CC BY
18
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
А.Н. Котович
Черты и условия развития русской богословской мысли в эпоху Николая I
Опубликовано:
Христианское чтение. 1906. № 11. С. 644-668.
@ Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
2009
Черты и уеловія развитія русской богословской мысли въ эпоху Николая I.
*ІЮТИЦИЗМЪ, господствовавшій къ царствованіе Александра I, по самому своему характеру не могъ и не ,1^ стремился сообщатъ ясныхъ познаній о предметахъ вѣры. 5 Онъ склоненъ былъ искренно нроповѣдывать о единствѣ f и единеніи всѣхъ христіанскихъ церквей и общинъ на почвѣ умаленія вѣроисповѣдныхъ различій. Но этимъ мотивомъ стали широко пользоваться люди иныхъ стремленій. Графъ де*Местръ. напримѣръ, писалъ Разумовскому: «На что вамъ наука? Наука творитъ людей сварливыхъ... презрительно относящихся ко всякому авторитету и народнымъ догматамъ... Къ чему толковать о вѣрѣ; правда, іезуитское общество крѣпко стоить за свою вѣру, но вѣдь но отношенію къ догматамъ она почти тожественна съ вашею» 1).
Вслѣдствіе такихъ рѣчей,—-небезрезультатныхъ для всякаго рода прозелитизма, послѣ кризиса 1824 года, сами собой, какъ противодѣйствіе, и между православными усилились толки о своей вѣрѣ. Практика жизни стала требовать «точнаго изложенія православнаго вѣроученія», притомъ въ размѣрахъ болѣе широкихъ, чѣмъ самые пространные катехизисы. Религіозное сознаніе, перебродившее иа мистицизмѣ, обращаясь къ церкви, требовало уже отъ нея бол ѣе ясныхъ, глубокихъ и основательныхъ, чѣмъ прежде, отвѣтовъ на свои запросы.
Весьма интересныя психологическія подробности этой ово-
') ІО. Самаринъ. Іезуиты и ихъ отношеніе къ Россіи, стр. 2С2.
люиіи можно найти у А. Никитенко. «Не совладавъ, пишетъ онъ. съ Галичемъ (его Исторіей философскихъ системъ) и, такимъ образомъ, потерпѣвъ крушеніе на почвѣ чистаго разума, я бросился въ другую крайность, а именно сталъ искать свѣта въ мистицизмѣ. Послѣдній около этого времени—между 1818-мъ и 1820-мъ годами—проникъ и въ наше захолустье ‘), гдѣ даже нашелъ себѣ много приверженцевъ. Увлекались имъ и нѣкоторые изъ моихъ пріятелей. Они старались и меня «просвѣтить», для чего снабжали соотвѣтственными книгами.
Казалось бы, что. съ моимъ пылкимъ воображеніемъ, моей впечатлительностью и склонностью къ чудесному, книги эти должны были бы произвести на меня сильное впечатлѣніе. На дѣлѣ вышло иначе: вереница фантастическихъ призраковъ, вызванныхъ ими, такъ сказать, проскользнула мимо моего ума, нисколько не задѣвъ его своимъ фосфорическимъ блескомъ. Въ самую Шаткую пору дѣтскихъ и юношескихъ лѣтъ, я, правда, любилъ все мрачное, таинственное, но оно щекотало у меня только одно воображеніе. Умъ все время оставался холоднымъ и даже какъ бы критически относился къ тому, что всецѣло поглощало фантазію. Такъ было и теперь. Я съ жаромъ принялся за чтеніе мистическихъ книгъ. Отъ доски до доски прочелъ я «Ключъ къ таинствамъ природы» Эккарт-гаузена іі ничего не отперъ имъ. Да врядъ ли и кто другой могъ отпереть, такъ какъ тайны природы слишкомъ крѣпко заперты, а ключъ, предлагавшійся для ихъ открытія, на самомъ дѣлѣ, былъ простымъ заржавленнымъ гвоздемъ, неспособнымъ ничего открыть. Далѣе прочелъ я всего «Угроза Свѣтовосто-і.ова» Юнга Штилинга и его же «Приключенія души по смерти». Надъ наивно благочестивымъ кривляньемъ «Угроза» я даже дерзалъ подсмѣиваться, а надъ «Приключеніями души» просто соскучился... Закончилъ я свои мистическія изслѣдованія Сіонскимъ Вѣстникомъ, но не могъ одолѣть больше трехъ номеровъ его.
Какими ясными, убѣдительными представлялись мнѣ, послѣ всѣхъ этихъ блужданій въ потемкахъ, простыя, реальныя истины Евангельскаго ученія...
Зато внѣшніе религіозные обряды я исполнялъ вяло и не всегда охотно. Причина тому была, вѣроятно, въ примѣрѣ окружавшихъ меня... Непосредственное чувство, однако, часто
влекло меня въ церковь, особенно когда пѣли пѣвчіе или богослуженіе совершалъ величественный Симеонъ Сцеципскій. Помню также чувство тихой торжественности, нисходившее на меня въ страстной четвергъ, при чтеніи двѣнадцати евангелій въ Ильинской церкви однимъ простымъ неученымъ священникомъ. Онъ читалъ безъ всякихъ возгласовъ, но съ такимъ умиленіемъ и сочувствіемъ къ тому, что читалъ, что невольно и присутствующимъ сообщалъ чувство, которое воодушевляло его самого» ').
Не менѣе цѣнно н слѣдующее признаніе Погодина. Въ Троицынъ день 1825 года, послѣ богослуженія, онъ занесъ въ свой дневникъ слѣдующее: «Необходимо нужна книга, описывающая наше богослуженіе. Масоны, кажется, знаютъ много хорошаго объ атомъ». Или: «обѣдня, пишетъ онъ въ другомъ мѣстѣ, есть гіероглифъ для пасъ. Подъ нею св. отцы сокрыли таинства религіи» *). Тѣ же черты, характеризующія состояніе религіознаго сознанія, находимъ у Сперанскаго, Пирогова а), Жуковскаго. Сперанскій, наир., еще въ перепискѣ съ Ѳеофилактомъ калужскимъ указывалъ на то. что одна полемика съ аитнхристіанствомъ въ духовной литературѣ не составляетъ всего и даже главнаго. Подобныя сочиненія говорятъ не съ христіанами, а съ безбожниками и деистами, тогда какъ первое было бы нужнѣе послѣдняго. Каждый пастырь прежде всего долженъ сохранить и усовершить стадо ему ввѣренное... наставлять не христіанъ на переходѣ отъ внѣшняго христіанства кт. внутреннему 4).
Въ виду такихъ новыхъ запросовъ вѣрующихъ, инстни ктнвно стремившихся къ церкви, но въ то же время успѣвшихъ пріобрѣсти особенную религіозную настроенность и особыя религіозныя потребности, возникла и для цѣлаго періода была поставлена особая задача. Явилась настоятельная нужда въ «оглашеніи», вт, томъ, чтобы «въ возможной полнотѣ передать всѣ христіанскія истины, съ ихъ основаніями и доказательствами, догматическими, историческими, съ подробнымъ разъясненіемъ правилъ христіанской жизни, размышленіями и примѣрами» г>).
J) Записки м Дневникъ, т. I. Стр. 108- 10.
-| Барсуковъ. Жизнь и труды Погодина, т. I, 285.
') „Р. Ст.“ 1884. Л» 11, 270. Посмертныя записки.
Д Жури. мин. нар. просв., 1875 г., XI. Галаховъ А. Обзоръ мистической литературы въ ц. Александа I.
Д „Духовный Вѣстникъ“, 18G2 года, январь, стр. 453. Нроф. R. Дооро-
А если цринять во вниманіе то убогое зачаточное состояніе, въ которомъ находилась тогда русская духовная литература, то невыясненное положеніе, въ которомъ иребывали самые основные вопросы насчетъ св. Писанія, преданія, символическихъ книгъ, сущности православія, отношенія къ западнымъ исповѣданіямъ и нр.,—естественно сравнить предстоявшую работу съ трудомъ древне-христіанскихъ огласителен, шшр., Оригена. Послѣдній, уча другихъ, въ свободное время и самъ учился. Стараясь удовлетворить «безпрестаннымъ мольбамъ приходящихъ толковать св. писаніе», онъ долженъ былъ составить колоссальный трудъ «экзаплы». Дни и ночи, затѣмъ, приходилось ему изучать въ подлинникахъ до мельчайшихъ подробностей философскія системы и еретическія ученія, чтобы быть во всеоружіи.
