CC BY
78Ученые записки Таврического национального университета имени В. И. Вернадского Серия «Филология. Социальные коммуникации». Том 26 (65). № 1, ч. 1. 2013 г. С. 376-382.
УДК 811. 512. 1
ДРЕВНИЕ ТЮРКСКИЕ РУНИЧЕСКИЕ ПИСЬМЕННЫЕ ПАМЯТНИКИ И ПЕРЕХОДНЫЙ ПЕРИОД ОТ ДРЕВНЕГО ТЮРКСКОГО ПИСЬМЕННОГО ЯЗЫКА К ТЮРКСКОМУ ЛИТЕРАТУРНОМУ ЯЗЫКУ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Алиев Я.
Гянджинский государственный университет E-mail: azfolklor@yahoo. com
В статье исследуется переходный период от древнего тюркского письменного языка к тюркскому литературному языку средневековья. Для проведения анализа привлекаются древнетюркские памятники, такие как «Дивани-лугатит-турк» Махмуда Кашгари, Орхоно-Енисейские памятники и т. д. Автор на основе лингвистических фактов, выявляет этносоциологическую активность тюркских племен в формировании тюркского литературного языка.
Ключевые слова: тюркские языки, литературный язык, памятник
Постановка проблемы. Вариативность, наблюдаемая, как и в речи тюркских рунических письмен, и в тюркском литературном языке средневековья, представляет собой явление, порожденное в языке не концентрированной ассоциативностью племен, а наоборот, периодом размежевания диалектных субъектов, формирования в виде самостоятельных литературных тюркских языков и соответствующим исто-рико-общественным процессом. Это потому, что в отличие от периодического участия эпизодическими фактами всех диалектных вариантов одного лингвистического элемента в языке-предшественнике, в тюркских письменных памятниках средневековья, например, представлены и огузский (-г, -i), и кыпчакский (согласное окончание -ni, -ni в словах), и уйгурский (-q, -iq, -iq) признаки морфема винительного падежа: ki^ini (человека), ani (его) (огузский), keyikni (оленя), sawimni (слова) (кыпчакский), ta§ig (слова) (уйгурский). Особо интересен тот момент, что параллели, присущие субъектам локальных языков, являются не столь сильным моментом, как факт единого литературного языка (по крайней мере, как в тюркских рунических письменах).
В работе М. Кашгари «Словарь тюркских наречий», исключая отдельные факты, огузский вариант местоимения единственного числа первого лица ben (я), можно сказать, не наблюдаются. Наоборот, кыпчакско-уйгурский вариант men (я) - используемая деталь. Или возьмем использование всех 3 вариантов винительного падежа. В тюркских рунических письменах среди деталей подобного типа прошла нормированно-стилистическая дифференцированность (например: морфема винительного падежа кыпчакского происхождения -m использовалась только во множественном числе личных местоимений - meniq (меня), seniq (тебя), bizni (нас), sizni (вас) и баланс находился на уровне, свойственном единому литературному языку. Однако в источниках, относящихся к средневековью, (преимущественно в диванах)
они не находятся в присущем единому письменному языку параллельном статусе. Подобное же заключение остается в силе и относительно параллельности на уровне лексического языка. Так, параллелизм диалект-племя в рунических письменах становился причиной и изменений в нормативной лексике, и между ними происходила стилизация (например, первая сторона синонимии topla-teril (собирать) осмысливается неодушевленными предметами, вторая же - в качестве действия, процесса, связанного с людьми). Хотя если в «Словаре» М. Кашгари параллелизация и присутствует, оно не является материалом единого письменного языка. М. Кашгари пишет: Eyle (сделай) на -огузском; andag на чигильском языке. Etti (сделал) на огузском; kildi - говорят другие тюрки [3, т, 1, 113, 118, 171]. и др. Не случайно, что М. Каш-гари, повествуя о подобных лингвистических явлениях, определяет ограничение ареала использования каждого огузской, кыпчакской, или карлукской, уйгурской средой - «вещи синего цвета тюрки называют köpkök, огузы - kömkök.» [3, т. 1. стр, 328]. и пр.
