Дагестан в зеркале поэзии Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 82-1(471.67) ББК 83.3(2)6-43

ДАГЕСТАН В ЗЕРКАЛЕ ПОЭЗИИ

Бороздина Полина Андреевна,

кандидат филологических наук, доцент (г. Воронеж)

Аннотация. В статье прослеживается многовековое развитие поэзии многонационального Дагестана. «Поэтическая история» нескольких веков завершается анализом творчества Расула Гамзатова.

Ключевые слова: Дагестан, многонациональность, горская поэзия, поэты-импровизаторы, шариат (мусульманское право), адат (право обычая), доблесть, грабеж, социальное неравенство, Великая Октябрьская революция, Сулейман Стальский, ликвидация неграмотности, Гамзат Цадаса, Расул Гамзатов.

DAGESTAN IN THE MIRROR OF POETRY

Borozdina P.A.,

Candidate of Philological Sciences, Docent (Voronezh)

Abstract. The author traces of the centuries-long development ofpoetry of the multinational Dagestan. «Poetic story» several centuries concludes with an analysis of creativity of Rasul Gamzatov.

Key words: Dagestan, multi-ethnicity, poetry of mountain peoples (the poetry of the peoples of the mountainous Dagestan), poets and improvisers, Sharia (Muslim law), the ADAT (the right custom), valor, robbery, social inequality, the Great October revolution, Suleiman Stalsky, elimination of illiteracy, Gamzat Tsadasa, Rasul Gamzatov.

Природа Дагестана сурова и величественна. Там горы, хребты, ледники чередуются с альпийскими лугами и бурными реками. При этом каждая гора, каждая вершина имеет свою форму, свое неповторимое очертание. Понятно, что среди суровых гор, вековых ледников и стремительных потоков могут существовать только мужественные и гордые люди, научившиеся жить в столь жестких природных условиях, вести хозяйство, используя для того каждый клочок земли, будь то альпийский луг или склон каменной скалы, на котором чудом держится тонкий слой плодородной почвы.

В горах, близко друг к другу, расположились многочисленные аулы, заселенные людьми, различ-

ными по своему этническому происхождению, говорящими на различных языках и наречиях, в течение многих веков занимающихся разными ремеслами, носящими разные одежды. Одни являются искусными ювелирами, другие славятся гончарными изделиями, третьи достигли громадных успехов в изготовлении холодного оружия. Слава о кубачинских мастерах давно уже вышла за пределы России, их ювелирные изделия известны всему миру. Вместе с тем в течение многих лет почти все народы Дагестана сами обеспечивали себя хлебом и мясом.

Уникальность Дагестана состоит в том, что там нет титульного народа, а есть несколько десятков национальностей, имеющих равные права. В Дагеста-

191

не никогда не было национальных конфликтов. В течение веков сложились такие отношения, когда все главные вопросы народы решали сообща, воспринимая себя единой нацией. Недаром Дагестан переводится на русский язык как Страна гор. Народы понимали, что отсутствие согласия привело бы к многочисленным конфликтам, которые неизбежно привели бы к нескончаемым войнам и порабощению. Нельзя не согласиться со словами А.И. Дорончеко-ва о том, что «дробление таких многонациональных республик, как, например, Дагестан, с его несколькими десятками народностей, привело бы не только к появлению маломощных карликовых государств, но и породило бы из-за дележа территорий собственности и ресурсов бесчисленные межнациональные противоречия и конфликты, чреватые неисчислимыми бедствиями и катастрофической растратой человеческого потенциала» [13, с.9].

Дагестанские аулы имели кастовый характер. Во главе аула стоял старшина или потомственный феодал: князь или хан. Значительное место занимал служитель ислама - кадий. В ауле существовали свободные крестьяне - уздени, крепостные крестьяне и рабы. Земли было мало, и она в основном принадлежала феодальной верхушке. Разница в социально-экономическом положении жителей аула, какой бы народ ни проживал в них, была огромной. Она возрастала по мере развития феодальных отношений, что вызывало рост антифеодальных настроений, а в начале XIX века эти настроения вылились в прямое антифеодальное выступление горцев. Все это не могло не сказаться на их менталитете.

Жили дагестанцы в каменных саклях примерно одного типа, но вместе с тем каждый аул имел свои отличительные особенности, свои пристрастия. Этническая и языковая пестрота, как уже говорилось, казалось, должна разобщить народы Страны гор, но при тщательном анализе выясняется, что здесь мы имеем место с единством при многообразии. Эта уникальность нашла свое отражение в поэтической культуре Дагестана, которая содержит в себе единый взгляд на окружающий мир, единую «манеру понимать вещи» (В.Г. Белинский), единство нравственных установлений и законов, выработанных веками тесного взаимодействия. Борьба с многочисленными завоевателями, пытавшимися на протяжении веков покорить Дагестан, сплотила этих жителей настолько, что они стали представлять, а главное, ощущать себя единой сплоченной общностью, единым народом. Поэтому говоря о менталитете народов Дагестана как об этнопсихологическом стереотипе мышления (Л.Н. Гумилев) и выясняя, как он отражается в художественном творчестве горцев, мы можем вполне применить известное высказыва-

ние A.C. Пушкина: «Климат, образ правления, вера дают каждому народу особую физиономию, которая более или менее отражается в зеркале поэзии. Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу» [18, с.27].

В Дагестане можно отметить три вида поэтического творчества: фольклор, письменная поэзия и арабоязычная поэзия. Последняя была недоступна широким слоям населения, как правило, не знающим арабского языка. Особенностью горской поэзии было постоянное взаимодействие письменного и устного поэтического творчества. Несмотря на почти сплошную неграмотность, многие произведения письменной поэзии становились известны народу и часто входили в фольклор, воздействуя на характер народного творчества. В свою очередь фольклор оказывал влияние на письменную поэзию.

Кроме того, следует отметить еще один не менее важный факт. Письменная поэзия существовала в Дагестане на семи языках: аварском, даргинском, лакском, кумыкском, лезгинском, табасаранском и татском, но поэтические произведения благодаря переводам становились известными всем народам, как письменным, так и бесписьменным. Этому способствовало и то обстоятельство, что многие жители Дагестана владели несколькими языками. Нередким было знание азербайджанского языка, который иногда выполнял функцию языка-посредника. Переводы, как правило, были анонимными и установить имена переводчиков едва ли когда-либо удастся. Наличие анонимных переводов имело громадное значение для сближения народов и для выработки единой и многоязычной поэтической культуры, связанной своим содержанием с горским менталитетом.

Среди письменных поэтов наиболее известными были: аварцы - Чанка (Тажутдин - 1860-1906), Эльдарилав из Ругуджи (приблизительно 18551882), Махмуд из Кахаб-Росе (1873-1919), даргинец Зияутдин Кади (1877-1924), кумыки Ирчи Казак (1830-1879) и Магомед-Эфенди Османов (18401904), лакцы - Патимат из Кумуха (даты рождения и смерти не установлены), Юсуп из Муркели (18641918), лезгины - Этим Эмин (Магомед-Эмин - 18381898), Гасан Алкадари (1834-1910). По-видимому, владел грамотой и табасаранский поэт Мирза Калук-ский (конец XVII - начало XVIII вв.).

Большой популярностью пользовались среди дагестанцев неграмотные поэты-ашуги, поэты-импровизаторы. Как правило, они происходили из среды бедных крестьян. Это - аварка Анхил Марин (1882-1905), даргинцы Батырай (1825-1900) и Сукур Курбан (1848-1922), лакцы Щаза из Куркли (18751938) и Сайд из Кочхюра (1767-1812).

192

Из множества дагестанских поэтов-лириков Н.Тихонов особо выделяет четырех, «потому что они также возвышаются среди остальных, как вершины Диклос-мта, Базар-дюзи, Шалбуздаг и Шах-даг среди дагестанских гор. Это кумык Ирчи Казак, даргинец Батырай, лезгин Этим Эмин и аварец Махмуд из Кахаб-Росе» [21, с.11].

Дагестанцы порой не знали, кому принадлежит то или иное произведение, но с удовольствием слушали его в устном исполнении, заучивали наизусть, угадывая в нем свои собственные мысли и настроения. Поэзия в свою очередь, воздействуя на душу народа, формировала и обогатила ее определенными идеями. Горцы любили и почитали своих ашугов. Они были желанными гостями на всех праздниках и торжествах. Сохранилась легенда о том, как даргинцы выкупали песни популярного поэта Батырая. За смелые и дерзкие произведения аульная знать штрафовала его тем, что у поэта отнимали и резали быков. По преданию, зарезано было семь быков, хотя Батырай в одной из своих песен говорит о шести. В легенде рассказывается о том, что крестьяне, желая послушать своего ашуга, вскладчину покупали штрафного быка. Естественно, что купленные песни производили большое впечатление на слушателей и надолго запоминались.

Положение дагестанских поэтов было нелегким, о чем свидетельствуют их судьбы. Батырай умер в нищете, Ирчи Казак был сослан в Сибирь, Анхил Марин жестокий наиб (князь) приказал зашить рот, чтобы заставить ее замолчать, но она окровавленными губами допела песню. Сеиду Коч-хюрскому по приказу Мурсал-хана (Сурхан-хана II) выкололи глаза, Махмуд был предательски убит выстрелом из-за угла, Эльдарилав отравлен, Сукур Курбан отравлен, Щаза изгнана из родного дома. Расправа с поэтами в большинстве случаев была результатом критического отображения в зеркале их поэзии неправедного социального устройства жизни аула, резкого обличения жадности старшин и сочувствия к бесправным и обиженным.

Таким образом, реакция на творчество поэтов-ашугов и поэтов письменной традиции со стороны феодальной верхушки лишь подтверждает то обстоятельство, что в их песнях сквозь романтическую дымку, присущую поэзии многих народов, не знающих художественной прозы, видно стремление к реалистическому воспроизведению окружающей действительности.

В «зеркале поэзии» народов Дагестана мы можем увидеть отражение их менталитета: представление о том, каким должен быть человек, что значит для них праведная и неправедная жизнь, каковы их суждения о чести и о бесчестье, об идеальном семей-

ном и аульном укладах, как они понимают окружающую действительность, во что верят, о чем мечтают, каковы их взгляды на мироустройство, на время и пространство, отношение к любви и дружбе, к преданиям старины и пр.

Однако, говоря о ментальности народов Дагестана, нельзя сбрасывать со счетов сложность и противоречивость их суждений о праведной и неправедной жизни. В самосознании крестьян-узденей об укладе жизни аула было много противоречивого. С одной стороны, патриархально-родовая мораль предписывала безусловное подчинение старшим, будь то старшина аула или старший в семье. С другой стороны, понимание социального неравенства бедного населения с феодальной верхушкой, что порождало протестные настроения как у вольных, так и у крепостных узденей. Народная родовая мораль вступала в противоречие с феодальной моралью. Говоря об отражении в «зеркале поэзии» горского менталитета, следует отметить еще один важный факт - борьбу шариата (мусульманское право), внедряемого довольно активно, начиная с XVII века, с адатами (право обычая), дожившими до наших времен. В Дагестане не было религиозного фанатизма даже в суровые времена существования феодально-теократического государства Шамиля, потому нередко в этом противоборстве побеждала традиция. Ярким примером тому служит отношение к вину. Известно, что Шамиль и его предшественник Кази-Мулла старались внедрить в сознание народа правила шариата, по которому пить вино было категорически запрещено, хотя в Дагестане существовала традиция горских застолий. В годы имамата вино и застолья были под запретом, но затем в силу традиций они вновь стали присутствовать в быту дагестанцев, являясь обязательным атрибутом на всякого рода празднествах. Во второй половине XIX века поэты-просветители сделали попытку осудить вино с этических позиций. Так М.-Э.Османов утверждал в стихотворении «Вино»:

Ты - предвестник позора И предвестник беды, Ключ и лестница для вора, Спутник горя и беды. Ты толкнешь на путь обмана Тех, кто у тебя в плену, Чтоб им поздно или рано Каяться в любви к вину. [5, Т.2, с.8].

Однако в народной поэзии вино продолжало прославляться, а песни о вине носить антифеодаль-

ный характер. Так, в аварской застольной песне говорится:

Пустъ, друзья, наш сад плодится, Чтоб нуцалам удавиться, А пшеница пусть родится, Чтобы ханам умереть... Да пошлет богатство бог, Тем, кто наполняет рог, Тем, кто осушает рог, Пусть аллах здоровья даст. [5, Т.1, с.60].

Любопытно заметить, что народное отношение к вину противопоставляется позиции феодалов, придерживающихся установлений шариата. Древние языческие традиции оказались сильнее религиозного закона.