Все это, въ тѣхъ или иныхъ размѣрахъ, должно было явиться предметомъ разработки и въ тотъ огласительный періодъ, о которомъ здѣсь идетъ рѣчь. Нужно лишь было обезпечить свободное проявленіе тѣхъ запросовъ, которые выдвигала жизнь, непринужденное обсужденіе тѣхъ тем ь, которыя назрѣли, чтобы крѣпло религіозное мышленіе и была плодотворною но результатамъ намѣченная работа. Силы, необходимыя для выясненія н наученія, путемъ живого обмѣна мыслей, были, еще болѣе могло явиться. Затѣмъ, помимо вопросовъ, предлагаемыхъ извнѣ, среди самихъ православныхъ существовали разныя точенія или, но крайней мѣрѣ, взгляды, которые н могли противодѣйствовать односторонности.
Такъ, существовали еще лица, желавшія перенести въ наступившую болѣе холодную эпоху экстатическій жаръ прежняго времени. Типичнымъ представителемъ ихъ можетъ служить извѣстный священникъ Ѳеодосій Левицкій, или Макарій Глухаревъ. При всѣхъ своихъ увлеченіяхъ, мистическихъ ожиданіяхъ «близости кончины», оіш способны были па подвиги дѣятельной любви — странноііріимничества, миссіонерства. Въ своихъ же рѣчахъ и запискахъ они увлекательно и въ то же время грозно пророчески умѣли говорить о томъ, въ чемъ были убѣждены ').
твореній. О характеръ прежняго періода нашей духовной журналистики и современныхъ ея задачахъ.
■) См. автобіографія или „Описаніе духовныхъ трудовъ и всѣхъ случаевъ жизни священника Ѳеодосія Левицкаго“. Р. Ст. 1880, IX, XI. Также Арх. Св. С. 1822, 1272.
Затѣмъ, какъ показываетъ разборъ нѣкоторыми духовными липами конфискованныхъ мистическихъ книгъ, у нихъ уже создалась способность объективно отнестись къ минувшему движенію, и воспользоваться его уроками *). А вмѣстѣ съ тѣмъ, устанавливалась и общая точка зрѣнія на западную литературу въ смыслѣ «всеиспытанія, но не всевѣрія». Это подготовляло почву для научной выработки церковно-богословскихъ вопросовъ, пользуясь въ широкой мѣрѣ успѣхами западной науки.
Наконецъ, необходимо отмѣтить еще одно теченіе—фотіан-ское, характеризуемое часто безотчетною, вообще фанатическою ревностью по православіи». Что оно, несмотря на эксцентричныя выходки своего главнаго представителя «убогаго Фотія», и его личный, мало симпатичный характеръ 2), имѣло подъ собою почву, показывать его живучестъ. Тенденціи Фотія чрезъ Серафима были культивированы впослѣдствіи Пратасовымъ. И какъ стремленія Фотія опытная оцѣнка весьма скоро признала «раскольническими», такъ и въ ревнителяхъ пратасовскаго времени она не безъ основанія вскорѣ увидѣла «бритыхъ раскольниковъ». Однако, находя и у Фотія искреннихъ почитателей, которые у йогъ его находили удовлетвореніе, необходимо видѣть и во всемъ этомъ инстинктивномъ, ревнивомъ отношеніи къ вѣрѣ, чистыя побужденія, только искаженныя сначала юродствомъ, а йотомъ чиновничьими заботами о церкви. Лишь болѣе, чѣмъ всѣмъ другимъ оттѣнкамъ въ пониманіи православія, этому консервативному моменту грозила опасность исключительности, и оно всегда бы должно было имѣть при себѣ и противъ себя коррективъ и противодѣйствіе.
Какъ могли бы въ дѣйствительности въ данную эпоху уравновѣшивать другъ друга перечисленныя теченія, живымъ и нагляднымъ примѣромъ можетъ служить переписка братьевъ Сергія, Алексѣя и Павла Ширинскихъ - Шахматовыхъ отъ 1827—31 года. Издатель этой переписки :!) весьма основательно присвоилъ ей общее названіе «Матеріаловъ для исторіи русской богословской мысли въ тридцатыхъ годахъ XIX столѣтія». Она имѣетъ болѣе широкій интересъ для исторіи и могла бы имѣть болѣе важное значеніе для своего времени, чѣмъ част-
’.) Дѣло о вредныхъ книгахъ, Арх. Конф. Спб. Дух. Акад., 1825 г., JVS 29.
’) См. особенно Р. Ст. 1902: Слезстнскій. „Фотій и А. А. Орлова-Чес-менская“.
’) В. Жмакинъ.
пая переписка братьевъ и на ней необходимо остановиться подробнѣе.
Всѣ братья являются предъ нами до ригоризма православными и глубоко благочестивыми. Въ эпоху мистическаго движенія всѣ они находились въ Петербургѣ. Но старшіе—Павелъ и Алексѣй въ 1818 г. оставили службу и поселились въ своемъ имѣніи Архангельскомъ (Можайскаго ѵѣзда). Здѣсь они всей душой отдались дѣлу образованія и религіозно-нравственнаго воспитанія крестьянскихъ и церковнослужительскихъ дѣтей, изо дня въ день лично занимаясь съ ними. Въ 1836 г. они освободили своихъ крестьянъ отъ крѣпостной зависимости. Князь Алексѣй (который собственно и былъ авторомъ всѣхъ писемъ изъ Архангельскаго) даже въ области богословской, путемъ простой начитанности, дошелъ до такой степени развитія, что мало уступалъ современнымъ ему богословамъ по профессіи. Онъ перечиталъ современную богословскую литературу. Обладая знаніемъ новѣйшихъ языковъ, онъ слѣдилъ за выдающимися произведеніями литературы богословской и на Западѣ *).
Князь же Сергій, живя въ Петербургѣ въ самые «достопамятные» годы борьбы съ Голицынымъ, — уже съ перваго дебюта Фотія въ 1819 году, началъ все болѣе и болѣе поддаваться его гипнотизирующему вліянію, пока, наконецъ, не «водворился во святую обитель св. великомученика и побѣдоносца» подъ именемъ Аникита. Что бы ни говорили о Фотіи.— въ немъ онъ всегда видѣлъ ревностнаго борца въ трудную для церкви годину. Для старшихъ же братьевъ личность убогаго Фотія далеко не представлялась въ свѣтломъ ореолѣ и они, по отрывочнымъ, доходившимъ до нихъ свѣдѣніямъ, сумѣли вѣрно схватить отличительныя черты и тенденціи Фотіева православія. Поэтому, приписывая нерѣдко брату такія воззрѣнія, за которыя онъ лично не стоялъ, н незаслуженно подвергая его «томительному истязанію о православіи»,—погрѣшая, однимъ словомъ, въ конкретномъ фактѣ, братья въ общемъ вѣрно оцѣнили принципіальныя воззрѣнія настоятеля Юрьева монастыря и ого адептовъ. Въ результатѣ начались пренія о вѣрѣ, «споспѣшсствуемыя» удивительно горячей взаимной любовью обѣихъ сторонъ.
Сущность этой полемики состоитъ въ энергичномъ наиа-
*) В. Жмакинъ, стр. 5—(>.
деліи Алексѣя и Павла на всѣ тѣ пункты юрьевскаго православіи, которые являлись, по ихъ убѣжденію, такъ сказать, ирраціональными. Здравымъ смысломъ старались они обнаружить и оцѣнить ихъ, начиная отъ самыхъ грубыхъ пріемовъ Фотіева способа убѣжденія до самыхъ скрытыхъ. Фотій, напримѣръ, склоняя Сергія къ постригу, присылаетъ ему «откровеніе въ письмѣ съ семью ангельскими печатями». Братья всесторонне анализируютъ всѣ, эти печати, находятъ тамъ иниціалы на англійскомъ языкѣ «;\. О. Ч.» ') и предъявляетъ формальное обвиненіе: «сія заятая таинственность, не придавая ничего къ важности дѣла, ежели оно и отъ Бога, но давая оному еще видь дѣла отъ человѣковъ, весьма уже умножаетъ вину изобрѣтателя, когда оно дѣйствительно есть не иное что, какъ человѣческій вымыселъ». Такъ же скептически отнеслись братья и къ описанію исцѣленія Фотіемъ Фотины, п въ ихъ правотѣ впослѣдствіи Л Никита имѣлъ поводъ удостовѣриться.
