CC BY
32
скФУ
УДК 930.85
В. М. Головко
«ДЕЛО АБРАМОВА» В КАВКАЗСКОЙ ДУХОВНОЙ СЕМИНАРИИ (НА МАТЕРИАЛЕ АРХИВНЫХ РАЗЫСКАНИЙ)
В статье автор вводит в научный оборот уникальный архивный источник, ранее историками не используемый. Рассматривается «Дело Абрамова» 1877 года, связанное со служебным расследованием в Кавказской духовной семинарии беспрецедентной инициативы ученика IV класса Якова Васильевича Абрамова по критическому анализу системы образования в учебных заведениях такого типа и дополнению традиционных дисциплин семинарского курса самостоятельным изучением естественно-научной и социально-политической литературы. Данный факт гражданской биографии семинариста Я.Абрамова даёт представление о формировании мировоззрения и идейном становлении будущего российского просветителя, теоретика и практика культурнического течения в реформаторском народничестве 1880-х - 1890-х годов. Анализ документов по «делу Абрамова» существенно обогащает знание о формировании мировоззрения выдающегося просветителя, даёт представление о генезисе его просветительских интенций, показывает, что устремлённость к знанию и вера в силу знания укрепляли его в понимании роли образования, культуры, просвещения в обеспе-
чении социокультурного прогресса страны и развитии чувства личности. Придавая особое значение естественным и социальным наукам уже в свои ученические годы, Абрамов создавал основу для определения стратегии, форм и средств просветительской работы через систему изданий научно-популярных работ для народа, для выработки им в будущем концепции «малых и великих дел», программы «великой культурной работы» в народе. В ходе расследования просветительских и реформаторских инициатив в общеобразовательной сфере и в системе семинарского духовного образования выявились незаурядные лидерские качества Абрамова, его глубокая личная заинтересованность в совершенствовании человека и общества в целом, его чувство своей гражданской ответственности за обеспечение «движение... народа вперёд», за «служение народным интересам» (статья «Малые и великие дела» (1896).
Ключевые слова: Я. В. Абрамов, реформаторское народничество, становление идеолога, просветительская интенция, духовная семинария XIX века, образование.
V. Golovko
"THE ABRAMOV CASE" IN THE CAUCASIAN THEOLOGICAL SEMINARY (ON THE MATERIAL OF ARCHIVAL STUDIES)
The author uses unique archival sources for the first time in the article. The article studies the "Abramov Case" of 1877. Its essence is the official investigation carried by Caucasian theological seminary as regards an unprecedented initiative of a fourth-grade student Yakov Vasily-evich Abramov to critically analyze the educational system in education institutions of this type and to supplement the traditional disciplines of the seminarist course by independent study of natural science and socio-political literature. The above-mentioned fact of Abramov's biography gives an idea of how the worldview and the ideological development of the future Russian enlightener, theorist and practitioner of culturalist trend in the reformist populism of the 1880-1890s was formed. The analysis of documents on the "Abramov case" significantly enriches knowledge about the worldview formation of an outstanding enlightener, gives an idea of the genesis of his enlightenment intentions, shows that his striving for knowledge and belief in the power of knowledge strengthened him in understanding the role of education, culture, education in ensuring the country's
socio-cultural progress and the development of a sense of personality. Attaching special importance to the natural and social sciences in his student years, Abramov created the basis to determine the strategy, forms and means of educational work through the system of publications of popular science works for the people, as well as to develop the concept of "small and great deeds" and the program of "great cultural work" among people in the future. During the investigation of educational and reformist initiatives in the general educational sphere and in the system of seminarist theological education, Abramov's outstanding leadership qualities, his deep personal interest in the improvement of man and society as a whole, his sense of civic responsibility for ensuring the "forward movement of the people...", for "serving the public interest" (article "Small and great deeds" (1896) were emphasized.
Key words: Ya. V. Abramov, reformist populism, formation of ideologist, educational intention, the theological seminary of the nineteenth century, education.
Современная наука до последнего времени почти не располагала достоверными данными, позволяющими рассматривать историю формирования демократических позиций, идейного становления и творческого самоопределения одного из самых крупных теоретиков и практиков культурнического течения в реформаторском народничестве последних десятилетий XIX в. Я. В. Абрамова. Недавно обнаруженные нами в Государственном архиве Ставропольского края (ГАСК) документы и материалы, относящиеся ко времени обучения Абрамова в старших классах Ставропольской мужской классической гимназии (1873-1874) и Кавказской духовной семинарии (1875-1877), существенно восполняют такой источниковедческий пробел. Данное архивное дело включает в числе других материалов документы служебного расследования по «делу ученика IV класса Абрамова» в Кавказской духовной семинарии (1877), связанного с разбирательствами по поводу его попыток обновить систему семинарского образования и дополнить традиционные учебные планы изучением современной естественно-научной и социальной литературы [3].
Предметом служебного расследования в Кавказской духовной семинарии по «делу Абрамова» стало четыре вопроса: 1) о «поведении и умственном направлении ученика IV класса Якова Абрамова»; 2) о чтении им «книг естественно-научного, исторического, публицистического, критического... политико-экономического содержания»; 3) о переписке Абрамова с учениками Смоленской, Пермской, Иркутской духовных семинарий по проблемам качества семинарского образования; 4) «об особой организации, устроенной учеником Абрамовым», для занятий с семинаристами младших классов и изучения ими литературы естественно-научного и социально-политического содержания [3, л. 85, 8, 2, 7]. Поводом такого расследования послужила переписка Абрамова с учениками других подобных учебных заведений, ставшая известной членам Правления Кавказской духовной семинарии.
