CC BY
58УДК 373(091)"19"
ГРНТИ 03.23: История России
Т.И. Пашкова
«Дело о сечении» ученика гимназии Императорского Человеколюбивого общества как источник по истории повседневной жизни петербургской мужской средней школы начала XX в.*
В статье исследуются материалы дела о телесном наказании ученика приготовительного класса С.-Петербургской гимназии Императорского человеколюбивого общества. Автор приходит к выводу, что имеющиеся документы, с одной стороны, позволяют реконструировать повседневную жизнь гимназического пансиона и особенности его дисциплинарного режима, а с другой - проливают свет на скрытые конфликты и неформальные отношения, существовавшие между учениками и учителями, родителями и администрацией гимназии, школой и обществом. Рассмотренный случай является также важным маркером отношения общества к телесным наказаниям детей. Если еще несколько десятков лет назад порка воспринималась как естественное и необходимое средство воспитания, то в начале XX в. она уже оценивалась как чрезвычайное происшествие. История с Петей Климовским была использована журналистами как еще один повод для привлечения внимания читателей к состоянию средней школы, необходимость серьезных реформ которой постоянно обсуждалась в начале XX в. на самых разных уровнях. Вполне возможно, что этот казус стал одним из катализаторов протестных настроений петербургской учащейся молодежи, проявившихся в ходе «школьной революции» 1905-1907 гг.
Ключевые слова: дореволюционная гимназия, пансион, телесные наказания, семья, пресса.
T.I. Pashkova
"The case of flogging" a pupil of the Imperial Philanthropic
Society Gymnasium as a source of history of everyday life of St-Petersburg Male Secondary School of the early XX century
The article present a study of the "The case of flogging" of the preparatory class pupil of St. Petersburg Imperial Philanthropic Society Gymnasium. The author comes to the conclusion that available documents, on the one hand, allow to reconstruct the daily life of the gymnasium boarding house and the characteristics of its disciplinary regime; on the other, shedding light on the hidden conflicts and informal relations between pupils and teachers, parents and the administration of the gymnasium, the
© Пашкова Т. И., 2018
* Исследование выполнено при поддержке гранта РГНФ, проект «Дисциплинарный опыт российской дореволюционной школы: теория и практика» № 15-06-10078.
© Pashkova T.I., 2018
school and society. This case is also an important marker of society's attitude to physical punishment of children. If a few decades before flogging had been regarded a natural and necessary means of education, at the beginning of the 20th century it was already assessed as something extraordinary. Petya Klimovsky's case was used by the journalists as another reason to draw the readers' attention to the state of secondary school and the need of serious reforms which was constantly discussed at the beginning of the 20th century at various levels. It is quite possible that this incident became one of the catalysts of the protest moods of St. Petersburg student manifested during the 1905-1907 "school revolution".
Key words: pre-revolutionary gymnasium, boarding school, physical punishment, family, the press.
8 декабря 1904 г. в петербургской газете «Русь» появилась статья под броским названием «Как секут детей в гимназии "Человеколюбивого общества"» [1]. Эта заметка спровоцировала громкий скандал, привлекавший внимание прессы в течение нескольких месяцев. Газетные публикации и материалы дела «О случае телесного наказания ученика в гимназии Императорского Человеколюбивого общества», отложившегося в фонде канцелярии попечителя Петроградского учебного округа [2], позволяют реконструировать некоторые важные особенности повседневной жизни мужской средней школы начала XX в., в том числе ее дисциплинарного режима.
В статье, с которой началось расследование этого дела, говорилось о вопиющем случае «истязания» служителями гимназии при непосредственном участии инспектора ученика приготовительного класса пансионера Пети К-ского (Климовского - Т.П.) Как выяснилось впоследствии, информацию об этом передали в редакцию старшеклассники. Корреспондент «Руси» сообщал читателям некоторые подробности биографии Климовского, подчеркивая, что он -круглый сирота (мать - в сумасшедшем доме, отец пропал без вести), находился на попечении старшей сестры и состоял в пансионе на так называемой дворянской стипендии. Суть происшествия в изложении журналиста заключалась в следующем. Петя «не успевал в науках», поэтому начальство гимназии назначило ему репетитором одного из пятиклассников, который сначала «застращал» мальчика, а потом пожаловался инспектору, что тот лентяй и не хочет ничего делать. Инспектор приказал высечь ребенка ремнями, что и было сделано гимназическим дворником. Затем заплаканный Петя пришел в старший класс и все рассказал. Родные гимназиста ничего не знали о случившемся и очень взволновались, когда им сообщили об этом. Сотрудник «Руси» приехал в гимназию вместе с одной из сестер Климовского, Верой Константиновной. Будучи вызванным, ученик явился в сопровождении своего репетитора, который утверждал, что его подопечный бездельник и сам распустил слух, что его выпороли. В присутствии старшего гимназиста Петя отрицал факт экзе-
куции, но как только репетитор ушел, он «разрыдался и признался сестре, что действительно его высекли». В дополнение к этому корреспондент, обличая гимназические порядки, заявлял, что спустя несколько дней Климовский вынес еще одно унизительное и тяжелое в физическом отношении наказание под названием «середа»: вынужден был стоять все свободное время до 22.30 на середине зала под «внимательными взорами аргусов, не имея никакой опоры». Явно стараясь вызвать сочувствие читателей к пострадавшему, журналист отмечал, что мальчик «запуган, застращен, унижен, взволнован».
