CC BY
34
В XIX веке в России активно шли процессы смены морали в обществе. Старая мораль, основанная на христианских представлениях о добродетели, постепенно сходила на нет под влиянием новых условий, а нравственные философские учения, вдохновлявшие образованную часть общества, еще не получило распространения среди купечества. Этим, по всей видимости, во многом и объясняются контрастные модели поведения в торговых делах. Думается, что этот исторический опыт может и должен быть востребован сегодня.
Доверие в российской торгово-промышленной среде XIX - начала XX веков
С. Г. ВАЖЕНИН,
кандидат экономических наук, В. В. СУХИХ, Институт экономики Уральского отделения РАН, Екатеринбург
В последнее время наблюдается повышенный интерес к проблеме доверия в экономике1, и не случайно тема Всемирного экономического форума в Давосе в 2003 г. была заявлена как «Построение доверия». Причина тому - осознание общественной и экономической значимости этого фактора. Как утверждает Дж. Ходжсон: «Доверие и связанные с ним другие, не подлежащие контракту ценности не просто эффективны и удобны; даже рыночная система, ввиду присущих ей сложности и неопределенности, в принципе не может без них функционировать»2. В связи с этим кризис доверия в нашем обществе не может не внушать эко-
1 См.: Фукуяма Ф. Доверие. Социальные добродетели и путь к процветанию. М.: АСТ; Ермак, 2004; Экономика и социология доверия / Под ред. Ю. В. Веселова. СПб.: Социол. об-во им. М. М. Ковалевского, 2004; Сухих В. В., Важенин С. Г., Татаркин А. И. Доверие в экономике: история зарождения, попытки возрождения. Екатеринбург: Институт экономики УрО РАН, 2005, и т. д.
2Ходжсон Дж. Экономическая теория и институты. М.: Дело, 2003. С. 246.
© ЭКО 2006 г.
168 ЭКО
Ьь Ьь
номистам самые серьезные опасения. Так, по данным исследования POMIR Monitoring (осень 2005 г.), 52% граждан страны не считают честными ни один из институтов государственной власти, 59% россиян убеждены в принципиальной невозможности ведения честного бизнеса в России. Лишь 20% участников исследования полагают, что в сегодняшней России можно вести прибыльный и одновременно прозрачный бизнес3.
Необходимость доверия
В российской купеческой среде первой половины XIX века доверительные отношения были нормой. Архаичный и неформальный характер торговых сделок «на доверие» в России вызывал удивление как у иностранцев, так и у русских дворян. Посетивший нижегородскую ярмарку в 1839 г. французский путешественник А. де Кюстин был поражен торговыми нравами. Он писал: «Главные торговые деятели ярмарки - крепостные крестьяне. Однако закон запрещает предоставлять кредит крепостному в сумму свыше пяти рублей. И вот с ними заключаются сделки на слово на огромные суммы... В то же время никто не помнит, чтобы крестьянин обманул доверие имеющего с ним торговые дела купца. Так в каждом обществе прогресс народных нравов исправляет недостаток общественных учреждений»4.
Тогда же А. Кюстину поведали историю о графе, взявшем с крепостной семьи за освобождение 60 тыс. руб., но так и не давшем волю. Безнравственность аристократии и правительства по сравнению с добронравием народа заставила путешественника отметить: «Таковы уроки честности и добросовестности, получаемые русскими крестьянами в школе аристократического деспотизма, который их угнетает, и деспотизма автократического, который ими правит»5.
Высокий уровень доверия и нравственности среди торговцев доказывает и история, рассказанная А. Кюстину ни-
3 www.bre.ru/news
4 Кюстин де А. Николаевская Россия. М.: Изд-во полит. лит-ры. 1990. С. 289.
5 Там же. С. 289-290.
