CC BY
41
Дина Малышева, доктор политических наук ДЕМОКРАТИЯ ПОСТСОВЕТСКОГО ВОСТОКА: МОДЕЛИ И РЕАЛИИ
Свыше десяти лет политические системы независимых государств, формирующихся в азиатской части бывшего СССР и на Южном Кавказе (назовем их условно «постсоветским Востоком»), испы-тываются на прочность выборами. В 2003 г. в Азербайджане, Армении и Грузии прошли президентские и парламентские выборы (в Грузии они были проведены заново в 2004 г.). В ближайшие годы ожидаются парламентские и президентские выборы в Киргизии (в 2005 г.), президентские и парламентские (в 2005 и 2006 гг.) — в Казахстане, парламентские (в 2004 г.) — в Узбекистане. Выборы — важный индикатор демократического развития. Почти во всех государствах этой группы налицо и другие внешние приметы демократии: разделение властей, функционирование демократических институтов — политических партий, оппозиции, неправительственных организаций, относительно независимых масс-медиа. Практически все лидеры означенных государств отзываются о демократии как об идеале. Они демонстрируют стремление соответствовать демократическим принципам и традициям, а значит и новейшей тенденции — демократизации, очередная «волна» которой накатилась с конца XX в. на наш мир. Как подчеркивает известный российский политолог Марина Лебедева, «оставаться вне всемирного "демократического клуба" в современном глобализирующемся мире означает быть неким "изгоем" — вне системы, вне "современности"».
Доказывает ли все это, что «демократический транзит» — переход к построению демократического государства — стал главным содержанием развития стран постсоветского Востока? Пока им не удалось приблизиться к классической модели — либеральной демократии, утвердившейся в Западной Европе и Северной Америке. Американский институт Дом Свободы (Freedom House), занима-ющийся анализом развития демократий в мире, в 2003 г. назвал «несвободными» большую часть этих государств. По оценкам названного института, Туркменистан сравнялся по уровню несвободы с саддамовским Ираком (почти 7 баллов из 7 по разработанной Freedom House шкале политических свобод и гражданских прав). Затем в порядке убывания
идут: Узбекистан (6,5), Казахстан (6), Киргизстан (5,6), Таджикистан (5,5), Азербайджан (5,3), Грузия (4,7) и Армения (4,69).
Путь каждой из этих стран к демократии и демократизации достаточно извилист и неодинаков. Для одних (Туркменистан) рассуждения о демократическом выборе вообще потеряли всякую актуальность. Другие «застряли в переходе» к демократическому транзиту и дрейфуют в сторону тех или иных форм авторитаризма. Известно также, что демократия имеет свои разновидности, в том числе и в «мире ислама». Последний представляет для нашего сюжета особый интерес, учитывая, что большинство граждан стран постсоветского Востока относятся к числу приверженцев этой религии. Демократия и демократизация представляют собой два различных явления. Понятие демократизации многопланово. Это и рост числа государств, вовлеченных в демократические процессы, и политический плюрализм в сочетании с либерализацией экономики, и соблюдение гарантированных законом и защищаемых государством гражданских свобод, и развитие и совершенствование демократических институтов и процедур. Демократия сегодня толкуется по-разному. Для одних это экономическое развитие, внутренняя свобода, процветание, уважение достоинства и прав индивидуума. Для других — всего лишь воля большинства. Режимы, установленные демократическим путем, совсем не обязательно становятся либеральными. Они могут представлять собой тип «либеральной», «управляемой» и даже «авторитарной» демократии.
В азиатских и арабских «демократиях» либеральная демократия западного типа не установилась: ряд исследователей вообще отказывают этим государствам в праве именоваться демократическими политическими системами. На Западе в представлении многих ислам ассоциируется с деспотией, отсталостью, отрицанием ценностей демократии. По мнению американского профессора Д.Брумберга, на Востоке (в Египте, Иордании, Марокко, Алжире, Кувейте, Бахрейне и Катаре) сформировался особый тип политической системы — либеральная автократия: «смесь управляемого плюрализма, контролируемых выборов и селективных репрессий». Эта система — признак де-либерализации арабского мира и постоянного расширения в нем «серой зоны» (ни диктаторские, ни демократические режимы) автократий и полуавтократий. Шаткая и временная стабильность, достигаемая путем компромиссов с подчас подконтрольной властям исламской оппозицией, не оставляет демократически настроенным поли-
тикам (религиозным и светским) простора для маневра. Они вынуждены выбирать одно из «двух зол» — правящую автократию либо исламистов, также тяготеющих к авторитарной и деспотической моделям. Многие считают, что мусульманский мир вообще не поддается реформированию. По мнению Ф.Бурлацкого, «привить к этому многовековому дереву [исламской цивилизации] по простой модели Мичурина сладкие плоды демократии или "социализма" оказалось делом почти безнадежным. Назовите хоть одну страну (включая и республики СНГ), где этот опыт прошел бы успешно. Нужны какие-то новые формы, длительные этапы и тонкая политика самих "цивилизаторов", чтобы получились хорошие результаты».