Заметка из «Руси» была перепечатана в № 34 газеты «Наша жизнь» [3]. Реакция начальства гимназии была мгновенной. Уже 8 декабря директор Е.М. Груздев испрашивал разрешения попечителя учебного округа П.П. Извольского на опубликование опровержения, в котором говорилось, что действительности соответствует только сам факт учения в гимназии Пети Климовского и наличия у него сестер и репетитора. Все же остальное, по оценке директора, -«чистейший вымысел» [2. Л. 17]. Кроме того, Е.М. Груздев выразил намерение привлечь издателя «Руси» А.А. Суворина к судебной ответственности за ложь и клевету [2. Л. 18]. Следует отметить, что вмешательство прессы во внутренние дела любого учебного заведения воспринималось его администрацией и вышестоящими чиновниками Министерства народного просвещения крайне болезненно. Дело в том, что вплоть до конца XIX в. российская средняя школа являлась своеобразным государством в государстве, куда не имели доступа ни родительская общественность, ни, тем более, журналисты. Образование и воспитание юношества педагогическая корпорация считала, по сути, своим монопольным правом. Как писал публицист Б.Б. Глинский, «затрагивать среднюю школу, и в особенности классическую гимназию, считалось чуть ли
__п V V
не преступным .... В критике действовавшей системы классического образования усматривали почему-то посягательство на коренные устои русской жизни, посягательство . против существующего государственного порядка вещей» [4, с. 589]. По словам известного петербургского педагога, директора Тенишевского училища А.Я. Острогорского, «не только критика, но даже простое обсуждение школьных порядков строго запрещалось, как дерзновенное вольномыслие: "все обстоит благополучно" - вот был лозунг и пароль руководителей русского учебного дела» [5, с. 3]. Однако на рубеже веков ситуация стала существенно меняться. Попытки реформ средней школы, предпринятые Министерством народного просвещения, вызвали пристальный интерес и бурное обсуждение в обществе [см. подробнее 6].
Директор заведения Е.М. Груздев 8-9 декабря предпринял следующие меры: собрал в качестве доказательной базы рапорты инспектора и воспитателей о состоянии дел в гимназии за 3-6 декабря, показания служителей и письмо состоявшего при школе врача-хирурга Обуховской больницы о произведенном им «исследовании воспитанника» [2. Л. 19]. Эти документы позволяют составить общее впечатление о гимназии Императорского Человеколюбивого общества и охарактеризовать особенности дисциплинарного режима в ее пансионе.
Гимназия располагалась по адресу наб. Крюкова канала, д. 15 на территории знаменитой петербургской Коломны. Этот район был населен преимущественно мелкими чиновниками, мещанами и ремесленниками. Согласно информации, предоставленной начальством учебного заведения, в приготовительном и первом классе гимназии к концу 1904 г. в общей сложности обучалось 83 чел. Большая часть мальчиков проживала либо в границах Коломны (наб. Фонтанки, Садовая ул., Крюков канал, Екатерининский канал, Офицерская ул., Английский пр. и т. д.), либо в соседних частях города, т. е. в пределах пешей доступности от гимназии. Это обстоятельство свидетельствует о том, что при выборе учебного заведения для своих сыновей многие родители не в последнюю очередь руководствовались принципом его территориальной близости к месту жительства. Общественный транспорт в Петербурге начала XX в. был еще слабо развит, поэтому добираться каждый день в гимназию и обратно на конке было неудобно, дорого и слишком долго. Социальный состав учащихся был довольно пестрым: в основном это были дети чиновников, мещан, крестьян, священников, но учились также сыновья врачей, преподавателей консерватории и т. д. [2. Л. 78 - 80 об.]
Как и сто лет до этого, в начале XX в. основополагающим принципом дисциплинарного режима в гимназических пансионах продолжал оставаться тотальный контроль над воспитанниками во внеучебное время [см. подробнее 7]. Днем он осуществлялся посредством дежурных воспитателей, в вечернее и ночное время дополнялся дежурствами служителей и старших учеников. Пансионеры делились на младшее (приготовительный - IV классы) и старшее классы) отделения. Возрастной диапазон воспи-
танников первого (с учетом второгодничества) составлял 9-15 лет, второго - 15-20 лет. В будние дни учеба продолжалась обычно до 14.30. За каждым классом было закреплено определенное помещение, куда приходили сменявшие друг друга учителя. Эта практика в том числе имела целью свести к минимуму самостоятельное и бесконтрольное передвижение учеников по зданию гимназии. После уроков в течение часа гимназистам разрешалось погулять во дворе
под присмотром воспитателя. Другой преподаватель в это время должен был надзирать за теми воспитанниками, которые по разным причинам (состояние здоровья, подготовка к урокам) оставались в помещении. Далее следовал обед и послеобеденный чай. У младших гимназистов было около часа времени на досуг, который они могли посвятить игре на балалайках, чтению книг, изготовлению бонбоньерок для предстоящей елки, резьбе по дереву и т. д. [2. Л. 22, 30-30 об., 31]. Следующая часть дня была полностью посвящена подготовке домашнего задания. Первое «повторение» длилось с 17.30 до 18.45, а второе - с 19.00 до 20.00. Из документов видно, что в гимназии широко практиковалось репетиторство с отстающими, в том числе по субботам и воскресеньям. В качестве репетиторов выступали студенты и старшие ученики. Каждый день вечером пансион обязательно посещал инспектор гимназии, являвшийся его главным начальником. В 21.00 воспитанники по звонку отправлялись спать. Любое самостоятельное передвижение пансионеров, видимо, фиксировалось дежурными воспитателями в специальных журналах. Во всяком случае, в своих рапортах задним числом они могли точно сообщить, кто и куда выходил из класса во время первого или второго повторения уроков [2. Л. 29, 30 об., 31, 33].
