CC BY
46
Новый филологический вестник. 2019. №2(49). --
Л.Г. Хорева (Москва) ORCID ID: 0000-0002-3858-3091
ДИСКУРС БЕЗУМИЯ В НОВЕЛЛАХ ЭЛЕНЫ КОСАНО
Аннотация. Актуальность статьи обусловлена тем, что творчество испанской писательницы Элены Косано еще никогда не было объектом исследования в отечественном литературоведении. Материалом для анализа послужил сборник новелл «Колдовские души» (2013), ставший лауреатом литературным премии им. Рубена Дарио. Автор статьи рассматривает тексты Элены Косано с точки зрения дискурсного анализа. Современные школы дискурс-анализа подтверждают, что структура текстов сегодня представлена рядом дискурсов, которые взаимодействуют между собой. Изучив систему дискурсов, представленных в сборнике новелл «Колдовские души», автор статьи приходит к выводу, что доминирующим из них является дискурс безумия, который красной нитью проходит через все тексты и представляет концепт безумия во всех его аспектах: болезненное влечение к другому человеку как безумие; безумие творчества; безумие одиночки, не принимающего устоев общества; безумие как одержимость некой идеей; безумие как результат проникновения в потусторонний мир. Автор приходит к заключению, что испанская писательница органично сочетает в своих текстах концепты безумия, характерные сразу для двух этносов: немецкого и испанского. Немецкая метафора безумия как форма духовного знания, противостоящего рациональной бездуховности, переплетается с испанским концептом безумия как божьего благословения. Соединение двух концептов понимания безумия, вкупе с учениями К. Юнга и З. Фрейда о природе бессознательного, дают уникальный сплав, который определяет авторский стиль испанской писательницы.
Ключевые слова: дискурс; нарратив; безумие; новелла; Элена Косано; немецкие романтики; новейшая испанская литература.
L.G. Khoreva (Moscow) ORCID ID: 0000-0002-3858-3091
Short Fiction by Helena Cosano: Discourse of Madness
Abstract. The topicality of article is caused by the fact that works of the Spanish writer Helena Cosano never before became a research object in Russian literary criticism. The collection of short stories "Magical Souls" (2013) which became of Rubén Darío prize winner for literature is subject of the analysis. The author of article analyses Helena Cosano's texts in terms of critical discourse analysis. Modern discourse analysis schools confirm that the structure of texts is presented today by a number of discourses which interact among themselves. The analysis of the system of the discourses in the collection of short stories "Magical Souls", the author of article comes to the point
that the madness discourse dominates over and represents the madness concept in all aspects: morbid impulse to other person as madness; madness of creativity; madness of the individualist; madness as demonian possession; madness as result of penetration into the other world. The author comes to the point that the Spanish writer combines in the texts the German madness concepts and the Spanish one. The German metaphor of madness as a form of the spiritual knowledge mix well with the Spanish concept of madness as God's blessing. The alliance of both concepts of madness, coupled with Carl Gustav Jung and Sigmund Freud's doctrines about the nature of unconscious, give unique alloy which defines the author's style of the Spanish writer.
Key words: discourse; narrative; madness; short story; Helena Cosano; german romantics; contemporary Spanish literature.
Элена Косано - писательница и дипломат - сегодня по праву считается восходящей звездой испанской литературы. Каждое произведение становится предметом обсуждения и дискуссий испанских критиков и литературоведов, отмечающих неординарность и уникальный авторский стиль писательницы. Еще в 1994 г. она получила Первую Литературную премию французского правительства за лучший дебют. Одним из ключевых и значимых текстов Э. Косано является сборник новелл «Колдовские души» (2013), ставший в следующем 2014 г. лауреатом престижной литературной премии им. Рубена Дарио. Успех этой книги целый ряд испанских критиков связывал с тем обстоятельством, что Элена Косано едва ли не впервые в испанской литературе так препарировала внутренний мир своих персонажей. Соглашаясь с испанскими критиками, мы в настоящей статье ставим целью рассмотрение дискурса безумия и особенностей его изображения в вышеназванном сборнике Элены Косано.
Современная нарратология рассматривает текст как результат реализации текстообразующих и коммуникативных стратегий освоения мира и как центральную зону коммуникативного события. Исследовательские модели текстов опираются на современные теории дискурса. Рассмотрим их более подробно.