Впрочемъ несравненно интереснѣе былъ походъ братьевъ противъ болѣе опасныхъ сторонъ Фотіева православія. Самое стремленіе дискредитировать чудеса и откровенія юрьевскаго архимандрита основывалось на желаніи доказать, что «евангельское церковно-учебныхъ книгъ ученіе стоитъ и устоитъ само собой. Такъ твердо оно утверждено всѣмъ множествомъ чудесъ, во всѣхъ пародахъ и всѣхъ вѣкахъ, что нѣть нужды намъ искать опоры оному въ новыхъ чудесахъ. Противное же сему, или въ чемъ важномъ несообразное ученіе, не можетъ стоять, при всемъ множествѣ, подпоръ и отъ самихъ чудесъ, которыя, при такомъ ученіи, но могутъ и не должны останавливать вниманіе наше, какъ бы очевидны опи ни казались». Фотій для нихъ—ревнитель церкви не но разуму, а его монастырь—убѣжище противныхъ церкви мнѣній, раскольническое гнѣздо.
Здѣсь необходимо сказать нѣсколько словъ относительно той позиціи, стоя па которой старшіе братьи могли произносить такія обвиненія и обличенія.—Если смотрѣть безотносительно, легко можно придти кт, выводу, что братья сами были въ сильной степени заражены раскольническою исключительностью. Вт, самомъ дѣлѣ,, во всей перепискѣ красною нитью проходитъ категорическое требованіе, чтобы Сергій далъ, а затѣмъ подтвердилъ, письменное обѣщаніе «слово въ слово прини-
') Шіццін.ты. конечно, „духог.ной дщери“ Фотіи кн. Орл. Чесменской.
мать все догматическое церковно-классическихъ книгъ ученіе, держась собственно того смысла, который очевиденъ по свойству языка и который иначе пріемлемъ быть не можетъ... Церковно-учебныя книги суть то хранилище, которое и содержитъ оное (ученіе) въ первобытной евангельской чистотѣ, какъ оно вышло изъ устъ Самого Спасителя и Его апостоловъ... Во всемъ, въ чемъ встрѣчается какое незнаніе или недоразѵмѣніе, должно справляться въ общихъ катехизисахъ и богословія хгц отъ Святѣйшаго Синода издаваемыхъ, и принимать оные, какъ бы изъ самихъ апостольскихъ устъ исходящую евангельскую проповѣдь *). Чѣмъ, спрашивается, все это не достойная раскольника вѣра въ букву?!
Но. если вглядѣться пристальнѣе, становится понятною суть дѣла. Фотій весьма опредѣленно заявлялъ о неправомы-сліи всѣхъ высшихъ духовно-учебныхъ заведеній, весьма ясно ироповѣдывалъ о «согласіи архіереевъ, архимандритовъ и всѣхъ учителей россійской церкви» на мнѣнія и хулы карбонаріевъ.
II напримѣръ, ученикъ Фотія Сергій, со всей силой отвергая подозрѣніе братьевъ насчетъ слѣпого пристрастія кт» старимъ книгамъ, пояснялъ однако: «все мое слѣпое пристрастіе къ старымъ книгамъ окажется развѣ то, что я предпочиталъ православное исповѣданіе прочимъ катехизисамъ, но православное исповѣданіе не есть отнюдь изъ числа старыхъ церковью запрещенныхъ книгъ. Книга сія всегда будетъ вѣнцомъ православія, яко испытанная судомъ всѣхъ православныхъ преемниковъ апостольскихъ и утвержденная общимъ всѣхъ одобреніемъ... Л потому и теперь допуская, что и нашей единою православною церковью издаваемыя учебныя книги, равно какъ іі православное исповѣданіе, душеспасительны, нахожу, что нельзя книгѣ сей не дать перваго между равными мѣста.
Въ искренности этого заявленія Сергія сомнѣваться нельзя: онъ самъ въ то время представилъ опытъ перевода этого изложенія вѣры (правда, пеодобреиный цензоромъ ІІавскимъ). Но уже тѣ. хлопоты относительно изданія, которые обнаружилъ да'.ке служившій по вѣдомству полиціи чиновникъ Штеръ -), показываютъ, что паішстичеекій оттѣнокъ исповѣданія Могилы привлекать симпатіи тогдашнихъ ревнителей благочестія.
') „Матеріалы“, стр. 33, 4.3, 14.
-> „Пискни ранныхъ лицъ къ м. Филарету. Письмо Григоріи (Пост-пикоиа).
Въ противовѣсъ этому братья отстаивали «настоящія церковно-учебныя книги». А такъ какъ именно въ ту пору можно было говоритъ лишь о частныхъ попыткахъ возможно точной формулировки православнаго богословія, то и выходило, что, отстаивая status quo церковнаго изложенія вѣры, братья отстаивали его динамику, — процессъ его разработки.
Помимо защиты «новыхъ» катехизисовъ Филарета, братья энергично осуждали нѣкоторые признаки «ополченія противъ переложенія книгъ священнаго писанія» и попытку отвлечь другихъ къ своей ополчающейся сторонѣ. И простое, поясняли опи, непочтеніе къ матери, къ матери церкви, грѣховно, богопротивно, а какимъ должно почитать ополченіе противъ нея, ополченіе не себя лишь, но и другихъ *)?.. Весьма скоро также они подмѣтили развитіе въ Сергіи такъ характернаго для «раскольниковъ» «отвращенія ко всѣмъ инославнымъ учителямъ духовнаго житія» и обратили вниманіе на опасную сторону этой исключительности.
Ополчающіеся противъ иновѣрцевъ-протестаитовъ, пишутъ они, съ ревностью не по разуму, ревностью неосвященною, впадаютъ въ такую крайность, которая можетъ произвести вредъ гораздо тягчайшій. Начавъ опроверженіемъ дѣльныхъ нововведеній и упущеній, впослѣдствіи до того воспаляются гпѣвомъ и недоброжелательствомъ, что все кажется уже недостаточнымъ, нестерпимымъ въ ихъ церкви,—и самое то. что они имѣли п имѣютъ общее съ нами, такъ что даже и въ семъ нежелательно уже быть съ ними единомысленпыми. Получивши однажды такое чувство, все, чѣмъ можно отклониться отъ нихъ, охотно пріемлется, и все. что сближаетъ съ нами, охотно упускается. Отсего тѣ внѣшности вѣры, которыя ими опускаются, обращаютъ наибольшее вниманіе, и отправляющіе оныя, хотя бы съ опущеніемъ важнѣйшихъ догматовъ, защищаются какъ православные.
Долго и замѣчательно жизненно спорили авторы писемъ и о разныхъ другихъ вопросахъ,—о томъ, молено ли назвать православными лицъ, соблюдающихъ по невѣжеству одну обрядовую сторону христіанства; можно ли съ спокойною совѣстью удаляться отъ міра въ монастырь, когда столько дѣятельной любви можно проявить въ образованіи народномъ и т. д.
Впрочемъ, Сергій (теперь уже Аникита) все болѣе и бо-
Ч Стр. ')&.
лѣе сталъ уклоняться отъ обсужденія вопросовъ но существу; нѣкоторыя же письма и вовсе оставлялъ безъ отвѣта. При всемъ томъ, несмотря не допускавшіяся полемическія рѣзкости, переписка до конца сохранила характеръ благороднаго спора, руководимаго исканіемъ истины и братскою заботою другъ о другѣ. Вотъ заключительные аккорды послѣднихъ писемъ по поднятымъ вопросамъ.
«Теперь, заключалъ одно іш> послѣднихъ писемъ къ братѵ Аникитѣ кіі. Алексѣй, отлагаю перо обличителя и облекаюсь въ смиренную одежду послѣдняго грѣшника. Останавливаю голосъ моіі громкій, а по временамъ и колкій. Прости неумѣстной моей колкости и грубости за дѣльную и умѣстную ревность. Я часто испытываю, часто повѣряю себя въ моемъ къ тебѣ расположеніи, опасаясь, не простирается ли неблаговоленіе мое къ мнѣніямъ твоимъ и на самого тебя. Но слава Господу, милующему меня, испытаніе сіе, кажется, паче другихъ примиряетъ меня съ моею совѣстью».
Возвращая этотъ свитокъ и прекращая полемику, Анпкита, съ своей стороны, отвѣчаетъ на послѣдней страницѣ слѣдующими изреченіями: Суди ми, Господи, яко азъ незлобою моею ходихъ; и на Господа уповая не изнемогу.