жегородским губернатором М. П. Бутурлиным. Правительство решило установить твердый курс серебряного рубля к бумажной ассигнации, о чем М. П. Бутурлин и сообщил купцам. Купцы резонно заметили, что эта мера, применимая к ранее заключенным сделкам, вызовет множество банкротств. Поэтому они просили позволения сделать расчеты по платежам по старому курсу, на что губернатор заявил, что вполне понимает их опасения, но отсрочка действия указа повлекла бы за собой гораздо более опасные последствия, нежели несостоятельность отдельных лиц. М. П. Бутурлин удивленно отмечал: «Ни одного банкротства, все новые сделки заключались по новой денежной системе. Но удивительней всего то, что ни один должник не воспользовался предоставленной законом возможностью погасить старые долги со злостным убытком для кредитора»6.
Декабрист М. И. Муравьев-Апостол, вспоминая сибирскую ссылку, отметил гостеприимно встретившего его зажиточного крестьянина, а также записал его историю. Он был сослан на каторгу, затем выведен на поселение, где получил возможность изменить судьбу: «Счастливый случай вывел в люди беспомощного одинокого поселенца; иркутский купец спускал по Лене расшиву, нагруженную мукой; на пути застала его зима, принудившая его пристать к безлюдному берегу, где он обрадовался встретить живого человека, которого просил принять и сберечь его ценный груз. Поселенец не употребил во зло оказанного ему доверия и в целости возвратил доверителю сбереженные и муку, и судно его. В знак признательности купец тот сделал его комиссионером своим по торговле хлебом, что доставило ему способ опериться, а впоследствии и разбогатеть»7.
Подобные патриархальные нравы, вызывавшие изумление аристократии, держались преимущественно на религиозной нравственности, особенно среди старообрядцев, которых было немало в купечестве. И хотя подобная нравственность постепенно уходила под влиянием новых отно-
6 Кюстин де А. Николаевская Россия. С. 292-294.
7 Воспоминания и письма М. И. Муравьева-Апостола // Мемуары декабристов. Южное общество. М.: Изд-во Московского ун-та, 1982. С. 213.
шений, опасение божественного гнева за обман и преступления сохранялось.
Существовало популярное в московском купечестве старинное предание о клятвопреступлении купца А. А. Мазурина. Его побратим, греческий торговец, уезжая по делам, оставил на хранение ларец с драгоценностями и сумму денег на прожитие для своей семьи, чтобы Мазурин о ней заботился. Вернувшись из неудачного путешествия, грек узнал об отказе побратима выплачивать деньги и отдавать драгоценности. Проиграв по суду, грек сумел добиться у Николая I резолюции о принесении Мазуриным клятвы перед крестом и св. Евангелием, что он драгоценности не присваивал. Клятва была принесена, но вскоре клятвопреступник сошел с ума и умер, а род его был проклят до седьмого колена. Внук А. А. Мазурина совершил чудовищное убийство, за что попал на каторгу; много в роду было и самоубийц8.
Кроме религиозной нравственности, доверие и честность в торговых делах поддерживались осознанием купеческой чести, желанием почета и доверенности от общества.
Противопоставление у купечества своих порядков дворянской чести, ценимой весьма низко, отметил граф В. А. Соллогуб в повести «Тарантас» (1840-1845 гг.).
На почтовой станции путешествующий дворянин Иван Васильевич становится свидетелем беседы трех купцов (рыжего, черного и седого) и, пораженный передачей без расписки более пяти тысяч рублей, вступает в разговор. Выяснилось, что деньги попросил передать в другой город малознакомый купцам человек. Происходит следующий диалог:
«- А как же он не потребовал от вас расписки?
Черный и рыжий засмеялись, а седой взбесился не на шутку.
- Расписку! - закричал он. - Расписку! Да если б он от меня потребовал расписку, я бы ему его же деньгами рожу раскроил. Слава богу, никак уж пятый десяток торгую, а энтакого еще со мной срама не бывало.
