CC BY
44
УДК 82.09:821.35 ББК 83.3 Кав Б-59
Биданок Марзият Мугдиновна, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник отдела языка Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований им. Т. Керашева, т.: 8(903)4660065
ЧАСТЬ РЕЧИ КАК ЯЗЫКОВАЯ КАТЕГОРИЯ, АКТИВНО ИСПОЛЬЗУЕМАЯ ХАЗРЕТОМ АШИНОВЫМ В БАСНЯХ
(рецензирована)
Предметом исследования является язык басен адыгского автора Хазрета Ашинова, характеризующийся наличием специфической окрашенности, обусловленной личностным и социальным компонентами. Используемые части речи рассматриваются как на общероссийском, так и на адыгском басенном материале с выведением языковых итогов, обусловленных предшествующими отечественными и, в частности, национальными исследовательскими традициями.
Ключевые слова: басня, язык, часть речи, имя, российский, адыгский, Зекох, Ашинов.
Bidanok Marziyat Mughdinovna, Candidate of Philology, senior researcher of the Language Department of the Adygh republican institute of humanitarian researches named after T. Kerashev, tel.: 8(903)4660065.
PART OF SPEECH AS A LANGUAGE CATEGORY ACTIVELY USED BY KHAZRET
ASHINOV IN HIS FABLES
(reviewed)
The object of the research is the language of the fables of the Adygh author Khazret Ashinov which is characterized by the existence of the specific patterns caused by personal and social components.
The used parts of speech are considered both on all-Russian and on the Adygh fable material with drawing language conclusions caused by the prior national and, in particular, domestic research traditions.
Keywords: fable, language, part of speech, name, Russian, Adygh, Zekokh, Ashinov.
В прозе конца ХХ в. отечественные писатели, осваивавшие в собственных трудах достойную степень лирической прозы, не менее энергично, чем в других повествовательных жанрах, начали придерживаться углубленного освоения душевного расположения персоны и потому рассмотрим личностный компонент басенной поэтики. Преимущественно активными персонажами в баснях всех времен и народов выступают животные, растения, вещи. Образы животных, действующие в «Панчатантре» (памятник санскритской повествовательной прозы Ш-IV вв. н.э.), воплощают собой разнообразные признаки, характерные для человека. Считается, что на подобных, понятных читателю, зоологических и биологических образцах предположительный автор названной древней рукописи Вишнушарман обязан был представлять принцам бытие различных социальных групп во всевозможных ситуациях, достающихся человеку. Характеры героев в
«Панчатантре» описываются рассказчиками, в роли каковых представлены шакалы Каратака и Даманака.
Данная Панчатантра интенсивно наполнила мировое пространство. Аналогичного типа практика одушевления естества наблюдается позднее и в северокавказских трудах прошлого и текущего веков (адыгские писатели А. Охтов, А. Теппеев, Н. Куек, Г. Братов, К. Абуков и др.). Окружающая сфера у Г. Братова («Я вернусь») на отдельном уровне живет и потому может согласованно примкнуть к расположению узлового лица. Причем повествователь, изображая среду, разноречив, и его разбросанные суждения больше определяются его состоянием и думами в данный момент в конкретном месте. Аналогично активна природа и у рассматриваемого нами адыгского автора Хазрета Ашинова в его басенном сборнике на адыгском языке «Допрыгался!» [2]. Дума о корнях подобного понимания естества, каковое сопровождается отпечатком отчетливого своеобычия, позволяет стимулировать общепринятое мировоззрение адыгов. Фактически еще в эпосе «Нарты» выстраивается требуемая соотнесенность природы с человеческим кругом, это есть обязательная по смыслу неразделенность личности и опоясывающего ее слоя. Как говорит об этот отечественный исследователь А.Н. Абрегов, «Анализ свидетельствует о том, что в адыгских языках могут происходить изменения различного характера, поэтому структурно-мотивационная интерпретация ряда лексем возможна только на основе этимологического анализа» [1: 114].