И в самом исламском мире раздаются громкие голоса противников демократии и демократизации, настаивающих на несовместимости ислама и демократии. Например, лидер алжирского Фронта исламского спасения шейх Али Бельхадж опубликовал в 1992 г. брошюру под названием «Против демократии». Премьер-министр Малайзии Мохаммад Махатхир в своей имевшей громкий резонанс речи на саммите Организации исламской конференции в 2003 г. в Путрайе (Малайзия) назвал права человека и демократию «вредными еврейскими выдумками», а институт выборов — «навязанным Западом остальному миру инструментом порабощения народов».
Лишь немногие в арабском мире были согласны с тем, что операция США по свержению режима Хусейна в 2003 г. была действительно нацелена на установление в регионе мира и демократии, на содействие экономическому развитию мусульманских народов. Большинство было убеждено, что истинные цели американцев состояли в установлении контроля над иракской нефтью и в защите Израиля. Антисаддамовская акция трактовалась и как вооруженное противостояние по линии Север—Юг. Вопрос о демократии вообще не стоял: подавление гражданских свобод и прав человека, которые Запад считает самыми негативными чертами багдадского режима, на Арабском Востоке не выглядят таким уж большим грехом. Ведь и аннексия Ираком Кувейта в 1990 г. расценивалась исламскими радикалами, в частности, как ликвидация «заповедника западной демократии» на арабской земле. И действия международной антиталибской коалиции также были восприняты рядовыми верующими не как попытка восстановления демократии в Афганистане, а как война «неверных» против ислама. «Прививка» иракскому народу ростков демократии пока не дала положительных результатов. С уничтожением
деспотического (по западным меркам) саддамовского режима был одновременно разрушен и хрупкий национальный и религиозный баланс, который при Хусейне поддерживался с помощью жесточайших репрессий. Подняли головы настроенные антиамерикански духовные лидеры местных конфессий. В результате вместо тоталитарного, но относительно светского режима, демократическое общество в Ираке не возникло, но при этом создалась угроза прихода к власти религиозных радикалов с их воинствующим фундаментализмом и враждебностью ко всему западному. Аналогичная ситуация наблюдалась и в Иране после падения там шахского режима, также представлявшего собой светскую диктатуру.
И все же тезис о несовместимости ислама и демократии опровергается самой жизнью. Больше половины стран Азии и Ближнего Востока с преимущественно мусульманским населением обладают некоторым образом гарантированными гражданскими свободами, хотя демократические институты и процедуры по большей части в них ограничены. Например, так называемая турецкая модель базируется на несовершенной, но все же работающей рыночной экономике и определенной парламентской демократии. С большими трудностями, но все же продвигается процесс демократизации Афганистана: Всеафганское собрание (Лойя Джирга) после сложных консультаций 5 января 2004 г. достигло соглашения по проекту новой Конституции, принятие которой откроет путь к проведению в стране первых всеобщих выборов.
Многие представители исламского мира видят будущее своих стран именно на путях демократизации и модернизации. Так, живущий в Италии ученый-востоковед Халед Фуад Аллам полагает, что у исламского сообщества есть потребность в демократии, ибо ее альтернативой становится династическое правление, непризнание прав человека, дискриминация женщин, радикализация ислама и такая социально-культурная ситуация, при которой индивиду сложно пробиваться сквозь преграды родо-племенных, клановых установок. Обращает на себя внимание и опубликованный ООН весной 2002 г. Доклад о человеческом развитии в арабском мире, подготовленный от имени Программы развития ООН и Арабского фонда экономического и социального развития. Рассматривая важнейшие вызовы развития, стоящие перед арабским, исламским миром в начале третьего тысячелетия, авторы возлагают ответственность за его отставание на самих мусульман, критикуют неэффективные и неспособные к модернизации политические и экономические системы своих
стран. Определенные надежды на помощь в преодолении разрыва с развитыми странами возлагают в «мире ислама» на Европу и США, которые, впрочем, в основном по-разному смотрят на демократизацию мусульманского мира. Американцы практикуют экспорт демократии, в том числе и военным путем (Косово, Афганистан, Ирак и др.); в Европе демократию трактуют прежде всего как культурную ценность, которая должна эволюционировать самостоятельно, без внешнего давления и в течение длительного исторического периода. Обе эти модели - принуждение к демократизации и евроислам - могут иметь важное значение для государств постсоветского Востока в плане извлечения уроков как позитивного, так и негативного свойства.