Почему Абрамов-семинарист организовал такую переписку, и что интересовало его с точки зрения состояния образовательного процесса в российских духовных семинариях? В архиве сохранилось собственноручное типовое письмо Абрамова, с которым он обращался к воспитанникам выше названных духовных семинарий. Приведём его полностью:
«Милостивый государь! Прошу извинения за то, что, не будучи знаком с вами и зная только вашу фамилию по спискам учеников, напечатанным в ваших «Епархиальных Ведомостях», я решил писать к вам. Дело вот в чём.
Мы, воспитанники ^-го класса Кавказской Духовной Семинарии, сочли нужным познакомиться с состоянием российских семинарий и решились для этого завести переписку с несколькими семинариями, в том числе и с вашей. Предметом переписки будут служить: умственное и нравственное развитие воспитанников, их материальное
положение, характеристики профессоров и членов инспекции, уровень образования, преподавания и т. д.
Согласны ли вы, чтобы мы писали вам о нашей семинарии, а вы нам о своей. Если вы согласны, то пишите нам, как можно скорее.
Если вы лично почему-либо находите неудобным переписываться с нами, то прочитайте, пожалуйста, это письмо всем своим товарищам: не найдётся ли из них охотника вступить с нами в переписку?
Мой адрес: В Ставрополь (на Кавказе), в Кавказскую Духовную семинарию, воспитаннику ^-го класса Якову Абрамову.
В надежде получить скорый ответ, остаюсь Яков Абрамов. 1877 г. 1-го января. г. Ставрополь (Кавказский)» [3, л. 106, 106 об., 107].
В письмах своим товарищам по семинарии, к тому времени покинувшими Ставрополь, Абрамов уточнял цели задуманной переписки с учениками других духовных учебных заведений: «предметами переписки могут служить: материальное положение, умственное, нравственное и религиозное развитие воспитанников, состояние наук в семинарии и т. п.» [3, л. 125 об.]. Обращает на себя внимание то, что интеллектуальное и духовно-нравственное совершенствование молодого человека, вступающего на путь общественного служения, будущий создатель концепции «малых и великих дел» связывает не только с уровнем образованности, но и с необходимостью освобождения человека от сугубо материальных забот. Уже будучи известным народническом идеологом и писателем, он в качестве важнейших задач развития цивилизации будет определять «освобождение человека от зависимости от материальных условий существования» и обеспечение «простора его духовным способностям» [1, с. 224].
На письма Абрамова откликнулись семинаристы других учебных заведений, что подтверждают сообщения руководителей Пермской, Иркутской и Смоленской семинарий, направленные на имя ректора Кавказской духовной семинарии архимандрита Тихона [3, л. 83, 104]. Переписка Абрамова, связанная с анализом учебных планов и качества преподавания в духовных образовательных учреждениях, привлекла внимание членов Правления Кавказской духовной семинарии не случайно.
В «отобранных» у Абрамова в марте 1877 года «тетрадях, бумагах и письмах» [3, л. 12] (благодаря чему они и сохранились в фондах гАСк) были обнаружены не только его письмо к ученикам других семинарий с просьбой делиться «сведениями и мыслями относительно внутренней жизни семинарий» [3, л. 2], но и переписка Абрамова с бывшими учениками Ставропольской мужской классической гимназии и Кавказской духовной семинарии, учившимися в университетах или работавшими в других городах, выписки, конспекты, резюме и т.д. из прочитанных им книг по самым разным направлениям естественных наук (ботанике, морфогении, анатомии, тектологии,
физиологии, зоологии, фитологии, протистологии, химии, биологической химии, биодинамике, физике, кристаллофизике), астрономии, медицине, географии, математике, геометрии, политологии, экономии, политической экономии, технике, геодезии, философии, социологии, этике, антропологии, педагогике, психологии, истории, филологии, методике преподавания, этнографии, статистике, а также из художественных произведений писателей-демократов 1860-х - 1870-х годов (А. И. Левитов, Ф. Д. Нефёдов, А. К. Шеллер-Михайлов и др.) и статей критиков демократического направления (Н. В. Шелгунов, Д. И. Писарев и др.).
Знакомство с перепиской Абрамова привело одного из членов Правления Кавказской духовной семинарии к выводу о том, что её «ближайшей целью. было вызвать отрицательную критику учебно-педагогического и воспитательного строя в семинариях и. недовольство в учениках этим строем» [3, л. 8 об.]. Анализ круга чтения Абрамова дал ему основания утверждать, что «особенные убеждения и деятельность» этого воспитанника «по своему характеру направляются не к целям образования и воспитания, какие должна преследовать Духовная семинария», а к прямо противоположным, «возбуждающим в лучших учениках семинарий стремление к изучению естественных и социальных наук и стремление. бежать из духовных заведений» в университеты [3, л. 7 об., 9].