В изучении дискурса сегодня превалируют два подхода. Первый связан со школами конструктивистского дискурс-анализа, в основании которых лежат исследования французского культуролога Мишеля Фуко. Основополагающей идеей этого направления является представление о лингвистическом детерминизме. Поскольку человек познает действительность посредством языка, то он (язык) становится не только средством отражения окружающей действительности, но и механизмом его конструирования. Приоритетную роль в этом процессе играют знания, которые человек получает, общаясь с представителями своего или иного этноса. Весь человеческий опыт, таким образом, оказывается воплощенным в языке. Постоянные изменения в языке свидетельствует об очередном этапе аккумуляции нового опыта, а, следовательно, и об изменении социально-исторического контекста, в котором существует отдельно взятый индивид и этнос в целом. В своих программных исследованиях об археологии знаний
Мишель Фуко подвергает сомнению идею незыблемости языковых структур, утверждая, что ни общие объекты и предметы, ни типы соединения не являются основанием для объединения высказываний под единым знаменателем. В результате М. Фуко вводит понятие дискурса, описывая его следующим образом: «В том случае, когда для некоторого числа высказываний мы могли бы описать подобную систему рассеивания, в том случае когда между объектами, типами высказываний, понятиями и тематическими выборами мы могли бы определить закономерность (régularité) (порядок, корреляция, позиции и действия, преобразования), мы условимся говорить, что имеем дело с дискурсивной формацией, избегая, тем самым таких слишком отягощенных условиями и следствиями слов, как "наука" и "идеология"» [Фуко 2004, 93]. Далее исследователь детально рассматривает процесс складывания дискурса как совокупности высказываний.
Современные школы дискурсного анализа подтверждают, что структура науки и знания как такового на каждом историческом этапе представлена не одним, а несколькими дискурсами, которые взаимодействуют, конфликтуют или подавляют друг друга. Современная школа дискурсного анализа ставит своей целью изучение этого процесса взаимодействия и / или взаимовлияния дискурсов. Как показывает практика, «конфликт» в таком сплетении решается доминированием одного из них.
Важнейшим моментом в поструктурализме является направленность на декларацию какой-либо установки, при которой не важен сам герой / персонаж, автор, и в целом все субъекты высказывания могут быть взаимозаменяемы. Это обстоятельство, согласно М. Фуко, означает, что не субъект высказывания детерминирует дискурс, а дискурс определяет статус субъекта. Иными словами, дискурс обуславливает позицию каждого субъекта в его социальной жизни и процессе его личного взаимодействия с другими людьми.
Еще одной установкой дискурса является убежденность в автономности субъекта, который включен в окружающую действительность и, так или иначе, отражает ее, часто попутно создавая в своем сознании другие миры:
«Все дело в том, что хотя начальным и конечным назначением психики бесспорно является достаточно адекватное отражение и знание действительного мира, поскольку без этого знания невозможно было бы обеспечить ориентацию и благополучие человека в этом мире и не было бы нужды в самой психике, тем не менее на развитом уровне сознания оно может позволить себе весьма высокую меру автономии от тягот непреложного мира действительности и действует не только в целях отражения, познания, планирования, прогноза, конструирования в рамках закономерностей действительного мира, но и рамками этого мира - в целях умственных игр и чистых фантазий, создавая не только идеальные аналоги, картины и модели действительного и возможных миров, но и разнообразные построения миров чисто фантастических, возможных, невозможных, иррациональных и смешанных» [Никитин 2003, 167-168].
Никитин выделяет так называемые концепты - виртуальные множества миров, которые формируются сознанием на базе отождествления и анализа реальной действительности. Как дальше указывает исследователь, концепты своим содержанием, связями и контекстом формируют структуру подразумеваемого ментального мира. В этих подразумеваемых ментальных мирах дискурс как их генератор будет первичным и доминирующим началом.
В когнитивистике дискурс также служит выражением речевой и мыслительной деятельности, иными словами, отражает структуру сознания, отражением которого является язык. Поэтому когнитивистика, прежде всего, изучает вопрос создания речевого высказывания, начиная от его зародыша в виде мысли до стадии оформления в слове и включения ее в связный текст. Когнитивный аспект изучения дискурса всегда дополняется исследованием адресата высказывания, поскольку интерпретация текста является неотъемлемой частью его существования.
Фактор адресата существует в тексте в качестве определенных знаков, которые служат ориентирами для читателя, выстраивающего благодаря им свое понимание данного высказывания. Т.е. система знаков, созданная автором для своего читателя, гарантирует в определенной степени «встречу двух версий единого смысла» [Тюпа 2001, 11].