Большая часть заглавий (двадцать из двадцати девяти), выстраиваемых Х. Ашиновым в данном издании, являются состоящими из отдельных слов или их перечислений. Причем в роли заглавных слов чаще применяются автором имена и, совсем не применяются местоимения. Фактически автор использует в заглавной роли лишь семантически насыщенные части речи, обозначаемые в сегодняшней информационноокрашенной практике как «ключевые слова». Используемые в данном случае имена различаются по их лексическому значению. Имена, обозначающие предмет здесь, разделяются на нарицательные и собственные. К содержащим признак собственности в баснях Х. Ашинова можно отнести слова, обозначающие предметы, но представленные автором в качестве одушевленных, мыслящих и живущих центральных героев: «ШыкЬпщынэмрэ Бзэпсымрэ» (= «Щичепщин и Тетива»), «Тракторымрэ Такъэмрэ» (= «Трактор и Пень»), «Хьант1аркъохэр» (= «Лягушки»). Остальные, используемые автором, имена предметов являются нарицательными, но также могут разделяться на одушевленные и неодушевленные. Одушевленными являются такие заглавные имена, как «К1элэц1ык1ухэмрэ л1ыхэмрэ» (= «Мальчики и мужчины»), «Къамылъапщ» (= «Музыкант»). Неодушевленными можно считать следующие: «Нэфылъ» (= «Рассвет»), «Гъэсэпэтхыд» (= «Поучительный сказ»), «ЛъытакЬ» (= «Считалка»), «Зэфэгъэгъужъ» (= «Взаимное прощение»), «Тхьак1умк1ыхьэр» (= «Заяц»), «Натрыф» (= «Кукуруза»). Признак предмета или лица автор обозначает в таких басенных названиях: одушевленных - «Нэшъухэр» (= «Слепые»), «Хъоршэрит1у» («Пара лукавых»); неодушевленных -«Жэк1эупсып1эм» (= «в парикмахерской»). Действие или состояние предметов и лиц Х.Ашинов представляет в следующих басенных заглавиях: «Л1ыхъудыдж» (= «Горюющий герой»), «Зэблагъэхэр» (= «Близкие»), «Зыщэтхъухэм...» («Взаимно восхваляющимся...»).
В девяти словосочетаниях, используемых в качестве басенных заглавий сборника, Х. Ашинов применяет из различных видов данной синтаксической единицы в основном именные. Местоименным является лишь одно из них: «Тыдэ к!уагъэми...» (= «Куда бы он
ни пошел...»). Однако большинство именных словосочетаний басенных заглавий автора разделяются по составу: 1) состоящие из предметных словоформ, как то «Чъыг жьау» (= «Тень дерева»), «Къэрабгъэм ишэн» (= «Нрав труса»), «Кукуум ищы1ак1» (= «Жизнь кукушки»); 2) состоящие из качественной и предметной словоформ, как то «Пыжъ !уш» (= «Умный еж»), «Хьэ бзаджэр» (= «Злая собака»), «Псынэпкъым тетыр...» (= «Стоящий на берегу»), «Европэм щы1агъэр...» (= «Бывавший в Европе»), «Бым игубжыхьагъэр» (= «Рассердившаяся в норе»).
Обратимся далее непосредственно к текстам басен. По общепринятой в адыгском языковедении классификации У.С. Зекоха, представленной в «Адыгейской грамматике» (Майкоп, 2002), «среди слов именной части речи выделяются на основании общности значений и морфологических свойств лексико-грамматические разряды: 1) субстантивные и несубстантивные, 2) нарицательные и собственные, 3) людские и нелюдские, 4) личные и неличные, 5) конкретные и отвлеченные, 6) вещественные, 7) собирательные. Именно в соответствии с этими, приводимыми У.С. Зекохом, качествами мы рассмотрим далее именную лексику басен Хазрета Ашинова. Наиболее различимой в лексике басен Х. Ашинова можно считать первую из названных групп, каждая из составляющих которой служит названиями различных лиц и предметов, традиционных для художественных произведений. Попытаемся проследить первый пункт данной градации (имена субстантивные и несубстантивные) в рассматриваемой басенной лексике Х. Ашинова на примере двух первых басен его сборника («Псынэпкъым тетыр», «Европэм щы1агъэр»).