Искуси мя, Боже, и ѵвѣждь сердце мое, истяжи мя и разумѣй стези моя.
И виждь, аіце путь беззаконія во мнѣ и настави мя па путь вѣченъ.
Ей Господи Царю, даруй ми зрѣти моя прегрѣшенія и не осуждатн брата моего, яко благословенъ еси во вѣкп вѣковъ, Аминь.
Мы нашли необходимымъ подробнѣе остановиться па перепискѣ ІІІ.-Шихматовыхъ именно потому, что она представляетъ собою страстный и мотивированный протестъ противъ духа Фотія. Послѣдній же, какъ сказано, виталъ надъ всей церковной жизнью второй четверти минувшаго вѣка, перевоплощаясь лишь изъ новоизмышленнаго хитона Фотія въ мундиры церковныхъ чиновниковъ. Отсюда и тѣ доводы, которые посылали братья въ Юрьевъ монастырь, могли бы имѣть широкій церковно-общественный интересъ. Бъ самомъ дѣлѣ, неужели, напримѣръ, къ одному только Аникитѣ—ученику и почитателю Фотія—относилось слѣдующее братское, по вмѣстѣ грозное предостереженіе:
«По мнѣнію нашему, ты поставленъ на широкій путь про-
тивлоиія церкви, котороо, какъ ни прикрываютъ совѣтники твои ревностью но православію, не можетъ не обнаруживаться въ словахъ и дѣлахъ. Ревность по православію есть самый тотъ покровъ, которымъ покрываютъ свои бредни всѣ старообрядцы. И даже тѣ раскольники, которые старались соорудить церковь свою на образецъ старинной церкви, до того изуродовали ее, что не имѣютъ и тѣни христіанства, и терпятъ у себя, даже уважаютъ скверности и пороки наигнуснѣй-шіе. Вотъ какъ опасно прилагаться кт. стариннымъ толкамъ и партіямъ ').
Сверхъ того, настоящая переписка показываетъ и доказываетъ полную и для того времени возможность единственноцѣлесообразнаго пути въ дѣлѣ выясненія «православія». Силы, способныя къ живому обмѣну мыслей, существовали,—таились даже въ глухихъ углахъ. И только чрезъ этотъ обмѣнъ мнѣній сглаживались бы односторонности, устранялось бы все фальшивое, не имѣли бы мѣста безцѣльныя драмы духа. Нужны лишь были условія, которыя бы обезпечивали ту свободу и откровенность, какую можно видѣть въ частной перепискѣ.
ІІо именно этихъ то условій и не было: они болѣе всего не гармонировали съ духомъ эпохи Николая I.
«Въ николаевскую эпоху господствовала система. Эта система ясная, точная, такая, которая еще теперь поражаетъ насъ своимъ грандіознымъ размахомъ. Эта система являлась какъ бы живымъ воплощеніемъ непреклонной личности самого императора Николая I. Идея, которая проникала собою всю систему и какъ мозгъ наполняла кости ея, была идеей внѣшняго могущества и силы Россіи съ одной стороны, безусловнаго единства ея духовной жизни съ другой»...
«Однимъ изъ необходимѣйшихъ условій внѣшняго могущества, по мнѣнію императора Николая, являлось полное, безусловное, нетерпящее никакихъ даже самомалѣйшихъ уклоненій, духовное единство всѣхъ русскихъ людей. Имъ должны были проникнуться всѣ, начиная съ перваго вельможи и кончая послѣднимъ мужиченкомъ... Всѣ усилія правительства въ области внутренней политики сводились къ дисциплинѣ, идеаломъ которой была дисциплина военная. Каждому было указано свое, строго опредѣленное мѣсто; отъ каждаго требовалось, чтобы онъ говорилъ думалъ и чувствовалъ именно такъ,
) Переписка, стр. 1 Яі.
какъ было предписано. Одинъ долженъ былъ чувствовать побольше, другой поменьше; одному полагалось знать то, чего не полагалось знать другому; въ мысляхъ одного могло быть больше развязности и бойкости, чѣмъ въ мысляхъ другого или третьяго, которому совсѣмъ не полагалось имѣть никакихъ мыслей. Все это было строго предусмотрѣно системой, все это математически точно соотвѣтствовало положенію человѣка на землѣ.
«Больше всего, конечно, боялись мысли, и какъ жилось ей въ этой обстановкѣ—сообразить не трудно. Интеллигентная мысль менѣе всего подходила подъ требованія системы... Но какое дѣло «системѣ» до особенности и индивидуальности? Крупныхъ людей, какъ, напримѣръ, Пушкина, она старалась привлечь на свою сторону. Съ мелкими она совершенно не церемонилась; и даже мрачные казематы Соловецкаго монастыря для «заживо погребенныхъ» никогда не оставались пустыми.
«Господствовала теорія, которую г. Пыпинъ какъ нельзя удачнѣе называетъ «оффиціальною народностью». Признавалось и вѣрилось, что «Россія есть совершенно особое государство и особая національность. не похожая на государства и племена Европы»...
«Въ религіозномъ отношеніи Россія страна православная и даже наиболѣе православная. Ея исповѣданіе заимствовано изъ древняго византійскаго источника, вѣрно хранившаго преданія церкви, и она осталась свободна отъ тѣхъ религіозныхъ волненій, которыя первоначально отклонили отъ истиннаго пути католическую церковь, а потомъ поселили распри въ ея собственной средѣ и произвели протестантизмъ съ его безчисленными сектами. Правда, и у насъ есть раскольники, но правительство и церковь употребляютъ всѣ усилія и мѣры строгости къ возвращенію заблудшихъ и къ искорененію ихъ заблужденій. Раскольники, по ихъ невѣжеству, заслуживаютъ нѣкотораго снисхожденія, но вообще терпимы быть не могутъ.
«Если мы и отстали отъ Европы въ цивилизаціи и наукѣ, то обстоятельство это служитъ на нашу же пользу, такъ какъ наука получается у насъ въ томъ видѣ, когда всѣ сѣмена ея тщательно отдѣлены отъ плевелъ. «Высшія учрежденія блюдутъ за тѣмъ, чтобы наука приносила намъ только полезное, и запрещаютъ все, что можетъ повести къ вреднымъ умствованіямъ».
«Система ломала все, что встрѣчалось у.пей на пути и
огромная часть оя усилій была направлена къ тому, чтобы оградить себя отъ возможности и въ дальнѣйшемъ встрѣтиться съ какими бы то ни было непріятностями. Тутъ на первомъ планѣ выступаютъ заботы о цензурѣ» ').
Этотъ, пусть даже не весьма самостоятельный но мыслямъ, но, безпорно, живой и вѣрный очеркъ Евг. Соловьева представляетъ лучшую характеристику той логики, которой слѣдовало николаевское царствованіе, въ частности но церковнобогословскимъ вопросамъ. Какъ во всемъ, такъ и въ этой сферѣ идеаломъ для имсратора Николая было единообразіе. Въ это царствованіе пишетъ М. Я. Морошкинъ, разномысліе въ Синодѣ если и допускались но необходимости, на словахъ, то почти никогда не являлось въ письменныхъ его актахъ. Причиною всему былъ главнѣйше самъ Императоръ, весьма не жаловавшій отдѣльныхъ мнѣній со стороны членовъ синода и, если когда такія встрѣчались, объявлявшій за нихъ, чрезъ оберъ-прокурора, свое неудовольствіе, временами довольно рѣзко. Такъ, когда по дѣлу генералъ-адъютанта Клейнмихеля, за прелюбодѣяніе разведеннаго съ первою женою и намѣревавшагося вступить во второй бракъ съ двоюродною сестрою своей первой жены, произошло разногласіе между м. м. Филаретомъ и духовникомъ государевымъ Мѵзовекимъ (Филаретъ запрещалъ этотъ второй бракъ, какъ противный всѣмъ каноническимъ правиламъ, а Музовскій доказывалъ противное), то Государь, на докладѣ оберъ-прокурора князя Мещерскаго объ этомъ разномысліи написалъ слѣдующее: «Въ догматахъ вѣры разногласія быть не можетъ и не должно; посему подобнаго представленія принять я не могу отъ высшаго духовнаго мѣста въ государствѣ. Вамъ, какъ блюстителю законовъ, должно сіе вразумить членамъ синода, и когда положится общее единогласное мнѣніе, основанное не па умствованіяхъ и на толкованіяхъ, а на точномъ смыслѣ догматовъ, тогда мнѣніе представить. Симъ дѣломъ запяться не медля: ибо впредь строго намъ запрещаю входить съ подобнымъ докладомъ, который совершенно выходить изъ всякаго приличія».
