С. В. Кудря
ДИСКУРС-СПЕЦИФИЧЕСКИЕ СМЫСЛОВЫЕ ОППОЗИЦИИ В ТЕКСТЕ МЕДИЦИНСКОГО ОПРОСНОГО ИНСТРУМЕНТА (КОНТРАСТИВНЫЙ АСПЕКТ)
Уже более 50 лет в клинических исследованиях широко используются медицинские опросные инструменты (МОИ) для сбора данных о том, как заболевание сказывается на повседневной жизни больного. В последние десятилетия приобрели популярность транснациональные клинические исследования на основе МОИ, в связи с чем стали актуальными проблемы перевода и адаптации англоязычных МОИ для использования в разных языковых сообществах.
Трудности перевода МОИ связаны, прежде всего, с проблемой эквивалентности стимулов: слов, словосочетаний, вопросов или утверждений, содержащих тематическую лексику. Существующая ныне стандартизированная методология адаптации МОИ1 базируется на представлении о том, что формальная (т. е. словарная) эквивалентность стимулов на разных языках обеспечивает единообразие статистической процедуры2. Это, в свою очередь, гарантирует сопоставимость данных, собранных при помощи англоязычной и переведенной версий МОИ. С другой стороны, той же методологией предусматривается использование «простого и понятного языка»3, в связи с чем обязательным шагом в процедуре адаптации является тестирование приемлемости (acceptability) переведенных стимулов методом когнитивного интервью с потенциальными реципиентами текста — больными. При этом ведущую роль при выборе языкового оформления переведенных языковых стимулов играет заказчик перевода, врач-исследователь, для которого формальная эквивалентность является приоритетом. Поэтому неудивительно, что практически в каждом ныне используемом переведенном МОИ4 встречаются англоязычные буквализмы на всех языковых уровнях: на уровне словоупотребления («Мое физическое состояние затрудняет выполнение семейных дел» — FACT), сочетаемости слов («В целом, какую часть времени в течение последней недели у Вас были хрипы в груди?» — ACQ) и т. п. Эти буквализмы нарушают узус5 русского языка, часто до такой степени, что из некоторых переведенных стимулов трудно извлечь смысл, например: «В целом, из всего, что Вы делали на протяжении последних двух недель, насколько Вы были ограничены из-за астмы?» — ACQ. Такая практика перевода приводит не только к созданию стимулов, обладающих сомнительной эквивалентностью, но и негативно сказывается на качестве сопоставительного исследования, проведенного на основании переводного и оригинального инструментов. Очевидно поэтому, что существующая методология перевода МОИ не вполне отвечает специфике МОИ как типе текста, и что необходим поиск лингвистически обоснованных стратегий перевода стимулов МОИ.
Для осуществления такого поиска мы считаем необходимым проследить, по каким причинам в переведенный текст проникают буквализмы, и определить, каково влияние этих буквализмов на выполнение текстом МОИ своего основного праг-магического задания — сбора данных. В настоящей статье мы обратимся к практике
© С. В. Кудря, 2009
перевода одного типа стимулов — так называемых стимулов в терминах трудностей и ограничений.
В МОИ встречаются смысловые оппозиции, которые не существенны в рамках повседневного общения, но релевантны для выполнения текстом МОИ своей основной прагматической задачи — сбора данных. Мы назовем их «инструментально-смысловыми оппозициями», поскольку они обеспечивают функционирование МОИ как инструмента за счет наличия противопоставления смыслов.