- Извольте видеть-с, милостивый государь... - сказал рыжий, -ведь-с это только между дворянами такая заведенция, что расписки да векселя. У нас, в торговом деле, такой-с, этак-с
8 См.: ВаренцовВ. А. Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое. М.: Новое литературное обозрение, 1999. С. 58-66.
сказать, политики не употребляется вовсе. Одного слова достаточно. Канцеляриями-то, изволите видеть, заниматься некогда...
- Знаете-с, - подхватил седой, - вот-с когда плохо: когда наш брат зазнается, да в знать полезет, да начнет стыдиться своего звания, да бороду обреет... Тогда и делишки порасстроятся, и распутство начнется, гульба, пьянство... Бога не станет бояться, а уж там и кредит лопнет, и не только без расписки, да и по векселю гроша ему никто между нами не поверит. Коли нет души, на чем хочешь пиши...»9.
Похожим образом позднее объяснил М. Веберу большое влияние религии в США мелкий американский торговец: «Сэр, что до меня, каждый может веровать или не веровать, как ему заблагорассудиться. Но если я встречу фермера или коммерсанта, который вообще не принадлежит ни к какой церкви, я не доверю ему товара и на пятьдесят центов. С какой стати он будет мне их возвращать, если ни во что не верит?»10.
Торговая гордость и готовность отстаивать свою правоту ярко проявилась в торговой войне купца Владимирова с английскими торговцами в Лондоне. По словам княгини Е. Р. Дашковой (записанным С. Н. Глинкой), Екатерина II попросила ее дать совет по делу Владимирова:
«Государыня встретила ее словами:
- Слышала ли ты, что задумал наш проказник Владимиров? Он приказал бросить в море половину своей пеньки, завезенной в Англию, сердясь за то, что англичане сбивали на нее цену. Я призывала его, и он говорит: "Матушка, будьте спокойны, русская торговля не ударит себя в грязь лицом. Пусть они упрямятся, они ничего не выиграют; если за половину не дадут того, что следовало за все, то велю еще утопить пеньки, - пропади она, не дам насмехаться над собою. Договор должен быть свят. Будьте спокойны, матушка!" Вот что он говорит, а ты как об этом думаешь?
Княгиня отвечала:
- Я думаю, государыня, что он прав. Пенька для русской торговли с Англией стоит почти наряду с хлебом. Купцы английские делают Владимирову пустую привязку. Неуместная их гордость уступит необходимости. Где им взять на скорую руку запас пеньки?
Так и сбылось. Владимиров за остальное выручил все свое сполна»11.
9 Соллогуб В. А. Повести. Воспоминания. Л.: Художественная литература, 1988. С. 265, 266.
10 Цит по: Фукуяма Ф. Доверие. С. 84, 85.
11 Глинка С. Н. Записки. М.: Захаров, 2004. С. 271, 272.
Возросшее самосознание купечества к концу XIX века привело к пониманию торгово-промышленного мира как необходимой составляющей силы и могущества государства. Это, в частности, нашло отражение в факте отказа председателя Московского биржевого комитета Н. А. Найденова от предлагаемого ему в награду дворянства. По этому поводу купцы говорили: «Вот молодец!.. Он этим дал понять, что и купечество принимает участие в создании силы и могущества государства в области торговли и промышленности и заслуги купечества не должны оцениваться меньше дворян»12.
Хозяйская гордость была свойственна не только богатейшим купцам. Крестьянин-предприниматель Ф. С. Чистяков, занимавшийся обработкой шерсти, имел свободный капитал в 10 тыс. руб. Когда у него сгорели дом и товары, то кредиторы сами согласились скинуть ему половину долга, а другую соглашались ждать более или менее значительное время. Но Чистяков отринул скидку с негодованием. «Я заплачу вам всё, - твердил он со слезами, - только дайте мне немного шерсти в долги, дайте срока год-другой». Так и вышло - он работал не покладая рук, уплатил все долги и снова стал зажиточным хозяином13.