А.А. Залевская в монографии «Текст и его понимание» [Залевская 2001] разграничивает процессы понимания текстов носителем языка и исследователем. В первом случае реципиент осуществляет первичную интерпретацию текста, которая только частично поддается вербальной реализации. Исследователь в большей степени отвечает за вторичную интерпретацию уже осознанного высказывания и потому истолковывает данный текст с точки зрения определенного жанра, заданной картины мира и т.д. Таким образом, оба процесса представляют собой две стороны одной медали, дополняя друг друга. Дискурс переосмысливает процесс речемыслительной деятельности, который стоит на трех «китах»: автор, адресат и герой произведения [Бахтин 1975, 83]. Выражаясь иначе, М.М. Бахтин указывает на то, что дискурс является коммуникативным (или социальным) событием, которое объединяет внутри себя «говорящего, слушающего, их личностные и социальные характеристики, другие аспекты социальной ситуации» [Бахтин 1975, 83], т.е. все те знаковые системы, которые априори известны участникам процесса.
Дискурсный анализ подразумевает совокупность научных дискурсов. Обычно он не используется при исследовании одного выделенного художественного текста, поскольку его цель - выявление некого общего знаменателя на базе анализа и интерпретации множества текстов. Как правило, этот метод анализа больше востребован в социологии и психологии. Однако в рамках данной статьи мы попробуем применить описанную методику для анализа новелл Элены Косано.
Для обнажения потаенного мира чувств и переживаний автор использует целый ряд дискурсов: исповедальный, биографический, феминист-
ский, но объединяет их всех и является доминирующим дискурс безумия во всем его спектре: болезненное влечение к другому человеку как безумие; безумие творчества; безумие одиночки, не принимающего устоев общества; безумие как одержимость некой идеей; безумие как результат проникновения в потусторонний мир.
Дискурс безумия далеко не нов в мировой литературе. Появляясь в художественном пространстве, он обычно символизирует смену культурных парадигм, рождение нового, еще незрелого, младенческого мира новых идей, форм и образов. Дискурсы безумия красной нитью проходят через такие тексты, как «Похвала глупости» Эразма Роттердамского, «Дон Кихот Ламанчский» М. де Сервантеса, пьесы В. Шекспира и многие другие. В романтическую эпоху интерес к безумию ознаменовал новые социально-исторические реалии: переход от классического абсолютизма к персонализму и интерес к личности. Романтики разрабатывают свое представление о безумии, опираясь на концепцию двоемирия. Реальный мир является обманом, видимостью высшего мира, единственного ценного, в котором раскрывается сущность бытия. Но понять высший мир с помощью человеческого разума невозможно. Так возникает тема безумия как «метафоры, раскрывающей социальную трагедию несовместимости идеала и действительности, хотя иногда соединяется с действительной психической ненормальностью» [Ванслов 1970, 118]. Таким образом, в романтической литературе безумие становится синонимом познания и понимается как форма духовного знания, которое является истинным и противостоит рациональной бездуховности.
Понимаемое в таком ключе безумие пронизывает в качестве ключевого мотива все тексты Элены Косано [Cosano, 2013]. Герои новелл «Любовь, любовь», «История одной навязчивой идеи», «Потерянный ангел», «Мертвая девочка», «Анита одержима» переживают переход воображения за границу объективной реальности.
В духе немецких романтиков представлен дискурс безумия в новелле «Потерянный ангел», где героиня не принимает окружающий мир с его противоречиями и потому бежит от действительности в иллюзорный мистический мир фантазии. Восемнадцатилетняя девушка, только что излечившаяся от анорексии, проводит летние каникулы с семьей в Римини. Внешняя канва сменяется исповедальным дискурсом. Видя обнаженных потных, жирных людей на пляжах, в кафе, сливающихся в одну огромную безобразную массу розового и горячего человеческого жира, девушка остро ощущает свое одиночество. Родные и друзья считают ее сумасшедшей, советуют ей стать такой, как все, не усугублять ситуацию своими поступками. Прозаичный конфликт личности и общества заканчивается далеко не прозаическим способом. Девушка решает стать писательницей, но написав несколько страниц, она видит умирающую на дороге птицу и решает отнести ее в тень большой пальмы. Тут происходит необъяснимое: держа птицу в руках, девушка внезапно ощущает любовь Бога к каждому из своих созданий. Это внезапное ощущение - переход границы от не-
нависти и презрения к любви символизирует переход от мира вещного к миру божественного откровения, и птица в руках девушки, словно подтверждая этот переход, внезапно оживает и улетает в небо.