Что же касается казуса Климовского, то здесь в показаниях служащих гимназии выявляются некоторые пробелы и противоречия. Свидетельства о том, что им ничего не было известно о факте сечения ученика до 8 декабря, были даны буфетчиком, рассыльным, помощником повара, вахтером, привратником, помощником швейцара, служителями при младшей и старшей спальнях, двумя дворниками и дядькой [2. Л. 20-21, 26]. Однако несколько человек показали, что уже 4 декабря (на следующий день после предполагаемой порки), а затем 5 декабря некоторые воспитанники старших и младших классов задавали им вопросы, секли ли Климовского и кто мог это сделать, а также обсуждали волновавшую их тему между собой. Об этом сообщили гардеробщик и шесть служителей. В качестве места наказания ученики называли гардеробную, а исполнителей - служителей Михайлу Осипова и Федора Григорьева [2. Л. 24-27]. Согласно рапортам преподавателей, график их дежурств со 2 по 6 декабря выглядел следующим образом [2. Л. 29-35]:
Число Время ФИО
2.12 12.00-21.00 П.И. Беюль
21.00-? В.А. Мамай
3.12 15.15-21.45 П.И. Беюль
21.45-8.10 И. К. Можайский
4.12 8.10-21.00 Н.А. Кудрявцев
21.00-8.10 И. К. Можайский
5.12 8.10-9.00 М.Ф. Сычев
6.12 9.00-13.00 13.00-20.00 20.00-? П.И. Беюль В.А. Мамай И. К. Можайский
Из приведенных данных видно, что ключевые показания о том, была ли осуществлена вечером 3 декабря порка воспитанника Кли-мовского или нет, могли дать воспитатели И.К. Можайский и Н.А. Кудрявцев. Однако в своем рапорте Можайский обходил этот эпизод полным молчанием, упомянув только о том, что в роковой день «на старшем отделении пансиона ... никаких волнений среди воспитанников» не было (однако их при любом раскладе и не могло быть до утра 4 декабря - Т.П.). Зато Можайский подробнейшим образом расписывал, что делал Климовский во время его дежурства 6 декабря и специально подчеркнул, что воспитанник в этот день «наказанию никакому не подвергался» [2. Л. 35]. Н.А. Кудрявцев также скрупулезно перечислял действия главного фигуранта дела 4 декабря (в субботу), отметив, что он не был в отпуску, но не прояснив, по какой именно причине. Между тем лишение пансионера отпуска в субботу или воскресенье само по себе могло быть дисциплинарным взысканием за плохую учебу [2. Л. 33]. Служитель Федор Кузьмин, дежуривший в ночь с 3 на 4 декабря показал, что все было спокойно, «ничего не случилось» [2. Л. 46]. Если предположить, что факт сечения Климовского действительно имел место, то главным обвиняемым должен был стать инспектор гимназии В.Ф. Владимирский, который якобы не только отдал распоряжение о наказании, но и лично при нем присутствовал. Из рапорта инспектора следует любопытная подробность, состоявшая в том, что Климовский был принят в гимназию совсем недавно (в конце октября месяца) фактически в нарушение существовавших правил, поскольку «по своим познаниям не вполне удовлетворял требованиям программы» [2. Л. 42 об., 162-162 об.]. Дело в том, что инспектор имел общих знакомых с семьей Климовских и по его прямому ходатайству мальчик стал учеником приготовительного класса. Таким образом, этот случай свидетельствует о том, что все строгости приема в учебное заведение (приемные испытания, «рейтинги» и т. д.) можно было обойти благодаря неформальным связям и отношениям. В.Ф. Владимирский, по его показаниям, назначил Пете бесплатного репетитора и внимательно следил за его занятиями. Кроме того, на 3 декабря у инспектора было алиби: он находился в пансионе с 19.00 до 20.30, а в 21.30 отправился в гости к знакомым [2. Л. 43].
О проступке и наказании Пети Климовского 5 декабря («середе») имеются в целом совпадающие в деталях сведения служителя при старшей спальне Федора Кузьмина и дежурного воспитателя
М.Ф. Сычева. Оба со слов дежурного старшеклассника (им в этот раз оказался репетитор Климовского Качевский) заявляли, что мальчик шалил при отходе ко сну и мешал товарищам засыпать. Качевский около 22.00 послал Кузьмина за учителем. Последний велел Климовскому надеть брюки и встать на полчаса в зале, соседней с младшей спальней [2. Л. 22-22 об., 29-29 об.].
Хирург Обуховской больницы С. Владиславлев, осмотревший Климовского по просьбе директора 8 декабря, не нашел на его теле никаких следов побоев. По его мнению, они могли полностью исчезнуть за пять дней только в том случае, если наносимые удары были «ничтожной силы» [2. Л. 36-36 об.].
Газеты не спешили публиковать опровержение, текст которого был оперативно предоставлен начальством гимназии. Редактор «Руси» А.А. Суворин обещал напечатать его не раньше 12-13 декабря после разговора с репортером [2. Л. 37]. В результате опровержение появилось в «Руси» 14 декабря и «Нашей жизни» 15 декабря [8; 3]. При этом оно было снабжено обширными комментариями и изложением дополнительных подробностей инцидента. Так, корреспондент «Руси» утверждал, что директор гимназии, лично явившись в редакцию, назвал Климовского «дегенератом», которому нельзя верить, поскольку он психически ненормален. Сообщалось также, что сестра Климовского Вера Константиновна теперь заявляла о наличии следов побоев на лице и шее мальчика в день ее первой после наказания встречи с братом. Масла в огонь подлили события 12 декабря. В этот воскресный день Петя Климов-ский был в отпуске, и один из журналистов посетил его на дому. Согласно сообщению репортера, в ходе беседы с ребенком выяснилось, что сек его «дворник с большими усами», что инспектор пригрозил в случае огласки побить его вдвое больнее и выгнать из гимназии и т. д. Осмотр Пети показал, что на руках у него присутствовали заживающие рубцы, на правом боку - болезненное красное пятно величиной с ладонь, на обоих плечах - слабые следы ударов (ср. приведенное выше заключение врача).
При описании состояния мальчика журналист не пожалел красок, использовав выражения «горько рыдал», «испуганно отрицал», «быстро нервно зашептал», «дрожал с ног до головы», «крупные слезы градом лились по его щекам» и т. д. После всех этих признаний Климовского резко изменилась позиция второй из его сестер, Е.К. Лилиенфельдт. Если 8 декабря она была готова сама идти в редакцию «Руси» с опровержением, то теперь совершено уверилась в факте сечения ребенка [2. Л. 46 об. - 47].
На данном этапе всплыли еще кое-какие важные детали этого дела. Один из учеников старших классов, чье имя в публикации не называлось, утверждал, что гимназисты видели на лице и шее Кли-
мовского следы побоев 4 декабря. Кроме того, он сообщал, что ученики составили заявление об избиении, которое подписали 40 человек и «хотели отнести в редакцию, но побоялись» (в итоге письмо все же было доставлено, но подписантов стало значительно меньше). Инспектор В.Ф. Владимирский после первой публикации «Руси» 8 декабря якобы два дня не выходил из своей квартиры, и ученикам передавали его слова о том, что они (учителя - Т.П.) «выведут эту крамолу и покажут им, как бегать по редакциям с разными заявлениями». Такая реакция инспектора вполне правдоподобна, поскольку обращение гимназистов в газету с «доносом» на администрацию школы было для того времени явлением беспрецедентным. Этот поступок нарушал все представления о школьной дисциплине, субординации и т. д. и, скорее всего, воспринимался педагогами как крайняя степень дерзости. Далее в корреспонденции давался явно карикатурный портрет инспектора, который «быстро отскочил» от репортера, бегом бросился за свидетелями, чтобы не разговаривать с ним с глазу на глаз и т. д. [8].