Все дагестанцы являются мусульманами, однако, веруя в единого бога Аллаха, они в своем сознании несут достаточно сильные языческие пережитки, порой даже кровавые, что освящалось адатами. Так, длительное время сохранялся жестокий обычай, согласно которому, убив кровника, следовало отрезать ему голову и принести ее матери погибшего. Вот как отражено это в народной балладе «Сестра Сулеймана»:

И, склонившись над врагом, За ухо его держа, Отсекла ему башку. Та, что совершила месть. Отсеченную башку Спрятала она в хурджин, Чтобы матери своей В дар ее преподнести. [5, Т.1, с.90]

В поэме современной дагестанской писательницы Фазу Алиевой «Живые легенды» рассказывается о том, как во время засухи, наряду с молениями к Аллаху, аварцы обращались к силам природы, совершая чисто языческий обряд. Крестьяне...

... на крутом яйце

Угольком выводили глазки.

Опускали яйцо это в тихое русло реки,

В правом роге быка,

Просверлив три глубокие дырки,

Выводили быка к ручейку.

У подножья горы

Выбирали коня,

Чтоб копытца белы,

Из хвоста вырывали одиннадцать длинных волосков

И крепили их возле скалы

На трубе,

Над аульной мечетью старинной. [1, с. 5-6]

Таким образом, все попытки Шамиля заставить народы Дагестана, живущие в его имамате, следовать лишь установлениям шариата (запрет вина, песен, танцев и т.д.) не увенчались успехом. После того, как Шамиль вынужден был сдаться в плен князю Барятинскому (1859), горцы вновь вернулись к старым обычаям, закрепленным в их сознании веками. Таким образом, в менталитете дагестанцев продолжали мирно сосуществовать ислам и пережитки языческих представлений о том, что позволено и что не дозволено.

Древние языческие представления давали о себе знать и в суждениях горцев о времени и пространстве, хотя в целом они носили средневековый характер. Для дагестанцев была характерной сакрализация числа семь (семь небесных сводов, расположенных один над другим, на седьмом находится престол аллаха, семь раз положено паломникам совершить обход Каабы). Народ верил, что создавая Адама, Аллах сотворил на его спине в виде мельчайших частиц (зарры) зародыши всех будущих людей. Отсюда вера в изначальность поступков человека, в том числе и чувства любви. Вера в учение Мухаммеда, запечатленная в Коране, не мешала вере в сакральные свойства воды, деревьев, некоторых животных и т.д.

Пространство для горцев было единым. Так, в даргинской народной песне «Плач по сыну, сосланному в Сибирь» матери сосланного Дагестан и Сибирь представляются одним пространством.

Если там, где ты теперь,

Над землей плывет туман,

Знай, сынок, что это вздох

Старой матери твоей.

[5, Т.1, с.116]

В одной из колыбельных даргинских песен мать желает, чтобы сын был не только сильным, красивым и смелым, не только обскакал и обошел бы пешком всю землю, но и побывал на груди туч, где «перед тем, как пролиться, /притаились дожди» [5, Т.1, с.125].

Представление о времени у горцев было мифологическим, что «подчеркивало универсальный смысл бытия, относительную ценность реальной жизни» [23, с.149]. Причинно-следственных связей

194

поэты-ашуги, как и сказочники, не знали, и поэтому их герои могли за короткое время преодолеть огромное пространство или прожить целую жизнь.

За длительное время у горцев, как и у каждого народа, выработался тип идеального героя-джигита, воплощающего в себе лучшие черты своих создателей. В образе народного героя и идеального джигита можно явственно увидеть общие для всех дагестанцев черты. Единые представления об идеальном герое объясняются теснотой их проживания и, что особенно важно, необходимостью объединяться в одно целое, чтобы противостоять чужеземцам, стремящимся завладеть общей для них родиной. Арабы, турки-сельджуки, войска Тимура, турки-османы, иранское нашествие, русские войска - все они ставили дагестанцев перед выбором: либо потерять независимость, либо, сплотившись в единое целое, победить. Наиболее запечатлелась в памяти горцев жестокая война с персидским завоевателем Надир-шахом (XVIII век). Надир-шах рассчитывал на легкую победу, но в битве возле аула Чох объединенные части дагестанских народов наголову разбили его и отбросили за границу Страны гор. Эта победа нашла свое отражение в эпической поэзии.

Так, в аварской народной поэме «Сраженье с Надир-шахом» рассказывается о зверствах врагов, хлынувших на Дагестан, и о единении племен и народов страны. «Люди Андалала», подвергшись нападению, обратились с призывом к соседним аулам:

Эй вы, гидатлинцы и какрихинцы,

Эй вы, телетлинцы, и вы, келинцы!

Поспешите, братцы, прийти на помощь!

Объединившись в единую дружину, народы Дагестана объявили Надиру «войну святую» и разбили его войско. Поэма заканчивается угрозой в адрес захватчиков: «Снова к нам придете - всехунич-тожим!» [17, с.61-63].

Так, в жестоких боях за родную землю укреплялось в сознании дагестанцев чувство единой родины, чувство принадлежности к единому народу.

Если солнце будет не в ладу с землею,

Разве могут травы в поле зеленеть?

Если дружны будем между собою,

Разве нас враги сумеют одолеть?

Убежденность в том, что спасение только в единстве, прочно вошло в сознание народов и стало примечательной чертой их менталитета. Разноязычие, этническая пестрота и своеобразие внешнего облика каждого аула нисколько этому не мешали.

Тип идеального джигита в сознании дагестанцев оформлялся в суровых географических условиях и в жестокой борьбе с внешними врагами. В первую очередь - это воин, живущий по единому, выработанному веками «кодексу чести», отступление от которого осуждалось и даже каралось отлучением от общины. Главные черты джигита - храбрость и готовность в любой момент встать на защиту своей земли. Недаром в колыбельных песнях поется о том, что мальчику в первый день рождения отец кладет в колыбель кинжал, чтоб сын рос мужчиной. В песнях о доблести джигита присутствует явная эпи-зация героя, идущая от древних патриархально-родовых представлений о взаимоотношениях старейшин с родом, нередко они сочетаются с мотивами, связанными с их разложением. Особенность аульной жизни в феодальную эпоху заключалась в том, что феодальный уклад лишь прикрывался патриархально-родовыми формами, но по сути старшины общины жили, руководствуясь уже иной моралью. Противоречивость социальных отношений порождала противоречивое понимание праведной и неправедной жизни, что не могло не сказаться на ментально-сти представителей всех каст аула. Они запечатлевались и в поэтическом творчестве дагестанцев. Так, например, в средние века доблестью джигита считалось разбойническое нападение на соседей, угон их скота, а то и откровенный грабеж. Эту тенденцию поддерживали феодалы, которым набеги были выгодны, так как они приносили им прямой доход. Но в более позднее время, когда обострились социальные противоречия между верхушкой аула и крестьянами, ашуги перестали воспевать набеги. На смену удалому разбойнику, похищавшему в угоду феодалу чужие отары овец, в сознание узденей, а следовательно и в поэзию, пришел образ абрека -народного защитника, враждующего с феодальной верхушкой и помогающего беднякам. Он похищал стада богачей не для собственного обогащения, а для того, чтобы накормить бедных узденей. Наиболее ярким произведением, воспевающим народного героя, является аварская поэма о Хочбаре, в свое время восхитившая Л.Н. Толстого. Поэму о Хочбаре знали все дагестанцы, известны также лакский и даргинский ее варианты. Некоторые исполнители относят события, воспетые в поэме, к концу XVIII века. Сюжет ее таков: нуцал (владетель крепости Хунзаха, глава горских феодалов) вызывает к себе благородного разбойника Хочбара, угонявшего его стада и раздававшего их беднякам, якобы желая мира. Хочбар понимает, чем он рискует, тем более, что его мать умоляет не принимать приглашения, но для джигита прослыть трусом - самое большое бесчестье, и он решается на встречу. В знак добрых

намерений Хочбар берет с собой дорогие подарки. Однако самые худшие предчувствия матери оправдываются. Нуцал предательски захватывает героя в плен и приказывает сжечь его на костре. На вопросы нуцала Хочбар дерзко отвечает, что без счета дарил беднякам похищенный у князя скот. Чтобы посмеяться над пленным, нуцал предлагает Хочбару сплясать вокруг костра и тем самым потешить собравшихся. Танцуя, Хочбар хватает сыновей нуца-ла и бросается с ними в огонь. Поэма заканчивается приемом образного параллелизма, характерным для народной поэзии:

С утра до полудня играла зурна:

Попался хунзахцам могучий Хочбар.

С полудня поднялся отчаянный плач:

Два сына нуцала сгорели в огне.

Интересно, что народ не осуждает поступок Хочбара: он был справедливой местью за коварство и трусость нуцала, не посмевшего выйти с народным героем на честный поединок. Недаром Хочбар, умирая, называет князя «трижды проклятым трусом».

В кумыкских песнях о героях кратко перечисляются основные черты джигита. Он должен добыть себе славу в бою («Должен славу он добыть, разя врага. /Если ж славы не добудет он - беда! //Лучше в землю лечь ему тогда»). Он найдет выход из всех затруднительных положений, он не боится смерти, так как недорого ценит свою жизнь, но отдаст ее в бою недешево. Речь героя прямодушна и чиста, он не способен к лести. Песня заканчивается призывом: «Да погибнут трусы! Честь героям!»

Большое место в укладе жизни аула занимал институт куначества (тесной дружбы, братства). В жизни горца, полной опасности, кунак был надежной защитой, помощником в трудных обстоятельствах, обязанным прийти в любую минуту на выручку. Куначество освящалось адатом. Обычай обязывал оказывать кунаку почести как самому дорогому гостю. В сакле горца ему отводилась специальная комната, так называемая кунацкая, куда, впрочем, помещали и других гостей. Не оказать уважение кунаку считалось позором и могло навлечь на семью несчастье. В этом отношении интерес представляет кумыкская эпическая песня «Айгази». На совесть юноши Айгази свалились два долга, каждый из них он должен исполнить. Но собравшись в дорогу, Ай-гази видит двух всадников, в которых узнает отцовских друзей. По обычаю, юноша сам лично должен встретить их и оказать им почет. В то же время он узнает, по какой дороге поедет его кровник, получает весть, что трусливые князья хотят похитить его не-

весту. С вопросом о том, что ему делать, Айгази обращается к матери, которая дает ему твердый совет: сначала необходимо уважить кунаков и тем самым исполнить хозяйский долг. Угостив их и проводив с почетом, юноша убивает кровника. Смертельно ранив его, Айгази выполняет просьбу врага, дает ему спокойно умереть, читая над ним суры Корана, а затем, выполняя суровый обычай, отрезает ему голову. Потом он спасает невесту, «став собственной чести отважный слуга». Выполнив все три долга совести, он с честью привозит в дом матери невесту. Песня оканчивается словами матери:

«Спасибо, сыночек! Тебе молодцу Чье сердце не ведает страха, Как славному воину, очень к лицу Надетая лихо папаха». [14, с.362].

Обычай куначества, прочно утвердившись в сознании горцев, дошел до наших дней, являясь одной из черт их менталитета.

Следовать обычаям отцов, почитать родителей, быть защитником сестер, ни в чем не поступаться честью и совестью, храбро сражаться и, если понадобится, мужественно умереть - таковы требования горского намуса (кодекса чести), с детства входившие в сознание джигита. В даргинских народных песнях особо подчеркивается мысль о том, что подлинный мужчина предпочитает смерть позорной сдаче в плен: «Пусть сожжет меня огонь - / Мне сдаваться не к лицу /.../Эй, враги!Мой меч остер! / Вам не взять меня живым!»

У даргинского поэта Батырая мы находим целый цикл песен о героях. В них отчетливо слышатся отзвуки эпических сказаний. Так, один из его героев храбро вступает в бой с драконом (ашдаг) и, конечно, побеждает его. Как в сказке, он закован в серебряную броню, «грудью своего коня» пересекает непе-реходимый поток Борочан - образ, встречающийся в горском эпосе. Он отважно, голыми руками, берет в плен волчьи стаи, один угоняет табуны даргинского феодала Джамал-хана, что отнюдь не осуждается даргинцами, настроение которых отражает в своих песнях народный поэт. Герой Батырая смело идет против сотни врагов и этим самым прославляет своего отца. Батырай воспевает не только храбрость джигита, но и пролитую им вражескую кровь:

Не уступишь ты врагам, Не наполнятся пока Темной кожи сапоги Красной кровью через край. [5, Т.1, 151-152]

196

По представлениям горцев, герой не доживает до старости - он гибнет в бою. По словам Э. Капие-ва, в горах существует пословица: герой умирает не на постели. Погибшим в бою храбрецам надгробья, по обычаю, ставят по краям дороги. «Кто бывал в горах, - пишет Э. Капиев, - тот видел у дорог одинокие покосившиеся надгробные камни. В старину их ставили в память о погибших в бою или без вести пропавших героях, чтобы каждый прохожий помянул их молитвой» [15, с. 316]. Это еще одно доказательство, что культ героев присущ всем народам Дагестана.