Падение нравственности
Но старые нравы быстро уходили. Н. А. Варенцов вспоминает, как родственники иронизировали над его дедом, одним из последних купцов середины XIX столетия, не понимая, почему он отказался от предлагаемого обмана казны при передаче отчуждаемых у него земель под железную дорогу, осуждали его бережливость. Не давая права трактирщику в одном из своих домов торговать водкой и потеряв оттого 30-40 тыс. руб., Н. М. Варенцов говорил: «Не хочу быть пособником по спаиванию народа, полученные от этого деньги не дадут счастья». Наследники после его смерти разрешение дали и немало на этом заработали14.
12 Варенцов Н. А. Слышанное. Виденное. Передуманное. С. 333, 334.
13 Чукмалдин Н. М. Мои воспоминания. Тюмень: СофтДизайн, 1997. С. 197.
14 См.: Варенцов Н. А. Слышанное. Виденное. Передуманное. С. 440-444.
От жажды незаконного обогащения и искушения обмануть больше не спасали ни угрозы божественного возмездия, ни общественное порицание. Тем более что среди купцов обман покупателей и казны изначально не был чем-то запретным. В итоге доверие между своими тоже оказывалось недолговечным.
Падение роли религиозной нравственности было особенно характерным в изменении благотворительной деятельности: она перестала быть сердечным делом и почти всецело стала показной и корыстной. Мотивы благотворительной деятельности купечества не исчерпывались «приглашениями к пожертвованиям» в различных формах со стороны государства, когда купцы фактически откупались за свои грехи перед законом. Чаще предприниматели сами проявляли инициативу, рассматривая филантропию в качестве удобного средства для приобретения нужных связей и завоевания доверия властей, для обретения общественного признания15.
При этом анонимная благотворительность практически отсутствовала - теперь жаждали орденов и званий. Во второй половине XIX века объективно складывалась ситуация, при которой занятия благотворительностью не только оказывали помощь при становлении и развитии коммерческого дела, но и были своеобразным результатом деятельности купца. И в том и в другом случае благотворительность приносила «прибыль». Даже награждение почетными званиями коммерции и мануфактур-советника, повышающими вес в предпринимательской среде и служившими маркой деловой респектабельности, происходило чаще всего не только «за особенные заслуги в распространении торговли» или «отличия по мануфактурной промышленности», но и при учете активной благотворительной деятельности. Кроме того, как отмечает Н. Гаврилова, благотворительные акты являлись неплохим средством рекламы, свидетельствуя о процветании и надежности дела.
Но были среди купцов и люди, для которых благотворительность не была корыстна, а сами они следовали нравственным нормам в своих торговых делах.
15 См.: ГавриловаН. Филантропия с выгодой // Былое. 1997. № 11- 12. С.16.
Воспоминания Н. М. Чукмалдина (1836-1901)
Н. М. Чукмалдин, происходивший из семьи старообрядцев, одновременно был большим поклонником западноевропейской культурности во всех сферах жизни. Еще приказчиком он начал бороться с обманом покупателей, поощряемым в торговых кругах. Наиболее примечательны его взгляды на роль купца в обществе: «Выигрывает и богатеет в торговле только тот, кто оказывает услугу обществу. Наивыгоднейший товар - доверие, а доверие даётся только безупречной честности и торговому бескорыстию. Богатеет только изобретатель, пионер нового общеполезного дела. Всё то, что добыто неправедно, посредством обмана, своекорыстия и зла, носит в самом себе смерть. Жизненно и прочно одно добро»16.
Н. М. Чукмалдин отмечает, что в дни его юности в Тюмени и окрестностях все дела велись на доверии как среди крестьян, так и купцов. У крестьян, если давали деньги кому-нибудь взаймы, отмечали это зарубкой на бирке, и это считалось верным обеспечением. Векселей и расписок не существовало. Всё велось на совесть или, в крайнем случае, требовалось уверение, что «вот вам Бог порука» или «святой угодник Никола». За все годы, проведенные в деревне, Чукмалдин не помнит ни одного спора между должником и кредитором. Всякие расчёты оканчивались на оговорённых условиях, всегда добросовестно и верно.