Нерѣдко, впрочемъ, добавляетъ тотъ же историкъ, Государь не уважалъ и единогласныхъ мнѣній Синода, оставляя ихъ безъ дѣйствія, особенно но дѣламъ брачнымъ» -).
•') Евг. Оо.шпы’вь (Аидрееничъ). Очерки но исторіи русской литерн-туры. (.Ліо. 1!М)2 г., стр. 42—7.
-I Сборникъ И.чікф. Н. Иет. Обіц. т. 113, стр. HS.
Тотъ же принципъ, даже въ той же словесной формѣ, примѣнялся императоромъ и но другимъ поводамъ. Единообразіе, напримѣръ, учебныхъ руководствъ, въ дѣлѣ преподаванія христіанскаго ученія, вполнѣ согласовалось съ предначертаніями государя, и послѣдній готовъ былъ раньше времени изъявлять высочайшую санкцію, стѣснявшую появленіе новыхъ опытовъ» ’).
Проводниками «системы» въ жизнь являлись тѣ лица, которыя окружали Николая I, тѣ учрежденія, которыя стояли во главѣ различныхъ областей. Въ частности и въ вѣдомствѣ православнаго исповѣданія то или другое примѣненіе и осуществленіе личныхъ взглядовъ императора не мало обусловливалось свойствомъ н настроеніемъ преломлявшей среды.
Въ первое десятилѣтіе царствованія Николая, несмотря на благосклонное его отношеніе къ отдѣльнымъ лицамъ, — мужественному въ день 14 декабря м. Серафиму, опытному администратору м. Филарету, энергичному реформатору оберъ-нро-кѵрорѵ Нечаеву, при немъ не было, однако, «достойнаго и вѣрнаго слуги». Такого онъ пріобрѣлъ лишь въ 1836 г. въ лицѣ графа Пратасова. Съ этого собственно времени, въ продолженіи двадцати лѣтъ шагъ за шагомъ начала осуществляться систематизація церкви.
Тотъ консерватизмъ, который во всѣхъ областяхъ засталъ новый императоръ, видимо не удовлетворялъ его. Слишкомъ грубо сплелись здѣсь личные виды, близорукія мнѣнія, негодныя средства. Какъ извѣстно, вскорѣ но вступленіи на престолъ, онъ произвелъ пересмотръ книгъ, запрещенныхъ въ эпоху «дикой цензуры», милостиво отнесся къ нѣкоторымъ изъ профессоровъ, изгнанныхъ Руничемъ. Еще болѣе характернымъ доказательствомъ несочувствія Николая I крайностямъ прежней реакціи служить судьба цензурнаго устава Шишкова. Будучи утвержденъ новымъ императоромъ, онъ просуществовалъ лишь два года. Самое введеніе этого «чугуннаго» устава авторъ изслѣдованія: «Цензура въ царствованіе Николая I» объясняетъ затрудненіями и заботами тогдашней эпохи, вслѣдствіе которыхъ Николай I, довѣряя монархической преданности и испытанной Александромъ I опытности Шишкова, утвердилъ проектъ, не поручивъ никому предварительно разсмотрѣть его... Но молодой императоръ, продолжаетъ авторъ, не замедлилъ
отступиться отъ новаго своего закона тотчасъ же, какъ только ему доказана была его несостоятельность и несовершенность... (Въ своихъ Запискахъ Шишковъ признаетъ свой уставъ «оклеветаннымъ» предъ государемъ) *).
Во всякомъ случаѣ, утвержденіе новаго устава 182Н года самъ Шишковъ призналъ неожиданностью для себя, и на другой же день вышелъ въ отставку.
Подобное отношеніе Николая I къ Шишкову, если не вождю, то ревнителю реакціи 1824— 5 года, должно было произвести свое впечатлѣніе и на высшіе церковные круги. Равнымъ образомъ, еще не ослабѣвшее вниманіе и новаго императора къ м. Филарету, ревностному противнику «обратнаго хода», настраивало ихъ на выжидательный ладъ, заставляло пока ограничиваться мало дѣйствительными предписаніями и спорадическими, не весьма обильными результатами, выступленіями.
Вотъ одно изъ междувѣдомственныхъ сношеній, весьма характерное для первыхъ годовъ обозрѣваемаго нами періода. По случаю изданнаго книгопродавцемъ Брифомъ объявленія, писалъ оберъ-прокуроръ Нечаевъ министру народнаго просвѣщенія въ 18:33 году, митрополитъ Серафимъ увѣдомилъ меня, что упоминаемый въ немъ Conversations Lexicon есть книга, обратившая на ееби вниманіе Его Императорскаго Величества, ибо Е. В—ство, при самомъ почти началѣ царствованія, присылалъ къ нему ст.-секретаря Муравьева спросить его мнѣнія, что, какъ въ Лексиконѣ семъ находятся статьи, противныя ученію святой Церкви нашей и чести Правительства, то отбирать ли его у покупщиковъ, коихъ было много, или лучше не отбирать, дабы не подать повода любопытной публикѣ привлечь къ книгѣ сей, яко запрещенной Правительствомъ большее вниманіе. Имѣя сіе въ виду митрополитъ полагалъ, что не слѣдовало бы выдавать ее въ публику, ежели не исключены изъ сего сочиненія прежнія статьи о Христѣ Спасителѣ и Пр. Богородицѣ, также объ Императорѣ Павлѣ и другія, подобныя имъ 2).
Главное же обстоятельство, которое подтачивало пока жизнеспособность тогдашняго церковнаго консерватизма, было
’) Р. Ст., 1901, т. 107, стр. 402.
21 Выписки изъ цензурныхъ дѣлъ, хранящ. въ Снб. Публ. Б—кѣ, № 1, л. 3.
отсутствіе въ номъ какихъ-либо положительныхъ руководящихъ точекъ зрѣнія и недостатокъ творчества. Вѣдь даже для составленія и затѣмъ переработки катехизиса недовѣряшпіе православію Филарета должны были обратиться къ тому же Филарету. Или, запрещая, напр., переводы св. писанія на русскій языкъ, ревнители православія нс могли указать иныхъ мотивовъ, кромѣ морально-филологическихъ соображеній адмирала Шишкова и угрозъ м. Серафима: если вы (м. Филаретъ) будете настаивать на продолженіи перевода священнаго писанія. то я выйду въ отставку ‘).
Не имѣя основаній къ полной конфискаціи изданныхъ еще ранѣе книгъ Новаго Завѣта, и не обладая силами возстановить неприкосновенность и непоколебимый авторитетъ славянскаго поревода Библіи, приходилось терпѣливо дожидаться «истощенія» наличнаго количества отпечатанныхъ экземпляровъ и даже до времени сквозь пальцы смотрѣть на экзегетическія работы ученыхъ гебраистовъ.
Пользуясь такой неопредѣленностью начальственной опеки, стали появляться нѣкоторые признаки, указывавшіе па возможность оживленія духовной литературы.
Уловивъ самые элементарныя нужды наступившаго «огласительнаго» періода, выступила на поприще сочинительства прежде всего цѣлая категорія разнообразныхъ писателей н издателей. Піонеры реакціи—Руничъ и Магницкій предлагали свои фабрикаты: первый «Взглядъ на состояніе міра при рожденіи Іисуса Христа» 2), второй «Разговоръ отца съ сыномъ о св. исторіи и ученіи вѣры» :!), капитанъ-лейтенантъ желалъ издать «Опроверженіе возстающихъ на Церковь Христову», гвардіи инженеръ - поручикъ работалъ надъ произведеніемъ «Другъ истины» 4), а камеръ-юнкеръ «надъ краткой священной исторіей», чиновникъ X класса проповѣдывадъ «Во спасеніе души—юношамъ и дѣвицамъ», а XIV класса желалъ издать «Послѣдованіе артоса» 5). Еще чиновникъ пропагандировалъ «Искусство, какъ быть достаточнымъ и счастливымъ» в), а помѣщикъ де-Вольфъ, посвящая м. Серафиму свой переводный трудъ «Объ уваженіи и достоинствѣ Церкви», раз-
“I 11р. Об. 1868 г., ч. 26, стр. 526—7.
Арх. Спи. Дцк., 1834, II. ■') Арх. 1828. 27.