Интересно, что в народном сознании, отраженном в «зеркале поэзии», сохранилась память о подвигах мужественных женщин. Всему Дагестану известны лакские и даргинские эпические песни и баллады о Парту-Патимат, отважно сражавшейся с воинами Тимура, юной Максу-мат, победившей в единоборстве богатыря Карт-Кожака, прекрасной Бика, отомстившей за смерть жениха и др. Героиня лакской баллады «Сестра Сулеймана», совершив подвиг, с презрением отворачивается от трусливого жениха и бросает в лицо мужчинам оскорбительные слова:

Нынче, видно, женщинам лучше знать,

Как с врагом по-мужски воевать.

Нам оружье свое отдавайте вы,

Платья женские надевайте вы!

Скиньте папахи! Лицо от стыда

Шалью женской прикройте вы!

В поэтических произведениях о мужественных женщинах, видимо, нашла отражение память о тех временах, когда женщина в общине имела больше прав, а может быть, была в правовом отношении равна мужчине. С глубокой древностью был связан обычай, согласно которому женщина могла вызвать кровника на единоборство на расстеленной на земле бурке.

Воспоминание о древних временах отражено в произведениях, касающихся положения женщины в семейном укладе. В Дагестане не было ичкери (женской половины дома), женщины не носили паранджи, обязательным был лишь платок. Девушки могли относительно свободно общаться с юношами, даже находиться наедине. Вспомним известный нам по стихам Р. Гамзатова обычай забрасывать папаху в светлицу девушки на выданье, но свободы выбора суженого у нее, как и у юноши, не было. Молодые люди полностью находились в подчинении у родителей, которые женили и выдавали замуж детей без их согласия.

Однако в письменной и устной поэзии не отмечено ни одного произведения, где бы прославлялся

этот обычай. Наоборот, народное сознание осуждает насильственные браки, особенно связанные с имущественными интересами, когда девушку, если она даже любила другого, просто продавали за скот, за шелка, за золото. Тема насильственного брака проходит через всю дагестанскую поэзию. Так, в творчестве даргинского слепого поэта-ашуга Кур-бан-Сукура с большим сочувствием рассказывается о женской доле. В песне «Проданная Меседу» девушка горько упрекает мать и отца за то, что ее продали за «красный шелк» ненавистному ей хану. Она не только проклинает родителей и братьев, но и бунтует против них, решаясь перед свадьбой на встречу с любимым:

И несчастные в чистой любви

Обнялись.

Как две капли росы,

В одну каплю слились.

Поступок Меседу - вызов обычаю. Знаменательно, что Курбан Сукур не осуждает ее, а народ воспринимает песню как собственное творение. В другой песне Курбан Сукура «Бедная девушка» говорится о судьбе горянки, взятой насильно к хану для забавы. Оскорбленная до глубины души Тамара проклинает развратника-хана, и поэт присоединяет свой голос к ее проклятьям. Девушке сочувствуют крестьяне, и таким образом песня приобретает антифеодальный характер. Она свидетельствует о том, что в сознании узденей происходят определенные сдвиги, которые в конце концов приводят их к активной борьбе с феодалами и к массовому антифеодальному движению, начатому Кази-Муллой.

Несмотря на обычаи, принижающие женщину гор, в ментальности дагестанцев допускалось вольнолюбие и бунтарство молодежи, выражающееся в обычае умыкания невест. Вольнолюбивые и гордые горянки нередко убегали из дома со своими возлюбленными. Эти настроения находили отражение в поэзии, как фольклорной, так и письменной. Как правило, оно было сочувственным: народ устами своих поэтов одобрял поведение влюбленных.

Большое место в поэзии народов Страны гор занимает любовная тема. Отношение к любви помогает нам выяснить многое в ментальности горцев. В народной и в письменной поэзии в изображении любовного чувства много общего. Разумеется, образованные поэты, наряду с фольклорной поэтикой, использовали приемы и образы классической таджико-персидской и арабской поэзии. Они сравнивали влюбленных с Меджнуном и Лейли, Асли и Кере-мом, порой касались и суфийской трактовки любви. Народные массы, далекие от мистических мусуль-

манских учений, все же в какой-то мере были знакомы с образами общевосточных влюбленных, воспринимая их в качестве реально существовавших. Общим для всей дагестанской поэзии было то, что тема любви звучала как протест против неправедной аульной жизни. Знаменательно отношение народа к песням Щазы из Куркли. Преданная возлюбленным и отторгнутая родителями, она изливала свое горе и тоску в песнях, ставших широко известными в Дагестане. Несмотря на то, что Щаза нарушила законы шариата и адата, ее песни были приняты народом очень сочувственно. Это во многом объясняется тем, что причиной трагедии Щазы было имущественное неравенство. Богатая семья ее возлюбленного не захотела примириться с неимущей невесткой.

В поэтическом творчестве Щазы звучат не только жалобы и упреки, но и бунтарские мотивы. Она защищает свое право на любовь и на презрение к тем, кто осуждает ее.

Глупых юношей упреки

В край подола завяжу,

Женщин сплетни и намеки

Я на песни положу.

[12, с.164].

Примечательно, что Щаза не сломалась: оставшись гордой и независимой, она стала известной плакальщицей. Ее песни-плачи оказались популярными, и это говорит о том, что душа народных масс приняла и оправдала ее.

Занимая одно из первых мест в поэзии Дагестана, любовная тема развивалась вопреки нормам шариата, усиленно внедряемого Кази-Муллой и его великим учеником Шамилем. Как известно, поэты-ашуги и их песни были у него не в почете, так как они прославляли свободу любовного чувства. Несмотря на огромный авторитет имама Шамиля, любовная лирика в дагестанской поэзии продолжала развиваться. Возвышение любви, как могучего всеобъемлющего чувства, по мере усиления феодального гнета становилось знаком растущего социального протеста. В народном сознании издавна существовало уважение к женщине, и не только к матери, культ которой закреплен и религиозными законами, но и к жене, сестре, подруге.

Внимание и уважение к чувствам женщины мы видим и в творчестве таких поэтов, как Эльдарилав, Чанка, Ирчи Казак, Батырай. В их творчестве, наряду с фольклорными мотивами, предписывающими определенные стереотипы в изображении любовного чувства и образа влюбленной, мы видим тенденцию к реалистическому раскрытию диалектики

души. Так, песня Эльдарилава «Меседу, дочь Алдана», построенная в типичной для фольклора форме диалога между парнем и девушкой, раскрывает борьбу в душе девушки между тщеславием и любовью и победу любви. Эта песня, как ни странно, удивительно напоминает сцену из хроники Шекспира «Ричард III», в которой происходит обольщение леди Анны убийцей ее мужа, что свидетельствует об «общечеловечьем» (Л.Толстой) содержании дагестанской поэзии.

Вершиной лирической поэзии является творчество аварского поэта Махмуда из Каха-Росо, которого Н.Тихонов назвал Кавказким Блоком. Его хорошо знали и любили все народы Дагестана благодаря анонимным переводчикам. Подобно Петрарке, Махмуд всю жизнь воспевал единственную свою возлюбленную. Реалистически изображая чувства влюбленного, он создал образ-легенду, превратив коварную и вероломную Мукминат в идеальную Муи, а затем в Мариам, воплотив в ее образе деву Марию. Для мусульманского духовенства это было неслыханным кощунством, посягательством на священный Коран, где целая сура посвящена матери Иисуса Христа, почитаемого в исламе. В поэме «Мариам» Махмуд рассказывает, как будучи в 1915 году солдатом в Закарпатье, он увидел изображение Богородицы и в иконе узнал черты своей Муи. Вслед за преследуемым им австрийским солдатом Махмуд упал перед иконой на колени, поклонившись красоте. Мукминат коварно предала своего возлюбленного, отреклась от него. В народе знали об этом, но поверили не историческому факту, а любимому певцу, создавшему образ-легенду. Так и осталась в сознании горцев красивая легенда о необыкновенной любви Махмуда и Муи, разлученных имущественным неравенством. Склонность к романтическому переосмыслению конкретного факта - одна из черт ментальности горцев, что и нашло свое отражение в «зеркале поэзии». Для душевного настроя народов Дагестана характерно также убеждение в возвышающем влиянии любви на человека и неприятие вмешательства в любовное чувство кастовых и имущественных соображений. Особенно возмущало узденей насилие и гнет феодалов: ханов, шамхалов и наибов, усилившееся после падения имамата Шамиля. Бывшие прислужники всесильного имама, изменив ему, перешли на службу к русскому царю, превратившись в чиновников, имеющих больше власти над крестьянами, чем при Шамиле. Отсюда культ имама и ненависть к местным и русским чиновникам, чья власть над узденями оставалась фактически бесконтрольной. Так, по простому решению старшин был сослан в Сибирь популярный в Дагестане кумыкский поэт Ирчи Казак за то, что он обличал в

198

своих песнях бесчеловечное отношение феодалов к бесправным крестьянам.

Поэзия отражала в своем содержании не только неприязнь, но и прямую ненависть к ставленникам русского правительства - ханам, горским князьям и к русскому царю. Однако в поэтическом творчестве дагестанцев не наблюдается неприязни к русскому народу.

Следует также заметить, что мотив социального неравенства и протест против своеволия феодальной верхушки прослеживается в поэтическом творчестве, а стало быть, и в сознании дагестанцев еще до присоединения Кавказа к России и до возникновения имамата. Так, в конце XVIII века деспотом Мурсал-ханом был без вины ослеплен лезгин Сайд Кочхюрский. Став ашугом, он яростно обличал произвол не только своего обидчика, но и других феодалов, безнаказанно распоряжавшихся судьбами подневольных узденей.

Но говоря об отражении в «зеркале поэзии» антифеодальных настроений дагестанских крестьян, мы не должны забывать о том, что отношение их к своим правителям было неоднозначным. С одной стороны - привычка к подчинению старшим в роде, утвердившаяся в сознании с древних времен, с другой - растущее недовольство неправедной жизнью аула, которая усиливалась по мере укрепления феодализма и отхода от норм родовой морали. Протес-тных настроений было значительно больше, недаром уздени поддержали Кази-Муллу и Шамиля, когда те стали расправляться со склонявшимися к русскому царю ханами, подчас уничтожая целые семьи. Однако, несмотря на культ Шамиля, вольнолюбивые уздени по-настоящему так и не приняли мюридизма, в котором не было места любимой ими поэзии, веселым застольям и преклонению перед возвышающей душу любовью.

Менялись времена, менялось отношение горцев к миру, но неизменными оставались те прочные нити, которые связывали менталитет народов Дагестана с отражающим его «зеркалом поэзии».

Великая Октябрьская социалистическая революция коснулась укладов жизни всех народов Российской империи и существенно изменила всю систему правления, как политического, так и экономического. Гражданская война была в Дагестане не менее кровавой, чем в других краях империи. Попытка Турции навязать народам Дагестана своего ставленника (Гоцинского) окончилась неудачей. Вконец обнищавшие безземельные слои населения, чтобы не умереть от голода, вынужденные искать заработка за пределами Страны гор, возвратившись во время революции домой, поддержали Советскую власть, и в Дагестане бурными темпами стала раз-

виваться культурная революция. Тут, вероятно, большую роль сыграло то обстоятельство, что многие горцы Дагестана, уходя зимой на заработки и познакомившись с бытом казачьих станиц, стали понимать значение грамотности и знание русского языка. Они же заводили дружеские связи с русскими. Кроме того, в Дагестане в результате сближения горцев с русскими рабочими стали появляться пролетарские идеи; они находили свое отражение в менталитете народов и в их поэзии.

Идеи праведной жизни, равенства, национального братства, власти труда, а не богатства - эти главные идеи революции соответствовали мечтам горцев. Но революцию они встретили по-разному. Следует учесть, что в результате покорения Кавказа и втягивания его в «мировое товарное обращение» (В.И. Ленин) в экономической и политической жизни Дагестана произошли значительные изменения. Заметно упало местное производство, вытесняемое мировой капиталистической системой. Вследствие этого стал меняться уклад жизни горцев. Менялась и психология горских поэтов, однако многие из них были тесно связаны с многовековыми представлениями о мироустройстве и сохраняли прежние представления о главных устоях жизни. Одни поэты молчали, занимая выжидательную позицию, другие открыто приветствовали большевиков и советскую власть. Среди последних первое место занимали поэты-«ашуги» Сулейман Стальский (1869-1937) и Гамзат Цадаса (1877-1951). Будучи продолжателями ашугской традиции, оба они выражали настроение беднейших слоев населения, и потому неудивительно их доброжелательное восприятие революционных событий. Они были близки друг к другу и в то же время во многом отличны. Отличие их заключалось не только в творческой индивидуальности.

Сулейман Стальский был неграмотным. Вместе с тем он знал на память в фольклорной обработке многие восточные сказания, отлично ориентировался в устном творчестве народов Дагестана и, конечно, в произведениях известных дагестанских поэтов. Отлично владея азербайджанским языком, Сулейман многие песни сочинял в форме четверостиший (гошма), распространенных в тюркской поэзии. Это не мешало ашугу выражать настроение бедных безземельных горских крестьян и в какой-то мере восполняло его неграмотность.