Одной из интструментально-смысловых оппозиций является оппозиция «стимулы в терминах способностей и возможностей» и «стимулы в терминах трудностей и ограничений»6. В контексте повседневного общения разница между “I have difficulty sleeping” или “I do not sleep well”, как правило, несущественна; эти утверждения представляют собой разную языковую репрезентацию одной и той же пропозиции: у человека нарушен сон. Поэтому английское утверждение “I have difficulty sleeping” в большинстве контекстов может переводиться как «Я плохо сплю», и этот перевод будет адекватным. Однако, статистический анализ ответов респондентов на стимулы «в терминах способностей и возможностей» (“I do not sleep well”) и стимулы «в терминах трудностей и ограничений» (словосочетание “difficulty sleeping”) подтверждает, что в контексте МОИ эти две формулировки нетождественны. Стимул, содержащий концепт «трудность» собирает данные о том, насколько отягощающим является симптом для больных, а стимул, не содержащий концепта «трудность», собирает данные лишь о выраженности симптома. Именно поэтому для врачей-исследователей оппозиция «стимулы в терминах трудностей и ограничений» и «стимулы в терминах способностей и возможностей» является инструментально значимой. Следовательно, сохранение концепта «трудность/ограничение» в стимуле, написанном в терминах трудностей и ограничений, обязательно во всех языковых версиях МОИ для обеспечения сопоставимости данных, собранных при помощи оригинального и переведенного инструмента.
Лексическим ядром английского стимула «в терминах трудностей и ограничений» является сочетание существительного “difficulty” или “trouble” с объектным компонентом, представленным герундиальной группой (“difficulty paying attention”, “difficulty making decisions”). Большинство стимулов «в терминах трудностей и ограничений» допускает пословный перевод. Так, “difficulty/trouble making decisions” передается пословно на русский язык без нарушений узуса: «трудно принимать решения». Однако, подобный перевод невозможен там, где слово или словосочетание, составляющее герундиальную группу, в узусе не имеет семантического компонента «прилагать усилие» (“to have trouble sleeping” или “to have difficulty staying awake”). В этом случае эквивалентности на уровне слов достичь невозможно: словосочетания «мне трудно спать», а тем более «мне трудно бодрствовать» нарушают узус русского языка. Следовательно, для того чтобы сохранить концепт «трудность» в русском переводе, переводчикам приходится прибегать к разного рода трансформациям.
Рассмотрим несколько примеров перевода этой конструкции на русский язык из используемых ныне оригинальных МОИ и их русскоязычных версий:
(1) During the past month, how often have you had trouble sleeping because of...? (PSOI) Как часто в течение последнего месяца у Вас возникали проблемы со сном из-за...?
(2) How much of the time during the last 2 weeks have you had difficulty sleeping at night? (CLDO) Как часто на протяжении последних 2-х недель Вы плохо спали ночью?
(3) How often during the last 2 weeks have you had difficulty getting a restful sleep? (CLDO) Как часто на протяжении последних 2-х недель у Вас были трудности с тем, чтобы высыпаться?
(4) During the past month, how often have you had trouble staving awake while driving, eating meals. Как часто в течение последнего месяца Вы испытывали сонливость за рулем, во время еды или
or engaging in social activity? (PSOI) когда Вы общались с другими людьми?
В примере (1) слово “trouble” переводится как «проблема». Эти слова находятся в отношении частичной эквивалентности. В русском слове «проблема» доминирующим является семантический компонент «необходимость преодоления», «требующий (раз)решения». Подтверждением этому служат, в частности, дефиниции слова «проблема» в современных словарях, например: «сложный вопрос, задача, требующая исследования»7. В дефинициях английского “trouble” этот компонент не обнаруживается, например: “(something that causes) difficulty, worry, annoyance, or suffering”8. Вполне вероятно поэтому, что часть русскоязычных респондентов извлечет из перевода слова “trouble” тот смысл, который не предусмотрен автором оригинала: нечто труднопреодолимое, сложное. Эквивалентность оригинального и переведенного стимулов в примере (1), таким образом, маловероятна.
В примере (2) в переводе изменен инструментально-смысловой тип вопроса: английский стимул «в терминах трудностей и ограничений» (“difficulty sleeping”) переведен в стимул «в терминах способностей» («плохо сплю»).
