некоторым существенным отличием. Если новое априори неокантиан-цев-Фридмана избегает интуитивной наглядности (именно кризис интуитивной наглядности, вызванный появлением неевклидовой геометрии, привел к релятивизации кантовских априорных форм чувственности), то «историческое априори» Кризиса25 обращено именно к ней. Гуссерль никогда не отказывался от своей исходной дескриптивной интенции - «вернуться к вещам», понимаемым в качестве феноменов, данных сознанию, интуитивно постигаемых и описываемых. И в Кризисе две стороны феноменологии - дескриптивная, имеющая дело с результатами трансцендентального синтеза, и конститутивная, имеющая дело с процессом трансцендентального синтеза, объединяются в крупномасштабной исторической проекции - трансцендентальной науке о жизненном мире.
Жизненный мир и трансцендентальное сознание.
Жизненный мир, всегда уже заранее данный и рефлексивно открываемый посредством критического анализа, и есть та самая твердая почва, на которой следует основать как науку, так и философию. Жизненный мир - это поле практической очевидности, наглядности, внутри которого человек всегда застает себя как действующего и взаимодействующего с окружающими вещами («объектами»). Как говорит Гуссерль, это «нормальная, прямая жизнь, направленная нате или иные данные объекты», которая «означает, что цели всех наших интересов лежат в объектах»26. Но в качестве «горизонта», в качестве телеологического единства жизненный мир открывается только трансцендентальному сознанию после того, как оно отказывается от объективистской (физикалистской, натуралистической) установки естественных наук и построенной на них философии. После такого рода эпохе трансцендентальное сознание получает доступ к подлинным (исходным) условиям возможности науки - всеобщей структуре мира практической очевидности и наглядности. «Эта всеобщая структура, к которой привязано все сущее относительно [relativ Seiende], сама не относительна. Мы можем рассмот-
25 Хотя в Кризисе трансцендентальная феноменология становится, по всеобщему признанию, исторической, выражение «историческое априори» в тексте не встречается. Гуссерль прибегает к нему в работе «Начало геометрии» (См.: Гуссерль Э. Начало геометрии. М., 1996).
26 Гуссерль Э. Кризис европейских наук. С. 195.
реть ее в ее всеобщности и с надлежащей осторожностью установить ее раз и навсегда и в равной мере, доступной для каждого»27.
Этот вечный мир смысла, наивысший синтез, или предельный результат синтетической деятельности трансцендентального сознания, противопоставляется объективистским наукам, которые, несмотря на то что возникают в горизонте общего для всех смысла, забыли его, променяв «цели» на «средства».
Концепция жизненного мира обладает внутренней неоднородностью, что породило множество споров и интерпретаций. Во-первых, в концепции вполне сохранен кантианский мотив отсылки к априорным (трансцендентальным) условиям возможности науки. Во-вторых, этот мотив становится историческим в том смысле, что данные условия возникают, по Гуссерлю, в определенный момент исторического времени - в эпоху первых греческих математиков - и раскрывают свое своеобразие в эпоху Галилея. В-третьих, в отличие от неокантианского «релятивизированного априори» историческое априори Гуссерля отнесено к интуитивной наглядности жизненного мира. Всеобщность и вечность (установить раз и навсегда) инвариантных структур жизненного мира в сочетании с интуитивной наглядностью опыта вещей - опыта, исторически раскрывающего европейскому человечеству свою структуру как априорную, принадлежащую трансцендентальному сознанию, определяет своеобразие концепции жизненного мира. Эта концепция лишь отчасти укладывается в кантовскую, или неокантианскую, или эмпирическую схемы. Точнее говоря, отправляясь от нее, можно прийти и к неокантианской, и к эмпирической (прагматической) философии. Исторически любая из этих интерпретаций оказывается возможна.
Но в то время, когда был написан Кризис, его основной оригинальной интенцией была именно критика науки («натурализма», «физикализма», «объективизма») с позиции априорного философского разума, который хотя и принужден естественными науками включить в рассмотрение собственное внутреннее время, собственную историчность, оставляет за собой исключительное, раз и навсегда данное себе самому право судить науки с точки зрения «ниоткуда»,«.. .разумеется, в рамках эпохе относительно любого вмешательства позитивной научности»28.
7 Гуссерль Э. Кризис европейских наук. С. 189.
8 Там же. С. 193.
Дкадеми;
/Академий
Именно эта мысль, разводящая «позитивную научность» и мир смыслов по разные стороны линии фронта, получила впоследствии развитие в экзистенциализме и отложилась в известном выражении Хайдеггера «наука не мыслит». Такого рода философский антисциентизм, основанный на признании приоритета трансцендентального (экзистенциального) разума, забывает, как мне представляется, о том, что его собственная, «раз и навсегда данная» историчность зависит от уникальных исторических обстоятельств и от «вмешательства позитивной научности». Последняя же в ходе своего развития переопределяет и «позитивную научность», и философию, которая судит о ней и рефлексивно о себе самой. Но, с точки зрения Гуссерля, уникальные исторические обстоятельства, они же - «реальные (курсив мой. - О.С.) условия науки» в противоположность идеальным, априорным («ноэтическим») условиям29 следует отбросить с помощью эпохе, потому что объяснение познавательных актов в терминах природного каузального ряда темпоральных событий было бы бессмыслицей.
Заключение. Итак, наступление науки на святая святых философии - сферу сознания - определило направление философской мысли в начале XX в. Априористские трактовки научного познания и развития науки были попыткой согласовать философию с новым научным материалом и выработать новые философские концепции в ответ на вызов естественных наук. Но, как нам представляется, сам факт реального изменения науки и уникальных исторических обстоятельств, породивших версии априоризма, остался в этих концепциях неучтенным. Это произошло из-за некоторых глубоко укоренившихся метафизических предположений, сложившихся в свое время не без участия науки и пересматриваемых в XX в. опять же не без участия науки. Одно из таких метафизических предположений - исключение случайности или, говоря словами Джеймса, подлинной новизны из универсума.
29 О противопоставлении реальных и идеальных условий науки см.: Гуссерль Э. Логические исследования. Т. 1. Пролегомены к чистой логике. Новочеркасск, 1994. С. 255.