После выхода этой статьи в «Руси» 14 декабря сразу же состоялось экстренное заседание педагогического совета гимназии, на котором единогласно было принято решение просить высшее начальство о разрешении привлечь редактора газеты к законной ответственности [2. Л. 41]. Через два дня в газете появилась новая публикация под названием «Розга и гимназия», фактически представлявшая собой интервью директора Е.М. Груздева [9]. В нем начальник учебного заведения всячески подчеркивал, что Климов-ский - больной, ненормальный ребенок и отрицал наличие на его теле каких-либо следов побоев, ссылаясь, впрочем, на свое слабое зрение.
Благодаря вмешательству прессы сор уже был вынесен из избы, дело приобрело широкий общественный резонанс, поэтому попечитель округа не удовлетворился рапортом Е.М. Груздева, тем более, что последний сам мог быть «склонен к оправданию служащих в гимназии». Проверить правильность данных по делу показаний было поручено двум окружным инспекторам: сначала Н.В. Санчурскому, а потом А.Д. Мохначеву [2. Л. 48]. Необходимо отметить, что в архивных материалах отсутствуют какие-либо документы, исходившие от первого проверяющего, Н.В. Санчурского. Его заключение по делу не фигурировало ни в одном официальном документе, что не укрылось от внимания прессы. Это обстоятельство было интерпретировано как доказательство расхождения результатов расследования Н.В. Санчурского с позицией окружного началь-
ства1 [10]. Что касается А.Д. Мохначева, то он констатировал полную достоверность показаний служащих гимназии, которые были даны «вполне свободно без всякого с чьей либо стороны давления» [2. Л. 48]. Кроме того, окружной инспектор опросил нескольких учеников: помимо самого Климовского, он имел беседу с четырьмя первоклассниками и одним второклассником, чьи кровати в пансио-нерской спальне были расположены рядом с кроватью Пети, репетитором Качевским и пятью учениками старших классов [2. Л. 54-54 об.]. Климовский вновь подтвердил, что был высечен, привел в разговоре с инспектором новые подробности наказания: били его же собственным ремнем, сняли только верхние штаны, оставив кальсоны, верхнюю и нижнюю рубашку, сек дворник Александр Емельянов, а держал за ноги служитель Михаил Осипов [2. Л. 54 об.]. Несколько соседей Петра по спальне сообщили, что он и раньше говорил, что его пороли, но на самом деле ничего подобного не было. Репетитор Качевский показал, что Петя то утверждал, что его наказали, то все отрицал, говоря, что «наврал» [2. Л. 55 об.]. Из опроса некоторых старшеклассников выяснилось, что уже 4 декабря по гимназии стали ходить не только слухи о сечении, но и о том, что об инциденте сообщено репортеру одной из газет [2. Л. 56 об.]. Наконец, в разговоре с А.Д. Мохначевым сестра Климовского Е.К. Лилиенфельдт указывала на обнаруженные ею 12 декабря следы побоев на теле мальчика. Кроме того, ее уверенность в том, что порка действительно была произведена, основывалась на том, что, пустившись на хитрость и сказав брату, что секший его дворник сознался, получив 30 к., получила в ответ непосредственную реакцию мальчика, спросившего: «Такой высокий? С большими усами?». Тем самым, по мнению Е.К. Лилиенфельдт, он «выдал настоящую истину» [2. Л. 57 об.].
Изучив все полученные данные, А.Д. Мохначев пришел к выводу, что порка Климовского - исключительно плод его фантазии. Однако текст его рапорта по этому делу, датированный 20 декабря 1904 г., все же оставляет повод для сомнений, поскольку это категоричное заключение в конечном счете основывалось только на «полном разногласии и сбивчивости» показаний Петра, странностях его поведения. Остальные факторы были, по существу, проигнорированы или оставлены без должного внимания. Казалось бы, здесь можно было поставить точку. Однако дело Климовского продолжало привлекать к себе внимание прессы даже на фоне трагических со-
1 В опубликованном позднее официальном докладе комиссии по делу говорилось, что первым расследовал дело окружной инспектор С. В. Певницкий, но никаких следов его деятельности в материалах архивного дела также не обнаруживается [11, с. 9].
бытий, произошедших в Петербурге 9 января 1905 г., и первых проявлений так называемой «школьной революции» [см. подробнее 12].
15 января 1905 г., т. е. спустя всего шесть дней после Кровавого воскресенья, в «Руси» было напечатано еще одно опровержение уже от учебного округа1 [13]. В № 11 от 18 января заведующий отделом «Хроника» той же газеты Н.В. Насакин опубликовал «Ответ директору гимназии Человеколюбивого общества по поводу сечения ученика». В нем он категорически утверждал достоверность факта сечения и настаивал на привлечении его (Насакина - Т.П.) к суду, «который один может дать гарантии истины в этом деле». По мнению журналиста, администрация гимназии и чиновники министерства стараются всеми силами дискредитировать показания Климовского, приписывая ему «ненормальность», и устраняют от участия в разбирательстве важных, но нежелательных свидетелей. Газетчик приводил ряд аргументов в пользу своей позиции и намекал на наличие у него эксклюзивной информации, которую он сможет обнародовать только на судебном заседании [15]. Однако попечитель округа П.П. Извольский отклонил это требование (как и аналогичное ходатайство педсовета от 14 декабря), мотивируя отказ тем, что пришлось бы вызывать для допроса воспитанников гимназии, а это невозможно по соображениям педагогического характера. По логике учебного начальства получалось, что опрос гимназистов окружными инспекторами, а также специальной комиссией (о чем пойдет речь ниже) был при этом вполне допустим и не имел педагогических препятствий. Вероятно, данная позиция была вызвана тем, что разбирательство «внутри» ведомства это одно, а публичный судебный процесс - совсем другое. К такому повороту событий округ был явно не готов.