“) Арх. С по. Дцк.. 1330, 3. •'') Арх. 1-838,5», 1830,и.
О Арх. 1836,іг,.
вивалт. цѣлую программу вліянія церкви на католической подкладкѣ *).
Нужно ли говорить, затѣмъ, какъ скоро успѣлъ оріентироваться въ моментѣ чисто коммерческій людъ, какъ усиленно сталъ онъ выбрасывать на рынокъ всевозможныя священноисторическія, дидактическія, и т. н. произведенія. Издатели рылись въ каталогахъ XVIII вѣка, заказывали ходкій товаръ грамотнымъ мѣщанамъ, переводили наскоро соотвѣтствующій матеріалъ съ иностраннаго. II нельзя отрицать, что, конкур-рируя другъ съ другомъ, они, даже помимо цензурныхъ требованій, должны были постепенно вносить нѣкоторыя улучшенія въ свои изданія, дѣлать ихъ болѣе живыми и наглядными.
Но. конечно, это было еще далеко не то, къ чему обязывали нужды времени. Даже о свѣтской литературѣ, въ которую уже входили Пушкинъ и Гоголь, историкъ Карамзинъ и мпосіе другіе, Никитенко, въ одну изъ мрачныхъ минутъ 1838 года, рѣшился сказать: «Какъ торговое дѣло у пасъ литература еще существуетъ, какъ нравственно-духовное — ея нѣтъ, п. кажется, не скоро будетъ 2). Тѣмъ естественнѣе ожидать не болѣе какъ скудныхъ посѣвовъ на пивѣ духовной литературы того времени. И. однако, слишкомъ многое зависѣло отъ этой поры сѣянія и отъ тѣхъ условій, среди которыхъ оказались молодые всходы.
Каковы же тѣ тенденціи, которыя могутъ быть названы характерными для духовной литературы тридцатыхъ годовъ, для эпохи, справедливо называемой и въ исторіи общей литературы временемъ по преимуществу переходнымъ?
ІІа пути къ объективному сужденію о цѣляхъ тогдашнихъ церковно-богословскихъ опытовъ стоить расплывчатый и вмѣстѣ тяжелый, какъ кошмаръ, призракъ «неологіи». Достаточно было тому или другому автору обмолвиться однимъ выраженіемъ, чтобы навлечь на себя подозрѣніе въ сочувствіи къ реставраціи библіи и церкви по критико-экзегетическому методу раціонализма. Ибо, предполагало заботливое попеченіе о чистотѣ умовъ, разъ всякая болѣе выдающаяся научная сила неуклонно стремится къ западному источнику,—значить привлекателенъ
’) СпГі. Дцк. 1831.8.
На р с,ѵ ковъ. Жи.ші.... Погодина, т. V, 1.Ѵ> стр.
и заразителенъ скрывающійся тамъ ядъ. А отсюда необходимы карантинныя мѣры.
Между тѣмъ, на дѣлѣ тогдашнее тяготѣніе къ западной литературѣ вовсе не являлось походомъ за Эйхгорпомъ и Штрауссомъ. Ото были лишь практическіе результаты остраго сознанія всей скудости запаса фактическихъ знаній, и всей нелѣпости привычныхъ схоластическихъ методовъ. Возникла жажда хотя бы энциклопедическихъ знаній, явилось стремленіе къ работѣ болѣе близкой къ первоисточникамъ. Въ подтвержденіе этого можно указать на нѣсколько областей богословія.
Прежде всего эта тенденція приняла довольно широкіе размѣры въ отношеніи къ св. писанію. Неблагосклонное отношеніе церковной власти къ популяризаціи и научной его разработкѣ, выразившееся въ закрытіи Библейскаго Общества, далеко нс могло уничтожить назрѣвшихъ стремленій. Теперь уже ко многимъ можно было примѣнить то настроеніе, которымъ объяснялъ Г. II. ІІавскій свою экзегетическую дѣятельность. «Не языкъ (еврейскій) былъ мнѣ дорогъ, а св. Писаніе, чистое, неискаженное толкованіями; посредствомъ знанія языка я хотѣлъ дойти до вѣрнаго толкованія и пониманія св. Писанія. А извѣстно, что вѣрное пониманіе еврейскаго языка ведетъ къ пониманію богословія ')».
«Въ 1830 и 18іО годахъ, свидѣтельствуетъ одинъ современникъ студенты всѣхъ академій, также служащіе во всѣхъ семинаріяхъ и образованные изъ лицъ духовныхъ, можно сказать, горѣли желаніемъ видѣть св. Писаніе въ русскомъ переводѣ и этотъ переводъ имѣть у себя подъ руками для чтенія, для пользованія имъ, для назиданія. Это то, можно сказать' всеобщее желаніе видѣть и имѣть Писаніе въ русскомъ переводѣ и было причиною столь быстраго расхода въ концѣ 1830-хъ годовъ трехъ литографированныхъ студентами Петербургской академіи изданій перевода Павскаго. О себѣ скажу, что, когда вѣсть о налитографированіи перевода Павскаго разошлась по семинаріямъ, я немедленно выписалъ экземпляръ его чрезъ земляка своего, бывшаго въ числѣ студентовъ ХШ курса Петербургской академіи, а ректоръ нашей (Тобольской) семинаріи, архим. Венедиктъ, выписалъ для себя экземпляра, чрезъ кого то другого. Мой экземпляръ не одинъ разъ побывалъ въ рукахъ, кромѣ сослуживцевъ моихъ, и у
■| К Ст. 1880, 1, 128.
тогдашняго глубокоуважаемаго архіепископа Тобольскаго Аѳанасія. Что же касается учениковъ семинаріи богословскаго класса, то, по крайней мѣрѣ, добрая половина ихъ готовы были своеручно переписать для себя переводъ» ‘).
Свое утвержденіе, что вѣрное пониманіе св. писанія ведетъ къ пониманію богословія, ІІавскій способенъ былъ доказать и на дѣлѣ. Достаточно, напримѣръ, продумать нѣсколько тезисовъ изъ «Мыслей о законоученіи» (наслѣдника цесаревича), изложенныхъ Павскимъ въ 1826 г., чтобы вполнѣ согласиться съ замѣчаніемъ его біографа: «Въ этихъ своихъ сужденіяхъ ІІавскій, говоритъ онъ, опередилъ свою эпоху на полстолѣтіо и нанесъ бы еще въ свое время смертельный ударъ схоластикѣ, если бы его записка появилась тогда же въ печати. Въ своихъ понятіяхъ о взаимномъ отношеніи религіи, какъ внутренняго чувства, какъ основной стихіи духовно-нравственной жизни человѣка, къ религіи положительной, какъ суммѣ богооткровеипыхъ истинъ или догматовъ, Павскіп сказалъ новое слово въ нашемъ богословіи». Вообще Павскій признавалъ необходимымъ «съ ясностью и жизнью предлагать ученіе о религіи»
Церковная исторія, по мнѣнію ІІавскаго, должна отличаться наибольшею полнотою, такъ какъ эта исторія не есть исторія однихъ внѣшнихъ событій, а исторія догматовъ, правилъ нравственности и обрядовыхъ учрежденій, которыя всѣ развивались постепенно, «повременно», въ послѣдовательномъ генетическомъ порядкѣ, подобно тому, какъ всякій организмъ, со всѣми его отдѣльными членами и функціями дѣятельности, развивается изъ сѣмени». Того же убѣжденія держались и выступившіе тогда историки Филаретъ (Гумилевскій) и Горскій *).
Глубокое знаніе св. писанія, древне - христіанской литературы, наконецъ, личный историческій складъ ума, позволяли Павскому быть новаторомъ, не будучи неологомъ,—глубоко вѣрующимъ, не будучи охранителемъ. Свое научное credo онъ выразилъ въ слѣдующихъ горячихъ строкахъ, когда началось «дѣло о противозаконномъ палитографированіи» Библіи.
’J Іірот. Сулоцкій. F. Стар., 1881 г., іюль, 484—5 стр. „Протоіерей Г. II. ІІавскій и м. Филаретъ.
„Русек. Стар.“ 1880 г., февраль, стр. 271, 275. Н. Парсовъ. Іірот. I'. П. ІІавскій.
А. Лебедевъ. Дерковвая исторіографія, стр. 502.