У небогатых купцов доверие было основой совместной деятельности. В негласной компании, куда маленьким вкладчиком входил Чукмалдин, всё было основано на вере и обещании, и, кроме расчётных книг, не было никаких других письменных документов. Составляя по учреждению «Товарищества Чукмалдин и Глазунов» между собою договор, партнеры внесли в проект параграф, гласящий, что ежели кто-либо из них не соблюдёт подписанных условий свято, «тому да будет стыдно», тем самым немало повеселив опытного юриста, просматривавшего их проект.
Однако многие сибирские купцы не разделяли идей Н. М. Чукмалдина. Он отмечает, что выдавал векселя (т. е.
16 Чукмалдин Н. М. Мои воспоминания. С. 119, 120.
вера на слово не была абсолютной), и вспоминает несколько случаев обмана со стороны местных купцов. «Кто не дорожит своей репутацией и не думает о будущем, для того обман другого в целях барыша всегда выгоден и заманчив. Он ясно сознает... устраивая тот или иной фокус надувательства, что всё это узнается впоследствии, но узнается тогда, когда он получил уже деньги, и взыскать с него за это нет возможности. Им видимо, руководит правило: только бы захватить деньги, а там "хоть трава не расти"».
С постоянным обманом Н. М. Чукмалдин столкнулся в Москве:
«...Приходилось начинать торговую науку чуть не с азов, потому что сибирские приёмы и отношения были в Москве непрактичны, а иной раз прямо и невозможны. В Тюмени, бывало, нужны деньги на неделю, на две, близкий человек одолжит их, если только они у него есть, на слово, без всякого документа и расписки... И деньги всегда возвращались в назначенный срок сполна, по крайней мере в нашем кружке... Здесь же... я мог давать деньги, одолжая другого, но я всегда рисковал их потерять. Если же понадобился мне заём, хотя бы на два-три дня, никто мне денег не давал, уверяя, что их или у него нет, или требовал документы и проценты. В первое время такие отношения мне казались жёсткими и малочеловечными, и пока я с ними не освоился на практике... до тех пор я даже не считал их возможными.
Получив этот разительный урок, я стал, конечно, осторожнее, сдержаннее... но также и потерял значительную долю доверия к людям, какая была воспитана во мне сибирской жизнью и существовавшими там между людьми отношениями».
Все же благодаря своей репутации Н. М. Чукмалдину удалось приобрести клиентов-доверителей, посылавших ему свои товары для продажи в Москве.
Воспоминания Н. А. Варенцова (1862-1947)
Мошенничество и обман в среде купечества постоянно описывает и Н. А. Варенцов. Он был широко известен в торговых кругах России, нажил собственным трудом 11-миллионное состояние, хорошо знал всех крупнейших представителей русского купечества и имел прекрасную репутацию. Он считал, что «... наша русская торговля того времени требовала более близких дружеских отношений и особого до-
верия друг к другу»17, но, по его же воспоминаниям, обман в среде предпринимателей не был чем-то вопиющим. Среднеазиатское товарищество, где в 1886 г. Н. А. Варенцов начал торговую деятельность, было типичным для той эпохи: обман со стороны покупателей, продавцов, обман компаньонов, воровство служащих и закупщиков и т. д.
Обманом не гнушались даже пустившиеся в предпринимательство члены императорской фамилии, не считавшие за грех обмануть, пользуясь своим положением. Уже в конце XIX века в афере Общества «Сталь» участвовали великий князь Петр Николаевич, Санкт-Петербургский международный банк, подкупленные иностранные эксперты и т. д. Обманутыми оказались доверчивые московские предприниматели, причем великий князь не постеснялся лично выпросить у промышленника В. А. Хлудова большую сумму денег под паи общества, а после краха аферы спокойно заявить о неимении денег, за что давал Хлудову право оставить себе паи обанкротившегося общества18.