Евроислам трактуют обычно как разновидность умеренной и отличной от своего «восточного» аналога религии, приверженцы которой стремятся адаптироваться к демократическим правовым нормам и государственному устройству, светскому укладу жизни европейских стран. Компоненты евроислама - частичный отказ от некоторых предписаний шариата, следование конституциям европейских стран проживания, признание прав человека и демократических норм. Д.Бубакер, имам Большой Парижской мечети и глава созданного в 2003 г. во Франции Совета мусульманского культа, полагает, что подобный «светский ислам» поможет мусульманам «уважать европейские структуры, европейский образ жизни, относиться к религии как к частному делу». Дискуссия по поводу различных трактовок понятия «евроислам» не являются отражением исключительно богословских или интеллектуальных исканий. Они - ответ европейского общества на императив, поставленный самой жизнью. Ведь эпоха глобализации все глубже вовлекает всех в единый мир, формирование которого должно быть основано на неконфликтном и добровольном нивелировании этнических и религиозных различий в рамках одной европейской семьи. Это труднодостижимый идеал, который если и удастся реализовать, то лишь в отдаленной перспективе. Ведь за последние годы толерантность изрядно подточили драматические события: выплески транснационального терроризма с кульминацией 11 сентября 2001 г., войны в бывшей Югославии, Чечне, Афганистане, а потом и Ираке. Все они включали компонент религиозного противостояния мусульман и христиан на уровне либо риторики, либо реальной политики.
Большинство мусульман Западной Европы не встречают затруднений при исполнении основных предписаний ислама. Во-первых, Запад терпим ко всему, относящемуся к сфере частной жизни; во-вторых, во всех европейских законодательствах закреплено
право на свободу вероисповедания. В XXI в. мусульманское население сможет интегрироваться в цивилизацию «старого континента», прежде всего, если будет открыто компромиссу и сумеет включиться в систему социальных и духовных ценностей европейского общества, где вследствие разделения властей на светскую и духовную религия стала частным делом. Мусульманам придется заново уяснять, что является частью их религии, а что — привычками и культурной традицией их исторической родины. Трудно примириться мусульманам и со спецификой западных демократий: государство здесь, декларируя и уважая свободу совести, проявляя религиозную терпимость, одновременно — в том числе через средства массовой информации — назойливо и бесцеремонно вмешивается в частную жизнь. Остается и проблема тех европейских мусульман, которые исповедуют ислам в жестком, формализованном виде, отражающем скорее его форму, чем духовное содержание.
Станет ли выполнять евроислам функцию моста между культурами, покажет время. Но уже сегодня многие европейские мусульмане доказывают своим образом жизни, что и в условиях чужеродного окружения можно сохранить уважение к унаследованным традициям. Успех или неуспех интеграции европейских мусульман в новую для них цивилизацию будет зависеть от того, сумеют ли они избрать форму ислама, включающую ценности либеральной политической системы: плюрализм, терпимость, отделение церкви от государства, демократическое гражданское общество и соблюдение прав личности.
С вхождением с 90-х годов глобального мира в новую фазу развития наступает время доминирования США на мировой арене. Они инициируют формирование нового «либерального» миропорядка, основанного на ценностях рыночной экономики, западной модели демократии и прав человека, ценностях, подкрепляемых таким немаловажным фактором, как военная сила. Меняется в связи с этим и международная практика новейшего времени: принуждение к миру (вооруженное вмешательство силами международных коалиций под эгидой США в случае конфликтов, гражданских войн, массовых нарушений прав человека и пр., как правило без санкций ООН) все чаще сочетается с методом принуждения к демократии. Последний, собственно, не так уж и нов. В оккупированных после Второй мировой войны Германии и Японии усилия союзников были направлены, в частности, на создание демократических институтов и переобучение демократии всего населения стран, где недавно господствовали
идеи фашизма и милитаризма. Во времена «холодной войны» одновременно с попытками Советского Союза содействовать «социалистической ориентации» ряда стран Азии, Африки и Латинской Америки США продвигали в Третий мир — иногда небезуспешно — западную плюралистическую модель, нацеленную на демократизацию политсистем бывших колоний и полуколоний. С окончанием «холодной войны», распадом Советского Союза и крахом мировой системы социализма, включая ее третьемирский сегмент, процесс демократизации получил новый импульс. При этом происходит корректировка содержательного подхода к проблеме строительства национального государства (nation state). Раньше ее краеугольным камнем являлось создание не обязательно демократической, но зато гарантировавшей стабильность системы управления (management). Теперь же построение национального государства призвано осуществляться в рамках демократизации, которая трактуется как мировой процесс, нацелен -ный на рост числа демократий, на расширение круга участников международного взаимодействия.