В переводе (3) нарушен узус русского языка. Анализ протокола тестирования этого стимула (см. ниже) показывает, что нарушение узуса в данном случае ведет к искажению смысла стимула.
Наконец, в примере (4) использован антонимический перевод, которого избегают при переводе опросных инструментов, поскольку антонимическая замена в МОИ может привести к непредсказуемым последствиям. Этим последствиям посвящены некоторые исследования асимметрии антонимов: например, известное исследование Рагга (Rugg9) показало, что использование таких логических антонимов как “forbid” и “allow” приводят к разным результатам. Двум группам респондентов Рагг задавал один и тот же вопрос, но в разных формулировках: “Do you think the United States should allow public speeches against democracy?” и “Do you think the United States should forbid public speeches against democracy?” (курсив наш). При ответе на первый вопрос 21 % респондентов поддержали свободу слова, при ответе на второй — 39 % (т. е. отвергли положение о запрете). Таким образом, в сфере массовых опросов считается, что произвести антонимическую замену без изменения коннотации чрезвычайно трудно, и поэтому антонимического перевода, как правило, стараются избегать.
Итак, ни один из приведенных выше вариантов перевода не обеспечивает эквивалентности стимулов, необходимой для выполнения МОИ своего основного задания: сбора данных для транснационального сопоставительного исследования. В связи с этим закономерно возникает сомнение в принципиальной возможности использования стимулов, не имеющих дословного перевода на принимающем языке, как инструментов для сбора данных в принимающей культуре.
Инкорпорированность культуры в опросный инструмент сегодня широко обсуждается в сфере демоскопических исследований10. Культурная специфика языковой группы, внутри которой разрабатывается оригинальный опросный инструмент, инкорпорирована, по мнению исследователей, на всех уровнях опросного инструмента: на уровне структуры инструмента (соотношения содержания стимулов и цели опроса), в формулировках вариантов ответов
и т. п. Рассмотрим типичный пример инкорпорированное™ культуры в структуру МОИ. Если целью опроса является измерение уровня заинтересованности респондентов в сохранении собственного здоровья, то стимулы должны содержать описания ситуаций, свидетельствующих о наличии такой заинтересованности: это могут быть вопросы о визитах к врачам, посещении клиник и аптек. В англоязычном культурном сообществе походы в аптеку и в клинику являются релевантными признаками для измерения уровня заинтересованности в сохранении здоровья, но они не будут релевантными для обследований некоторых других культур, например, латиноамериканской: в случае заболевания латиноамериканцы идут к curandero (целителю) и в botánica (магазин, где торгуют целебными травами и маслами)11. Данные, собранные при помощи оригинальной и переведенной версий этого опросного инструмента, будут несопоставимыми, потому что латиноамериканские респонденты скорее всего ответят, что они ходят к врачу в клинику редко или никогда. Однако, это не будет означать, что у них низкий уровень заинтересованности в сохранении здоровья. Несопоставимость данных в этом случае проистекает из того, что культура языкового сообщества, в котором создавалась оригинальная версия МОИ, инкорпорирована в инструмент на уровне структуры — соотношения содержания вопросов и цели измерения.
В контексте нашего исследования эта взаимосвязь культуры и структуры МОИ наводит на мысль о том, что такая же взаимосвязь может существовать между языком и способом языковой репрезентации стимулов. Указанием на существование этой взаимосвязи служит следующее положение Э.Сепира: «...„реальный мир“ в значительной степени бессознательно строится на основе языковых норм данной группы. Мы видим, слышим и воспринимаем так или иначе те или другие явления главным образом благодаря тому, что языковые нормы нашего общества предполагают данную форму выражения»12. То есть в узуальных языковых репрезентациях пропозиций заложен некий формат, способ мышления данного языкового сообщества об этих пропозициях. Следовательно, если в языке отсутствует тот или иной способ языковой репрезентации пропозиции, это означает, что в «реальном мире» языкового сообщества данная пропозиция в таком формате вообще не рассматривается, и навязывать языковую репрезентацию пропозиции принимающей культуре бессмысленно: вопрос все равно будет интерпретирован носителями принимающего языка в том формате, который характерен для данного языкового сообщества, а неузуальная, навязанная языком-источником формулировка будет восприниматься носителями языка просто как ошибка.