При этом в недрах учебного округа продолжался сбор документов по делу. Так, 31 января на имя директора гимназии Е.М. Груздева в ответ на его запрос пришло письмо от О. Эмме, начальницы Ораниенбаумского детского приюта, где раньше воспитывался Петя Климовский. О. Эмме подчеркивала, что мальчик «происходит из семьи не нормальной и беспорядочной», что он «рос дома без всякого присмотра и совершенно заброшенный», являлся в приют «полуодетый и голодный», «правдивостью и искренностью не отличался», «был большим фантазером», «относился к товарищам недружелюбно и даже был жесток со своим маленьким, больным рахитичным братом, который тоже посещал приют» [2.
1 Аналогичный текст поместила газета «Наша жизнь» в № 62 от 17 января 1905 г. [14].
Л. 116-116 об.]. 4 февраля Е.М. Груздев сообщил попечителю округа, что им только что были получены результаты медицинского освидетельствования Климовского, осуществленного психиатром доктором медицины Т. Сарачевым [2. Л. 89]. Сам этот документ не датирован, на нем отсутствует докторская печать, поэтому создается впечатление, что освидетельствование носило неофициальный характер. Из содержания документа видно, что беседы с Климов-ским производились доктором в его квартире, в домашней обстановке, за обеденным столом. Необходимо отметить, что вопреки голословным утверждениям многих причастных к делу лиц, называвших прямо или обиняками Петю «ненормальным», психиатр заявил, что ребенок «никакими определенными болезненными явлениями не страдает, но обнаруживает некоторое недоразвитие интеллектуальной сферы» [2. Л. 91 об.-92]. Заключение психиатра не было обнародовано, оно не фигурирует ни в официальных ведомственных документах, ни в сообщениях прессы. Зато Климов-ский сразу после начала этой истории был помещен в гимназический лазарет под наблюдение врача Митрофанова, специалиста по внутренним болезням, который якобы должен был разобраться в его психическом состоянии [9]. Кроме того, директор в переписке с помощником попечителя округа В.А. Латышевым пытался выявить всех старшеклассников, которые передали информацию в редакцию газеты «Русь». На этот счет у него были определенные колебания. Из письма Е.М. Груздева В.А. Латышеву от 1 февраля видно, что их поступок стал для начальства гимназии полной неожиданностью, поскольку среди признавшихся «оказываются отличные по поведению ученики» VIII класса (таковых, согласно представленному списку, набиралось четыре человека) [2. Л. 81, 82]. По предположению директора, среди информаторов могли быть также некоторые семи- и шестиклассники.
Далее, 4 февраля в помещении Пятой гимназии (располагавшейся также в Коломне, ближе всех к гимназии Императорского Человеколюбивого общества) состоялось специальное собрание родителей учеников приготовительного и первого классов. Поясним, что на тот момент такой институт, как регулярные родительские собрания, в казенных гимназиях еще отсутствовал. Они созывались только по каким-то чрезвычайным, экстренным поводам. В деле сохранился протокол этого заседания, однако разные источники противоречат друг другу прежде всего по вопросу о составе комиссии [2. Л. 72; 16; 17; 11].
Протокол заседания По делу о сечении в «Человеколюбивой» гимназии К сечению в «Человеколюбивой» гимназии Официальный доклад комиссии
Помощник попечителя В.А. Латышев, директор Пятой гимназии М.М. Янко, директор II реального училища К. В. Фохт Помощник попечителя В.А. Латышев, директор Технологического института проф. А.А. Воронов, директор частной гимназии Я. Г. Гуревич Помощник попечителя В.А. Латышев, директор Пятой гимназии М.М. Янко Помощник попечителя В.А. Латышев, директор Технологического института проф. А.А. Воронов директор частной гимназии Я. Г. Гуревич, директор II реального училища К.В. Фохт
Очевидно, такой разнобой был вызван следующими обстоятельствами. День и место заседания несколько раз менялись. Это следует из повестки членам комиссии, а также записок К. В. Фохта и А.А. Воронова В.А. Латышеву [2. Л. 154, 70, 71]. Изначально в повестке указывалось 4 февраля и помещение Пятой гимназии (при этом неправильно назывался день недели - пятница вместо четверга), затем текст был переправлен на 14 февраля, а местом заседания была названа Канцелярия попечителя округа на Загородном пр., д. 49. Далее опять вернулись к 4 февраля, но профессор А.А. Воронов, явившись к назначенному времени, обнаружил, что никого нет и извинялся, если «ошибся местом» [2. Л. 70, 71]. Видимо, в последний момент было принято решение все-таки провести собрание родителей в Пятой гимназии, но члены комиссии не были своевременно об этом извещены. Таким образом, А.А. Воронова совершенно точно не было на заседании 4 февраля. М.М. Янко, скорее всего, присутствовал по долгу службы, так как именно на его «территории» проводилось собрание, но не являлся членом комиссии. Я.Г. Гуревич, очевидно, тоже отсутствовал. Следовательно, точнее всего реальный состав чиновников передает рукописный протокол, хранящийся в деле. Газетчики писали о совещании с чужих слов, никого из них на заседании не было. А вот наличие неточностей в официальном докладе по итогам разбирательства, опубликованном от имени округа, заставляет задуматься о степени достоверности этого документа в целом. Скорее всего, они были вызваны желанием убедить общественность в легитимности принятых решений, хотя из четырех членов комиссии на заседании присутствовали только двое - В.А. Латышев и К. В. Фохт.