Гамзат Цадаса как поэт был ближе к так называемым новым ашугам XVIII века (Махтумкули, Кемине, Саят-Нова, Вагиф и др.). Отойдя от персидской поэтики, они были поэтами-импровизаторами, но от остальных ашугов отличались тем, что хорошо владели письменной традицией и свои песни закрепляли на бумаге. Естественно, что в их творче-

стве чувствовалось знакомство с классической восточной поэзией, историей и философией Востока.

Оба они с восторгом приняли весть о свержении самодержавия. Сулейман Стальский уже в 1917 году сочинил песню «Погибни, старый, мертвый мир!», в которой яростно проклял старое время:

Ты был к отверженным суров,

В ярме держал нас, как волов!

С богатыми, среди пиров,

Делил сокровища миров.

Погибни, старый, мертвый мир!

[17, с.240].

После падения царской власти иллюзии в Дагестане вскоре развеялись. Народу ничуть не стало легче. Разумеется, это приводило к определенному разочарованию. Свобода стала казаться обманчивой, и тогда Сулейман с обидой и возмущением стал спрашивать в своих песнях:

Свободу ждали племена.

О ней мечтали издавна,

Но почему ж пришла она

С таким уродливым лицом?

Не удивительно, что контрреволюционные силы находили на первых порах поддержку у народных масс, привыкших верить политическим лозунгам, которыми прикрывались и турки, и немецкие генералы, и даже Деникин. Сулейман Стальский, зная о своем авторитете у народа, от имени бедных безземельных горцев спрашивал с тревогой:

Пройдет ли смена всех властей?

Уйдут ли воры всех мастей?

Дождемся ли благих вестей?

Измучена страна теперь!

Единственной надеждой оставалась Советская власть, и Стальский в песне «Россия» просит помощи у большевиков, чтобы удержать ее:

Доколь терпеть, как чужаки,

Рвут нашу землю на куски?

Ответствуй: где большевики?

Без них нам избавленья нет!

[17, с.243].

Интересно, что в песнях, сочиненных от своего имени, Стальский нередко местоимение «я» заменяет местоимением «мы», что свидетельствует о чувстве кровной связи ашуга с бедняками Кавказа («Жди, Сулейман, большевиков!»).

В «Рассказах о себе» Стальский повествует о своей бедности, о своих скитаниях в поисках заработка. Так, ему довелось побывать не только в Баку на нефтепромыслах, но и в Средней Азии, в частности в Самарканде. Естественно, он не только сам бедствовал, но и встречался с такими же бедолагами, разумеется, недовольными существующими порядками. Отсюда и то обобщение, какое мы встречаем в его песнях. В них, естественно, находили отражение сдвиги во взглядах безземельных отходников, друзей поэта на мир.

Приняв советскую власть и революцию, Сталь-ский принял и те изменения, которые она принесла в дагестанские аулы. О характере ашуга, о его жизни и его отношениях с окружающими людьми, причем не только Дагестана, но и с высоким московским начальством, подробно рассказывается в книге Эффенди Капиева «Поэт», произведении, на мой взгляд, до сих пор не оцененном по достоинству [14].

Немало бедствий видел в своей жизни и другой прославленный ашуг Дагестана аварец Гамзат Цада-са. Происходил он из семьи бедного крестьянского узденя. Рано осиротел, но стараниями дяди был определен в арабскую школу, одну-единственную в районе. Знание арабской грамоты давало ему возможность безбедного существования в качестве муллы и дебира1. Но честный прямой характер не позволил ему обманывать народ, и он, отказавшись от должности, стал простым крестьянином. В стихотворной биографии «Моя жизнь» [19] он подробно рассказывает о тех трудностях и той бедности, которые пришлось вынести его отцу, умершему на соломе и так и не узнавшему, что такое одеяло, и о страданиях сиротской жизни. В восприятии богатых людей (старшин аула) слагать стихи, быть ашугом, как уже говорилось, считалось величайшим позором. Не случайно Гамзат длительное время не мог жениться.

Будучи муллой и дебиром, Гамзат старался помочь бедному люду. «Радость, и печаль, и труд честно он делил с народом», избегая хитрых мулл, «их проделок непотребных». Для него связь с землею, которую он собственноручно обрабатывал, была важнее связей с духовенством, и когда рухнул царизм, Гамзат вместе с другими ашугами - лезгином Сулейманом Стальским и кумыком Абдуллой Маго-медовым - безоглядно принял революцию. В Гражданскую войну они выступали против ставленника Турции Нажмутдина Гоцинского, белогвардейца Алиханова и генерала Деникина, объясняя народу, за что воюют большевики. Вожди контрреволюции

1 Мусульманский священнослужитель, совмещавший должность общественного судьи.

200

«распри сеяли среди поднимавшихся народов», стремясь натравить друг на друга дагестанские аулы. Горцы поддержали большевиков, и предводители белогвардейских войск были выгнаны за пределы Дагестана. Возможно, здесь сказалась традиция к объединению всех народов Страны гор перед интервентами-турками.

«Не видать огня вражды, не слыхать и На-жмутдина, Чтоб Советы защитить, слились горцы воедино, - вспоминал Гамзат Цадаса [19, с.713].

В Гражданскую войну поэты-ашуги отражали настроение безземельных крестьян, в сознании которых уже давно тлела ненависть как к русскому царю с его чиновниками, так и к его приспешникам, старшинам аулов. Слова Гамзата: «Явоспел в своих стихах Красной Армии героев» - в разных словесных формах мы находим в поэтическом творчестве и других поэтов-ашугов, хорошо чувствующих стремление бедняков-узденей к поискам другой, более справедливой жизни.

Духовная связь ашугов с бедняцкими массами не могла быть прервана никакими историческими катаклизмами, они верили своим поэтам. А поэты старались помочь народу понять новые условия жизни и смысл свершающихся событий.

Примениться к новым условиям было нелегко. Старые устои, внушенные с детства, держались в сознании крепко. Неграмотный Сулейман Стальский и в достаточной степени образованный Гамзат Ца-даса (кроме арабского он знал еще несколько языков) делали одно дело. «Стал трудиться я пером ради славы Дагестана, /Горцам песенным стихом помогая неустанно», - вспоминал Гамзат Цадаса [19, с.713].

В Дагестане быстрыми темпами стала развиваться культурная революция (строительство школ, родильных домов и больниц, борьба с эпидемиями, ирригационные работы, борьба за права женщин, электрификация аулов и многое другое). Ликвидация неграмотности повлекла за собой развитие журналистики и издательского дела. Впервые в Дагестане стали выходить книги и журналы с характерными названиями: «Утренняя звезда», «Новый луч», «Красный горец». Были опубликованы книги «Даргинские повести», «Лезгинские стихи», «Кумыкские сказки» и другие произведения на языках народов Дагестана. Все это не могло не отразиться на менталитете горцев. Естественно, что в процессе строительства железных дорог и водных систем, в изменениях, происходивших в укладе всей жизни, в постоянном общении с русскоговорящими специалистами и народов друг с другом, выявилась необходимость изучения русского языка. Интересно, что и

до революции горцы просили правительство открыть школы на русском языке [6].

Огромную роль в развитии культуры сыграла коллективизация, которая прошла в Дагестане без больших катаклизмов, поэты-ашуги активно поддержали и это начинание новой власти. В 1920-х -начале 1930-х годов жизнь в Дагестане заметно улучшалась, что не могло не быть не отмеченным в поэтическом творчестве. Менялась жизнь, менялись взгляды народа на действительность. Менялся и менталитет. Огромная роль в этом принадлежит Гамзату Цадаса, Сулейману Стальскому, Абду-ле Магомедову, которым в 1934 году одновременно были присвоены звания народных поэтов Дагестана.

Их заслуги в строительстве новой жизни были очень значительны. Большую роль сыграли они в изменении взглядов на роль женщин в аульной жизни. Это была трудная задача. Еще в дореволюционное время народные поэты, как письменные, так и поэты-импровизаторы, с большой душевной болью писали о загубленных юных жизнях, о девушках, проданных за шелка и золото в богатые семьи. Достаточно вспомнить судьбу поэтессы Щазы, которую отвергла богатая семья ее возлюбленного.

Родители были уверены в своем праве распоряжаться участью дочери, считая ее товаром, который следует повыгоднее сбыть с рук. Разумеется, никакими декретами нельзя было изменить обычай: явное лишь делалось тайно. Сулейман Стальский и Гамзат Цадаса в своих песнях высмеивали тягостный для молодежи обычай. Поскольку слово ашуга совпадало с формирующимся новым отношением к вопросам семьи и брака, то постепенно менялось и отношение родителей к этой острой проблеме.

Серьезной проблемой была и проблема образования для девочек. В старые времена лишь немногие горские женщины знали грамоту. После революции лозунг добиться всеобщей грамотности стал одним из самых важных. Главное, надо было внушить крестьянам-горцам понимание необходимости обучения грамоте не только мальчиков, но и девочек. В перестройке сознания активно участвовали дагестанские поэты, которые сами понимали всю важность поставленной культурной революцией задачи.

Сулейман Стальский, как и Гамзат Цадаса, до самой смерти верил в прогрессивную роль России в судьбе родного края. Он пережил определенную эволюцию как поэт и как гражданин. В ранние годы он ощущал себя лезгинским поэтом и в какой-то мере - дагестанским. Политическое и хозяйственное развитие Страны гор как части огромного Советского государства заставило поэта почувствовать себя

уже представителем всего советского народа. Отсюда его утверждение о том, что он ощущает себя не только лезгинским, не только дагестанским, но и общесоветским поэтом. Разумеется, за этими словами чувствовались определенные сдвиги, происшедшие за годы советской власти в менталитете горских крестьян. Ликвидация сословных различий и дискриминации по признаку национальной принадлежности усиливали чувство единства народов, в их менталитете стало появляться чувство единения со страной. Этому способствовали песни поэтов, прославляющих не только свой народ, но и многонациональную страну. Интересно, что у таких совершенно разных поэтов, как ашуг Стальский и украинский поэт-классик Павло Тычина, мы находим строчки, необычайно близкие по смыслу. Павло Тычина прославляет «семьи единой чувство». Сулейман Стальский пишет: «Единымы семьей своей...». Поездка в 1934 году в Москву на съезд советских писателей, выступление на нем, дружба с Горьким, торжественные встречи с читателями, которые хорошо знали Стальского по его публикациям в центральных газетах, гордость за свою страну, так чествующую презираемых в былое время поэтов - все это расширяло знание о мире, утверждало в прогрессивности революционных преобразований. Пользуясь необыкновенным авторитетом у своего народа, Сулей-ман оказал огромное влияние на него и как признанный в стране народный поэт, и как старый человек, почитание которого оставалось священной обязанностью горцев. О том, как почитали Сулеймана в Дагестане, подробно рассказывает Эффенди Капи-ев, проживший с Сулейманом бок о бок длительное время.

Ряд эпизодов из его книги «Поэт» показывает, что несмотря на то, что Сулейман знал больше своих односельчан, видел острее перспективы развития Дагестана, его менталитет оставался близким менталитету горских народов. Об этом свидетельствует, например, история взаимоотношений с Горьким. Сулейман знал и понимал значение Горького в развитии советской литературы, вполне возможно, что Капиев рассказал ему, как великий писатель защищает фольклор, отстаивая его право на существование. Всем известен эпизод, произошедший на Первом съезде советских писателей, когда Горький объявил о том, что импровизаторская поэзия, восходящая своими истоками к Гомеру, продолжает жить и развиваться. В качестве примера он назвал Сулеймана Стальского. Известно также, что ашуг, слушая Горького, сочинил и публично исполнил песню. Мало известно с каким жадным вниманием и интересом внимали песне ашуга, пропетой уже слабеющим старческим голосом, делегаты, приехавшие из стран

Запада. По словам П. Ужкальниса, нелегально перешедшего границу Литвы, они были потрясены тем, что стали свидетелями рождения песни. Они словно перенеслись в далекую старину и услышали песню древнего скальда. «Прошло много лет, а я словно вчера слышал этот слабый, но полный какого-то удивительного значения голос старого ашуга»2.

Стальскому было важно знать, сколько лет Горькому. Узнав о том, что они почти ровесники, он повеселел и сказал, что теперь ему будет легко разговаривать с главой писательской организации - оба они старики, потому равны между собой. И здесь сказался менталитет горца, наделенного чувством той значительности, которое ему дает возраст.