Эмпирическим подтверждением существования связи «соответствие нормам узуса — пригодность формулировки для обследования принимающей культуры» служат протоколы тестирования переводного стимула (3), где языковая форма переведенного стимула навязана языком-источником. Тестирование МОИ осуществлялось методом когнитивного интервью. В ходе интервью респондентам (больным) предъявляли переведенный МОИ, просили самостоятельно заполнить его, а затем с ним обсуждался каждый переведенный стимул. В ходе обсуждения опрашивающий просил респондента: «Объясните своими словами, как Вы поняли этот вопрос». И записывал экспликации респондента в точности так, как их формулировал респондент. В приведенном ниже протоколе ответы респондентов касаются фразы «у Вас были трудности с тем, чтобы высыпаться»:
«R1: Хочешь спать или нет?
R2: Вы имеете в виду, что я не высыпалась?
R3: Плохо спала ночью, все время просыпалась. Лучше так и спросите: «Вы не высыпались?».
R4: Как часто я не высыпался.
R5: Вы с трудом засыпали, просыпались ночью».
Прежде всего, обращает на себя внимание то, что в экспликациях 4-х респондентов из 5-ти отсутствует концепт «трудность/ограничение». Предложенная неузуальная формулировка как бы отсеивается под воздействием узуальной. Мы полагаем, это как раз и происходит потому, что в «реальном мире» носителя русского языка концепт «трудность/ограничение» не рассматривается в смысловой связи с «высыпаться». Таким образом, в интерпретации русскоязычных респондентов вопрос-стимул перестает быть вопросом «о трудностях и ограничениях» и переходит в инструментально-смысловую категорию вопросов «о способностях и возможностях». В этой связи показательно, что если перевод стимула «в терминах трудностей и ограничений» узуален, то и в экспликациях респондентов сохраняется концепт «трудность и ограничение». Ниже для сравнения приведен протокол тестирования вопроса «Насколько трудно Вам было наклоняться, сгибаться.или поднимать предметы на протяжении последних 2-х недель?» (СЬБО), где узус русского языка не нарушен:
1: Мешает ли болезнь заниматься физическим трудом?
R2: Мешает ли боль нагибаться, болит ли у тебя печень?
R3: Мешает ли болезнь физической нагрузке?
R4: Насколько трудно выполнять физическую нагрузку?
R5: Есть ли трудности с физическими упражнениями?».
Здесь во всех ответах респондентов сохранен концепт «трудность и ограничение»: «мешает», «трудно», «трудности».
Возвращаясь к протоколу тестирования стимула (3), отметим также, что, перефразируя стимул, три респондента используют в своем ответе одну и ту же конструкцию «не высыпался», что свидетельствует о частотности и узуальности этой конструкции в русском языке. Кроме того, комментарии Я2 и Ю — «вы имеете в виду», «лучше так и спросите» — свидетельствуют о том, что респонденты самостоятельно зафиксировали неузуальность формулировки и рассматривают формулировку «не высыпался» как предпочтительную .
Очевидно, что адаптация стимула в данном случае должна выходить за пределы перевода. Можно, например, разбить оригинальный стимул на два более элементарных подвопроса, которые в совокупности передавали бы содержание исходного вопроса (например: «Вы плохо спите?» и «Беспокоит ли это Вас?»), и соответствующим образом изменить текст оригинала так, чтобы языковая репрезентация стимулов была в равной мере нормативной с точки зрения узуса в обеих языковых версиях. Это решение согласуется с альтернативными способами адаптации опросных инструментов для транснациональных исследований, в частности, с процедурой «децентринга». Децентринг определяется как процедура, при которой инструмент-источник и языковые версии многократно модифицируются под воздействием друг друга до тех пор, пока между всеми адаптируемыми версиями и исходным текстом не устанавливается максимальная эквивалентность на уровне языковой репрезентации вопросов13 при сохранении узуса во всех языках.