Критическое отношение юного Абрамова и его ближайшего дружеского окружения к педагогической системе в духовном учебном заведении показательно с точки зрения его понимания роли образования в развитии народа и социокультурного прогресса страны. С таких позиций он анализировал прочитанные книги научного и литературно-художественного характера. Так, прочитав брошюру А. Ф. Игнатовича «Земля. Шарообразность земли. Движение Земли около своей оси. Движение Земли около солнца» [7], Абрамов записывает в своём дневнике: «Книга по своему изложению не понятна для народа» [3, л. 189 об.]. В свете критерия доступности языка книги для читателя из народной среды он оценивает перевод повести В. Гюго «Клод Ге» [5], содержащий, по его мнению, слишком много иностранных слов: «Книга написана хорошо, горячо, но не для народа, в особенности русского» [3, л. 190 об.] Абрамов был убеждён, что для образованного человека книга может стать «учебником жизни». С таких позиций он высоко оценивал художественные произведения писателей демократического лагеря А. И. Левитова [9], Ф. Д. Нефёдова [10] и др. [3, л. 189, 190]. Пользу «сказки» Н. Захаровой «Ворожея» [6], например, он усматривал в том, что она способствует «уничтожению глупых суеверий», а потому и «очень полезна» [3, л. 189 об.] массовому читателю. Таких примеров можно привести немало.
Дневники Абрамова времени обучения в четвёртом - шестом классах гимназии (1873-1875)
и третьем - четвёртом классах духовной семинарии (1875-1877) содержат многочисленные статистические данные о постановке дела образования не только в России, но и в других странах мира. Абрамов фиксирует данные о количестве учительских семинарий в России и европейских странах, даже в отдельных российских городах и губерниях, о количестве школ и учеников, в том числе - сколько жителей приходится на одну школу в разных странах (в Швейцарии, например, 352, а в Турции - 3125), о расходах на образование в учебных заведениях разных типов (общинные, народные школы, политехнические институты и т. д.) [3, л. 196]. Он фиксировал статистику выделения средств на эти цели в США, европейских странах и России во французской валюте: «Англичанин платит 42 фр. налога, из которого на образование фр. Француз - налогов 52 фр., на образование фр. Пруссак - 35 фр. - 1 фр. Швейцарец - 18 фр. - фр. Русский - 25 фр. -фр.» [3, л. 198 об.]. В России, таким образом, финансовое обеспечение образования было самым низким по сравнению с другими странами Европы. В таком пристальном внимании к проблемам образования уже проявляются гражданские черты будущего просветителя России, написавшего ряд научно-популярных книг для народного чтения, занимавшегося организацией воскресных школ, актуализировавшего практику женского образования, в течение многих лет обобщавшего опыт работы народных школ и народных библиотек на страницах журнала «Русская школа».
В свои ученические годы Абрамов живо реагировал на недостатки общеобразовательной системы России. Предметом его критического анализа была сама организация учебного процесса. Расписание уроков, по мнению гимназиста Абрамова, делается таким образом, чтобы «было удобно не ученикам, а учителям» [3, л. 167 об.]. Отношение некоторых педагогов к своей работе вызывало у него недоумение. Так, «по поводу одного весьма курьёзного распоряжения г-на Краснова» Абрамов так пишет в своей дневниковой тетради: «Учитель Краснов задаёт нам сочинение и заявляет, что он будет принимать только сочинения, которые будут иметь в объёме менее поллиста. <...> .Он желает, чтобы сочинения учеников были не велики, но хорошо написаны. <...> Тема сочинения: "Влияние земледельческого и кочевого быта на благосостояние и цивилизацию народа"». По мнению ученика Абрамова, для раскрытия такой темы «потребуется не менее 2-х листов», но г-ну Краснову не хочется заниматься ученическими сочинениями, «а между тем по закону он должен это делать» [3, л. 169 об.]. Много учебного времени используется не по назначению: «На годовой курс ученикам, - пишет Абрамов, - даётся столько, сколько они могут пройти за год, т. е. за 365 дней. Но сколько воскресений, праздников, каникул? (Чуть не треть времени.) Ученики проходить должны за это время весь курс, потому не успевают, они перегружены» [3, л. 169]. Но это одна сторона дела. Дру-
гая - качество образования и его практическая, жизненная направленность и ценность. Подводя итоги пятилетнему обучению в гимназии, Абрамов с горечью констатирует в 1874 г.: «По поводу положения: знание есть сила. Знание есть сила, бессилие - уже не знание. Я прошёл 5-ть (пять) классов гимназии - вот мои знания: умение склонять и спрягать латинские, греческие и немецкие слова. Если это знание, то это и сила. На что же приложима эта сила? На то, чтоб под прикрытием этой силы смело развернуть любой словарь» [3, л. 169]. Не обходит он вниманием и субъективные причины плохого положения с обучением гимназистов: «По поводу нас самих. Нас было 12 человек в первом классе. Это было пять лет тому назад. До шестого класса дошло только 4 человека. А остальные? Остальные частью остались в прочих классах, а частью вышли из гимназии. Именно: в пятом классе осталось 3 человека, а в четвёртом - 6. А где же остальные?» [3, л. 169 об.]. Надо сказать, что ко времени обучения Абрамова в Ставропольской гимназии общая атмосфера, уровень преподавания и понимание педагогами своей миссии значительно изменились не в лучшую сторону по сравнению с постановкой образовательных задач в этом учебном заведении в 1850-е годы, когда его возглавлял Я. М. Неверов. Недоумение у Абрамова-гимназиста вызвало, например, распоряжение министра просвещения, согласно которому гимназистам запрещалось продавать уже использованные ими учебники. «Это приносит бедным гимназиста ущерб, - писал Абрамов в своём дневнике. - Что дурного нашёл министр в том, что книги продаются? Что может быть глупее этого распоряжения?» [3, л. 167 об.].
Положение в отдельном учебном заведении Абрамов связывал с общим состоянием образования в стране. Вполне закономерно, что, став семинаристом, он не мог не стремиться к оптимизации образовательного процесса в данном учебном заведении, используя, прежде всего ресурсы дополнительного образования и самообразования. Именно в таком контексте осуществлялся процесс идейно-творческого самоопределения Абрамова, как просветителя и народнического идеолога-культурника.