Явления норм, присущих тюркским руническим письменам, в языке тюркского литературного языка средних веков не просто повторяются, но и подвергаются развитию и деформации. Прежде всего, этого требуют закономерности развития языка, логика самого языка. То есть, как нормы азербайджанского языка XVII века не идентичны лексическим и другим лингвистическим нормам XVIII или XIX веков, так же отличаются друг от друга и наддиалектная речь тюркских рунических письмен и нормы, стилистические компоненты тюркских литературных языков средних веков. Кроме того, поскольку тюркские литературные языки средних веков остались в окружении различных событий последующих периодов, историко-общественных условий, не исключается эффект экстралингвистического воздействия на развитие древних норм. Например, глагол ug- на лексическом лингвистическом уровне тюркских рунических письмен передает значение «умереть». Kültiqin koy yilka yiti yeqirmike ugti (Памятник во славу Культигина, Юго-Восточная сторона, перевод: Культигин скончался в семнадцатого // в семнадцатый день года Овцы [4]) и с этим семантическим ядром пересылается в письменную тюркскую литературную речь средних веков. Однако семантика, подвергнувшись деформации, под влиянием религиозного мышления, адаптируется к новому мировоззрению. Поэтому, в языке тюркских письменных памятников того времени глагол ugmaq означает (рай) в «Словаре тюркских наречий»: ugmak yeri körildi (перевод: место рая видно [3, т. 1, 119]). «В Деде Коркуте»: Baban yeri ugmaq olsun «Да будет место отца твоего в раю» [1, 51]. Следовательно, под влиянием внеязыкового фактора в лексико-семантической норме идет развитие. Подобное развитие может произойти и при отсутствии экстралингвистического воздействия. И с точки зрения процесса развития от предыдущего отличается не особо. Слово ogu§ в тюркских рунических письменах означает племя. Ogu§im, bodunim (Памятник во славу Культигина, Южная сторона, I линия. Перевод: "племя мое, народ мой" [4]) в письменной речи средних веков же, семантика, сузившись, указывает значение «семьи». В «Словаре тюркских наречий»: Er ogu^landi (перевод: человек стал обладателем семьи [3, т. 1, 293]).
В образцах тюркского литературного языка средних веков порой можно встретить вариантность (смешанность норм) элементов лексического лингвистического
377
языка. В языке текстов произведения М. Кашгари «Словарь тюркских наречий», написанных на тюркском языке, используются признаки din, -tan, свойственные исходному падежу. Первый из них обладает статусом нормы древнего уйгурского языка, другой же, являясь признаком не диалектным, данный статус не носит, то есть нов. Признаком -din личные местоимения пользуются при выражении функции исходного падежа; в исходном падеже принимает только этот морфем: Ol mendin utandi (mendin; Он постеснялся меня [3, т 1, 199]) в остальных же случаях используется -tan: - Ol edqüni yawlaktan edhirdi (yawlaktan; Перевод: «Он отделил хорошее от плохого» [3, т. 1, 177]) в произведении М. Кашгари «Словарь тюркских наречий» представлены как лингвистические нормы нового периода, так и оберегаются на определенном уровне нормы древнего тюркского рунического письма. В общем, в «Словаре» много моментов, повествующих о нормах лингвистических явлений, присущих отдельным локальным тюркским языкам (огузского, кыпчакского, уйгур-карлукского происхождения).
В лингвистической картине другого памятника, относящегося к средневековому периоду - «Подарка истин» Ахмада Югнаки - положение дел несколько иное. Поскольку здесь новая норма не организована, старая норма как количественно, так и по частоте использования в ряде сфер (особенно в грамматическом ярусе) преобладает. Однако это отношение на фонетическом и лексическом уровнях языка может различаться; наблюдается и лингвистическая связь тюркских рунических письмен - наличие звуковых соединений -ga, -qe (или в качестве примера, слово bodun), и не используется -ga, -qe (встречаются слова xalk, xslayik в соответствующей форме) Küg dmqdk tdgürmd ki^ikd kali (dmqdk; перевод: «Не доставляй трудностей другому» [2, т. 25, 44]) Ayayin mdn ani, kulak tiit manqa (Ы^;_Вместо kulkak в Памятнике во славу Культигина. Перевод: Дай мне ухо, скажу тебе я это [2, т. 23, 42]).