Новейшее концептуальное обоснование метода принуждения к демократии содержится в докладе Государственного департамента США «Поддержка прав человека: Американский опыт за 2002— 2003 гг.». Издаваемые с 1977 г. такого рода ежегодные доклады предоставляют подробную информацию о положении в области прав человека по всему миру. Последний доклад, как это явствует из введения, написанного американским госсекретарем Колином Пауэллом, впервые дает представление о работе правительства США «по содействию демократическим структурам и соблюдению прав человека». «Политика США по защите прав человека вытекает из американских идеалов и нашего понимания национальных интересов... Распад Советского Союза и окончание «холодной войны» убедили нас, что XXI в. будет отмечен постоянным расширением демократии и прав человека. Теракты 11 сентября 2001 г. и продемонстрированные ими угрозы заставили нас активизировать усилия по преодолению препятствий на пути к построению такого мира... Стратегия, применяемая США для поддержки демократии и прав человека, основана на сочетании последовательной дипломатии высокого уровня и программ помощи. Мы фиксируем целый ряд страновых и региональных программ в поддержку свободных СМИ, гражданского общества (включая правозащитные группы и независимые профсоюзы), свободы вероисповедания, демократических выборов, формирования политических пар-
тий, добросовестного управления, власти закона и мер по борьбе с контрабандой. Мы используем двусторонние и многосторонние каналы, в первую очередь ОБСЕ. Комиссию ООН по правам человека — как для поддержки позитивных начинаний, так и для выявления разного рода нарушений и недостатков».
Словом, в эпоху однополярного мира США, став глобальной силой, определяющей мировую политику, стремятся превратиться и в главный мотор демократизации мировой системы. Страны, на которых сегодня апробируется модель принуждения к демократии — Афганистан и Ирак. США не скрывают, например, что хотели бы создать в Ираке своего рода «эталон демократии». От конечных результатов этой акции во многом зависят перспективы отношений США со странами Ближнего и Среднего Востока, исламского мира в целом. В свете подобного видения объясним и повышенный интерес США к ключевым, с точки зрения их энергетических и стратегических интересов, странам постсоветского Востока — Грузии, Азербайджану, Казахстану. Ныне они становятся главными объектами названной модели. Ободренные успехом грузинских оппозиционеров, их коллеги в этих государствах явно готовы использовать у себя отдельные наработки грузинской модели демократизации, особенно механизмы отстранения старых правителей от власти и захват ее вполне демократическим путем. Это необходимо для их легитимации и признания мировым сообществом и экономическими донорами.
На примере Грузии уже сегодня с уверенностью можно констатировать, что моделирование подобного варианта демократизации в реалиях постсоветского Востока — задача не из легких.
События, связанные с «бархатным» переворотом в Грузии, показали: политическая либерализация не может опережать экономическую. Там, где это происходит, рано или поздно наступает крах. Но пока в Грузии сохраняются клановые, этнические и региональные противоречия, вряд ли найдется какая-либо внешняя сила, желающая или способная обеспечить здесь устойчивую стабильность. Это относится и к России, притом что и исключать ее из грузинского политического процесса было бы контрпродуктивно.
Иначе, чем в Грузии, идет процесс демократизации в соседнем Азербайджане, где формируется весьма своеобразная модель. В отличие от Грузии, власть в Азербайджане обладает преимуществом в виде контроля над значительными природными (нефтяными и газовыми) ресурсами, что облегчает выстраивание здесь абсолютной президент-
ской вертикали. Но благодаря своим энергоресурсам Азербайджан начинает обретать явственные признаки петрократии (от petrol — нефть) — так известный американский политик и ученый З.Бжезин-ский называет государство, живущее на доходы от продажи за границу нефти и не отвечающее принципам демократизации общества.
Политические элиты Азербайджана по-разному оценивают сложившуюся здесь систему государственного управления: представители радикальной оппозиции (и их единомышленники в России и на Западе) обвиняют власти в тоталитарных методах, в создании структуры «правящий клан — правящая семья». Умеренные азербайджанские политики считают нынешний режим авторитарным, но усматривают в нем зачатки демократии. Возражая всем им, представители правящей элиты приводят казалось бы неопровержимые доказательства движения в сторону западной плюралистической модели. Они указывают на Конституцию, которая провозглашает Азербайджан «демократической, правовой, светской, унитарной Республикой»; на организацию государственной власти на основе принципа разделения властей; на политический плюрализм (действительно, в стране действуют десятки политических партий, включая оппозиционные, выходят сотни газет и журналов).
И все же плюрализм в Азербайджане носит во многом витринный характер, да и зиждется азербайджанское государство отнюдь не на демократическом фундаменте, а на клановости, развитой системе клиентельно-патронажных связей, персонализации политической власти, полицейских функций государства. Разумеется, по сравнению с советскими временами, когда государство и общество скреплялись в масштабах всего СССР единой военно-мобилизационной системой, а государство и власть сливались в одно целое, ситуация в Азербайджане несколько изменилась. Власть, благодаря сращиванию государственных структур и финансового капитала, получила новые рычаги влияния на общество — через бюджет, налоги, льготы, привилегии и пр. Но государство, как и прежде, сохранило контроль над обществом, всесторонне подчиняя его себе и препятствуя развитию ростков гражданского общества.