Помимо родителей, на заседание была специально приглашена надзирательница Ораниенбаумского приюта М. Торопова. Никого из
педагогического персонала гимназии Императорского Человеколюбивого общества на собрании не было. Председатель предложил родителям «свободно и открыто» сообщить, что им известно от детей о случае с Климовским, а также высказаться по поводу отношения инспектора Владимирского к воспитанникам [2. Л. 72; 11, с. 1-2]. Из протокола собрания следует, что практически все родители были осведомлены о произошедшем (большинство узнало от сыновей, многие - из газет). Основной акцент был сделан на обсуждении главного фигуранта дела Петра Климовского. Взрослые со слов своих детей давали ему противоречивые характеристики. В протоколе отсутствует какая-либо конкретика, поэтому остается неизвестным, сколько человек говорили о Пете как о «странном мальчике» и проказнике. Только двое, наоборот, отмечали, что он ребенок тихий и необщительный [2. Л. 72 об.]. Надзирательница приюта заявила, что ее учебное заведение испытывало трудности в обращении с Климовским, что это «мальчик ненормальный, больной, большой шалун, никому не подчиняющийся и всегда желающий обратить на себя внимание старших» [2. Л. 73; 11, с. 3]. Одна из родительниц, П. П. Ушакова, подтвердила, что инспектор 3 декабря с 9 часов вечера находился в гостях у ее семьи. Последний эпизод также свидетельствует о наличии «неформальных», «личных» отношений между семьями отдельных учеников и начальством гимназии, что, по-видимому, воспринималось в то время как нечто вполне естественное. Во всяком случае, этот факт не был как-то акцентирован, в том числе и прессой. Однако, на наш взгляд, указанное обстоятельство вполне могло сделать алиби инспектора весьма уязвимым, так как оно выстраивалось только на показаниях госпожи Ушаковой, которая, как следует из имеющегося в деле ее письма, была многим обязана В.Ф. Владимирскому [2. Л. 109-110 об.].
В целом об инспекторе присутствовавшие на собрании отзывались как о человеке «строгом, но справедливом, сердечном, отзывчивом, заботливом и всегда обходительном с учениками» [2. Л. 72 об., 73]. Родители дали согласие на просьбу председателя собрания сформулировать все сказанное в письменном виде и прислать в управление округа. В деле канцелярии попечителя содержится 23 таких письма1 [2. Л. 93-115 об., 120-123], что составляет около 28 % от всего состава родителей приготовительного и первого классов гимназии. Таким образом, мнения остальных 70 % о порядках в учебном заведении нам остаются неизвестны. Любопытным фактом является то, что в пяти письмах фамилия Климовского написана неправильно, в том числе одинаковая ошибка («Клеймовский») была сделана тремя родителями учеников приготовительного класса, в
1 В опубликованном Докладе говорилось о 24-х письмах [11, с. 3].
88
котором Петя учился [2. Л. 100, 101, 103, 106, 111]. Это обстоятельство наводит на размышления, что письма были написаны, что называется, «под копирку». Еще одним штрихом, возможно свидетельствующим о тесных неформальных связях администрации гимназии и семьями некоторых учеников, является наличие среди гимназистов пяти племянников некой госпожи М. Эмме (по-видимому, родственницы упоминавшейся выше О. Эмме, начальницы Ораниенбаумского приюта, давшей крайне негативную характеристику Климовскому) [2. Л. 96].
Из 23-х отзывов о гимназии только один был отрицательным. Его автором являлся отец ученика 1-го класса А. И. Красницкий, помощник редактора издания «Родина». Он обвинял учебное заведение в слабом надзоре и невнимании к ученикам; об инспекторе В.Ф. Владимирском писал, что это человек «грубый, умеющий кричать на воспитанников» [2. Л. 103, 120]. Исходя из своей оценки бытовавших в гимназии порядков, Красницкий утверждал, что сечение Климов-ского могло быть, а было оно на самом деле или нет - не имело принципиального значения. Впрочем, автор письма вполне снисходительно относился к телесным наказаниям и считал, что «розга подросткам не вредит». О «грубом и резком» обращении Владимирского писала и «Русь», приводя (возможно, со слов учеников) такие его выражения как «болван, дурак, дрянь ты этакая паршивая»; «Новости и Биржевая газета» утверждала, что в гимназии ни для кого не было тайной, вообще, резкое отношение инспектора к ученикам» [9; 18].
Поскольку «Русь» продолжала настаивать на своем и требовать судебного разбирательства [17; 19], было назначено второе заседание комиссии. Оно состоялось 22 февраля уже в помещении гимназии Человеколюбивого общества. На него были также приглашены сестра Климовского Е.К. Лиленфельдт и представитель редакции газеты «Русь». В архивном деле протокола этого заседания нет; имеются только листы с фамилиями присутствовавших родителей, из которых следует, что их было 26 человек (16 из первого класса и 10 из приготовительного) [2. Л. 130, 131]. О содержании совещания нам известно из официального доклада комиссии и газетных сообщений. В отличие от предыдущего собрания, где выяснялось только мнение родителей по интересующему комиссию вопросу, на этот раз были вызваны 11 учеников VIII класса, которые и сообщили в газету об избиении Климовского, когда об этом начали ходить слухи по гимназии. Репортер газеты активно участвовал в заседании, задавал вопросы, но сообщить имеющиеся у него сведения о факте сечения отказался, сославшись на то, что редакция его на это не уполномочила и что она ожидает судебного расследования [11, с. 45; 20].
Публикации о совещании появились 23 и 24 февраля не только в «Руси», но и в «Новостях и Биржевой газете» [20; 21]. Обе заметки (особенно в «Биржевой газете») местами по стилю напоминают стенографический отчет. Это обстоятельство дает возможность предположить, что в распоряжении журналистов имелся протокол заседания. Журналисты акцентировали внимание читателей на показаниях госпожи Лилиенфельдт. По сообщению «Биржевой газеты», Елена Константиновна, «крайне взволнованная», показала, что Петя уклоняется от прямого ответа только в присутствии посторонних лиц, наедине же «категорически подтверждает возмутительный факт». Из перекрестных вопросов выяснилось, что мальчик - «совершенно здоровый, галлюцинациям никаким никогда не подвергался, ... искренний, правдивый, хотя, действительно, немного впечатлителен и нервен». По утверждению репортера, Лилиен-фельдт была уверена, что инспектор наказал ее брата, но «по-отечески» [18].
Итогом совещания стало принятие решения, заключавшегося в том, что «сообщение газеты "Русь" о сечении ученика К. не имеет никакого фактического основания; редакция была введена в заблуждение сообщением гимназистов» [11, с. 9]. Родители письменно заявили, что считают «факт сечения совершенно невозможным, значительная степень нервности и впечатлительности ученика объясняет все дело» [2, с. 10]. Стоит отметить, что это заявление подписали 16 человек из 26, присутствовавших, согласно спискам, на заседании (в том числе и Е.К. Лилиенфельдт) [2. Л. 129-129 об.].