Нормативно-стилистическое равновесие рунических письмен, которые мы полагаем интенсивным лингвистическим качеством, наблюдается и в тюркском литературном языке средневековья. Если в рунических письменах это явление происходило в контексте диалектизма и литературности, в литературном языке средних веков демонстрирует отличающуюся парадигму. Поскольку проблема диалектного и не являющегося диалектным языка, в отличии от отображения древней тюркской литературной речи, для письменной речи последующих периодов не является актуальной. Оно уже диктует новое направление - вопросы наследования между двумя литературными языками (древним литературным тюркским языком и литературными тюркскими языками средних веков). То есть, для средних веков становятся более актуальными отношения между уже ставшей литературным, и породившим его языками, а это может вызвать интерес по ряду причин. Во-первых, культурно-исторические условия, являясь регулирующим фактором в лингвистических процессах, подвергаются изменениям, то есть возникает социальный базис, на который опирается тюркский литературный язык средневековья. Этот фундамент отличается от базиса, породившего древнюю тюркскую речь. То есть, у среды, опирающейся на консолидацию тюркских этносов, и не только консолидацию, но и единую административно-этническую концентрацию, существуют свои закономерности. И лингвистические процессы, диктуемые этой закономерностью (или же находящиеся под
378
его воздействием), по своей сути должны были отличаться от прежних (и последующих) лингвистических процессов. В тюркских рунических письменах винительная форма категории грамматического падежа представляется несколькими морфологическими признаками. В каждом из вариантов заключается различное племенное происхождение (кыпчакское, огузское, уйгурское). Из них только одно - уйгурское диалектные свойство (с аффксами -д, -щ, -/д) - демонстрирует интенсивную частоту пользования. Остальные, наряду с низкой частотой использования, прикреплены к постоянной ситуации. Согласные окончания, воспринимаемые нами в качестве кыпчакского диалектного свойства, добавляемые к словам морфемов винительного падежа -т, -т, в языке памятников, как правило, используются в местоимениях множественного числа первого и второго лица (Ыхт, щт). Другими словами, один из вариантов превращается в норму, другой, увязываясь со стилистическими моментами, продолжает свое существование. Момент, в котором есть подобное нормативно-стилистическое равновесие, представляет собой факт работы над языком, следовательно, является показателем литературности. Формирование тюркских литературных языков средневековья (в качестве наследника литературного языка тюркских рунических письмен) опирается на дифференциацию в виде самостоятельных тюркских языков различных интегрированных диалектных субъектов. В Х веке создается империя Илекханидов (или Караханидов), основывающаяся на союзе карлуков и частично уйгуров, а осевшие в нижнем течении Амударьи огузы-туркмены, двигаясь в Х-Х1 веках на юг, подчинили себе всю, впоследствии, мусульманскую Азию, Хорезм, нижнее течение Сырдарьи. В XI веке кыпчакский союз, двинувшись от берегов Иртыша на запад, овладевает обширной территорией, называемой в арабских источниках (начиная в XI веке Нарисом Хосровом). Кып-чакской степью (охватывал юго-запад современного Казахстана, нижнее течение рек Волга и Дон, крымские степи). Таким образом, средние века характеризуются локализацией - формируются локальные тюркские литературные языки. Также, появляется органическая связь между историческими условиями и лингвистическими процессами. Диалектные субъекты наддиалектной речи Орхон-Енисейских памятников дифференцируются в самостоятельные тюркские языки. При этом и воздействия только сформировавшихся исторических условий диктуются в язык, и старое некоторое время может хранить себя. Логика в том, что распространившееся из старого новое есть реальный результат его эволюции, его законный наследник. Лингвистические процессы переходного периода от древней тюркской речи к литературному языку средневековья могут рассматриваться именно под этим углом зрения.
Этим происходит переход от наддиалектной речи древних рунических тюркских письмен к тюркскому литературному языку средневековья - древний тюркский этнический и лингвистическая среда распадается, возникают локальные тюркские языки средних веков. Предполагаемая схема лингвистических процессов переходного периода такова: наддиалектная норма древних тюркских рунических письмен должна быть адаптирована к локализованной среде тюркского языка (а это возможно лишь путем параллельного сосуществования «старой» нормы с «новой», и постепенной обязательности новой нормы), или же использоваться в качестве гото-
379
вой литературной (лингвистической) формы до формирования норм нового письменного языка. В обоих случаях наддиалектные нормы древних тюркских рунических письмен - формы литературного языка - не отмирают, передаются последующим лингвистическим субъектам развития и при этом не остаются в качестве статического лингвистического элемента, используемого ради традиции.