Азербайджанские политические партии далеко не всегда объединяют людей, имеющих общие политические ценности и общие цели. Чаще всего это патронажные структуры, возникающие вокруг влиятельных и харизматичных политиков. В этом отношении оппозиционные партии сходны с «партией власти»: и те и другая ориентируются не на
партийную программу, а на личность лидера. Оппозиция слабо организована и не оказывает значительного воздействия на политическую жизнь. Власть фактически концентрируется в президентских структурах, обладающих огромными полномочиями и влиянием. Об этом красноречивее всего свидетельствует произошедшая 15 октября 2003 г. в Азербайджане на президентских выборах внешне вполне легитимная, но по сути династическая смена власти - первая и пока единственная ситуация такого рода в СНГ. Ее сценарий был запущен еще летом 2002 г.: 24 августа прошел инициированный Гейдаром Алиевым референдум о внесении изменений в Конституцию. В Основной закон было внесено 39 поправок, укрепляющих президентскую власть. Главными среди них были: право избрания главы государства простым большинством голосов (до этого -двумя третями) и замещение президента в случае невозможности исполнения им своих обязанностей премьер-министром (а не главой парламента). Смысл первой поправки - не допустить политического ступора, если преемнику не удастся набрать нужный процент; второй - передать руководство страной на время президентской кампании представителю исполнительной власти, назначенному самим же президентом. Референдум, проведенный с нарушениями, отмеченными как оппозицией, так и международными наблюдателями, сузил возможности политической активизации противников Г.Алиева. Была изменена сама система выборов в парламент: пропорциональное представительство (наделявшее правом голоса мелкие оппозиционные партии) было заменено мажоритарным («побеждает тот, кто приходит первым»). Благодаря этим нововведениям дополнительные преимущества получили хорошо финансируемые и крупные проправительственные партии. Вполне ручной азербайджанский парламент (Милли Меджлис), где оппозиция составляет лишь пятую часть депутатов, проголосовал за утверждение сына действующего президента - Ильхама Алиева премьер-министром практически единодушно: из 122 голосов 101 был подан «за», один не голосовал, а 20 депутатов от оппозиции покинули зал заседаний. 2 октября 2003 г. в обращении к стране Г.Алиев назвал Ильхама своим «политическим преемником» и снял в его пользу свою кандидатуру.
Все эти действия вряд ли можно было квалифицировать как демократические. По официальной версии (которую, скрепя сердце, вынуждены принять многие, потому что она отвечала реалиям), они шли на пользу пресловутой стабильности — лозунг, который помог Г.Алиеву (как ее безальтернативному гаранту) прийти в 1994 г. к власти и прочно удерживать ее в течение длительного времени. Во имя
все той же стабильности страна приняла правила игры, предложенные Г.Алиевым и «семьей». Ведь в случае смены элиты победители могли бы перестроить или вовсе демонтировать сложившуюся и устоявшуюся пирамиду отношений внутри властной вертикали и собственников. «Бархатная» передача власти от отца к сыну устроила и Россию, и США, и работающие в Азербайджане компании. Для России кандидаты от оппозиции вообще были неприемлемы, так как они настроены еще более прозападно и антироссийски, чем Алиевы. А в глазах Запада и ТНК оппозиция утратила привлекательность: она не сумела ни преодолеть личных амбиций и выдвинуть единого кандидата на президентских выборах, ни представить убедительных доказательств, что сумеет сохранить стабильность и преемственность власти. К тому же все нефтяные контракты завязаны на «семью». Сами президентские выборы в Азербайджане прошли с огромными нарушениями. Оппозиционная партия «Мусават» выступила с заявлением, что правительство фальсифицировало результаты выборов, на которых в действительности победил лидер этой партии Иса Гамбар. Чтобы предотвратить дальнейшие акции протеста, власти устроили разгром оппозиции в Баку. В ходе столкновений 16 октября 2003 г., как сообщается, погибли по меньшей мере пять человек, в том числе двое полицейских. Силы безопасности задержали активистов «Муса-ват», которым было предъявлено обвинение в разжигании беспорядков. Обещание лидеров оппозиции продолжить «мирную борьбу» против «узурпации» власти так и не реализовалось: после внушительной демонстрации силы, устроенной органами госбезопасности уже на следующий день после беспорядков, на улицах азербайджанской столицы практически не осталось манифестантов. Тем не менее лидеры оппозиции отказываются признать официальные результаты выборов.
Будет ли решена провозглашенная новым азербайджанским руководством задача поддержания в обществе стабильности и согласия при использовании отнюдь не демократических методов? Пока выходу Азербайджана из кризиса мешают объективные трудности — карабахский конфликт, нерешенность проблемы беженцев и многое другое, что оттягивает из бюджета столь необходимые для подъема экономики средства, одновременно определяя сохранение политической неустойчивости и непредсказуемость будущего развития Азербайджана. Львиную долю ответственности за сложившуюся ситуацию несет сама власть, так и не создавшая эффективную систему управле-
ния хозяйством страны. Остаются нетронутыми «болевые точки» азербайджанской экономики: высокий уровень коррупции (по данным двух международных организаций, — базирующейся в Берлине Transparency International Organization и лондонской The Control Risks Group, — Азербайджан занимает третье место в мире, после Камеруна и Нигерии, по уровню коррупции), «теневой» рынок, инфляция, неразвитость рынка труда. Из-за коррупции население вынуждено искать работу за пределами Азербайджана, вкладывать деньги в экономику других стран. Отпугивая иностранные компании, коррупция замедляет процесс приватизации. Раздача льгот и привилегий по-прежнему остаются важными рычагами организации общества, налаживания обратной связи «власть — общество». В этой ситуации ВВП перераспределяется непродуктивно, а значительная его часть попросту разворовывается. Очевидно также, что в подходах азербайджанского руководства к проблемам безопасности превалирующую роль играют ее военные аспекты, а не человеческое измерение. А ведь именно его параметры, риски и угрозы, порождаемые не военными, а социальными, экономическими, политическими факторами, в значительной мере определяют национальную безопасность, стабильность государственной системы, ее перспективы, а также характер взаимоотношений власти и общества.