Таким образом, мы установили, что соответствие формулировки стимула нормам узуса может быть показателем релевантности стимула для измерения искомой величины в данном языковом сообществе. Отсутствие пословного перевода стимула на принимающий язык может указывать на непригодность стимула для сбора данных в принимающей культуре. Этот вывод имеет прикладное значение как для оценки степени переводимости
МОИ (сейчас эта оценка производится на неопределенных теоретических основаниях), так и для практики глобализации англоязычных МОИ. Подробное обследование используемых в англоязычных МОИ способов лексического оформления стимулов, не имеющих прямых параллелей в русском языке, и их интерпретаций русскоязычными респондентами представляется, таким образом, перспективным направлением исследования.
I СиИ A., Sprangers M., Bjordal K., Aaronson N., West K., Bottomley A. EORTC Quality of Life Group Translation Procedure, 2002. URL: http://еgroups.eortc.be/qol/documentation manuals.htm.
2Erkut S., Alarcon O., Coll C. G., Tropp L. R., Garcia H. A. V. The Dual-Focus Approach to Creating Bilingual Measures // Journal of Cross-Cultural Psychology. 1999. 30. P. 206-218.
3 Новик А. А., Ионова Т. И. Руководство по исследованию качества жизни в медицине. М., 2007. С. 60.
4 Основная масса ныне существующих МОИ создана в Великобритании, Канаде и США на английском языке. В тех случаях, когда МОИ изначально создан не на английском языке, создание языковых версий осуществляется через английский язык: оригинальный МОИ вначале переводят на английский язык, и эта английская версия служит оригиналом для адаптации МОИ на другие языки.
5 В данной работе под «узусом» мы понимаем «общепринятое употребление языковых единиц» в соответствии с толкованием, приведенным в «Стилистическом энциклопедическом словаре русского языка». (Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под ред. М. Н. Кожиной. М., 2006.)
6Bell A. Designing and Testing Questionnaires for Children // Journal of Research in Nursing. 2007. 12. P 461-469.
7 Большой толковый словарь русского языка / сост. и гл. ред. С. А. Кузнецов. СПб., 2000.
8 Словарь современного английского языка: в 2 т. М., 1992.
9 Цит. по: DedrickR. F., Marfo K., Harris D. M. Experimental Analysis of Question Wording in an Instrument Measuring Teacher’s Attitude Towards Inclusive Education // Educational and Psychological Management. 2007. 67. P 116-131.
10 См.: Hendrickson S. G. Beyond Translation. Cultural Fit // Western Journal ofNursing Research. 2003. 25. P. 593-608; КаоH-F. S., HsuM-T., ClarkL. Conceptualizing and Critiquing Culture in Health Research // Journal of Transcultural Nursing. 2004. 15. P. 269-276.
II Као H-F. S., Hsu M-T., Clark L. Op. cit. P. 273.
12 Цит. по: Уорф Б. Отношение норм поведения и мышления к языку // Зарубежная лингвистика. I / под общ. ред. В. А. Звегинцева, Н. С. Чемоданова. М., 1999. С. 58.
13Eremenco S., Cella D., ArnoldB. J. A Comprehensive Method for Translation and Cross-Cultural Validation of Health Status Questionnaires // Evaluation and Health Professions. 2005. 28. P. 212-232.
Список сокращений:
ACQ — “Asthma Control Questionnaire”
ACT — “Asthma Control Test”
FACT — “Functional Assessment of Cancer Therapy” PSQI —“Pittsburgh Sleep Quality Index”
CLDQ — “Chronic Liver Disease Questionnaire”