Ощущая себя «советским поэтом», Сулейман Стальский интересовался не только жизнью Дагестана, но и событиями, происходящими во всей стране. В стихотворениях «Клич Сулеймана», «Боец за мир» и других он обращается не только к горцам, но и ко всем народам Советского Союза. В 1937 году, как известно, с необычайной торжественностью был отмечен 200-летний юбилей А.С. Пушкина. Пушкин на Кавказе был известен давно. По словам одного из азербайджанских поэтов, еще в год его смерти он был оплакан стихами азербайджанского поэта и общественного деятеля Мирза-Фатали Ахундова. Стихи Пушкина, переведенные на языки Дагестана, как и русские его стихи, дети изучали к тому времени во всех школах страны. Естественно, что имя Пушкина, наряду с именами Махмуда, Этима, Батырая, Чанки и другие вошли в сознание горцев, чувствующих и понимающих поэзию. Неслучайно мудрый Расул Гамзатов скажет уже во второй половине XX века: «Не Русь Ермолова нас победила, /Нас победила пушкинская Русь».

Естественно, Стальский не мог не откликнуться на столь грандиозный пушкинский праздник, хотя жить ему оставалось уже немного. В знаменитом стихотворении «Пушкин» он удивительно точно определяет значение великого русского поэта для всех народов страны. Оно написано в стиле гошмы (четверостишия) и, как многие песни ашуга, не от своего имени, а от имени огромного человеческого коллектива, включая таким образом имя Пушкина в художественный мир многих народов:

Великий Пушкин, гений твой,

Мы чтим сегодня всей страной.

Ты в дом вошел к нам как родной,

И друга мы в тебе признали

2 Этот рассказ я слышала от Ужальниса в 70-х годах прошлого века в Вильнюсе.

202

И всюду гений твой проник,

Неисчерпаем, как родник:

Лезгин, аварец и кумык

Пить из него отныне стали. [20, с.277]

Гамзат Цадаса был современником Сулеймана Стальского. Их многое сближает. Оба они были представителями бедных слоев населения, в поэтическом творчестве оба отражали их взгляды и выступали защитниками бедноты и обличителями аульных старшин. Обоих почитали бесправные крестьяне и ненавидели и боялись чиновники, муллы и представители знати. И Гамзат, и Сулейман приняли революцию и всячески поддерживали советскую власть, отдав ей свое дарование. В свою очередь правительство всячески поддерживало поэтов, награждая их орденами и почетными званиями. Надо еще отметить, что с развитием образования в Дагестане, что явилось следствием экономического развития республики, расширялся кругозор поэтов, росло их мастерство.

Однако мы не должны ставить знак равенства между ними. И дело не только в их творческой индивидуальности. Как уже говорилось выше, Гамзат Цадаса, будучи грамотным, письменным поэтом и одновременно ашугом, владея восточными языками, имел более широкий кругозор, чем Сулейман Сталь-ский. Тематика его произведений была значительно шире и многообразнее. Но самое главное, значительно выросло мастерство поэта. В сущности, оставаясь в чем-то ашугом, Гамзат Цадаса стал вровень со многими письменными поэтами. Он обновил поэзию Дагестан, образно заявив об этом так:

Нашей древней пандуре, запыленной и замшелой,

Третью придал я струну, чтоб звенела песней смелой.

Я менял на все лады наших слов расположенье,

Внес иной, певучий строй в старое стихосложение.

[19, с.714].

Расширилось и художественное пространство его произведений. Сулейман Стальский, несмотря на его поездки в Москву, встречи с правительством, несмотря на то, что он ощущал себя уже общесоветским поэтом, в своих песнях по преимуществу оставался дагестанским крестьянином, хотя видел и понимал значительно больше и глубже рядового горца.

Творчество Гамзата Цадасы - шаг вперед по сравнению с предшественниками и современниками. В своей поэзии Гамзат Цадаса традиции аварской бунтарской поэзии (вспомним «Песню о Хочба-

ре») соединил с традициями русской литературы. Еще в начале XX века он познакомился в арабских переводах с произведениями Л. Толстого, А. Чехова и М. Горького. В 1930-е годы поэт знакомится с произведениями Пушкина, а вместе с ними - Маяковского. При помощи сыновей, хорошо знающих русский язык, он знакомится и с новинками советской литературы. Если сатирическая поэзия была для него привычной, знакомой с детства, то в советское время он овладевает традициями агитационной и пропагандистской поэзии, соединяя ее с присущей Востоку афористичностью. Интересно, что первая книга, под характерным названием «Метла адатов» (1934), была направлена против вредных обычаев, предрассудков (кровная месть, насильственные браки, суеверия и т.д.)

Поэт приветствует все то доброе и справедливое, что принесла с собой Советская власть. Для него важным было сплочение народов всего Союза, так как он предвидел схватку с фашизмом. Отсюда забота и об укреплении мощи страны.

Гамзат Цадаса одним из первых стал воспевать труд, создав образ труженика. В поэме «Сказание о чабане» он впервые в дагестанской поэзии через образы двух братьев, Омара и Али, раскрыл характер крестьян, стоящих на пороге перестройки образа жизни. Живя среди народа в ауле, Цадаса Гамзат хорошо знал психологию аварцев, для которых и написал свое произведение. В то же время для поэта было важной задачей, чтобы его поэма вошла в народ, т.е. воздействовала на его сознание, и чтобы люди досказали бы сами ее продолжение. Гамзат Цадаса, рассказывая историю братьев, имел в виду сложность перехода к колхозному крестьянству. Он прекрасно понимал, что коллективизация - явление не простое и что в процессе ее осуществления должны быть большие сдвиги в менталитете народа, потому что героями являются родные братья, дети одного отца, завещавшего сыновьям жить вместе до конца, ибо, «где «моё», «твое» - там горе» [22, с. 232]. Однако пути братьев расходятся, Омар уничтожил свой скот, чтобы не отдать его в колхоз, Али стал примерным колхозником, лучшим чабаном в артели.

Попутно поэт включает в произведение еще одну немаловажную линию. Как известно, у горцев существовал обычай устраивать сватовство малолетних. Он возник еще в древние времена и продолжал жить и в XX веке. Естественно, что этот обычай казался нерушимым и приносил много горя молодым людям. Нарушение обычая каралось смертью и нередко было причиной кровной мести. Разумеется, Гамзат, используя свой талант, стремился к тому, чтобы этот опасный пережиток исчез из аульного

203

быта. Любимая чабаном Али девушка Айна в детстве была просватана за аульчанина Зайнутдина, но пренебрегла старинным обычаем и сама объяснилась в любви к чабану, он ответил взаимным признанием. В ауле заговорили о кровной мести. Однако молодые люди нашли в себе силы, чтобы избежать крови. Ведь «очень просто умереть, / Очень трудно жить достойно» [22, с.258]. Конфликт завершился благополучно. Интересно, что в поэме только старухи требуют кровавой развязки. Большинство жителей аула на стороне влюбленных. Вводя этот эпизод в «Сказание», Гамзат Цадаса отразил в нем те изменения в менталитете горцев, которые произошли за годы советской власти, хотя не утверждает, что с этим древним обычаем в Стране гор окончательно покончено.

Интересно отметить новаторские элементы в поэме «Сказание о чабане». Как уже говорилось, поэт стремится раскрыть психологию героев «изнутри», обобщая в их конфликте противоречия большого общественного порядка - отношение горцев к коллективизму аула. Что же касается формы, то он вносит в поэму элементы восточного классического дестана (любовно-приключенческого романа), например, обязательную для него поэтическую переписку влюбленных.

Большую роль в мобилизации дагестанцев на защиту Родины и в разоблачении фашистской пропаганды сыграл Г. Цадаса в годы Великой Отечественной войны. В своей биографии он признавался в том, что «заставил свое перо говорить по-другому». Он стремился к тому, чтобы стихи его стали набатом, «горячим призывом к народу защищать родину и наши завоевания» [цит. 16, с.12).

22 июня 1941 года, узнав о начале войны, Гам-зат написал обращение ко всему советскому народу:

Подымайся за мною поколение сверстников! Настало время выполнить свой священный долг. Возьмитесь за оружие, мужчины и женщины, Надвигается, как темная гроза, неприглядная доля. [19, с.721].

Когда победно завершилась битва за Москву, Цадаса откликнулся на это великое событие стихотворением «За Москву!», в котором утверждал, что за столицу встали «советские народы, как один», отбросив «кулаком стальным» врага от дорогого для всех города:

...Всех ветер гнева на дорогу вынес:

Киргиз, казах, таджик, туркмен, узбек

Шли, боевым оружьем ощетинясь.

Кавказ всю силу выставил свою:

Искусный в сече шел азербайджанец,

Грузин и армянин в атаку шли,

И ты, железный конник-дагестанец.

[22, с.105].

Гамзат Цадаса имел основание так писать о всенародном характере великой войны. В менталитете народов Дагестана к тому времени произошли существенные перемены в отношении к русским. Как говорилось выше, дагестанцы с благодарностью приняли помощь русских, украинцев и белорусов (они все в горах назывались русскими), активно помогавших строить, образовываться, развивать культуру, бороться с болезнями. Сближению народов, уменьшению недоверия помогала поэзия и набиравшая силу проза. Взаимодействие между народным сознанием и художественной литературой укреплялось; чем грамотнее становился Дагестан, тем сильнее становилось воздействие на него писателей и поэтов. Как известно, в годы Великой Отечественной войны советская литература совершила подвиг, внеся неоценимый вклад в победу советского народа.

Литературное развитие послевоенного Дагестана также связано с менталитетом его народов. Война многое изменила в жизни народов Советского Союза, и эти изменения находят свое отражение в «зеркале поэзии». Горечь потерь близких, тяжелое экономическое положение, связанное с восстановлением разрушенного хозяйства, «холодная война», создание ядерной бомбы, репрессии, все это не могло не сказаться на положении народа. Однако при самых тяжелых обстоятельствах народ верил в лучшее будущее и мужественно преодолевал тяжести послевоенного времени, что нашло отражение в творчестве поэтов старшего поколения и поколения, пришедшего в литературу после войны (Расул Гамзатов, Фазу Алиева, Ахмед Абу-Бакар и многие другие).

Фазу Алиева в прозаических произведениях создала собирательный образ женщины-горянки, воплощающей в своем характере веками складывающиеся черты. Вместе с тем годы, прожитые при Советской власти, не могли не найти отражения в женском менталитете. Композиция ее романов («Корзина спелой вишни», «Роса выпадает на каждую травинку», «Восьмой понедельник», «Комок земли ветер не унесет») построена в традициях древней восточной прозы, в форме так называемой рамочной композиции. При этом большую роль в ее романах играет авторское «я». Автор не только соединяет новеллы в единое целое, но и дает оценки своим героиням, добавляет биографические данные, связывает свою судьбу с судьбами горских женщин.

204

Ее новеллы, как правило, остросюжетны, в них нет ничего лишнего, в характере героинь автор-повествователь освещает самое существенное. Чувствуется строгий отбор деталей. Этнография не поглощает самого главного в художественной литературе -человеческой личности. Каждая новелла прибавляет нечто существенное к менталитету горянки.

Основное в героинях Фазу Алиевой - чувство собственного достоинства, высокое понятие о чести (намус), привязанность к родным горам, способность сильно и беззаветно любить, великодушие. Женщины - носительницы отрицательных качеств характера - только оттеняют прекрасный облик женщины гор.

Великолепно зная жизнь горного аула, Фазу Алиева отражает в своих романах «образ мысли и чувствований», тьму обычаев, поверий и привычек, которые присущи, по словам А.С. Пушкина, «исключительно какому-нибудь народу».

Примечательной особенностью прозы Алиевой является неразрывная связь времен: прошлого и настоящего. Рисуя характеры своих героинь, писательница второй половины XX века видит в них такие черты, которые берут начало в далекой старине и прекрасно соединяются в единое целое с тем новым, что принесла в аулы Дагестана советская власть. Так, в новелле «Восьмой понедельник» обычай побратимства играет большую роль в судьбе героев, как взрослых, так и новорожденного ребенка. Сухой эгоист Мухтар стал невольным помощником женщины, вынужденной рожать в горах в бурную зимнюю ночь, вследствие того, что роженица назвала его братом. Он становится совсем другим человеком. «Она назвала его братом. И это теперь обязывает его защитить ее. Теперь она была для него не случайной попутчицей, так некстати взятой им по дороге, а сестрой, которая попала в беду и которой он должен, обязан помочь».

Такой обычай издавна существовал в горах. Если даже им придется заночевать на одной бурке, никто не скажет о них худого слова, потому что все знают: горец никогда не очернит священного доверия женщины, назвавшей его «братом» [2, с.388].

Вера в Аллаха и знание одной-двух сур Корана не мешают горянкам почитать языческие предметы, например, священное дерево. Чтобы исполнилось желание, женщины готовили завтрак птицам и относили его к священному дереву. Все это сопровождалось определенным ритуалом, который подробно описывает роман. И хоть события одной из новелл «Корзины спелой вишни» происходили в дореволюционное время, традиция приготовления птичьего завтрака и культ священного дерева сохранялись и в советское время.