Официальные власти Азербайджана ставят задачу превратить свою страну в «новый Кувейт», совершить в XXI в. прорыв в глобализирующуюся мировую экономику. Но такой ориентир развития может быть реализован только на основе принципиальных изменений в отношениях власти — государства и общества. Пока же в системе общественных и правовых отношений не создано предпосылок для оздоровления государственной системы, всей совокупности общественных отношений. Авторитарные методы могут упорядочить на время какие-то стороны жизни. Но, загнав вглубь все основные болезни, они не оздоровят обстановку, не создадут возможностей для построения демократического и правового государства. Это означает, что в перспективе страну может ждать усиление рисков, способных перерасти в социальные коллизии и взрывы.
Что касается внешнего влияния, то Соединенные Штаты, по-видимому, озабочены не столько развитием в Азербайджане демократии, сколько сохранением стабильности. Военно-стратегическое значение Азербайджана будет расти по мере реализации проекта «Баку— Джейхан» и увеличения объемов нефтедобычи. По мнению некото-
рых аналитиков, Азербайджан ожидает судьба некоторых среднеазиатских стран: «...Для США и других крупнейших держав мира защита прав человека и гражданских прав в Азербайджане отойдет на задний план, а приоритет будет отдан непосредственным экономическим интересам и задачам обеспечения безопасности». Положительных сдвигов можно ожидать от состоявшегося в начале 2001 г. принятия Азербайджана, наряду с Арменией, в Совет Европы. И хотя Азербайджану предстоит пройти долгий путь, прежде чем он достигнет европейских стандартов, в первую очередь в области прав человека, гражданских свобод и свободы прессы, некоторые наблюдатели не оставляют надежду, что конструктивное взаимодействие с европейскими организациями может продвинуть Азербайджан по пути подлинной представительной демократии.
С 1991 г. - года достижения независимости государствами Центральной Азии - большинство из них встало на путь авторитаризма или полуавторитаризма, а некоторые (Туркменистан и частично Узбекистан) превратились по существу в диктатуры. Типичной для региона стала модель «имитационной демократии»: при внешнем сохранении институтов и процедур плюралистического общества их демократическая суть выхолащивается. Выборы президентов в этом случае заменяются продлением полномочий действующих руководителей, в то время как депутаты подконтрольных властям парламентов переизбираются с использованием огромного административного ресурса, что порой превращает в основном предсказуемые по своим результатам выборы в простой фарс. Внедрение такой модели облегчено тем, что местные элиты в подавляющем большинстве центральноазиатских государств сформировали своеобразную систему «семейно-бюрократического капитализма». Известный специалист по Центральной Азии Борис Румер справедливо замечает: «В странах региона сложились мафиозноклановые структуры с присущими им патронклиентскими отношениями. Упрочился сплав бюрократии с легальным и нелегальным бизнесом. Сила сцепления политической и бизнесэлиты основана на трех компонентах: клановость, взаимозависимость "патрон-клиент" и владение компроматом друг на друга. Усиливается информационная закрытость и подавление независимых средств массовой информации». Стоит ли говорить, что такие особенности местной «политической культуры» не располагают к излишнему оптимизму относительно перспектив утверждения в какой-либо из центральноазиат-ских республик демократии западного образца.
Правящий класс в государствах региона готов любой ценой удерживать власть, и он не намерен делиться ею ни с одной политической силой. А поскольку у местных правящих и господствующих элит нет уверенности в возможности сохранения власти легальным демократическим путем, они идут на всевозможные ухищрения. Одно из них — совершенствование системы «управляемой демократии», при которой политическая оппозиция либо вовсе лишается возможности участвовать в выборах, либо раскалывается и вытесняется искусственно созданными партиями, блоками и объединениями проправительственных сил. Предназначение последних — украшать собою фасад «витринной демократии», участвуя в разыгрываемой властями политической игре, но не имея никакой реальной роли в политическом процессе и выполняя на практике функцию приводных ремней «партии власти». К этому следует добавить и работу по «усовершенствованию» законодательной базы выборов, включая и переписывание определенных статей конституции.