Правительство, хоть формально и поощряло добронравие купечества, все же зачастую само вводило их во искушение. Особенно нечистыми были дела, связанные с откупами и казенными поставками, - на них наживали миллионы крайне неприглядными способами. Последнее обстоятельство не останавливало многих деятелей, становившихся заодно и известными благотворителями для обеления своей репутации.
Наиболее известным деятелем подобного типа был С. Т. Овсянников. О его деле показательно говорят очерк А. Ф. Кони, бывшего инициатором расследования19, и обвинительная речь В. И. Жуковского20.
В ночь на 2 февраля 1874 г. на Измайловском проспекте в Санкт-Петербурге сгорела паровая мельница, арендованная С. Т. Овсянниковым у предпринимателя В. А. Кокорева. А. Ф. Кони, прокурор петербургского суда, получил «коротенькое сообщение полиции о том, что признаков поджога, вызвавшего пожар мельницы коммерции советника Овсянникова, не оказыва-
17 См.: Варенцов В. А. Слышанное. Виденное. Передуманное. С. 73.
18 Там же. С. 230-253.
19 См.: Кони А. Ф. Дело Овсянникова // Кони А. Ф. Избранные произведения. М.: Гос. изд-во юрид. лит-ры, 1956. С. 749-756.
20 Помещена на сайте «Прокурорский надзор»: www.nadzor.pk.ru
ется. Меня смутила краткость этого заявления, его ненужность по закону и его поспешная категоричность в связи с рассказом графа Палена». Граф Пален, министр внутренних дел, сам наблюдал пожар и был поражен его грандиозностью. Начатое расследование однозначно доказало поджог.
С. Т. Овсянников к своим 74 годам стал одним из хозяев хлебного рынка, имел 12 млн руб. капитала и был одним из главных поставщиков военного ведомства. В последнем обстоятельстве и крылся секрет его богатства - через крупные и выгодные интендантские подряды, которых он добивался богатыми взятками чиновникам. Купленная полиция покрывала все его грехи.
На Овсянникове числилось до 15 уголовных дел, по которым он коррумпированным судом был только «оставлен в подозрении». Привыкший к безнаказанности подрядчик после поджога даже не озаботился припрятать компрометирующих бумаг, в результате чего в руки следствия попал именной список некоторых чинов главного и местного интендантских управлений с показанием мзды, ежемесячно платимой им. В 1863 г. на С. Т. Овсянникова возбуждается уголовное дело по поставкам для военного ведомства, и в 1864-1867 гг. он отстранен от подрядов.
Вернувшись к поставкам, С. Т. Овсянников продолжал старые дела. В 1873 г. он пойман на продаже казенной ржи с судов на Неве, в 1874 г. уличен в попытках подменить казенную муку на складах некачественной. В том же году С. Т. Овсянников рассорился со своим бывшим компаньоном В. А. Кокоревым, но по суду 20 декабря 1874 г. мельница досталась последнему.
Причиной поджога стало изменение закупочной политики военного ведомства, которое с начала 1870-х годов стало связывать подряд на муку с обязанностью перемалывать хлеб на паровой мельнице. Лишившись мельницы, С. Т. Овсянников терял подряд. Неприязнь к владельцу мельницы В. А. Кокореву, контракт с которым вскоре истекал, и желание заставить военное ведомство отказаться от своих условий толкнули С. Т. Овсянникова на приказ о поджоге, который и был осуществлен его приказчиком купцом 2-й гильдии А. П. Левтеевым. Овсянников надеялся также получить огромную страховку и списать на поджог недостачу хлеба.
Доказательства вины были настолько сильны, что Овсянникову не помогли ни деньги, ни связи. Поднятая в прессе кампания по защите подрядчика упирала на его широкую благотворительность, но вина С. Т. Овсянникова была признана, он сам сослан в Сибирь, к огромному изумлению общества, впервые видевшего, как миллионер был осужден.