«Русь» никак не могла смириться с таким вердиктом, поэтому в номере от 24 февраля появилась заметка Н.В. Насакина «Заключительное слово по поводу сечения в гимназии Императорского Человеколюбивого общества» [15]. В ней автор подчеркивал, что свидетелей по делу допрашивали в присутствии учебного начальства, упоминал, что на заседание комиссии не были вызваны директор, инспектор и сторожа, настаивал, что факт сечения все-таки имел место.
Однако и этот аккорд не стал заключительным. 14 марта «Новости и Биржевая газета» опубликовала письмо шести родителей, требовавших появления опровержения на страницах «Руси» и возмущенных последней репликой Н.В. Насакина. Свою уверенность в невозможности телесных наказаний в гимназии они аргументировали «в высшей степени гуманным и сердечным отношением» к ученикам и заявляли, что если бы инспектор и принял решение о наказании, то сделал бы это открыто, сообщил педагогическому совету и вызвал родителей или опекунов наказанного [22].
Наконец, спустя месяц «Русь» перепечатала сообщение из «Правительственного Вестника», в котором вновь кратко излагались
все перипетии дела и сообщалось об опубликовании официального доклада комиссии [23].
Подведем некоторые итоги. Мы убедились в том, что источники по делу Пети Климовского крайне противоречивы. Имеющиеся в нашем распоряжении материалы не позволяют однозначно подтвердить или опровергнуть факт сечения ребенка. Однако они, иногда «проговариваясь», проливают свет на важные «точки напряжения», существовавшие в повседневной жизни между учениками и учителями, родителями и администрацией гимназии, школой и обществом. Эти скрытые конфликты обычно невозможно выявить с помощью документов рутинного школьного делопроизводства. «Казус» Климовского, преданный огласке и поднявший газетную шумиху, дает нам такую возможность. Во-первых, стоит отметить, что отправка старшеклассниками письма в газету, с чего, собственно, и началась вся эта история, - совершенно новый поведенческий феномен. Думается, что этот акт был вызван не только юношеской жаждой справедливости, но и стремлением «насолить» начальству гимназии, поставить его в неловкое и уязвимое положение. Этот поступок вполне укладывается в контекст жесткой общественной критики средней школы, которую мы наблюдаем на рубеже Х!Х-ХХ вв. Во-вторых, материалы дела свидетельствуют о наличии, с одной стороны, «патрон-клиентских» отношений между администрацией школы и семьями отдельных учеников, а с другой - об игнорировании абсолютным большинством родителей разговора о порядках в учебном заведении. Последнее обстоятельство вскрывает либо их полное равнодушие к делу Климовского и к тому, что на самом деле происходило в гимназии, либо боязнь обострить отношения с учебным начальством и навредить своим сыновьям. Таким образом, рассмотренный случай свидетельствует об актуальности проблемы «розни семьи и школы», так активно обсуждавшейся в начале ХХ в. Наконец, эта история является важным маркером отношения общества к телесным наказаниям детей. Если еще несколько десятков лет назад, в конце XIX в., порка розгами воспринималась как естественное и необходимое средство воспитания, и никакого «дела» по этому поводу не могло появиться в принципе, то в начале ХХ в. она уже оценивалась как чрезвычайное происшествие. Правда, при этом нужно иметь в виду, что те немногое родители, которые признавали саму возможность такого наказания, фактически оправдывали его «отеческим» отношением к ребенку инспектора. Большинство же высказывалось в том духе, что порка в стенах гимназии немыслима и не соответствует ее «атмосфере» и «духу». Однако наиболее непримиримую позицию в деле заняла пресса, использовавшая выражения «грубая расправа», «унизительная расправа», «варварский анахронизм», «перл допотопной педагогии» и т. д. История с Петей
Климовским была использована журналистами как еще один повод для привлечения внимания читателей к состоянию средней школы, необходимость серьезных реформ которой постоянно обсуждалась в начале XX в. на самых разных уровнях. Вполне возможно, что этот казус стал одним из катализаторов протестных настроений петербургской учащейся молодежи, проявившихся в ходе «школьной революции» 1905-1907 гг.
Список литературы
1. Как секут детей в гимназии «Человеколюбивого общества» // Русь. -1904. - 8 декабря.
2. Центральный государственный исторический архив С.-Петербурга (ЦГИА СПб). Ф. 139. Оп. 1. Д. 9958.
3. Наша жизнь. - 1904. - 15 дек.
4. Глинский Б. Б. Недуги среднего образования // Исторический вестник. -1898. - Сентябрь. Т. XXVIII.
5. Острогорский А.Я. Как устроить нашу среднюю школу. - СПб.: Ред. журн. «Образование», 1903. - 25 с.
6. Пашкова Т. И. Реформы средней школы начала XX века и предпосылки «школьной революции» 1905-1907 гг. // Политическая история России XX века: к 85-летию проф. Виталия Ивановича Старцева: сб. науч. тр. / ред-сост. Б. Д. Гальперина, А. Б. Николаев. - СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2016. -С. 69-75.
7. Пашкова Т. И. Бытовая дисциплина в гимназических пансионах первой половины XIX в. // Антропологический форум. - 2016. - № 31. - С. 86-112.
8. Секут ли детей в гимназии Человеколюбивого общества? // Русь. - 1904. -14 дек.
9. Розга и гимназия // Русь. - 1904. - 16 дек.
10. Тамаркин Н. Было или казалось? // Южный край. - 1905. - 23 янв.
11. Доклад о результатах расследования по поводу обвинения газетой «Русь» гимназии Императорского Человеколюбивого Общества. - СПб.: Типо-лит. К. Биркенфельда, 1905. - 11 с.
12. Пашкова Т. И. Учащиеся средних учебных заведений Петербурга в первые месяцы революции 1905 г. // Политическая история России XX века. К 80-летию профессора Виталия Ивановича Старцева: сб. науч. тр. / ред-сост. Б.Д. Гальперина, А.Б. Николаев. - СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2011. -С. 93-104.
13. Сообщение комиссии по делу о сечении в гимназии Человеколюбивого общества // Русь. - 1905. - 15 янв.
14. Наша жизнь. - 1905. - 17 янв.
15. Насакин Н.В. Заключительное слово по поводу сечения в гимназии Человеколюбивого общества // Русь. - 1905. - 24 февр.