Так, референдум по внесению поправок в конституцию Таджикистана, прошедший 22 июня 2003 г., по сути, превратил Эмомали Рахмонова во второго после Туркменбаши пожизненного президента в Центральной Азии. Рахмонов получил возможность править Таджикистаном как минимум до 2020 г. В Казахстане в сентябре 2002 г. Нурсултан Назарбаев (на президентских выборах 1999 г. он был избран президентом на второй срок) объявил, что может воспользоваться конституционным правом для выдвижения своей кандидатуры в третий раз на предстоящих в 2006 г. выборах. Тогда же был принят закон, предоставляющий ему иммунитет от судебных преследований.
Отсутствие демократии не сказывается как будто бы на внутриполитической стабильности центральноазиатских государств, ситуация в которых внешне остается вполне спокойной. Похоже, не обходится без твердой руки государства и борьба с застарелыми вызовами и угрозами, порождаемыми в самом регионе, а также с угрозами транзитными, идущими в Центральную Азию из приграничных государств. Но за такой относительной стабильностью скрываются многие взрывоопасные проблемы и противоречия: плохо работающая экономика, не способная приблизить уровень жизни населения даже к периоду, предшествовавшему распаду СССР; растущая экономическая зависимость от одного—двух экспортных товаров, что увеличивает риск экономических потрясений, коррупции и гражданских конфликтов; непредставительные политические структуры с ограни-
ченными механизмами передачи власти; неспособность наладить действенное региональное сотрудничество по ряду ключевых вопросов — от охраны границ и безопасности до торговли и распределения водных ресурсов; неспособность противостоять росту экстремистских политических и религиозных групп; организованная преступность, в особенности связанная с переправкой наркотиков из Афганистана; проблемы молодого и быстро растущего населения, имеющего ограниченные перспективы в сфере образования, трудоустройства и здравоохранения; сложная международная обстановка, когда крупные державы борются за установление своего влияния в регионе.
Между тем мировое сообщество не намерено мириться с нарушениями прав человека в центральноазиатских государствах. Так, в Конгрессе США прошли четыре слушания, на которых обсуждались перспективы утверждения демократии в Центральной Азии и ситуация с правами человека в этом регионе. Как заметил конгрессмен Крис Смит, «мы чрезвычайно разочарованы ситуацией с демократией и с правами человека в Центральной Азии. Бедность и коррупция — вот что характеризует нынешнее положение дел в этом регионе». Чрезвычайно резкие оценки ситуации с правами человека в регионе были даны на первой Межпарламентской конференции «Свобода и права человека в Центральной Азии», состоявшейся 1 мая 2003 г. в Вашингтоне: «Нынешняя Центральная Азия — это не постсоветское, а неосоветское общество. В регионе развитие общества идет в обратном направлении. Если Туркменистан дошел уже до сталинизма, то в Казахстане еще расцветает самая настоящая брежневская эпоха. Если положение не будет меняться в сторону демократии, то будущее у Центральной Азии — такое же, как у Центральной Африки. Те же войны, та же чудовищная коррупция, те же клановые конфликты. Везде — большой босс во главе государства. Причина в том, что бывшие республики СССР находятся ныне не в постсоветском, а в постколониальном состоянии. Так же, как в Африке, после колонизаторов остались местные элиты, далекие от собственного народа. Нынешние же элиты в Центральной Азии не справляются с решением возникающих в обществе проблем».
Оценивая деятельность центральноазиатских правительств в сфере демократизации, Европейский банк реконструкции и развития отметил на своей ежегодной встрече, проведенной в мае 2003 г. в Ташкенте: в отличие от многих стран Центральной и Восточной Европы в Центральной Азии вместо движения к демократии и открытой
экономике стала формироваться политическая и экономическая система, напоминающая больше «авторитарный феодализм», нежели демократию; экономика этих стран, искаженная зачастую государственным вмешательством и коррупцией, осталась в целом закрытой для свободной конкуренции. Проблема не только в отсутствии политической воли к проведению реформ, но во многих случаях — в активных политических мерах, противодействующих реформе, скрывающихся за фасадом прозападной риторики, призванной обеспечить приток кредитов и грантов. Взять, к примеру, Киргизстан — государство, самое продвинутое по пути демократизации, по западным меркам. Будучи в СССР отсталой и слаборазвитой республикой, он избрал западную модель политического и экономического развития и попытался построить общество, основанное на западных ценностях. С 1993 по 1996 г. Киргизстан получил в пересчете на душу населения внешних кредитов от Запада больше, чем любая другая страна СНГ. Только на поддержание национальной валюты — сома — Киргизии ежегодно выделялось примерно по 100 млн. долл. В 1996 г. МВФ предоставил Киргизстану режим наибольшего благоприятствования и увеличил размеры помощи. Несмотря на это, экономическое положение страны непрерывно ухудшалось. Поступаемые в республику средства использовались главным образом для освоения ресурсов, создания инфраструктуры для вывоза сырья и подпитки местной элиты (на содержание госаппарата идет 11% бюджетных средств, а саморазмножающаяся бюрократическая структура породила число чиновников примерно в четыре раза большее, чем было в советское время. В обществе произошло резкое имущественное расслоение, установился значительный разрыв между богатыми (3% населения) и бедными (97%).