Рассматривая «тетради, бумаги, записные книжки» Абрамова, члены педагогического собрания семинарии Д. Афанасьев, священник Гр. Смирнов, Максимов, члены инспекции Кавказской духовной семинарии установили, что ещё в годы обучения в гимназии «ученик Абрамов занимался изучением социальных учений Фурье, Лассаля и Луи Блана, "объективно" относился к этим учениям» [3, л. 7]. Осуществлявших расследование по «делу Абрамова» возмущало то, что их воспитанник «делал выписки из сочинений указанных авторов» [3, л. 7], в том числе и из их книг, запрещённых цензурой, в которых разоблачалась «религия своекорыстия» у высших сословий и речь шла о «горьком и бедственном материальном положении рабочих классов» [8,
с. 29, 67]. Д. Афанасьев писал по этому поводу: «Ученик Абрамов. делал выписки. <...> о страданиях полезной части общества, т.е. рабочих, и о наслаждениях вредной части общества, т.е. капиталистов и привилегированных сословий» [3, л. 7а]. В «Представлении» Правлению Кавказской духовной семинарии по «делу Абрамова» Д. Афанасьев особое внимание обращал на то, что идеи европейских социалистов, писавших о пороках капитализма, о «ненормальном распределении благ жизни», о «неправильном преимуществе капитала над трудом» и бедственном положении трудящихся, Абрамовым не только воспринимались и разделялись, но и определяли его отношение к современной российской действительности и отражались на его самоидентификации как выходца из мещанской среды. Эти идеи, подчёркивал Д. Афанасьев, «возбуждали в нём особые мечты и желания о свободе, думы о неудовлетворительном положении в современном обществе людей, подобных ему» [3, л. 7об.]. Абрамову-семинаристу вменялось в вину то, что «усиленные занятия естественно-научными и социальными предметами» ослабляли внимание к предмету «Священное писание» [3, л. 8], что в результате чтения книг социально-философского, политико-экономического содержания и исследований в области естественных наук (наука о Земле, физика, кристаллофизика, химия, биология, биохимия, физиология, биодинамика, геодезия и т. д.) [3, л. 9, 171 об.-172, 208-223, 53-53 об.] он пришёл к убеждению, что «в основе образования должно лежать естествознание, в венце - социология» [3, л. 8]. Дневники, записные книжки и письма Абрамова к его товарищам Н. Деревенщи-кову и Дементьеву февраля - ноября 1876 г. дали педагогам, проводившим расследование, серьёзные основания для таких выводов. Д. Афанасьев конкретными примерами, почерпнутыми им из писем Н. Деревенщикова, написанных в феврале 1876 г., доказывал, что Абрамов «интересуется. социальными вопросами». В частности, он приводил сведения о его «личных разговорах» с этим «бывшим товарищем» о «формах торговли или обмена продуктов через купцов или через ассоциации (потребительские общества)» [3, л. 8]. О характере таких разговоров можно судить по письму одноклассника Абрамова П. Недякова, писавшему резко о «купцах-аршинниках», по отзыву Абрамова о повести Ф. Д. Нефёдова «Безоброчный», в которой показана, по его словам, «горькая участь крестьянина от притеснений кулака - богача - старшины» [3, л. 108-109, 189], а также по отдельным фрагментам записной книжки Абрамова времени его «кочёвки» в 18741876 гг. по станицам Александровской, Ладов-ской, Дмитровской и др., в которой он фиксировал разговоры с купцами и «коммерсантами» типа Лопатина или Ведерникова (в произведениях Абрамова первой половины 1880-х гг. они выведены под фамилиям Распоясова, Хопра и т. д.), о том, как они «торговлей деражируют», осуществляют «откуп степей» и т.д., или с простым
людом, не знающим, как «жаловаться на дурные порядки» [3, л. 129 об., 39-42].
Как отмечалось в документах по расследованию «дела Абрамова» подобные «убеждения проникают в массу других учеников. Семинарии при посредстве особой организации, устроенной учеником Абрамовым» [3, л. 7 об.].