16. По делу о сечении в «Человеколюбивой» гимназии // Русь. - 1905. -8 февр.
17. К сечению в «Человеколюбивой» гимназии // Русь. - 1905. - 9 февр.
18. Инцидент в гимназии Человеколюбивого общества // Новости и Биржевая газета. - 1905. - 24 февр.
19. К делу о сечении в «Человеколюбивой» гимназии // Русь. - 1905. -10 февр.
20. Заседание комиссии по поводу сечения в гимназии Человеколюбивого общества // Русь. - 1905. - 23 февр.
21. Новости и Биржевая газета. - 1905. - 23 февр.
22. Новости и Биржевая газета. - 1905. - 14 марта.
23. Русь. - 1905. - 9 апр.
References
1. Kak sekut detey v gimnazii Chelovekolyubivogo obshchestva [How children are flogged in the Gymnasium of Imperial Philanthropic Society] // Rus' [Rus]. - 1904. -8 dekabrya.
2. Tsentral'nyy gosudarstvennyy istoricheskiy arkhiv S.-Peterburga (TsGIA SPb) [The Central State Historical Archive of St-Peterburg]. F. 139. Op. 1. D. 9958.
3. Nasha zhizn' [Our life]. - 1904. - 15 dekabrya.
4. Glinskiy B.B. Nedugi srednego obrazovaniya [Diseases of secondary education] // Istoricheskiy vestnik [Historical Vestnik]. - 1898. Sentyabr'. - T. XXVIII.
5. Ostrogorskiy A.Ya. Kak ustroit' nashu srednyuyu shkolu [How to organize our secondary school]. - SPb.: red. zhurn. "Obrazovanie", 1903. 25 p.
6. Pashkova T.I. Reformy sredney shkoly nachala XX veka i predposylki "shkol'noy revolyutsii" 1905-1907 gg. [Reforms of secondary school at the beginning of the 20th century and preconditions of the "school revolution" 1905-1907] // Politicheskaya istoriya Rossii XX veka: k 85-letiyu professora Vitaliya Ivanovicha Startseva. Sb. nauchnykh trudov / Red-sost. B.D. Gal'perina, A.B. Nikolaev [Russian political history of the 20th century]. - SPb.: Izd-vo RGPU im. A. I. Gertsena, 2016. -P. 69-75.
7. Pashkova T.I. Bytovaya distsiplina v gimnazicheskikh pansionakh pervoy poloviny XIX v. [Discipline of Everyday Life at St Petersburg Boarding Schools during the Early 19th Century] // Antropologicheskiy forum [Anthropological forum]. - 2016. -№ 31. - P. 86-112.
8. Sekut li detey v gimnazii Chelovekolyubivogo obshchestva? [Do they flog children in the Gymnasium of Imperial Philanthropic Society] // Rus' [Rus]. - 1904. -14 dekabrya.
9. Rozga i gimnaziya [Rod and gymnasium] // Rus' [Rus]. - 1904. - 16 dek-abrya.
10. Tamarkin N. Bylo ili kazalos'? [Took place or only seemed?] // Yuzhnyy kray [South region]. - 1905. - 23 yanvarya.
11. Doklad o rezul'tatakh rassledovaniya po povodu obvineniya gazetoy «Rus'» gimnazii Imperatorskogo Chelovekolyubivogo Obshchestva [The report on the results of the investigation apropos of allegations of the «Rus'» newspaper against the Gymnasium of Imperial Philanthropic Society]. - SPb.: tipo-lit. K. Birkenfel'da, 1905. 11 p.
12. Pashkova T.I. Uchashchiesya srednikh uchebnykh zavedeniy Peterburga v pervye mesyatsy revolyutsii 1905 g. [Schoolchildren of St. Petersburg secondary schools during the first months of Russian Revolution of 1905] // Politicheskaya istoriya Rossii XX veka. K 80-letiyu professora Vitaliya Ivanovicha Startseva: Sb. nauchnykh trudov/Red-sost. B.D. Gal'perina, A.B. Nikolaev [Russian political history of the 20th century]. - SPb.: Izd-vo RGPU im. A. I. Gertsena, 2011. - P. 93-104.
13. Soobshchenie komissii po delu o sechenii v gimnazii Chelovekolyubivogo obshchestva [The report of the Commission apropos of flogging in the Gymnasium of Imperial Philanthropic Society] // Rus' [Rus]. - 1905. - 15 yanvarya.
14. Nasha zhizn' [Our life]. - 1905. - 17 yanvarya.
15. Nasakin N.V. Zaklyuchitel'noe slovo po povodu secheniya v gimnazii Che-lovekolyubivogo obshchestva [Concluding remarks apropos of flogging in the Gymnasium of Imperial Philanthropic Society] // Rus' [Rus]. - 1905. - 24 fevralya.
16. Po delu o sechenii v «Chelovekolyubivoy» gimnazii [Apropos of flogging in the Gymnasium of Imperial Philanthropic Society] // Rus' [Rus]. - 1905. - 8 fevralya.
17. K secheniyu v «Chelovekolyubivoy» gimnazii [About flogging in the Gymnasium of Imperial Philanthropic Society] // Rus' [Rus]. - 1905. - 9 fevralya.
18. Intsident v gimnazii Chelovekolyubivogo obshchestva [Incident in the Gymnasium of Imperial Philanthropic Society] // Novosti i Birzhevaya gazeta [News and Stock Exchange Newspaper]. - 1905. - 24 fevralya.
19. K delu o sechenii v «Chelovekolyubivoy» gimnazii [About the case of flogging in the Gymnasium of Imperial Philanthropic Society ] // Rus' [Rus]. - 1905. -10 fevralya.
20. Zasedanie komissii po povodu secheniya v gimnazii Chelovekolyubivogo obshchestva [Meeting of the Commission apropos of flogging in the Gymnasium of Imperial Philanthropic Society] // Rus'. - 1905. - 23 fevralya.
21. Novosti i Birzhevaya gazeta [News and Stock Exchange Newspaper]. -1905. - 23 fevralya.
22. Novosti i Birzhevaya gazeta [News and Stock Exchange Newspaper]. -1905. - 14 marta.
23. Rus' [Rus]. - 1905. - 9 aprelya.