При Втором или же Восточном тюркском каганате (681-745) административный союз объединял более, примерно, 20 родственных племен. Как не одинаково было их политическое положение в древнем тюркском союзе, так и в формировании древнего тюркского литературного языка эти племенно-диалектные языки участвовали не в равной степени. В обоих планах и лингвистические субъекты, и диалектные языки отличались друг от друга. В пределах древнего тюркского союза ни одно племя не было ассимилировано другим, даже составляющие численное меньшинство остались в виде самостоятельных племен. В Орхон-Енисейских письменах часто упоминаются состоящие из трех родов племенные субъекты, называя их «3 огуза», «3 курыкан», «3 карлука», обращаются к ним как к самостоятельным адресам. Каган в равной степени отдельные племена называл кепИ Ъойитш (мой народ) в этом контексте государство Гейтюрков (Первое и Второе тюркские каганаты) были объединениями, основывающимися на консолидации тюркских (и, частично, нетюркских) племен.
После распада тюркского единства (и в политическом смысле, и с точки зрения этнической концентрации тюркских племен) племенные субъекты оказываются в различных общественных, культурных условиях. Мелкие племена, известное дело, ассимилируются в родственной (и не являющейся родственной) среде. Крупные племена же превращаются в самостоятельные этнические единицы, образуют отдельные административные союзы. Упоминаемые в Орхон-Енисейских памятниках племена огузов (3 огуза^8 огузов^9 огузов), изгилов, эдизов, тонра, уйгуров (10 уйгуров), карлуков (2_карлука), ягма, чигиллов, тургис // туркеш или же тухси, чиков, басмиллов, байыркул, кыпчаков, киргизов, танутов, кенересов (кенгерли или печенеги) были представлены в качестве субъектов этноса тюркского союза в УН-УШ столетиях.
Надгробия, найденные в бассейнах рек Орхон и Енисей, дают определенные сведения о позиции субъектов этноса в государстве Гёйтюрков. Известно о наличии лингвистических особенностей различных этносов в древних тюркских письменных памятниках. Однако участие огузских (или кыпчакских) свойств в языке Орхон-Енисейских памятников объяснять подпаданием огузов (или кыпчаков) под влияние гёйтурков было бы неверно. И это отнюдь дело не 100-150 лет. Во-первых, потому, что в языке памятников огузские, кыпчакские, уйгурские лингвистические свойства систематизированы и проявляются в определенных грамматических категориях, относящихся к какому-либо языку. Например, в языке памятников аффиксы -т, -тп винительного падежа проявляются в качестве огузского свойства, аффиксы -а, а также, пусть и в рудиментарном состоянии, -уа, -уе дательного падежа огузского и окончания -ка, -ке кыпчакского свойства, форманты -щ, -/д в винительном падеже уйгурского, окончания -г, -I, -т огузского, окончание -т (после согласного) кыпчак-ского признака. Среди подобного разнообразия огузские аффиксы винительного
380
падежа, кыпчакские дательного падежа, уйгурские винительного падежа являются доминантными. Это показывает, что вариантность, идущая из племенных (огузских, кыпчакских, уйгурских и пр.) языков, определением лингвистической нормы становится причиной выбора.