В отношении Абрамова к системе образования в духовной семинарии члены комиссии по этому «делу» разошлись во мнениях. Д. Афанасьев на основе его переписки с «С. Беловым, Н. Деревенщиковым и Дементьевым, студентом Новоросиийского университета, бывшим учеником Кавказской духовной семинарии», а также разговора с ним, сделал вывод о том, что «Абрамов... находит неудовлетворительным семинарское образование и вообще весь семинарский порядок» [3, л. 7а, 8]. Инспектор Н. Цареградский в своей «Записке в Правление Кавказской семинарией» был не столь категоричен. Он отметил, что семинарское образование Абрамов «считает для себя лично удовлетворительным» [3, л. 23], но объём знаний и общее культурное развитие семинаристов, особенно младших классов, с его точки зрения, не соответствуют должным требованиям. Именно поэтому Абрамов и создал «особую организацию», при которой ученики старших классов занимались «просвещением» учеников первых и вторых классов, и, как сообщал в своём «Представлении» Правлению семинарии Д. Афанасьев, «одним из главных средств просвещения... было чтение книг естественно-социального-научного содержания» [3, л. 8 об., 8]. От внимания расследовавших эту сторону деятельности Абрамова не ускользнул тот факт, что по поводу выбора книг для чтения и самостоятельного изучения учениками семинарии между Абрамовым и его единомышленниками развернулась оживлённая полемика. Дементьев предлагал включить в списки литературы «романы», то есть произведения словесного художественного творчества, такие, например, как «"Дача на Рейне", "На высоте" Ауербаха, "Один в поле не воин", "Загадочный человек" Шпильгагена, "Что делать?" Чернышевского, "Эмма" Швейцера и т. п.» [3, л. 8 об.]. Абрамов же не видел в этом никакой необходимости. Свою позицию он аргументировал в письме к Дементьеву, сохранившемся в архиве Кавказской духовной семинарии. Приведём его полностью:
«Друг Дементьев! Начну прямо с интересующего нас предмета и чтения романов. Вы говорите, что, решая вопросы о влиянии чтения романов (точнее, вообще беллетристических произведений) на умственное и нравственное развитие человека, я не могу основываться на моих наблюдениях, а должен рассуждать арпоп. Я не согласен с этим. Я придаю гораздо более значения выводам, основанным на данных опыта, чем априористическим рассуждениям. А данные моего опыта вот каковы: если разделить тех личностей, высоту развития которых и средства, употреблённые ими для достижения этой высо-
ты, я хорошо знаю, если разделить этих личностей на две группы и поместить в одну их них тех личностей, которые обращали больше внимания на чтение естественно-научных, исторических, публицистических, критических и т. п. книг, чем на чтение романов и других беллетристических произведений, а во вторую тех, которые предпочитали беллетристику другим видам литературы, то окажется следующее: в первой группе будет 90% таких личностей, развитием которых я могу быть доволен, а во второй группе таких личностей не наберётся и 15%. Естественно, что при таких данных опыта я не верю в хорошее влияние романов на умственное и нравственное развитие человека. Вы скажете, что мой опыт ещё ничего не доказывает, так как круг моего наблюдения может быть слишком узким и потому мои выводы имеют слишком частное значение. Не знаю, узок ли круг моего наблюдения - я наблюдал и собирал факты - в гимназии, в семинарии, в ремесленном училище и вне учебных заведений - но должно же иметь значение то обстоятельство, что во всех моих наблюдениях указанное отношение между упомянутыми группами сходятся почти без всяких колебаний.
Перейдём далее к априористическим рассуждениям.
Возьмём один из тех романов, на которые вы указали, как на лучшие, - «Один в поле не воин». Для того, чтобы понять то, из-за чего бился Лео, чтобы понять его деятельность, надо хоть бы в общих чертах быть знакомым с рабочим вопросом, ну, прочитать, что ли «Пролетариат во Франции» и «Ассоциации» Михайлова [см.: 12; 13; 14]. Если же человек приступает к чтению упомянутого романа без предварительного ознакомления с рабочим вопросом, то он вынесет пользы из своего чтения нуль. Это я видел не один раз. А если человек ещё до чтения романа ознакомился с рабочим вопросом, то и в этом случае он не вынесет никакой пользы, так как не найдёт в романе ничего нового о рабочем вопросе и только прочитает на 800-900 страницах то, что он прежде прочитал на 50-100 страницах. Стало быть, в умственном отношении роман принесёт ему пользы нуль, и он только даром потратит время.
Теперь о нравственном влиянии романов. Вы говорите, что "всякий семинарист всегда в состоянии разделить действующих лиц на две группы: достойных подражания и достойных презрения". Но что-нибудь должно же служить критерием для такого деления, как не бывшие у него до чтения романа понятия о том, что такие-то поступки похвальны, а такие-то предосудительны. Основываясь на этих понятиях, он и оценивает поступки действующих лиц и разделяет их на две группы. Поэтому, если читающий считает таскание за хвостами барышень нисколько не предосудительным, а даже похвальным действием, то он и какое-нибудь действующее лицо, всю жизнь свою посвящающее на это таскание за хвостами, сочтёт достойным не презрения, а похвалы и подражания. Значит, у человека были нравственные
понятия, такие они останутся и после прочтения романа. - Не знаю, понятно ли я выражаюсь. Боюсь быть не понятым. Во всяком случае, прошу вас, возразите мне, если вы не согласны с высказанным мною» [3, л. 114-115].