По мнению У.С. Зекоха, субстантивные имена принято различать по их носителям либо действиям, которые при этом относимы к следующим типам: 1) конкретные предметы, 2) лица, живые существа, 3) вещества, 4) географические объекты, 5) качества и свойства, 6) действия, 7) явления природы. Конкретными предметами в названных баснях Х.Ашинова можно уверенно считать следующие: «бэщы» (= «палка»), «джэхашъор» (= «пол»), «къошъо, къуашъо» (= «лодка»), «дзыо» (= «мешок»), «псынэпкъ» (= «берег»), «хабзэ» (= «обычай»), «шхын» (= «еда»), «шъхьэ» (= «голова»), «1анэ» (= «стол»), «гущыЬ» (= «слово»), «гущы1эжъым» (= «пословица»). К лицам, живым существам здесь мы бы отнесли такие: «к1алэ» (= «юноша»), «Къасым» (= «Касим»), «бадзэ» (= «муха»), «лъэпкъы» (= народ»). Из категории веществ в субстантивной лексике этих басен присутствует «псы» (= «вода»). Из числа географических объектов - «Европэ», «Рим», «Париж». Качествами и свойствами мы считаем следующие: «ушъагъэ» (= «набитый»), «1аз» (= «профессиональный»), «шъхьапэ» (= «верхушка»), «к1ы1ум» (= «на верху»), «куумэ» (= «на глубине»), «лъакъокЬ» (= «ногами»), «къулай» (= «способ»). Действия обозначаются словами: «:гъэ1орыш1э» (= «управляющий»), «къошъофык1э» (= «вождение»), «ш1ык1э» (= «умение»), «к1одык1» (= «потеря»), «зэнэкъокъу» (= «соревнование»). Явления природы называются так: «псыгу» (= «водная глубина»), «псыор» (= «волна»), «псычъэр» (= «течение»), «дунае» (= «мировой»). Следовательно, все категории именной субстанции присутствуют в двух небольших баснях писателя.
Применительно к противоположной группе можно вести речь о том же полном наличии. Несубстантивные имена принято различать по названиям различных категорий: 1) признаки, 2) количества, 3) действия, 4) состояния. Распределим
анализируемую басенную лексику двух текстов Х. Ашинова по указанным категориям.
Признаки в данном случае обозначаются такими лексемами, как: «анахь» (= «наиболее»), «кЬпсыбзэ» (= «новейший»), «зигъэл1эу» (= «притворяясь мужчиной»),
«шхъухьэу» (= «кознями»), «го1у» (= «симпатичный»), «хъазынэм» (= «качественный»), «:нэмык1» (= «другой»). Количественные имена - это «зырызмэ» (= «по одному»), «зэ» (= «один»), «куп» (= «группа»). Наиболее насыщенная в несубстантивной инстанции группа, обозначающая действия активных героев, выстраиваемая преимущественно на вариациях глагольной основы: «зымышЬрэм» (= «не знающий»), «:зэрилъэк1эу» (= «как сможет»), «къелыжьыгъэу» (= «отработавший»), «къэмыуцухэу» (= «не останавливающиеся»), «:къык1ухьаныр» (= «путешествовать»), «сыхэтэу» (= «располагаясь»), «тетхэр» (= «стоящие»), «хъугъэм» (= «ставший»), «хъугъэу» (= «ставший»), «чъэрыр» (= «бегущая»), «:язэрэгъа1о» (= «дающий им понять»), «ылъэгъугъэр» (= «увиденное им»). Состояния героев в двух баснях Х. Ашинова называются следующими словами: «афэхъунэу» (= «то, что с ними случится»), «гъэсэгъэшхо» (= «высоко образованный»), «ныкъотхьалэ» (= «почти задохнувшийся»), «сыгу щизэу» (= «душещипательно»), «хадзагъэм» (= «заброшенный»), «щысэ» (= «пример»), «щыублагъэу» (= «испытавший»), «щы1агъэр» (= «побывавший»), «ымыдэу» (= «не желая»).