«Я увѣренъ, писалъ тогда ІІавскій, что ни одинъ изъ моихъ учениковъ не скажетъ обо мнѣ, что я научилъ его чему-либо неправославному, что я не говорилъ о рожденіи Спасителя отъ Дѣвы... Пробуждая любовь къ Слову Божію, я никогда не терялъ изъ виду и церковныхъ догматовъ, старался подкрѣплять ихъ доводами изъ священнаго Писанія, видѣлъ и другимъ указывалъ въ нихъ единодушный голосъ отцевъ церкви. Правда, люблю ясность и доказательность и хочу вѣрить только тому, что твердо стоитъ на своихъ началахъ, но въ этомъ мнѣ никто не полагаетъ препоны. Благодарю Бога, что церковь, въ которой я рожденъ и воспитанъ, не принуждаетъ меня вѣрить чему-либо безъ доказательствъ. Она позволяетъ мнѣ углубляться въ чистое и святое Слово Божіе и если что предписываетъ, всегда указываетъ основаніе своему предписанію въ Словѣ Божіемъ и въ общемъ голосѣ просвѣщенныхъ учителей церкви. И потому я чтилъ и чту ее какъ путеводительницу и матерь, н никто изъ знающихъ меня не скажетъ, чтобы я отвергалъ какія-либо ея постановленія и догматы. Неужели я ложью, лицемѣріемъ, неправовѣріемъ, вольнодумствомъ, пріобрѣлъ то уваженіе, которымъ пользуюсь у людей просвѣщенныхъ, почтенныхъ и по своему благочестію и по глубокимъ познаніямъ *).
Другой «неологъ» тридцатыхъ годовъ, знаменитый Иннокентій (Борисовъ) также пытался внести новую струю въ безжизненное дотолѣ богословіе. Внутренній характеръ богослов-ствованія Иннокентія въ кіевской академіи, по характеристикѣ проф. Малышевскаго -), состоялъ въ искреннемъ стремленіи къ разумному и цѣлостному воспріятію откровенной истины, выражающемуся не только въ широтѣ и свѣтлости богословскаго созерцанія его, но и въ нѣкоторомъ, ему свойственномъ, сердечномъ постиженіи откровенной истины, въ ея небесной чистотѣ, божественномъ величіи и благодатной силѣ. Онъ обладалъ искусствомъ открывать въ предметѣ новыя стороны, дѣлать оригинальныя сближенія, неожиданныя, но мѣткія приспособленія, въ чемъ помогала ему не только творческая сила созерцанія (фантазіи), но и обширность, хотя бы то лишь общихъ свѣдѣній, кромѣ богословія, еще въ другихъ наукахъ, имѣющихъ цѣлью изученіе человѣка и видимаго міра, за
') Р. Ст. 1880, V. 131 -2.
'•') Пятидееятилт.тній юбилей кіевской духовной академіи. I860. „Рѣчь“.
современными идеями и успѣхами которыхъ (наукъ) онъ слѣдилъ.
Иннокентій былъ способенъ будить мысль, — и въ этомъ его заслуга. Его лекціями еще на семинарской скамьѣ зачитывались будущіе богословы.
Что направленіе новаторовъ въ богословіи далеко не возбуждало симпатіи со стороны церковной власти, объ этомъ ясно говорятъ обвиненіе, предъявленное къ Павскому за уроки для наслѣдника престола и «секретное испытаніе» Иннокентія. Но на этихъ, слишкомъ извѣстныхъ въ литературѣ, дѣлахъ нѣтъ нужды останавливаться. Можно лишь замѣтить, что обнаруживая и здѣсь чрезвычайную заботливость о мысляхъ и успѣшно подбирая цѣлыя серіи неправильныхъ выраженій, м. Филаретъ все же слишкомъ легко переходилъ къ подозрѣнію всего авторскаго образа мыслей въ неправославіи. Возраженіями Павскаго успѣшно отклонялись многія изъ предъявленныхъ обвиненій ‘). Объ остальной же ихъ части, сводящейся главнымъ образомъ, къ умолчанію о тѣхъ или другихъ предметахъ, нельзя произносить окончательнаго сужденія, имѣя въ виду конспективный характеръ «уроковъ», трудность для Филарета становиться на почву чужихъ взглядовъ, наконецъ, личныя отношенія автора и «нримѣчателя».
Гораздо больше, чѣмъ эти инциденты, матерьяла для сужденія о богословскихъ задачахъ тридцатыхъ годовъ представляетъ судьба «Нравственной Библіотеки».
Состоявшій при великомъ князѣ Михаилѣ Павловичѣ, (ранѣе даровитый преподаватель орловской семинаріи), Фавиц-кій, предпринялъ изданіе на русскомъ языкѣ собранія лучшихъ систематическихъ сочиненій по части нравоученія, переводя ихъ съ древнихъ и новѣйшихъ языковъ. Для большаго успѣха, издатель заручился покровительствомъ великаго князя Михаила Павловича, одобреніемъ имп. Николая и согласіемъ на посвященіе Библіотеки наслѣднику цесаревичу Александру Николаевичу.
Но уже первый представленный имъ въ духовную цензуру переводъ «Христіанское нравоученіе Рейнгарда» подвергся удержанію въ комитетѣ, послѣ придирчивой, уничтожающей критики трехъ его членовъ.
Не излагая здѣсь ея, равно какъ и другихъ документовъ,
) Г. С-т. 1880 г. Н. Барсовъ. Г. II. ПавскіГі.
приводимъ лишь существенную часть жалобы издателя па высочайшее имя, гдѣ онъ даетъ общую апологію своей попытки.
Предпріятіе издать собраніе разныхъ системъ науки, доказываетъ онъ. основанныхъ, во первыхъ, на различныхъ началахъ, каковы суть разумъ и откровеніе, во вторыхъ, на ученіи разныхъ школъ и исповѣданій, само по себѣ представляет е такой случай, въ которомъ нельзя требовать, какъ вещи совершенно невозможной, чтобы всѣ ученія и мнѣнія были согласны не только съ нашими понятіями, но и между собою взаимно. Слѣдовательно, или надобно согласиться терпѣливо выслушивать мнѣніе и доказательство каждаго, а потому издать систему въ такомъ видѣ, какъ она написана, или самое предпріятіе должно почесть вовсе непозволительнымъ, что противно, какъ уставу, такъ и общему правилу, которому съ давнихъ временъ у насъ слѣдовали касательно употребленія сочиненій самыхъ языческихъ древнихъ писателей, ибо въ самыхъ духовныхъ училищахъ въ рукахъ воспитанниковъ всегда безвозбранно находились не только Платонъ, или Епиктетъ. но и самый Лукрецій, несмотря на его безбожіе. Тѣмъ менѣе можно предполагать опасности отъ христіанскаго нравоученія, какихъ бы оно церквей ни было и па какихъ бы началахъ оно ни основывалось, аскетическихъ, или свдемоническихъ, или же, какъ Рейнгарда, на эклектическихъ, ибо общимъ ихъ началомъ, всегда откровеніе и общею цѣлью исполненіе воли Божіей, которой одной всегда ищутъ въ Священномъ Писаніи, хотя слова онаго разумѣютъ неодинаково. Особливо нечего опасаться этого ученія при такомъ изданіи, которое составитъ сводъ системъ и мнѣній, гдѣ заблужденія не преминуть найти свои бпроверженія къ большей очевидности и торжеству истины. Безусловное же удаленіе всякихъ возраженій и противорѣчій оставляетъ только въ покоѣ ученіе, но владычества истины вовсе не укрѣпляетъ и не обезпечиваетъ, если даже его еще не ослабляетъ.
Во-вторыхъ, что касается собственно до Рейнгарда, то извѣстно, что намять его, какъ мужа ученаго и добродѣтельнаго. какъ благочестиваго протестантскаго духовнаго учителя, прославляется во всей Германіи... Нравоученіе его. какъ я неоднократно удостовѣренъ былъ отъ просвѣщеннѣйшихъ духовныхъ особъ въ Германіи, доселѣ пользуется тамъ неоспоримою, пальмою первенства, какъ по учености, съ какою оно написано, по богатству важныхъ указаній, которыми исполнено, и но
полнотѣ. ст> которою объемлетъ свой предметъ, такъ и по своемѵ духу христіанскаго, хотя и протестантскаго благочестія. Не говорю о томъ, что въ Германіи не безъ удивленія услышали бы объ осужденіи сего писателя на отлученіе отъ цѣлаго христіанства, а его христіанскаго нравоученія на храненіе подъ печатью, какъ сочиненія «зловреднаго, развратительнаго», но не могу умолчать, что въ тетрадяхъ, по которымъ и нынѣ преподается богословіе въ здѣшней (спб.) духовной академіи, коей одинъ изъ цензоровъ инспекторъ, а другой профессоръ, Рейн-гардъ называется защитникомъ Православія, особеннаго уваженія заслуживающимъ. Вотъ собственныя слова тетради: «между защитниками Православія особенное уваженіе заслуживаютъ: Лессъ, Зейлеръ, Рейнгардъ» *).