Утверждения Абрамова, возвышавшего научное познание за счёт снижения роли художественной гносеологии, были, конечно, далеко не безупречны, но в них нашли отражения общие тенденции его времени, когда разночинно-демо-кратическая интеллигенция социальный и культурный прогресс связывала прежде всего с развитием естественных наук. Кстати, сам Абрамов именно в эти годы пробовал свои силы в создании художественных произведений: в его рабочих тетрадях сохранились первые литературные опыты будущего писателя-просветителя - драматические сцены, «малая проза», лирико-авто-биографические эссе, заготовки будущих произведений. В широкий круг его чтения, безусловно, входила художественная литература, литературная критика и публицистика, прежде всего, произведения критиков-демократов (Д. И. Писарев, Н. В. Шелгунов и др. [3, л. 169, 168 об.]). Будучи учеником гимназии и духовной семинарии он читал и хорошо знал произведения как писателей, по его словам, «прогрессистов» (Н. И. Новиков, К. Н. Батюшков, Н. И. Тургенев, А. Ф. Воейков, А. Н. Радищев, Н. В. Гоголь, А. В. Кольцов, Д. И. Фонвизин, А.А. Бестужев-Марлинский, Т. Н. Грановский, И. И. Хемницер, В. Г Белинский, А. С. Пушкин, А. А. Дельвиг, А. С. Грибоедов, Ф. М. Решетников, В. А. Милютин, Д. И. Писарев,
A. И. Полежаев, М. Ю. Лермонтов, Н. Г, В. Н. Майков, Н. А. Добролюбов, Помяловский и др.), так и «консерваторов» (А. С. Шишков, В. А. Жуковский, Д. И. Хвостов, П. А. Вяземский, Н. И. Греч, И. А. Крылов, Ю. А. Нелединский-Мелецкий, М. М. Херасков, Г. Р. Державин, С. Т. Аксаков,
B. И. Майков, Н. В. Кукольник и др.) [3, л. 193, 153об. - 154]. В процессе расследования по «делу Абрамова» выяснилось, что семинаристы читали произведения Крылова, Карамзина, Лермонтова, Гоголя, Григоровича, Островского, Тургенева, Чернышевского, Достоевского, а также зарубежных писателей - И.-В. Гёте, В. Скотта, Б. Ауербаха, Д. Дефо, Т. М. Рида, Г Бичер-Стоу, знали сочинения учёного мифологической школы Афанасьева, выписывали не только «Церковный вестник», но и «Вестник Европы» и другие журналы [3, л. 85]. Инспектор Н. Цареградский в своей «Записке» по поводу «поведения и умственного направления ученика IV класса Якова Абрамова» от 3 мая 1877 года приводил данные о прочитанных восьмью учениками, сочувствующими Абрамову, книгах научных (по естествознанию) и художественных, сделав вывод в пользу «романов». Так, об ученике III класса Иване Чуевском инспектор писал, что он «по естествознанию прочитал только одну книгу "Природа", т. 3, тогда как беллетристов прочитал 8 книг: т. IV Гоголя, т. 12 Островского, т. 3-й Тургенева, т. 3 сочинений Афанасьева, басни Крылова, два романа Ва-
льер-Скотта и "Робинзон Крузе"» [3, л.85. Орфография подлинника].
Несмотря на «раскол» в «штате учителей», созданном Абрамовым, «разделение» между ними, как отмечал Д. Афанасьев, прекратилось, а потому дело было «не брошено», «пропаганда естествознания между семинаристами. продолжалась» [3, л. 8 об.]. Более того, педагоги семинарии были убеждены, что «дальнейшим развитием пропагандирующей деятельности Абрамова и компании» и стала «затеянная ими переписка с учениками IV класса нескольких других семинарий» с целью убедить их в необходимости «бежать из этих духовных заведений» [3, л. 9]. Такой же цели, по утверждению Д. Афанасьева, была подчинена и «система обучения и воспитания» семинаристов младших классов, организованная Абрамовым в Кавказской духовной семинарии.
Расследование по «делу Абрамова», в процессе которого акцентировалась идея несовместимости «умственного направления» и деятельности «ученика IV класса» целям обучения и воспитания в духовном учебном заведении, неизбежно вело к совершенно определённым и прогнозируемым результатам - к решению «исключить [Абрамова] из семинарии» [3, л. 14]. О том, что такое мнение может сложиться у некоторых педагогов, писал в своей «Записке в Правление Кавказской семинарии» инспектор Н. Цареград-ский. Однако этого не произошло. Скорее всего, было несколько причин для того, чтобы Правление Кавказской семинарии оставило Абрамова в числе учеников в самом конце обучения в IV классе. Скорее всего, руководство семинарией не хотело привлекать общее внимание к таким явлениям и процессам, которые явно противоречили образовательным целям духовного учебного заведения, и опасалось возможного резонанса по «делу Абрамова». Вот почему, вопреки очевидному, некоторые работники семинарии утверждали, что «ученик Абрамов нигде не касался вопроса о ненормальном распределении благ жизни между людьми, выраженным в кратких выписках Ш. Фурье, Лассаля, Луи Блана», что «ни перед кем из учеников» он «не высказывал либеральных мнений относительно политического устройства человеческого общества» [3, л. 13]. Сказалось и своеобразное заступничество за одарённого семинариста инспектора Н. Цареградского, объективно воспринимавшего мнение Абрамова о недостаточности «положительных знаний» у большинства «мало развитых» семинаристов, доказывавшего, вопреки выводам Д. Афанасьева и др., что Абрамов «не настолько виновен», чтобы его исключать из учебного заведения [3, л. 13, 14]. Чем был вызвано такое заступничество? Не в последнюю очередь тем, что педагоги семинарии понимали: их ученик - личность не ординарная, хорезматичная и талантливая. Кстати, в «Справке», сохранившейся в «деле Абрамова», приводятся такие сведения о его успеваемости: «В течение 1877 уч. г. ученик IV класса Яков Абрамов оказал следующие успехи в науках и пове-
дении. Священное писание - 4. Психология - 5. Обзор философских учений - 5. Греческий язык -4. Латинский язык - 5. Физика - 5. Поведение -4» [3, л.3]. В условиях, когда предметом расследования стали «усиленные занятия» Абрамова «естественно-математическими и социальными предметами, в чём он видел истинную основу умственного и нравственного развития» [3, л. 8], а также переписка с семинаристами других духовных учебных заведений и организация «штата преподавателей» для учеников младших классов в целях приобщения к естественно-научным и социально-философским знаниям, выставленные четвёрки по предмету «Священное писание» и поведению были ещё высокими оценками. Примечательно, что даже негативно настроенный по отношению к Абрамову проверяющий Д. Афанасьев в своём «Представлении» Правлению семинарии не мог обойти молчанием вопрос о личностном уровне его одарённости. В частности, он предлагал «ученика Абрамова удалить из семинарского общежития и строго следить за его отношениями с другими учениками низших классов, так как он при своём сравнительно высоком, но, - по мнению Д. Афанасьева, - не совсем правильном умственном развитии, при своём излишнем увлечении естественными и социальными науками и при своём энергичном характере является нежелательным авторитетом для других учеников.» [3, л. 9 об.].