Дискурс безумия здесь представлен в стиле немецких романтиков - в конфликте между гением и толпой, что становится причиной внутренней муки, но одновременно открывает дверь в идеальный мир. Элена Косано помещает тему безумия в важнейший философский контекст. Вторя немецким романтикам, она устами своих героев утверждает, что состояние безумного или одержимого похоже на состояние гения - и писателя в частности. Труды З. Фрейда и К. Юнга, психоанализ и изучение бессознательного внесли свою лепту в художественный дискурс испанских новелл. Психопатологический герой становится предметом интереса и исследований. Учение о бессознательном, где таятся демоны человеческой психики, помогают выявить самые неприглядные, но и самые откровенные желания героев. Это учение предполагает наличие множества личностей в каждом человеке и акцентирует один из самых популярных в Испании видов безумия - дьявольское наваждение или одержимость. Именно этот вид безумия переживают герои новелл «Любовь, любовь» и «История одной навязчивой идеи». В обеих историях присутствует автобиографический и исповедальный дискурсы. Мы намеренно не смешиваем эти два дискурса между собой, поскольку последний подразумевает предельную откровенность героя перед самим собой и честную оценку своих действий, в отличие от автобиографического дискурса, изобилующего, как любой эго-документ, зонами умолчания, т.е. намеренным забвением тех мыслей, намерений, поступков, которые герой не выносит на суд. В центре внимания в обоих текстах оказывается употребление некоего «Я»; это еще более убеждает читателя в том, что он свидетель переживания уникального человеческого опыта, становления, а в данных случаях вернее сказать - разложении личности и утраты ее социальной целостности. Выхваченные из памяти героев отдельные фрагменты, связывающие их обоих с предметами страсти, избирательны, не хронологичны, делают тексты довольно бессвязным. Но эта нарочитая бессвязность, с другой стороны, создает убедительную форму реконструкции всей истории, отражает субъективный взгляд на все произошедшее. Если в первой новелле «Любовь, любовь» хронотоп не имеет никаких очертаний, весь текст представляет собой объяснение в любви некой девушке, которая по ходу горячечного бреда главного героя становится то блондинкой, то брюнеткой, то Дженнифер, то Брендой, то Мишель, то Мэри, то текст второй новеллы уже значительно ярче проявляет автобиографический дискурс. Героине «Одной навязчивой идеи», в детстве влюбившейся в дальнего родственника, понадобилась вся жизнь для того, чтобы понять, что предмет ее страсти, незримо присутствующий долгие годы в ее жизни и определяющий ее карьеру, на самом деле ничего для нее не значит. Став известной художницей, путешественницей, женой знаменитого пианиста, героиня признается самой себе, что все безумные поступки в жизни она делает только для того, чтобы доказать предмету
Новый филологический вестник. 2019. №2(49). --
своей детской любви свою неординарность и талант. Много лет спустя, случайно на похоронах своего отца столкнувшись со стариком с кривым носом, героиня с ужасом осознает, что это был он, человек, который определил всю ее жизнь, и которого она даже не узнала при встрече. Его смерть оставляет ее равнодушной.
Немецкий след также прослеживается в очевидном влиянии таких философов, как А. Шопенгауэр и Ф. Ницше, которые в своих учениях предложили новые культурные и религиозные идеалы. Концепт неразумной воли А. Шопенгауэра прочитывается между строк новелл «Мертвая девочка», «Анита одержима». Согласно А. Шопенгауэру, Воля, во власти которой находится весь предметный мир, на самом деле оказывается иррациональной субстанцией. Воля действует стихийно и хаотично, поэтому мир ввергнут в перманентный хаос и безумие. Человек, будучи плоть от плоти порождением предметного мира, также является продуктом Воли, потому он безумен и безрассуден априори. Шопенгауэр сближается с немецкими романтиками в вопросе трактовки генезиса гениальности. Гений стоит всегда над толпой или вдалеке от нее, потому что постигает мир не рационально, а чувственно. Ирреальный мир оказывается глубже и значительнее мира вещественного, но овладеть его знаниями и открытиями можно только погрузившись в собственное бессознательное. Потому символисты, ориентированные на учение А. Шопенгауэра, вслед за немецкими романтиками, стали воспринимать безумие как дар человеку, сумевшего подойти и / или перейти границу ирреального мира и увидевшего в той или иной степени его глубину.
Размышление Ф. Ницше о мире и о положении человека в нем также оставили значительный след в литературе XX в. Учение о сверхчеловеке, который освобожден от всех ценностей, нравственных и этических, породило массу подражаний и вызвало в свое время бурную дискуссию. Ницшеанский след четко прослеживается в новеллах «Анита одержима», «Любовь, любовь», герои которых берут на себя функции Бога, решая, кому жить и кому умереть.