Итакъ, заключалъ Фавицкій, нравоученіе Рейнгарда не можетъ быть названо противнымъ христіанской нравственности. Тѣмъ менѣе оно можетъ быть противно религіи вообще, и ни комитетъ, ни одинъ изъ цензоровъ нигдѣ того не замѣтилъ... Съ моей стороны должны бытъ соблюдены лишь требуемыя условія, т. е. чтобы было извѣстно, къ какому исповѣданію принадлежитъ сочинитель (это исполняется приложеніемъ краткаго извѣстія о жизни Рейнгарда), а второе условіе я старался исполнить помѣщенными во многихъ мѣстахъ примѣчаніями, и обязуюсь впредь удовлетворить оному совершенно по указаніямъ цензуры.
Для пересмотра рукопись была передана Синодомъ протопресвитеру Кутневичу, который нашелъ, что «благонамѣренная осмотрительность издателя не вывела его изъ всѣхъ сѣтей, которыя ложнымъ мудрованіемъ сочинителя разметаны въ различныхъ частяхъ науки». Однако бывшій профессоръ философіи призналъ, что въ «Всеобщемъ нравоученіи разсужденія о христіанской нравственности существенно не связаны съ сочиненіемъ и входятъ въ него лишь поскольку авторъ при изложеніи ученія своего принимаетъ въ соображеніе различныя системы нравоученія древнихъ и новѣйшихъ временъ. И, какъ изложеніе естественнаго нравоученія, трудъ Рейнгарда заключаетъ въ себѣ довольно основательныя разсужденія и хорошія нравственныя правила, которыя, будучи отдѣлены отъ ложныхъ разсужденій сочинителя объ основаніяхъ христіанскаго ученія, съ пользою могутъ быть изданы на россійскомъ языкѣ.
') См. Богосл. обличит. о Неологизмъ и раціона;!, литературѣ.
Тѣмъ по менѣе Синодъ безусловно воспретилъ изданіе перевода и предложилъ министерству народнаго просвѣщенія вообще воспретить пропускъ книги, какъ вредной въ Россіи. Предложеніе было исполнено. Вслѣдствіе всего этого, когда, уже чрезъ пять лѣтъ послѣ начала дѣла, Фавицкій вновь исходатайствовалъ у государя и Синода разрѣшеніе внести исправленный переводъ въ д.-цензурный переводъ, послѣдній счелъ себя вправѣ возвратить его безъ разсмотрѣнія ').
Впрочемъ, теперь уже наступила эпоха ГІратасова. Какого же взгляда держался послѣдній на заимствованіе научныхъ пособій съ Запада, это уже въ 1839 году успѣлъ обнаружить инцидентъ съ книгами, выписанными наставниками московской академіи и спасовиоанекой семинаріи. Въ этомъ году предсѣдатель комитета иностранной цензуры извѣстный А. Красовскій довелъ до свѣдѣнія Уварова о полученіи изъ Лейпцига 177 книгъ, затребованныхъ ректоромъ московской академіи Филаретомъ. Какъ выписанныя на имя академіи, комитетъ, обремененный множествомъ занятій, находилъ возможнымъ выдать эти книги безъ разсмотрѣнія, не смотря на то, что двѣ изъ нихъ были запрещены, а остальныя еіце неизвѣстны цензурѣ. Уваровъ отнесся къ ІІратасову.
Формально выписавшіе книги были не правы. Выписка книгъ, вопреки правиламъ, была произведена помимо академическаго правленія. Тѣмъ не менѣе постановка, которую склоненъ былъ придать этому дѣлу ІІратасовъ, показываетъ, что онъ подозрѣвалъ академическую корпорацію не въ одномъ только неуваженіи къ закону. Помимо оффиціальнаго запроса духовно-учебнаго управленія имѣли, очевидно, мѣсто и болѣе интимныя сношенія. О характерѣ же послѣднихъ можно судить по слѣдующему письму ректора Филарета (Гумилевскаго) па имя оберъ-прокурора.
«ВашЬму Сіятельству, писалъ архимандритъ, осмѣливаюсь объяснить дѣло о книгахъ, которыя были требуемы изъ-за границы наставниками академіи. Книги были выписываемы единственно по желанію имѣть лучшія пособія для преподаванія духовныхъ наукъ. При составленіи списка нужныхъ книгъ, руководствовались, послѣ собственнаго знакомства съ нуждами той или другой науки, совѣтами благонамѣренныхъ писателей. Пока Господь милостивъ къ намъ столько, чтобы не допускать
’) Арх. Св. Си ноля 1835 г.. 1379; ОііСІ. Дцк., 1838, м.
насъ до желаній очевидно безполезныхъ и даже вредныхъ. Ошибки, какія теперь открылись въ дѣлѣ нашемъ, составляютъ истинно только ошибку невѣдѣнія, которая особенно въ семъ случаѣ весьма легко могла быть допущена. Христіанская Полемика Закка. какъ теперь стало извѣстно по слухамъ, заключаетъ опроверженіе Штраѵссоваго нечестиваго сочиненія о жизни Христа Спасителя. Но такое содержаніе ея совсѣмъ мнѣ не было извѣстно, когда она вписывалась въ списокъ книгъ нужныхъ. Я не имѣлъ нужды слушать опроверженіе книги Штрауссовои, которой я никогда не видѣлъ и никогда не имѣлъ желанія видѣть: отзывы другихъ о ея грубомъ нечестіи достаточны для меня были, чтобы болѣе и не слыхать ничего о ней. Христіанская Полемика, по названію своему и по имени благонамѣреннаго сочинителя своего, представлялась мнѣ полезною только въ томъ отношеніи, что надѣялся я видѣть въ ней хорошее опроверженіе давно извѣстныхъ ложныхъ мыслей. Что я не могъ имѣть свѣдѣнія о ея спорахъ съ Штрауссомъ. В. С. благоволите увѣриться и тѣмъ, что она издана только въ 1838 г. Намъ всѣмъ крайне прискорбно, что. желая единственно пользы, по невѣдѣнію подпали подозрѣнію въ желаніи неполезнаго и тѣмъ причинили безпокойство В. С. Когда по одному случаю лейпцигскій книгопродавецъ Фоссъ изъявилъ желаніе доставлять намъ за самую выгодную цѣну книги, нужныя намъ, намъ представилось сообразнымъ съ долгомъ нашимъ воспользоваться средствомъ къ исполненію главнаго долга нашего... В. С-ство! совѣстью человѣка, котораго не но достоинству удостоилъ Господь облечь священнымъ званіемъ, увѣряю, что намѣренія наши были просты и чисты, какія прилично имѣть совѣсти христіанина. И посему то съ спокойною совѣстью осмѣливаюсь утруждать В. С. всепокор--нѣйшей просьбой—снизойдите къ ошибкѣ невѣдѣнія съ любовью христіанскою и благоволите милостиво споспѣшествовать дѣлу, начатому единственно но желанію добра».
Книги на этотъ разъ были выданы, правила выписки подтверждены и дополнены. Впрочемъ, Синодъ, вѣроятно въ качествѣ эпптиміи, поручилъ Филарету «пересмотрѣть всѣ 177 книгъ съ тѣмъ, чтобы относительно содержанія ихъ и благонамѣренности цѣли изложилъ бы свое заключеніе». Свой отзывъ Филаретъ представилъ уже въ 1842 году *). *).
Алексѣй Котовичъ.
11 Дт.ло Дух. УII}». 1839,63.
*) Окончаніе елт>дуетъ.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная акаде-мия — высшее учебное заведение Русской Православной Церкви, готовящее священнослужителей, преподавателей духовных учебных заведений, специалистов в области бо-гословских и церковных наук. Учебные подразделения: академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет иностранных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках компьютеризации Санкт-Пе-тербургской православной духовной академии. В подготовке элек-тронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта — ректор академии епископ Гатчинский Амвросий (Ермаков). Куратор проекта — про-ректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Материалы журнала готовятся в формате pdf, распространяются на DVD-дисках и размещаются на академическом интернет-сайте.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