В аулах сохранилась вера в шайтанов, способных будто бы овладеть женской душой («Старшая санитарка»). Но, показывая эти суеверия, Алиева в той же новелле раскрывает духовный рост героини, которая сама совершенно свободна от веры в шайтанов, будто бы помогающим ей во всех ее делах, и даже использует окружающую ее молву, чтобы помочь русской девушке, врачу, лечить женщин и ребятишек. Интересно, что ее никто не осудил, когда молодая женщина публично дала пощечину мужу, не сумевшему защитить ее честь.

Писательница рассказывает в своих романах, как сложно и трудно изменялось сознание горянки. Бичом для нее был калым, против которого еще до революции резко выступали поэты Дагестана. В советское время шла отчаянная борьба за право молодым людям создавать семью по собственному выбору, а не по воле родителей. Так, в романе «Корзина спелой вишни» есть рассказ о том, что одна из женщин аула не захотела выдать замуж дочь, потому что когда-то, в далекие годы, прадед жениха пас овец у прадеда невесты, и решила выдать дочь за парня из «хорошего рода», несмотря на то, что тот был отъявленным лодырем. Эта история, рассказанная повествователем со сцены, вызвала возмущение всего зала.

Обсуждение наболевшей проблемы калыма вызвало в памяти и то, как трудно было женщинам Дагестана добиться права стать артисткой, выйти на сцену. В них летели камни, им грозили кинжалом, но женщины все равно добивались своих прав, так как их поддерживала советская власть, и уже никто не посмел бы зашить им рот, как это сделали с Анхил Марин. То, что женщина могла стать известной певицей, было результатом не только жизненных перемен, но и тех изменений, которые произошли в менталитете дагестанского народа.

Как известно, в Дагестане издавна существовал жестокий обычай кровной мести. Вспомним, как воспевается в балладе «Сестра Сулеймана» убийство девушкой кровника. Мужчина, не сумевший или не захотевший отомстить за смерть родственника, предавался остракизму и в представлении горцев был трусом и изменником.

Кровная месть - явление сложное и однозначно относиться к нему было бы неверным. Сама теснота жизни и суровые климатические условия заставляли обитателей Страны гор бережно относиться к любой человеческой жизни. Каждый мальчик с детства знал, что убийство повлечет за собой самые жестокие последствия. Поэтому в менталитет горца закладывалось убеждение в том, что жизнь человека священна и посягательство на нее обязательно должно быть отомщено. Этого требовала горская

честь. Вместе с тем кровная месть приносила много горя.

В советское время шла активная борьба с этим обычаем. В ней участвовали не только властные органы, но и искусство. Навстречу усилиям государства устремлялись и сами люди, страдавшие от строгих требований адата. В новелле «Кровная месть» писательница рассказывает, как в старые времена девушка «с большой душой» сумела победить обычай и установила в одном из аулов запрет на кровную месть. Хороший работящий парень не мог жениться, так как отец его, случайно убитый товарищем по работе, оставался не отомщенным. Тысячи матерей проклинали этот обычай, страшась за своих сыновей, но мальчику с детства внушали: «Вот вырастешь, наберешься сил и убьешь врага» [2, с.154]. Несмотря на то, что страшный обычай принес много горя людям, они, «страшась гнева жаа-мата (мир, сходка)», не находили в себе мужества отступить от него, «и убийства тянулись бесконечной цепью» [2, с.153].

Красивый, мужественный и добрый Герей решается убить кровника, но дочь его, спасая жизнь отца, объявляет себя его невестой и в качестве подарка от аула (для девушки считалось позором выходить замуж в другой аул), просит навеки отменить обычай кровной мести. И все женщины с облегчением принимают согласие старшины аула.

Фазу Алиева нигде не говорит об окончательном разрыве с этим жестоким обычаем (наше время показало, что он еще жив в горах Северного Кавказа), но она уверена в его исчезновении в будущем.

Женщины часто выступают у Алиевой в качестве хранительниц древних земледельческих традиций. Так, в рассказе «Букет Узлипат» одноглазый крестьянин обманул горянку, плохо вспахав ее участок земли. Тем самым он украл зерно у сирот. Женщины общим собранием заставили его сделать землю мягкой, причем, не плугом, а киркой, и вновь засеять ее зерном. При этом они не давали ему ни крошки хлеба целых три дня. «Это женщины учили его ценить хлеб», ведь он «обманул землю, а этого простить нельзя» [2, с.203].

В своих новеллах Фазу Алиева показывает, что в характере горской женщины может содержаться не менее высокое понятие о чести и не меньше отваги, чем у мужчин. Так, в новелле «Андийский танец» она рассказывает древнюю легенду о том, как девушка Жавгерат, надев одежду брата, оказавшегося трусом, смело идет в бой с врагами и погибает в сражении. Эта легенда близка к народным лакским и даргинским балладам и песням о Парту-Патимат и прекрасной Бике.

В своих романах Фазу Алиева уделяет большое внимание тем изменениям в ауле, которые принесла советская власть. Менялось многое, в том числе и представление о красоте. В новелле «Тавшанат» [3, с.43] автор пишет, что в ауле раньше не признавали маленьких ног. Чтобы месить глину для дома, они должны быть большими и сильными. Там презирали также тонкие, почти прозрачные руки с длинными пальцами: чтобы трудиться по хозяйству, руки должны быть твердыми, чтобы они не мерзли зимой, когда будут срывать с крыш сугробы. Ведь вся тяжелая работа по дому принадлежала женщине. Теперь певица Тавшанат любовалась собой в зеркалах, отражавших ее тоненькую гибкую фигуру. Известная певица, она приносила радость в аулы своей красотой и своим голосом.

По-иному стали относиться в ауле и к рождению дочери, которое раньше считалось несчастьем. Менялась жизнь, менялась и психология горцев. Да и сами девушки стали смелее и решительнее в борьбе за счастье быть с любимым.

Так, в новелле «Сто пятьдесят семь косичек невесты» Баги-султан дерзко нарушает порядок свадьбы, требуя отдать ей жениха подруги, которого она любит и которым любима. Делает это она в сговоре с подругой, которая глубоко равнодушна к своему жениху.

Однако рядом с новыми явлениями продолжают существовать строгие правила, предписывающие горцу быть честным, храбрым и верным в дружбе, а женщине оставаться чистой, заботливой и строго хранить горскую честь. За это ее ценили и почитали. В новелле «В день первой борозды» любящая жена, узнав о дезертирстве мужа, принародно убивает себя и народившегося ребенка, дитя недостойного трусливого человека. Ее хоронили торжественно как героя войны, как воина, павшего на поле боя.

Женщина-горянка способна на подвиг, и это высоко ценилось в горах. Так, в новелле «Кувшин родниковой воды» [3, с.166] девушка Мучминат, не думая о собственной безопасности, выхаживает обреченных на смерть больных холерой мужчин. Ауль-чане стали почитать ее как святую, и хотя Мучми-нат осталась одинокой, ее хоронил весь аул, чувствуя себя осиротевшим. «А ведь ушел всего-навсего один старый человек» [3, с.172].

О женской верности и способности к самоотверженному подвигу в аулах сочиняли легенды и рассказывали сказки. Таким образом, в романах Фазу Алиевой перед читателями предстает типичный образ горской женщины, живущий в типичных обстоятельствах окружающей жизни, в единстве прошлого и настоящего, многосторонне раскрываются особенности ее менталитета. К галерее героинь

206

примыкает и сама Фазу Алиева, ее биография, ее внутренний мир существенно добавляют новые черты к судьбе женщины-горянки второй половины XX века.

В своих стихотворных сборниках («Вечный огонь», «Три портрета» и др.) Фазу Алиева раскрывает внутренний мир мужчины-горца. При этом она отходит от аульной тематики, чувствуя себя связанной не только с Дагестаном, но и со всей большой страной: «Теперь иную даль я узнаю - /Моим аулом стала вся Россия!»

Создавая собирательный образ горца, поэтесса в первую очередь подчеркивает в нем мужество. Согласно легенде («Гора не боится града»), молодой парень, когда ему некий таинственный всадник предложил на выбор золото и мужество в придачу к голым камням, выбрал мужество, и оно навеки осталось в сердце жителя гор. С тех пор «для горца выше не было удела, / Чем вольно жить во имя доброты. / Здесь мужество, не знавшее предела / Ценилось выше женской красоты». В старинных рукописях было написано: «Все тленно, - /Только мужество бессмертно /И в мирный час, /И в час, когда война». Мужество горца или горянки резко противопоставлено трусости:

Герои умирают, продлевая

И жизнь свою,

И жизнь родимых гор,

А трусы -

Только собственный позор,

Презрение к себе родного края.

Мужество воспитывалось со дня рождения. Если родился мальчик, то весь аул собирался, чтобы утвердить его имя. Родители забивали быка и рога его вешали над колыбелью. Считалось, что в них сокрыта сила, способная одолеть болезни и врага. По обычаю древних гор, аульчане стреляли в потолок, чтоб, и вырастая, мальчик видел следы пуль. Считалось, что раны героя исцеляет родниковая вода, и потому родникам давали имена прославленных героев.

Большую роль в жизни горца играет инициация. Это не могло не найти отражение в «зеркале поэзии». Так, в поэме «Орлы слетают с гор», посвященной прославленному борцу Али Алиеву, поэтесса рисует сцену испытания силы и выносливости подрастающего ребенка. Сцена взята из жизни, в ней поэтесса рисует достаточно жестокое испытание на мужество. Отец сажает мальчика перед собой и, не спеша, «бреет наголо / Тупым ножом - / К затылку ото лба / Чтоб испытать выносливость его». Как бы ни дергался мальчишка, как бы

ни говорил, что ему больно, он слышал в ответ лишь одно: «Не забывай, Али, что ты мужчина». А дальше следовало:

Мужчина, сын мой, это не любой,

Кто нацепил на голову папаху.

Мужчина тот, кто храбрый,

Тот, кто в бой

Идет без колебания и страха.

Мужчина, сын мой, на скалу похож.

Герой поэмы впитал в себя сказанные отцом слова. В трудные минуты он слышит отцовский голос:

Мужество в движении к вершинам!

Но и в том, чтобы упав в пути,

Встать! И как положено мужчинам.

Вновь идти! Опять вперед идти!

Так поэтесса раскрывает процесс становления борца, гордости Дагестана, воспитанного в традициях горских представлений о мужской чести и достоинстве. Таким образом, в менталитете горца XX столетия жили представления предков о мужестве и терпении. Поэтесса уверена, что традиции эти вечны. Недаром она включает в поэму, посвященную пятикратному чемпиону мира по вольной борьбе Али Алиеву, колыбельную незнакомой молодой женщины, где содержится пожелание, чтобы ее сын был похож на прославленного героя.

Становление героев Фазу Алиевой происходит в народной среде, которая является и судьей, и защитником тех, кто чем-либо выделяется и чья жизнь отмечена поступком, прославляющим либо позорящим дагестанца.

По содержанию и форме прозаических произведений близок к Фазу Алиевой даргинский писатель Ахмедхан Абу-Бакар (Абакаров, р.1941). Много общего имеет и их творческая судьба. Оба они родились до войны, оба получили образование в Москве, в Литературном институте им. М. Горького, хорошо владеют русским языком. Абу-Бакар первые свои произведения писал по-русски, затем перешел на даргинский. Свои повести Абу-Бакар строит на материале жизни родного аула, что придает им большую достоверность. В повестях «Даргинские девушки», «Чегери», «Ожерелье для моей Серми-наз» и др. он создает яркие национальные характеры, где древние традиции сосуществуют вместе с новыми, рожденными советской действительностью. Силу старых обычаев Абу-Бакар изображает в некоторых своих новеллах, составляющих, например, повесть «Даргинские девушки», более жестко, чем Фазу Алиева. Так, например, в одной из новелл

207

мать и свекровь, придерживаясь старых традиций, чуть было не забили редкий талант и саму жизнь девушки Насибы, и лишь вмешательство отца, вышедшего из терпения и нарушившего волю матери, приводят действие новеллы к благополучному финалу.

Большой интерес вызвала повесть Абу-Бакара «Снежные люди» (1966). В ней с достаточно мягким юмором, но в то же время и ядовито высмеивается психология «снежных» людей, живущих в цивилизованное время по законам времен пещерных. Название повести связано с шумной в то время кампанией по поиску снежного человека, которая, впрочем, продолжается и теперь.

Сюжет основан на отношении горцев к шариатскому закону о разводе. Как известно, он очень упрощен в мусульманском праве. Достаточно мужу в присутствии свидетеля (обязательно мужчины) трижды повторить арабское слово «талак» (примерно - «отрекаюсь от тебя»), и жена должна уйти, оставив ему детей и все имущество. Однако если муж погорячился и потом пожалел о сказанном, закон предлагает выход. Нужно найти какого-либо мужчину, обвенчать его опять-таки по шариатскому закону с разведенной женой с тем, чтобы он после проведенной совместно ночи сказал новобрачной ту же формулу. Тогда она становится свободной и может снова выйти замуж за прежнего мужа. Этот закон ставил в нелепое и бесправное положение женщину, а порой и мужчину. На тему развода по-мусульмански еще в дореволюционное время на Кавказе были созданы веселые комедии.