У комиссии, занимавшейся «делом Абрамова», не было достаточно весомых аргументов для его удаления из семинарии и за переписку с учениками других российских духовных учебных заведений. Эта переписка была пресечена в самом её начале, поэтому, как отмечалось в документах самой комиссии, она «не имела никакой организации, начата была, после общего разговора о том между учениками IV класса, безо всякого плана», а все письма «написаны были одновременно и почти буквально одинаково» [3, л. 23 об.].
Небезынтересно заметить, что из самого процесса по «делу Абрамова» его наставники извлекли для себя положительный урок, вынесли вполне разумные суждения и предложения по оптимизации учебного процесса. Один из них призывал, например, преподавателей семинарии «высоко держать знамя науки», способствовать активизации «любознательного внимания» хороших учеников, выходя в области содержания образования за пределы стандартных учебников [3, л. 9 об.].
20 мая 1877 г. педагогическим собранием Правления Кавказской духовной семинарии было принять постановление по итогам рассмотрения «дела Абрамова», в которым отмечалось, что «между учениками первых - четвёртых классов существует увлечение естественно-социологическими предметами, не соответствующее целям семинарского курса», что «сам ученик Абрамов находится в состоянии увлечения этими предметами, не отражающегося. на его собственных успехах по предметам семинарского курса»
[3, л. 96]. Примечательно, что от принятия такого, весьма лояльного по отношению к Абрамову, постановления, воздержались некоторые члены комиссии, которые занимались этим «делом» [3, л. 96]. Через две недели, 6 июня, в повестке очередного педагогического собрания Правления семинарии снова появился вопрос об Абрамове и его переписке 1876-1877 годов, в том числе и с учениками других учебных заведений такого типа [3, л.95]. Служебное расследование по «делу Абрамова» было прекращено лишь 2 июля 1877 г. и, скорее всего, в связи с его «увольнением из семинарии». В «Выписке из именной ведомости о воспитанниках Кавказской духовной семинарии» в сентябре того же года появились такие сведения: «.IV класс <.> Яков Абрамов, ставропольского мещанина Василия Абрамова сын; лет от рождения - 20; год вступления в семинарию -1875; какого поведения - очень хорошего; каких способностей - весьма хороших, прилежания -постоянного; успехов - отличных; куда выбыл -уволен из семинарии по прошению; на каком содержании - на казённом.» [2, л. 3, 6 об.,16]. Опасения педагогов по поводу того, что такие ученики, как Абрамов, «стремились оставить семинарии. для поступления в университеты», оказались не беспочвенными. В том же 1877 г. будущий народнический идеолог и просветитель поступил в Санкт-Петербургскую медико-хирургическую академию и, подобно тургеневскому Базарову, «хотел держать на доктора» [11, с. 202]. Начинался новый этап идейно-творческого развития Абрамова, характеризующийся интенсивностью социально-философских исканий, масштабностью интеллектуальной и общественной деятельности, поискам путей достижения «общего блага», в результате чего этот выдающийся идеолог культурнического течения в легальном народничестве очень быстро становится не только известным всей России, но и поистине «властителем дум» целого поколения демократически настроенной интеллигенции периода «хождения в народ» 1880-х - 1890-х годов.
Какие можно сделать выводы, рассматривая служебное расследование по «делу Абрамова» времени его обучения в Кавказской духовной семинарии?
1. Сохранившиеся в ГАСК материалы, относящиеся ко времени обучения Абрамова в 4-6 классах классической гимназии (1873-1875) и в Ш-М классах Кавказской духовной семинарии, дают представление о формировании социального и философского мировоззрения будущего просветителя России, о путях, формах и средствах его идейно-творческого самоопределения, об его укоренённости на позициях демократизма.
2. Анализ документов по «делу Абрамова» даёт представление о генезисе его просветительских интенций, показывает, что устремлённость к знанию и вера в силу знания укрепляли юного Абрамова в понимании роли образования, культуры, просвещения в обеспечении социокультурного прогресса страны и в формировании чувства личности каждого человека.
3. Гуманистические основы мировоззрения Абрамова проявились уже на самых ранних этапах выражения его активной жизненной позиции.
4. В эпицентре социально-нравственных исканий будущего народнического идеолога и мыслителя времени поиска им форм творческой самоактуализации находились социальные проблемы, осмысливаемые с опорой на опыт теоретиков европейского утопического социализма, реформистского социализма, а также представителей русской революционной демократии.
5. Придавая особое значение естественным и социальным наукам уже в свои ученические годы, Абрамов создавал основу для определения стратегии, форм и средств просветительской работы через систему изданий научно-популярных работ для народа, для выработки им в будущем концепции «малых и великих дел», программы «великой культурной работы» в народе [см.: 4].
6. В ходе расследования просветительских и реформаторских инициатив в общеобразователь-
ной сфере и в системе семинарского духовного образования выявились незаурядные лидерские качества Абрамова, его глубокая личная заинтересованность в совершенствовании человека и общества в целом, его чувство своей гражданской ответственности за обеспечение «движение. народа вперёд», за «служение народным интересам» [1, с. 215]. Это станет идейным стержнем его программных выступлений, в том числе статьи 1896 года «Малые и великие дела», имеющей определяющее значение для характеристики мировоззрения и социально-философских позиций этого крупного, самобытного народнического мыслителя и проповедника, призывавшего интеллигенцию к «великой культурной работе в народе», к деполитизированной деятельности через систему земских учреждений, управ, собраний и другие формы местного самоуправления.