С Овсянниковым было тесно связано второе поколение знаменитого старообрядческого рода Рябушинских, чье торговое и личное поведение во второй половине XIX века тоже не отличалось высокой нравственностью. Известна скандальная
история со сватовством одного из братьев Рябушинских, Василия, к дочери С. Т. Овсянникова. Поехавший в 1870 г. устраивать свадьбу брата, Павел Рябушинский неожиданно сам просит руки невесты и, несмотря на огромную разницу в возрасте, получает согласие ее родителей21.
Павел Михайлович был достоин своего тестя. «Василий Михайлович и Павел Михайлович были во многих банках членами совета, исправно посещали собрания, внимательно выслушивали все делаемые банкам предложения; и заправилы банков замечали, что особенно выгодные предложения, одобренные всеми членами совета, попадали зачастую не банкам, а братьям Рябушинским, проводившим эти дела за свой счет. Тогда заправилы банков старались обсуждать особенно выгодные дела во время отсутствия братчиков». После смерти братьев Павел Михайлович обделил при разделе имущества их семьи, пользуясь тем, что бухгалтерия старалась в пользу своего оставшегося единственного хозяина22.
Не отставали и другие купеческие семейства. Н. В. Ва-ренцов сокрушался, что за прошедшие годы купечество сильно шагнуло в понятии морали, которая с каждым годом падала все ниже и ниже. Пьяные кутежи и сумасбродства уже не удивляли. Особенно прославилось семейство Хлудовых: «Хлудовы в Москве пользовались популярностью, но нельзя сказать, чтобы солидное, почтенное купечество относилось к ним хорошо из-за их поведения и образа жизни. Слухи о безумных кутежах и других противоморальных поступках разносились по Москве и на стариков-купцов наводили ужас». Внутри семейства тоже было неладно: «в семье Хлудовых много странных, неожиданных смертей, случайно минувших рук правосудия»23.
Но на подобных примерах купечество убеждалось, что порочность и обман ведут только к разорению. Даже совершавшие сомнительные поступки представители торгового мира оценивали важность нравственности. Тот же П. М. Ря-
21 БарышниковМ. Н. Семейная фирма в царской России // ЭКО. 2005. №11. С. 171.
22 Варенцов В. А. Слышанное. Виденное. Передуманное. С. 499, 501.
23 Там же. С. 202, 214-215.
бушинский «стремился из своих детей сделать нравственно устойчивых людей, чтобы его богатства пошли бы в хорошие и крепкие руки, а не расходовались бы на кутежи, как приходилось наблюдать зачастую в других богатых семьях, распущенных слабостью родителей»24.
Неудивительно поэтому, что в начале XX века третье поколение Рябушинских пользовалось большим авторитетом и сыграло видную роль в формировании политической позиции московского купечества. «Огромное семейное дело Рябушинских могло функционировать только при наличии доверия между братьями - с одной стороны, а также между ними и рядом крупных московских фабрикантов - с другой. Доверительные отношения, определявшиеся близостью отраслевых и социокультурных интересов, способствовали минимизации трансакционных издержек при взаимодействии фирм, входивших в семейную группу Рябушинских, а следовательно, и достижению делового успеха в длительной перспективе»25.
П. П. Рябушинский был и одним из идеологов нового самосознания купечества. В его газете «Утро России» печатались призывы самого лестного для купцов свойства. Вот отрывок из опубликованного «Новогоднего приветствия»: «Наш новогодний тост обращен к буржуазии, к третьему сословию современной России. К той крепнущей, мощно развивающейся силе, которая по заложенным в недрах ее духовным и материальным богатствам, уже и сейчас далеко оставила за собой вырождающееся дворянство и правящую судьбами страны бюрократию. Мы, прозревающие высокую историческую миссию этой крепнущей ныне буржуазии, приветствуем здоровый творческий эгоизм, стремление к личному материальному совершенствованию, к материальному устроению каждым из нас своей личной жизни. Этот созидательный эгоизм, эгоизм государства и эгоизм отдельной личности, входящей в состав государства, не что иное, как залог наших будущих побед новой, сильной, великой России над Россией сдавленных мечтаний, бесплодных
24 Варенцов В. А. Слышанное. Виденное. Передуманное. С. 502.