Героями повести являются необразованные, темные жители аула: кузнец Хаджи-Бекир и его жена Хева. Поженились они по шариату и жили так, как жили их предки сотни лет. Но однажды, хлебнув огненного бульона и обварив горло, Хаджи-Бекир прохрипел роковую формулу, причем, произошло это в присутствии бродячего муллы Шахназара. Хеве пришлось уйти к родителям. Хаджи-Бекир, желая вернуть жену, уговаривает горбатого цирюльника Адама жениться на Хеве и затем дать ей развод. Однако Хева и Адам всерьез приняли случившееся и отказались выполнить вторую часть обряда. Хева, обиженная, что ею распоряжаются словно вещью, Адам - обрадованный, что наконец-то мог заполучить жену. Ласковый и нежный, он покорил сердце молодой женщины, впервые взбунтовавшейся против своеволия родителей и мужа. Взбешенный Хад-жи-Бекир попытался изувечить Адама, и тот бежал в горы, от страха обретя необычайно громкий голос. Крики Адама аульчане приняли за рев снежного человека. В силу трагикомических обстоятельств кузнеца обвинили в убийстве Адама, но когда все разъяснилось, Адам и Хева стали другими. Адам

обрел уверенность в себе и громкий голос, вместо робкого и писклявого полушепота, Хева полюбила Адама и была с ним счастлива, Хаджи-Бекир, свободный от подозрения в убийстве, стал подыскивать себе новую жену. Аул Шубурум после этого забавного случая отказался от шариатской формы брака, однако не освободился от власти старых обычаев и предрассудков, хотя чутко стал прислушиваться к разговорам о полетах в космос, о телевизорах и прочих явлениях техники. Автор проводит мысль о том, что, несмотря на технический прогресс, люди в высокогорных аулах еще полностью не отказались от вековых предрассудков.

Повесть написана с опорой на фольклор. В основе сюжета лежит анекдотический случай, но он позволяет автору раскрыть картину нравов, создать интересные характеры, раскрыть психологию горцев и те изменения, которые в ней проявляются. Активным действующим лицом в событиях, происходящих в ауле Шубурум, является смех, с помощью которого легче преодолеть пережитки и нелепые предрассудки.

В творчестве Фазу Алиевой и Абу-Бакара герои неразрывно связаны со всем населением описываемого пространства. Как правило, оно небольшое и отличается лишь количеством проживающих в ауле жителей. Однако роль народа в оценке того или иного события или поступков героев очень велика. Община выступает как живое действующее лицо: она либо осуждает, либо приветствует поведение персонажей, и тем самым писателю удается ярче показать те изменения, которые происходят в менталитете народов Дагестана.

Богатая поэзия народов Дагестана стала известна миру благодаря творчеству великого поэта Расу-ла Гамзатовича Гамзатова (1923-2003), открывшего ценителям художественного слова мало кому известную раньше Страну горцев и неповторимый национальный характер ее обитателей. В свою очередь Гамзатов открывал народам Дагестана мир с населяющими его народами, стремясь показать, что все человечество жаждет одного: мира, хлеба и покоя.

О нашем крае всем краям подлунным, Я, как хотелось, рассказать не мог, С собой носил я полные хурджины. Да вот беда - их развязать не мог. И звонкой песни на родном наречье Я о подлунном мире спеть не мог. Я кованый сундук взвалил на плечи, Но сундука я отпереть не мог.

Открытие мира шло у Гамзатова через глубинное знание родного Дагестана. Поэт был убежден в

208

том, что «автор литературного произведения должен вкладывать в свое детище душу своей земли и народа, поднимать злободневные проблемы, которые присущи только его родине. Только он может стать близок и понятен всем нациям» (Гамзатов, 2002, 6). Таким образом, боль человечества Гамзатов стремился раскрыть через боль своего народа, и результатом этого происходило сближение маленького Дагестана с большим миром. По сути дела за этими словами кроется известная мысль: интернациональное через национальное. Для него маленький Дагестан - часть большого мира. Недаром в своем известном стихотворении «Колокол Хиросимы» он среди «воскрешенного люда» видит, наряду с жителями графства Кент, Сан-Франциско и самой Хиросимы, и жителей Дагестана.

Если предшественники Расула Гамзатова воспевали свой край лишь как часть Советского государства и стремились в своем творчестве приобщить народы Страны гор к народам своего Союза, то в творчестве Гамзатова его малая родина плавно входит «в землю людей», взаимосвязанность их судеб для поэта несомненна. В сердце поэта вмещается все горе мира, и он чувствует себя обязанным передать его не только своим землякам, но и всему человечеству.

Поэт обходить не научен беду, А радости сами проносятся мимо. И я - Ленинград в сорок первом году, И я - в сорок пятом году Хиросима. Еврея - в Треблинке сжигают меня, Я в Лидице - чех, я француз в Орадуре. Где б ни был пожар, не уйти от огня, Где гром ни гремел бы, я гибну от бури.

Таким образом, Расул Гамзатов, соединив свой Дагестан с большим миром, расширил художественное пространство и приобщил горцев к осознанию общности судеб со всем миром. Разумеется, для этого нужно, чтобы и сами горцы были подготовлены к таким мыслям. А для этого им надо было пережить и войну, и послевоенную разруху, и гордость за страну, первой овладевшей космосом, и понять угрозу атомной катастрофы, и мощь всенародного антивоенного движения. Такой способности охватить взглядом все мировое пространство не было ни у одного его предшественника. Гамзатов был кровно связан со своим народом, и потому обмен мыслями и чувствами в его жизни шел непрерывно.

Можно сказать, что он поднял поэтическое искусство Дагестана на уровень мирового искусства. Для этого необходимы были и определенные условия социально-психологического развития горцев, и

становление письменной литературы Дагестана, и рост самосознания его народов, развитие чувства единения с миром, и, конечно, эволюция творчества самого Расула Гамзатова, поднявшегося к вершинам поэзии. И, разумеется, наличие огромного таланта и человеческой мудрости, вобравшей в себя вековую мудрость народа, его породившего.

Расул Гамзатов прошел огромный и сложный путь развития от подражательности (в первую очередь, отцу, Гамзату Цадаса) до самобытного, поистине народного поэта-философа, поэта-новатора, обогатившего поэзию Дагестана достижениями мирового поэтического искусства.

Гамзатов всю жизнь был влюблен в родной аварский язык («И если завтра мой язык исчезнет, / То я готов сегодня умереть»). Но в то же время он прекрасно понимал роль и значение русского языка и России, своей второй матери («Мой Дагестан»). Он не раз говорил о том, что русский язык вывел его на просторы Земли, в большой и богатый мир.

Начав с подражания, поэт понял, что это приведет его лишь к эпигонству, тогда как время требовало иных слов и иного разговора с народом. Однако уроки Гамзата ему были необходимы. Он учился у отца чувству времени, чувству народной души, умению говорить с народом так, чтобы его не только понимали, но и слышали его советы. Расул понял то главное, что он должен воспринять от отца - народность. Писать так, чтобы его слышали и чувствовали все: старые и молодые, неграмотные и получившие определенное образование. Чувствовать народную душу и быть душой народа - вот главное, что поэт-сын хотел получить от поэта-отца.

Ты, отец, был народом, и он был тобою,

Ты причастен к бессмертью его.

Так писал он спустя годы в стихотворении, посвященном Гамзату Цадаса [10, с.449]. Совет отца: «Мой сынок, ищи свою дорогу. /Проторенной тропкою не иди» [10, с.456] - совпадал и с его собственными мыслями, и с советами стариков, к которым Расул, как истинный горец, чутко прислушивался: «Ищи свою тропу. Не ходи тропами отца».

Поиски «своей тропы» были нелегкими. Он рвался к русскому читателю и на какое-то время отдалился от музыки аварской речи. Тогда на первое место стали выходить конструкции, голая мысль, что было чуждо дагестанской поэзии. Однако это продолжалось недолго. Гамзатов обратился к аварскому фольклору, традициям прославленных горских поэтов и к богатствам мировой поэзии. Он понял важную мысль: художественный мир в XX веке должен быть шире одной своей национальности, и

подлинный поэт обязан сочетать в своем творчестве «свое», национальное и «чужое», общемировое, ставшее для подлинного поэта родным. Общечеловеческое, общемировое стало волновать его сердце и тесниться в его мозгу.

С Расулом Гамзатовым произошло то, о чем в свое время писал Каарел Ирд: «Когда этнографическая народная культура переходит во всеобщую человеческую культуру, легче всего потерять и забыть свое первобытное народное искусство. Если малому народу удается избежать этого, тогда он может творить искусство, которое имеет значение для всего человечества... всемирное признание получают те явления культуры и искусства, которые в наиболее совершенной и законченной форме выражают крупные гуманистические идеи через свой национальный характер».

Та роль, которую сыграл Расул Гамзатов в развитии дагестанской литературы, близка к роли Пушкина в истории литературы русской. Оба они сумели вывести родную литературу из национальной замкнутости к вершинам мирового искусства. В этом процессе становления великого поэта большое значение имела русская литература, в первую очередь, Пушкин.

С милым томиком Пушкина встретил я юность, На столе моем рядышком - Блок и Махмуд. [10, с.331].

В своей исповедальной книге «Мой Дагестан» (1972) он так объясняет особенности своего творчества. Когда приходит «нечто редкое, удивительное, загадочное и могучее» - вдохновение, «за ним мерещится и Махмуд в черкеске, с пандуром в руках, с его любовной страстью, так и невыплаканной до конца в его песнях, и мой отец с нежной грустной улыбкой, и Эльдарилав с чашей яда в руках, и Марин с окрашенными кровью губами, зашитыми жестоким наибом; за ними мерещатся далекие образы великанов - Данте, Толстого, Шиллера, Блока, Гете, Бальзака, Достоевского...» [10, Т.4, с.178].

В то же время Расул Гамзатов хорошо запомнил слова своего отца Гамзата Цадаса о том, что в поэтическом творчестве на первое место нужно поставить «нрав и характер своего народа. Сначала ты горец, аварец, а потом уже Расул Гамзатов. Ты высказываешься в своих стихах так, как никогда не высказался бы ни один горец. Если же твои стихи будут чужды духу горцев, их характеру, то твоя манера обернется манерничаньем, и стихи превратятся в красивые, хотя, может быть, даже интересные игрушки. Откуда возьмется снег, если не будет неба? Откуда возьмется Расул Гамзатов, если не

будет Аварии, аварского народа? Откуда возьмутся твои собственные законы, если не будет общих для народа законов, выработанных веками?» [10, Т.4, с.145].

Вобрав в себя богатство мыслей, чувств и образов горской поэзии и чувствуя неразрывную связь со своми земляками, он соединил воедино два мира: мир аула Цада, вобравший в себя мудрость народов Дагестана, и большой мир - всю Землю. Основные формы его творчества связаны с творчеством народным - это и сказания, и легенды, и песни, и надписи, сделанные мудрыми мастерами на стенах домов, на винных рогах, на кинжалах и тростях, и афоризмы, заключенные в восьмистишиях и четверостишиях. Проза Гамзатова истоками связана с древней восточной прозой, имеющей рамочную композицию. Связано его творчество и с мифологическими представлениями дагестанцев. Особенно это касается сквозного образа огня. Огонь очага родного дома, огонь костра, который поэт полюбил с детства (см.: Антопольский, 1972, 4 и др.). Возможно, пристрастие к этому образу связано с древним культом огня, которому некогда поклонялись все народы Кавказа. Как и во всех восточных мифологиях, у дагестанцев культ огня тесно связан с культом воды. По словам матери Рамсула, «очаг - это сердце дома, а родник -сердце аула» [10, Т.4, с.247]. Образы огня и родника часто встречаются у Р. Гамзатова.

Но вместе с тем все жанры его творчества являются современными, так как многими сторонами связаны с творчеством его любимых писателей. Так, его знаменитые надписи близки к книге Эфенди Капиева «Резьба по камню». В «Моем Дагестане» можно немало найти общего с исповедальной прозою Ю. Олеши, К. Паустовского, В. Катаева, Э. Ме-желайтиса и др. советских писателей. Большой интерес представляют его сонеты и элегии (для него «элегия - сестра сонета»). В элегиях и сонетах, наряду с индивидуальностью поэта, много восточной афористичности и образности, что придает им художественную неповторимость. Расул Гамзатов обогащает их горским нарядом, мыслями и чувствами горцев, их менталитетом и таким образом «чужое», заимствованное, превращается под его пером в «свое», понятное народу, для которого он и творит свои произведения.