Выводы и перспектива. Образование огузами основы тюркского каганата, сведения источников (Орхонских памятников) о том, что их численное большинство являлось основной политической силой каганата, точно определяет место огузов в этно-культурологических процессах древнего тюркского периода и позволяет полагать его одним из этно-культурологических центров древней тюркской эпохи. Однако распадом Второго восточно-тюркского каганата роль огузов в этно-культурологических процессах завершается, и для выполнения своей новой миссии выходят за пределы хронологических границ времени. Взамен этого, в активную силу превращается другой этно-культурологический центр древней тюркской эпохи - уйгуры. Уйгуры были одним из основных сил, участвующих в этнокультурных процессах древнего тюркского периода. Они составляли структурный племенной компонент 2 государств - согласно Орхон-Енисейским памятникам, и Второго восточно-тюркского каганата, и последующего уйгурского государства. Второй восточно-тюркский каганат, как с точки зрения государственного устройства, так и по этническому составу, напоминал федерацию, то есть являлся союзом, опирающимся на этнополитическую концентрацию родственных родов. Однако, хотя уйгурское государство и было близко к этнополитическому формированию, в большей степени напоминало унитарное устройство. Во-первых, потому, что образование государства связано с именем уйгурского правителя. Поскольку этно-культурологические процессы, участниками которых были уйгуры, происходили в переходный период от древнего тюркского периода к периоду средних веков, сущностью своей они более соответствовали требованиям нового периода. Наряду с этнической и лингвистической локализацией, в культурологической сфере наблюдается активность. Переход уйгуров к городскому образу жизни, расширение торгово-экономических отношений с другими государствами и этносами, возникновение новых культурных связей, нововведения в теологической сфере, существование образцов художественного языка, показывающих формирование функциональных методов в литературном языке, взаимоотношения с другими языками и пр. тоже из этого ряда. В уйгурском тюркском языке того периода возникают, стабилизируются новые культурологические термины. Уйгурский язык, заимствуя слова из других языков, и сам выполняет функцию адресанта (заимствуемого языка) в 840 году в результате киргизской экспансии государство уйгуров было ликвидировано, и закончилась культурно-историческая миссия одного из этнокультурных центров древнего периода. Часть уйгуров, уйдя на запад, создает в Джунгарии новое уйгурское государство, именуемое в арабских источниках государством (одп2 щпг, а другая часть, осев в провинции Китая Ганьсу, в Х веке приняла буддистскую веру. В Орхонских памятниках, как правило, название кыпчаков не встречается. Видимо, они не проявляли особой политической активности. Поэтому, в Орхонских памятниках о них, как о составной части государства, образованного огузами, особо не повествуется. Лишь однажды в письменах, посвященных уйгурскому каганату - в
381
памятнике во славу Moyun Qor - упоминаются кипчаки. Несмотря на это, наряду с огузами и уйгурами, и кыпчакский этнос тоже можно полагать этно-культурологическим центром древнего тюркского периода. Потому как в Орхон-ских памятниках есть много лингвистических фактов, связанных с кипчаками, и их достаточно для предположения об этносоциологической активности этноса.
Литература:
1. Деде Коркут. - Баку: Язычы, 1988. - 265 с.
2. Материалы о древних тюркских памятниках. - Баку: Издательство Бакинского университета, 1993. - 130 с.
3. Перевод «Деде Коркута»: в 4 томах. - Т. I. - Анкара: 1985. - 526 с. ; Т. II. - Анкара: 1985. -366 с. ; Т. III. - Анкара: 1986. - 449 с.
4. Малов С. Е. Памятники древнетюркской письменности. Тексты и исследования / Малов С. Е. -Москва-Ленинград: изд. АН СССР, 1951. - 452 с.
^ieB Я. Стародавт тюрксью рушчт писемт пам'ятники i перехщний перюд вщ стародавньо! тюрксько! писемно! мови до тюрксько! лггературно! мови середньовiччя / Я. Алiев // Вчеш записки Тавршського национального ушверситету iменi В. I. Вернадського. Серш «Фшолопя. Сощальт кому-нiкацi!». - 2013. - Т. 26 (65), № 1, ч. 1. - С. 376-382.
У статл дослвджуеться перехщний перюд ввд стародавньо! тюрксько! писемно! мови до тюрксько! лггературно! мови середньовiччя. Для проведення аналiзу залучаються давньотюркськi пам'ятники, такi як «Дiванi-лугатiт-турк» Махмуда Кашгарi, Орхонсью пам'ятники та ш. Автор на основГ лшгвю-тичних фактiв, виявляе етносоцiологiчну актившсть тюркських племен у формуваннi тюрксько! лггера-турно! мови.
Ключовi слова: тюркськГ мови, лггературна мова, пам'ятник.
Aliyev Ya. Ancient Turkic runic inscriptions and the transition from the ancient Turkic written language to the Turkic literary language of medieval / Ya. Aliyev // Scientific Notes of Taurida V. I. Vernadsky National University. - Series: Philology. Social communications. - 2013. - Vol. 26 (65), No 1, part 1. - P. 376-382.
In the article studied the transition from the ancient Turkic written language to the Turkic literary language of the Middle Ages. For the analysis involved ancient monuments such as "Divani lugat-Turk" Mahmud Kashgari, Orkhon-Yenisey monuments etc. Author on the basis of linguistic evidence reveals ethnosociologi-cal activity Turkic tribes in the formation of the Turkic language.
Keywords: Turkic languages, written language, the monument
Поступила в редакцию 01.03.2013 г.
382