Одновременно с именами несут не менее насыщенную семантическую нагрузку и глаголы в их многочисленных видовых, временных вариациях. Образуя состоявшиеся предикаты они, тем не менее, не теряют своей социальной нагрузки. Подобной компонентой сопровождаются следующие глаголы двух анализируемых басен Х. Ашинова (приводятся в их авторской форме): «егъасэ» (= «воспитывает их»), «:егъэда1о» (= «заставляет послушать»), «фигъэсэнхэр» (= «обучать их»), «щэгъупшэжьы» (= «забывает»). Социальная окрашенность применяемых Х. Ашиновым соотнесений часто и интенсивно имеет место одновременно в его басенных выражениях в целом. К примеру, представляя читателю стоящего на берегу, убеждающего публику в своей правоте и готовящего прыгнуть в воду оратора Касима, писатель использует такой комплиментарный оборот: «Дунэе олимпиадэм ар хэлэжьагъэу, / Чемпион хъугъэм фэдэу зыкъеш1ы» (= «Ведет себя подобно чемпиону, принявшему участие в мировой олимпиаде») [2: 3]. Или в этой же части - снова социальная отнесенность: «Гъэсэгъэшхо горэу бэмэ къаш1ош1ы» (= «Многим кажется очень образованным») [2: 3]. Либо возмущающийся атакой на него Трактора, социально-окрашено вопрошает Пенек: «Райсовет тхьаматэр 1офым щыгъуаза?» (= «Глава райсовета в курсе этого дела?») [2: 6] и т.д.
Но не менее активна в басне Х. Ашинова и естественная составляющая личностного существования, в связи с чем достаточно активна глагольная лексика, обозначающая физическую природу человека и его зависимость от опоясывающей его среды. К таким глаголам относятся следующие: «а1о» (= «говорят»), «дэхьагъ» (= «вошел»), «етхьалэ» (= «тонет»), «зыгъаз (= «повернись»), «зыкъеш1ы (= «притворяется»), «зэпырэк1ы» (= «пересекает»), «зэрегъэхъуапсэ» (= «заставляет себя соблазнить»), «зэрэгъэгуш1ох (= «радуются друг другу»), «ик1ас» (= «любит»), «:ипк1агъ» (= «прыгнул»), «:ихьагъ» (= «вошел»), «к1одыжьыгъэ» (= «пропал»), «:къагъэушъорэк1ы» (= «переворачивают»), «къажъо» (= «кипит»), «къаш1ош1ы (= «кажется»), «къы1ожьырэп» (= «не говорит»), «къы1отэнэу» (= «рассказывать»), «:къыгъэлъэгъощт» (= «покажет»), «къыдэджэгух» (= «играют с ним»), «къыраты» (= «дают ему»), «къыхахыжьы» (= «вытаскивают»), «къэкууагъ» (= «закричал»), «къэуцун» (= «останавливаться»), «мачъэ» (= «бежит»), «мэгузажъо» (= «торопится»), «:плъэгъуныр» (= «видеть»), «пыхьагъ» (= «взялась»), «сш1ош1ы» (= «мне кажется»), «сыкъыщышхагъ» (= «я поела»), «:сыкъыщешъуагъ» (= «я выпила»), «сыкъыщышъуагъ» (= «я станцевала»), «:сыкъэтхъагъ»
(= «я насладилась»), «тет» (= «стоит на»), «техьажьрэп» (= «не возвращается»), «хэт» (= «участвует»), «хэфагь» (= «упал в»), «:ч[ихьагь» (= «вошел в»), «щы1агь» (= «был»), «:п1омэ» (= «если скажешь»).
Третья из выделяемых У.С. Зекохом частей речи в адыгском языке есть наречие, относимое им к количественным и обстоятельственным (по времени и по месту) типам. Вся данная градация присутствует в рассматриваемом тексте адыгского автора. Отличающиеся существенной эмоциональностью, басенные изложения Х. Ашинова зачастую усилены данными лексемами, исполняющими поясняющие и уточняющие действия. К количественным наречиям двух басен относятся следующие: «ащ фэдиз» (= «столько»), «боу» (= «сильно»), «бэмэ» (= «многие»), «джыри» (= «еще»). К обстоятельственным наречиям времени здесь принадлежат: «:псынк1эу (= «быстро»), «бэш1агъэ» (= «давно»), «джы» (= «тотчас, сейчас»), «ет1анэ» (= «потом»), «зымафэ» (= «однажды»), «джырэблагъэ» (= «недавно»), «пэразэу» (= «кружась»). К обстоятельственным наречиям места могут быть отнесены: «лъэшэу» (= «сильно»), «фэш1ы» (= «насчет»).