Гамзатов хочет быть понятым читателями, и это ему удается. Сокровенное, свое оказывается своим и миллионам читателей, благодаря переводам на русский язык. В этом смысле Расул оказался удачлив: его переводили талантливые поэты, причем, их оказалось более десятка. Разумеется, одни переводили лучше, точнее, другие оказывались более слабыми, но ни один из них не мог не передать редкого

таланта поэта. Не могло же того случиться, что все многочисленные переводчики оказались талантливее самого переводимого поэта. Притом, следует заметить, удачен или не очень удачен перевод - читатель сразу узнает автора оригинала, особенно зрелое его творчество, которое отличается единством стиля и заключенной в образную форму авторской мыслью.

По мере развития таланта крепли связи поэта с народом. Вся его творческая жизнь была пронизана заботой о том, чтобы его мысли, его думы и печали были бы мыслями, думами и печалями родного народа. Поэтому одобрение или неодобрение стариков горцев было для Расула важнее оценок самых известных критиков.

И если Дагестана одобренье Я получу в небесной вышине, То всей стране явя стихотворенье И за него не будет стыдно мне. [9, с.151].

Расул Гамзатов высоко оценивал поэта в жизни народа, как и мнение народное в жизни самого поэта. В стихотворениях «Поэту», «Будь призванию верен», «Раздумья», «Будь как солнце» и других он выставляет строгие требования к поэзии и к себе как поэту, который должен знать душу своего народа и образно отразить ее в поэзии. Для Гамзатова важно было взаимодействовать с читателями: в первую очередь с жителями аула Цада, затем со всем Дагестаном, а потом уже со всем человечеством. Он твердо знал, если его стихи поймут аварцы, значит, они будут понятны мировому читателю.

Гамзатову всю жизнь хотелось, и ему это удалось, показать неповторимое своеобразие мировосприятия народов Дагестана и особенности их художественного мышления, выработанные тысячелетним проживанием в суровых климатических и геополитических условиях.

Развивая традиции поэтов прошлого, особенно Махмуда и Батырая, он создал обобщающий образ горца, живущего теперь уже в иных, чем раньше, обстоятельствах. Но он не просто фиксирует менталитет горца, он создает образы людей, которые, пройдя суровые испытания, сохраняют в себе лучшие человеческие черты. Недаром вопрос:

Кто я такой? Зачем пришел на свет? Земля моя, любимая навек, Ответь мне ты: Какой я человек [10, Т.1, с.233].

...Скажи, народ мой, правды не тая, В моих стихах жива ль душа твоя? И гордость горцев мудрых и простых Проникла ль в существо стихов моих? [10, Т.1, с.238].

Гамзатов до самой смерти знал и твердо верил в то, что народу своему он не солгал ни помыслом, ни словом, он был убежден, что всей жизнью оправдал данное ему имя - Расул, что значит «представитель». «Но я знаю, что мысли многих моих земляков слились во мне, как горные ручейки или извилистые горные тропинки» [10, Т.4, с.119]. Поэтому он чувствует за собой право писать назидательные стихи, чтобы укреплять менталитет горца. В одноименном стихотворении он посылает проклятье:

Тому, кто не имеет понятия о чести,

Тому, кто унижает родной язык,

У кого нет совести,

Кто забыл закон куначества,

Пустословам,

Чинопочитателям,

Забывшему уважение к старшему,

Тем, кто чернит другие народы,

Изменившему дружбе...

[10, Т.2, с.67-68].

Создавая образ героя, Гамзатов в своем творчестве во многом шел от издавна бытующих у горцев представлений о чести. Поэт широко использует популярную у горцев мораль: «Продай поле и дом. Потеряй все имущество, но не продавай и не теряй в себе человека» [10, Т.4, с.285].

В изданных им на многих языках не менее 30-ти сборниках (основными из них он сам считает «Год моего рождения», «Слово о старшем брате», «Лирика», «Стихи и поэмы», «Родина горца», «Горянка») Расул Гамзатов широко и полно отразил менталитет своего народа и народов Дагестана. В «зеркале поэзии» он показал, что выработанные за тысячелетнее совместное существование правила чести горцев сохранены и по сию пору. Чувство человеческого достоинства, свободолюбие, храбрость, мужество, верность дружбе, чувство неразрывной связи с горами, любовь к поэзии, чуткость к песенному началу - все это горцы сохранили и в XX веке. Однако поэт смотрит на современный ему мир аула открытыми глазами. Он знает, что революция и последующие за ней экономические и политические изменения не могли не воздействовать на уклад жизни горцев, а следовательно и их национальный характер. Поэт приветствует свободу чувств, право на свободный выбор, которое революция предоста-

вила молодежи, национальное равенство, широкий выбор жизненных путей - все то доброе, что было принесено Октябрем. Одним из важных достижений, которые принесла революция - это право на любовь, что поэт приравнивает к революции духа. Через все его творчество проходит образ «дагестанского Блока» (Н. Тихонов) Махмуда из Кахаб-Росо. Гамзатов считает его гениальным поэтом, воспевшим право человека на свободную любовь, не зависимую от социальных и экономических условий, и трагически погибшим в отчаянной борьбе за свою Мариам. Махмуд сумел раскрыть в душе горца главное - способность любить так, чтобы любовь стала основой жизни человека, сумела бы человека сделать человеком, вытеснив из его душ все злое, животное, толкающее на жестокость. Способность к самоотверженной любви Махмуд, по мнению Гамзатова, увидел в глубинах души горца. Но это стремление к любви было задавлено многочисленными адатами и традиционным отношением к женщине, которую, хотя и уважали как жену и мать, не считали равной мужчине.

С темой любви в творчестве Расула Гамзатова тесно связана тема женщины. В поэме, а затем в пьесе «Горянка», в сборнике «Остров женщин» и во многих других сборниках Гамзатов раскрывает тему судьбы горской женщины. Он отражает во многих своих произведениях характерный для менталитета горцев культ матери, углубляя и расширяя его. «Берегите матерей!» - этот призыв проходит сквозь большое количество произведений поэта. В мировой поэзии мы, пожалуй, не найдем другого поэта, который с такой нежностью и трепетностью писал бы о колыбельных, так бы высоко поднимал материнскую любовь, обожествляя ее.

Вместе с тем с грустью пишет он об отношении горцев к женщине, о том, что в менталитете горца рождение девочки не считалось радостным событием; для горца было естественным перекладывать на женские плечи самый тяжелый труд. И хотя советские законы облегчили положение женщин, в менталитете горского крестьянина все же сохранялись остатки прежнего воззрения на роль и семейные обязанности женщины.

Поэт видит, что в сознании горянки происходят большие перемены и все же борьба с пережитками прошлых воззрений является трудным и сложным делом. И поэт вступает в борьбу с предрассудками. В поэме и в драме «Горянка» он раскрывает трудный путь горской женщины к свободе. Горянка Асиат, умная и образованная девушка, становится жертвой дикого обычая: ее отец в свое время обещал выдать ее за сына своего приятеля и, когда приходит время, не может, оставаясь верным адату, отказаться от сво-

его слова. В душе он понимает, что губит дочь. Но менталитет горца слишком крепко связан со старыми обычаями.

Гамзатов понимает, что не так просто порвать с ними, что нужно и время, и целенаправленная борьба, чтобы исчезли из психологии горцев многие дикие обычаи, связанные с судьбами молодежи. И поэт дает клятву встать на защиту женщины.

Ударило сердце тревогу.

Клянусь я грядущим годам -

Отныне ни мужу, ни богу

Тебя я в обиду не дам!

[10, Т.1, с.363].

Его лирика, где Гамзатов воспевает свободную раскрепощенную любовь, становится частью этой борьбы. Прославление свободного любовного чувства, начатое Махмудом, во многом отражает те изменения, которые произошли в менталитете горцев в XX веке.

Гамзатов чутко присматривается и прислушивается к тем изменениям в менталитете горских народов Дагестана, которые связаны со временем и новыми отношениями между людьми. Поэт видит не только добрые всходы, но и замечает сорняки, губящие поле новой жизни, и объявляет им бой. Он замечает, что в характер горца проникают не присущие ему раньше черты: предательство в дружбе, карьеризм, воровство, уродливые взаимоотношения между поколениями, слабеет уважение к старости, куначество в некоторых случаях подменяется кумовством. Особенно огорчали поэта случаи неуважительного отношения к старшим. Отсюда прямой призыв к читателям:

Кто руку поднял на отца -

Того жалеть не смейте!

Мы предадим, как подлеца,

Его позорной смерти.

[10, Т.3, с.421].

Гамзатов видит в тех изменениях, которые советская власть принесла народу, не только приобретения, но и потери, что не могло не сказаться на нравственности горца, на его менталитете. Отсюда в его творчестве иногда появляется чувство раздвоенности, ощущения себя одновременно и Пушкиным, и Дантесом. Это двойничество вероятнее всего есть выражение определенных сомнений: ведь он сам горец по воспитанию, и менталитет горца является и его менталитетом.

В этом смысле интересен образ Али, отца Аси-ят. В нарушение традиции он радовался рождению

дочери и ни разу не упрекнул ее мать за то, что она родила девочку, а не сына. Сам он с удовольствием «послал бы к черту» жениха вместе с его отцом, но горский намус держится в нем крепко. Али так и не простил дочь, уйдя с отарой овец в горы, в отличие от матери, которая перешла на сторону Асият. Конечно, поэт полностью поддерживает свою героиню, однако двойственное отношение горцев к некоторым старым убеждениям не могло не найти отражения «в зеркале поэзии» Расула Гамзатова.

И все же он верит: в менталитете народов Дагестана сохранятся те добрые и необходимые черты, которые помогали ему сохранить единство и дружбу. И в этом горцам поможет их прославленная поэзия.

Литература

1. Алиева, Ф. Живые легенды: поэма /Ф.Алиева// Октябрь. - М., 1969. - № 7. - С.3-26.

2. Алиева, Ф. Корзина спелой вишни: романы/ Ф.Алиева. - М.: Известия, 1983. - 622 с.

3. Алиева, Ф. Роса выпадает на каждую травинку. Роман/ Ф.Алиева. - М.: Современник, 1973. - 212 с.

4. Алиева, Ф. Три портрета: стили и поэма / Ф.Алиева. -М.: Современник, 1972. - 111 с.

5. Антология дагестанской поэзии: в 2 т./ сост. К.И. Абуков и др. - Махачкала: Даг. кн. изд-во, 1980. -Т.1. - 363 с; Т.2. - 331 с.

6. Антопольский Л.Б. У очага поэзии: Очерк творчества Расула Гамзатова / Л.Б.Антопольский. - М.: Сов. писатель, 1972. - 312 с.

7. Гамзатов, Р. Мой Дагестан: повесть / Р.Гамзатов. -М.: Мол. гвардия, 1985. - 438 с.

8. Гамзатов, Р. Нам нельзя уходить от правды / Р.Гамзатов // Лит. газета. - 2002. - № 18, дек. - С.6.

9. Гамзатов, Р. Остров женщин: новые стихи и поэмы / Р.Гамзатов. - М.: Сов. писатель, 1982. - 320 с.

10. Гамзатов, Р. Собрание сочинений: в 5 т./ Р.Гамзатов; вступит. ст. С.Наровчатова. - М.: Худож. лит., 19801982.

11. Гамзатов, Р. Четки лет: лирика / Р.Гамзатов. - М.: Худож. лит., 1986. - 399 с.

12. Дагестанская лирика / предисл. и общая ред. Н.Тихонова. - Л.: Сов. писатель, 1961. - 403 с.

13. Доронченков, А.И. Межнациональные отношения и межнациональное положение в России: актуальные проблемы теории, истории и современной практики / А.И.Доронченков. - СПб., 1995. - 312 с.

14. Капиев, Э. Избранное / Эффенди Капиев. - М.: Гослитиздат, 1955. - 452 с.

15. Капиев, Э. Песни торговцев / Э.Капиев. - М.: Гослитиздат, 1939. - 239 с.

16. Корабельников, Г. Гамзат Цадаса // Цадаса Г. Избра-ное. - М.: Гослитиздат, 1955. - С.5-24.

17. Поэзия народов Дагестана. - Махачкала. Дат, кн., изд-во, 1954. - 171 с.

18. Пушкин, А.С. Полное собрание сочинений: в 10 Т./ АН СССР, Ин-т рус. лит. (Пушкин дом) - М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1949. - Т.7. - 768 с.

19. Советские писатели: автобиографии: сб.: в 3 т. - М.: Худож. лит., 1966. - Т.3. - 758 с.

20. Стальский, С. Избранное / С.Стальский; вступит. ст. подгот. текста и примеч. Н.Капиевой. - Л.: Сов. писатель, 1952. - 381 с.

21. Тихонов, Н. Поэты старого Дагестана / Н.Тихонов // Дагестанские лирики. - Л.: Сов. писатель, 1961. - С.5-30.

22. Цадаса, Г. Избранное (Г.Цадаса. - М.: Гослитиздат, 1955. - 295 с.

23. Юсупов, Р.Ф. Общность литературного развития народов СССР в дооктябрьский период/ Р.Ф.Юсупов; отв. ред. Г.И.Ломидзе. - М.: Наука, 1985. - 266 с.

213