Анализируя специфику дискурса безумия испанской писательницы, необходимо также учитывать то обстоятельство, что в испанской культуре, в отличие от французской, безумие никогда не воспринималось как заболевание, скорее как знак избранника. В том виде, в каком осознала идею безумия испанская культура, впервые была сформулирована апостолом Павлом: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом» [1. Кор. 3, 18-19] .
Факты испанской истории говорят о том, что в XVI столетии в Испании как в никакой другой стране сильна позиция церкви. Завоевание Нового Света проходило под знаком духовной конкисты, папский престол много лет подряд занимают испанцы, враг церкви расценивается как личный враг короля. Испанская корона долгое время считается синонимом защитницы христианской веры. Неудивительно, что пространство христи-
анской сакральности (как способ воплощения бытия человека) в Испании становится пространством, которое категорическим образом отграничивает себя от человеческих форм знания и мудрости, в результате чего ближайшим рефреном христианской веры оказывается постулирование ее как безумия перед разумом предметного мира. Истинная вера берет свои корни в опыте переживаний внутреннего человека, который часто принимают за безумие.
Второй контекст дискурса безумия, вполне понятный испанскому читателю, - дьявольская одержимость. Разгул инквизиции и охота на ведьм в Испании приобрела невероятный размах в XVI столетии, и этот опыт надолго запечатлелся в генетической памяти испанцев. Среди огромного перечня признаков ведьм и колдунов безумство занимало едва ли не первое место. Однако справедливости ради надо сказать, что в Испании колдовство и ведовство были обратной стороной медали святости. Амплитуда маятника, качнувшегося в сторону божественного безумия, была равна той, которая отмерила темную сторону погружения в мир иррационального начала.
Немецкий романтизм органично лег на испанскую почву, показав духовные пароксизмы внутреннего мира человека при помощи такого понятного обоим этносам дискурса безумия.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бахтин М.М. Проблемы содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 16-71.
2. Ванслов В.В. Эстетика романтизма. М., 1970
3. Залевская А.А. Текст и его понимание. Тверь, 2001.
4. Никитин М.В. Основания когнитивной семантики. СПб., 2003.
5. Тюпа В.И. Аналитика художественного. (Введение в литературоведческий анализ). М., 2001.
6. Фуко М. Археология знания / пер. с франц. М.Б. Раковой, А.Ю. Серебрянниковой. СПб., 2004.
7. Cosano H. Almas brujas. Madrid, 2013.
REFERENCES
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
1. Bakhtin M.M. Problemy soderzhaniya, materiala i formy v slovesnom khu-dozhestvennom tvorchestve [The Problem of Content, Material and Form in Written Word]. Bakhtin M.M. Voprosy literatury i estetiki [The Questions of Literature and Aesthetics]. Moscow, 1975, pp. 16-71. (In Russian).
(Monographs)
2. Foucault M. Arkheologiya znaniya [The Archeology of Knowledge]. Saint-Petersburg, 2004. (Translated from French to Russian by M.B. Rakova and A.Yu. Sere-bryannikova).
3. Nikitin M.V Osnovaniya kognitivnoy semantiki [The Basic Concepts of Cognitive Semantics]. Saint-Petersburg, 2003. (In Russian).
4. Tyupa V.I. Analitika khudozhestvennogo. (Vvedeniye v literaturovedcheskiy analiz [The Analysis of Literary Text. (Introduction to Literary Analysis)]. Moscow, 2001. (In Russian).
5. Vanslov V.V. Estetika romantizma [The Aesthetics of Romantic Movement]. Moscow, 1970. (In Russian).
6. Zalevskaya A.A. Tekst i ego ponimaniye [The Text and Its Interpretation]. Tver, 2001. (In Russian).
Хорева Лариса Георгиевна, Российский государственный гуманитарный университет.
Кандидат филологических наук, доцент кафедры романской филологии Института филологии и истории. Область научных интересов: исследование национального менталитета на материале художественной литературы Испании, стран Латинской Америки.
E-mail: novella2000@mail.ru
Larisa G. Khoreva, Russian State University for the Humanities.
Candidate of Philology, Associate Professor of Romanic Philology Department, Institute for Philology and History. Research interests: analysis of ethnical state of mind as exemplified in literary of Spain and countries of Latin America.
E-mail: novella2000@mail.ru