25 Барышников М. Н. Семейная фирма. С. 174.
стремлений, горьких неудач»26. Подобные призывы подкрепляли гордость за свое дело и неизбежно заставляли заботиться о своей репутации, дорожить доверием уже не только купечества, но и всего общества.
* * *
В начале XX века стала складываться новая система купеческого менталитета, где нравственность в торговых делах подкреплялась не столько религиозным или светско-нравственным воспитанием, сколько осознанием экономической выгодности честности, необходимости доверительных отношений для репутации и долгожительства фирмы. Российские предприниматели осознали общественную значимость своего дела и, претендуя на политическую власть, всячески заботились о доверии общества. Поэтому в 1912 г. они принимают «Семь принципов ведения дел в России», в которых отмечается, что успех в деле во многом зависит от того, в какой степени окружающие доверяют тебе27.
Экономист того времени академик И. И. Янжул одним из первых выступил с обоснованием экономического значения честности, сравнивая европейские нравы с российскими условиями, где «со всех сторон слышатся жалобы именно на недостаток развития честности в торговых и промышленных отношениях нашего отечества»28. Например, А. И. Чуп-ров в письме И. И. Янжулу ставил в пример поразительную коммерческую честность китайских торговцев. Китайские купцы, разоренные во время погрома в Благовещенске, тем не менее явились потом к своим кредиторам, русским оп-товщикам, и частью заплатили долги, частью переписали на новый срок, тогда как из наших порядочное число воспользовалось неурядицей, чтобы отказаться от платежей.
На этом фоне скорее ностальгией можно объяснить следующий отзыв о русской торговле. В воспоминаниях участ-
26 Цит. по: Бурышкин П. А. Москва купеческая. М.: Современник, 1991. С. 239, 240.
27 См.: Капусткина Е. В. Доверие и предпринимательство // Экономика и социология доверия / Под ред. Ю. В. Веселова. СПб.: Социол. об-во им. М. М. Ковалевского, 2004. С. 97.
28 См.: Янжул И. И. Экономическое значение честности // Янжул И. И. Избранные труды. М.: Наука, 2005. С. 406.
ника Белого движения Н. В. Волкова-Муромцева записан послереволюционный рассказ англичанина С. Хогга: «Он говорил, что Россия была единственная страна, где контракты заключались не на бумаге, а на словах. Сделки на 20-30 тыс. руб. заключались за чашкой чаю. Ни с меня, ни я - никогда расписки не брали. Сорок тысяч я раз дал артельщику, которого прежде не знал, и он мне привез заказ и дал отчет до последней копейки. Только в России можно было так торговать»29.
Мы не можем судить, к чему привели бы попытки купцов и экономистов поддержать доверие в торговых делах. Можно лишь констатировать тенденцию к большей честности и ответственности. Прерванная революцией, эта тенденция, мы надеемся, будет восстановлена, ведь прав И. И. Янжул, утверждавший: «И тот народ, который честен, тем самым силен не только нравственно, но и экономически»30.
«ЭКО»-информ
Среднее число рожденных детей на 1000 женщин соответствующего поколения в Новосибирской области в 2002 г.
3250 3000 2750 2500 2250 2000 1750 1500 1250 1000 750 500 250 0
Источник: данные Новосибирскстата
Годы рождения женщин
29 Волков-Муромцев Н. В. Юность: От Вязьмы до Феодосии (1902-1920 гг.). М.: Русский путь, 1997. С. 100.
30 Янжул И. И. Экономическое значение честности. С. 418.