Внедрение западной модели, проведенное прямолинейно, без учета местных традиций и особенностей, привело к обострению внутренних противоречий и проблем. Произошедший в 1992—1995 гг. передел собственности привел к нарушению равновесия и стимулировал соперничество между политической и хозяйственной элитой севера и юга, обострив тем самым проблему регионализма. Другим следствием киргизского эксперимента стала зависимость страны от финансовых вливаний Запада, без дотаций которого экономика республики уже не может существовать. Схожая ситуация и в соседнем Казахстане, где, по утверждению западной печати и казахских оппозиционеров, приватизация дала возможность приближенным к пра-
вящей группе людям овладеть контролем над большей частью стратегических ресурсов, нефтяным и добывающим секторами, транспортом, службой безопасности и средствами массовой информации.
* * *
Подведем некоторые итоги.
Главная трудность центральноазиатских, как и южнокавказских, государств состоит в том, что здесь не удается повысить ресурс механизмов гражданского контроля, а сектор безопасности сохраняет основные характеристики, унаследованные от советской эпохи. Речь идет о крайней слабости политических институтов и гражданского общества, в развитии которых не заинтересованы правящие, по преимуществу автократические, местные элиты. Не является секретом также, что эти элиты -кто больше, кто меньше - склонны играть на противоречиях ведущих держав с одной только целью - сохранения собственной власти любым способом. Для части из них, ободренных стратегическим присутствием США, декларируемые полицентризм во внешней политике и плюрализм во внутренней сочетаются с демонстративной антироссийской риторикой. Но стабильность в результате этого не достигается. Укрепляется лишь власть правящего клана либо отдельных личностей, а построение гражданского общества откладывается на неопределенный срок.
Среди правящих элит государств постсоветского Востока растет разочарование, вызванное критикой нарушений прав человека в этих регионах со стороны Запада, причем не только правозащитных организаций, но и правительств. А ведь здесь надеялись, что Запад, США в обмен на политическую поддержку действий международной коалиции в Афганистане, а потом в Ираке простят местным властям прегрешения, связанные с ограничениями и нарушениями прав на свободу слова, совести, собраний и передвижений, права на получение информации.
В постсоветских обществах и в кругах правящих господствующих групп мусульманских стран сильны страхи по поводу исламских радикальных движений. Но есть основания считать, что местные власти намеренно преувеличивают эту угрозу, чтобы оправдать ограничения на права и свободы, получить дополнительные средства от западных государств-доноров. И все же ситуация в Центральной Азии в чем-то напоминает период 80-х—начала 90-х годов, когда стала расшатываться система, сцементированная партией-властью, а образо-
вавшийся вакуум — политический, идеологический, духовный — стал частично заполняться исламом. Так что в каких-то частях Центральной Азии при известном стечении обстоятельств вполне допустимо установление модели «исламской демократии», тем более что ни в одном государстве региона так фактически и не создано нормально, а не номинально функционирующих политических систем, и здесь отсутствуют надежные механизмы передачи власти.
Гарантирует ли присутствие США на постсоветском пространстве и особенно в регионах Центральной Азии и Южного Кавказа улучшение ситуации с правами человека, облегчает ли оно развитие государств региона по пути демократии? В принципе Запад в позитивном направлении влияет здесь на многие политические процессы и даже в чем-то облегчает пробивание ростков демократии. Но пока трудно представить, чтобы на Южном Кавказе, и особенно в Центральной Азии (как и в Афганистане или в Ираке), Соединенным Штатам удалось реализовать декларируемые ими планы по утверждению модели разрешительной демократии, наподобие той, что сложилась на Западе.
Все постсоветские государства привыкли либо к диктаторским, либо к патерналистским формам правления. Они не торопятся внедрить у себя западную модель, отдавая предпочтение различным вариантам управляемой демократии. К тому же в качестве союзников в борьбе с терроризмом, распространением наркотиков и прочим злом США вполне устраивают пусть авторитарные, но зато сильные и предсказуемые режимы, наподобие тех, что сложились в стратегических партнерах Вашингтона - Узбекистане и Азербайджане. Сомнительно, чтобы какая-либо внешняя сила способна была втянуть постсоветские государства в демократический процесс. Тем более что исторический опыт свидетельствует: экспорт демократических образцов так же опасен, как экспорт революции. Демократизация же исламских стран вдвойне сложна. Здесь важно осторожно наводить мосты с правящими элитами, помогать консолидировать гражданское общество. Менее всего могут помочь продвижению демократии упрощенные рецепты или запугивание в случае их несоблюдения превентивными войнами и репрессиями.
«Мировая экономика и международные отношения»,
М., 2004 г., № 6, с. 45-85.