Источники и литература
1. Абрамов Я. Малые и великие дела // Книжки Недели: Ежемесячный литературный журнал. 1896. №7 [Июль]. С. 214-227.
2. Государственный архив Ставропольского края (далее - ГАСК). Ф.91. Оп.1. - Д.1851.
3. ГАСК. Ф. 91. Оп. 1. Д. 1964.
4. Головко В. М. Я. В. Абрамов: Мировоззрение. Метод. Поэтика. М.: Флинта; Наука, 2015. 340 с.
5. Гюго В. М. Клод Ге: Рассказ / пер. с фр. СПб.: Тип. А. Головачова, 1867. 32 с.
6. Захарова Н. Ворожея // Детское чтение. 1873. Кн. 4. С. 293-308.
7. Игнатович А. Ф. Земля. Шарообразность земли. Движение Земли Около своей оси. Движение Земли около солнца. СПб.: Кн. маг. для иногородных, 1873. 21 с.
8. Лассаль Ф. Сочинения: в 2 т. / пер. В. Зайцева. Т.1. СПб.: Н. П. Поляков, 1870. 475 с.
9. Левитов А. И. Степные очерки. Кн.1. СПб.: В. Е. Генкель, 1865. 368 с.
10. Нефёдов Ф. Д. На миру: Очерки и рассказы Ф. Д. Нефедова. М.: Тип. В. Готье, 1872. 203 с.
11. Тургенев И. С. Полное собрание сочинение и писем: в 28 т. Сочинения. Т.8. М.; Л.: Наука, 1964. 624 с.
12. Шеллер-Михайлов А. К. Пролетариат во Франции. СПб.: Типография Н. Неклюдова, 1872. 494 с.
13. Михайлов А. [Шеллер-Михайлов А. К.]. Производственные ассоциации // Дело. 1870. №4. С. 219-239.
14. Михайлов А. [Шеллер-Михайлов А. К.]. Ассоциации: очерки практического применения принципа кооперации в Германии, Англии и Франции / 2-е изд. СПб.: Изд. А. Никитина, 1873. 418 с.
References
1. Abramov Ya. Malye i velikie dela (Small and Great Deeds) // Knizhki Nedeli: Ezhemesyachnyi literaturnyi zhurnal. 1896. No.7. P. 214-227. (In Russian).
2. State archive Stavropol territory (GASK). F. 91. Inv.1. D.1851. (In Russian).
3. GASK. F. 91. Inv. 1. D. 1964. (In Russian).
4. Golovko V. M. Ya. V. Abramov: Mirovozzrenie. Metod. Poetika. Moscow: Flinta publ.; Nauka publ., 2015. 340 p. (In Russian).
5. Gyugo V. M. Klod Ge: Rasskaz (Claude Gay: The Story). St.Petesburg: A. Golovachov's printing house, 1867. 32 p. (In Russian).
6. Zakharova N. Vorozheya (Predictor) // Detskoe chtenie. 1873. Book. 4. P. 293-308. (In Russian).
7. Ignatovich A. F. Zemlya. Sharoobraznost' zemli. Dvizhenie Zemli okolo svoei osi. Dvizhenie Zemli okolo solntsa (Earth. Sphericity of the Earth. The Movement of the Earth on its axis. The Movement of the Earth near the Sun). St.Petesburg: Book for foreigners publ., 1873. 21 p. (In Russian).
8. Lassal' F. Sochineniya (Selections): in 2 Vols / translated by V. Zaitsev. Vol. 1. St. Petersburg: N. P. Polyakov's printing house, 1870. 475 p. (In Russian).
9. Levitov A. I. Stepnye ocherki (Steppe essays). Book.1. St.Petersburg: V. E. Genkel' printing house, 1865. 368 p. (In Russian).
10. Nefedov F. D. Na miru: Ocherki i rasskazy F. D. Nefedova (On the world: F. D. Nefedov's essays and stories). Moscow: V. Got'e's printing house, 1872. 203 p. (In Russian).
11. Turgenev I. S. Poln. sobr. soch. i pisem (Complete works and letters): In 28 Vols. Vol. 8. Moscow; Leningrad: Nauka, 1964. 624 p. (In Russian).
12. Sheller-Mikhailov A. K. Proletariat vo Frantsii (The Proletariat in France). St.Petersburg: N. Neklyudov's printing house, 1872 . 494 p. (In Russian).
13. Mikhailov A. [Sheller-Mikhailov A. K.]. Proizvodstvennye assotsiatsii (Production Associations) // Delo. 1870. No. 4. P. 219-239.
14. Mikhailov A. [Sheller-Mikhailov A. K.]. Assotsiatsii: ocherki prakticheskogo primeneniya printsipa kooperatsii v Germanii, Anglii i Frantsii (Associations: Essays on the Practical Application of the Cooperation Principle in Germany, England and France). St. Petersburg: A. Nikitin's printing house, 1873. 418 p.
Сведения об авторе
Головко Вячеслав Михайлович - доктор филологических наук, профессор кафедры отечественной и мировой литературы Северо-Кавказского федерального университета, действительный член Schopenhauer-Gesellschaft (Deutschland), член Союза российских писателей (Ставрополь) / vmgolovko@ mail
Information about the author
Golovko Vyacheslav - Doctor of Philology, Professor, Chair of Native and World History, North Caucasus Federal University, Actual member of Schopenhauer-Gesellschaft (Deutschland), member of Union of Russian writers (Stavropol) / [email protected]