Четвертая категория частей речи в адыгском языке относится У.С. Зекохом к лексической группе местоимений. Они разделяются на определенные семь групп, а мы относим местоименную лексику двух басен Х. Ашинова к этим видам:
- личные («ежь» (= «сам»), «сэ» (= «я), «тэ» (= «мы»)),
- указательные («ар» (= «тот», «он»), «ащ» (= «его»), «джащ» (= «это»), «мары» (= «вот»), «мо» (= «этот»)),
- притяжательные («ащк1э» (= «этим»), «ти (= «наш»)),
- вопросительные («сыд» (= «что»), «сыдэу» (= «насколько»)),
- определительные («джаущтэу» (= «вот так»), «зэк1э» (= «все»), «пстэури» (= «все»)),
- неопределенные («горэу» (= «какой-то»), «зыгорэ» (= «кто-то»));
- отрицательные («зи» (= «никто»)).
Действенным способом, помогающим автору кратко и лаконично, но отчетливо донести мысль до читателя, у Х. Ашинова применяются и насыщенные местоименные группы, а также сопровождающие их наречия и наречные слова. К примеру, в монологическом куплете, который является зачином басни «Щичепщин и струна», доля такого рода лексики в ее отрицательной специфике составляет преимущество: «Оры сэ сигьаш1эм сызымыгъак1орэр! / Сыд фэдизэу щытхъу ч1ып1э сэ сихьагъ, / Ау щытхъур зэк1э оры зыфа1орэр. / Сыд фэдизэу сэ сегугьугъэми, / Сыд фэдизэу къэс[уагъэми орэд, / А1о ощ фэдэ амылъэгъугъэу» (= «Ты меня в моем творчестве не пускаешь вперед! / Сколько времени меня восхваляли, / Однако вся похвала достается тебе. / Сколько бы я ни старалась, / Сколько бы песен я ни пела, / Говорят, что не видели подобных тебе»). Имеются согласительные вводные слова типа «:хъугьэ» (= «ладно»), «икъун» (= «хватит»). И здесь же - вопросительный типаж такой лексики: «Сэ сыд, зыпари сымыш1агъэм фэд!» (= «Я что, как будто ничего не сделала!») или «Ара зэк1э?» (= «И это все?») [2: 5].
Таким образом, фактически полный комплект выделенных отечественным ученым частей речи прослеживается в лексике двух рассматриваемых басен Х. Ашинова, что позволяет нам обратиться далее к особенностям ее реализации в басенных текстах автора, с учетом ее географической и социальной отнесенности. Территориальное распределение адыгов по землям Черкесии содействовало активному применению зоонимов, которые (как уже отмечалось выше) были традиционными и в древней рукописи. Они
сопровождаются таким видовым компонентом, как рептилии и члены подводного слоя, а также насекомые: «блэ» (= «змея»), «бжьэ» (= «пчела»), «бадзэ» (= «муха»), «къамзэгу» (= «муравей»), «цIэгъу» (= «жучок»), «:мац1э» = «саранча»), «пцэжъый» (= «рыба»), «хьант1аркъу» (= «лягушка») и т.д. «Блэ бзэгу и1» (= «Имеет язык змеи»), - так адыгские коммуниканты заявляют о сплетнике, соотнося его злую тираду с ядом, извергаемым жалящей и иногда убивающей змеей.
Применительно к данной видовой группе у Х. Ашинова имеются в баснях весьма активные насекомые. Таковой можно считать активную героиню - «бадзэ» (= «муха») в басне «Европым щы1агъэр») (= «Побывавшая в Европе»). Метафорически передаются здесь эмоции и ощущения путешествующей мухи: «Путешествовать муха любит, / Ей по этому поводу многие завидуют». Географический фактор срабатывает здесь в общемировом контексте, когда муха в своем стремлении оказывается в целом ряде мировых государств, уверенно и стремительно посещая их по самолетным маршрутам: «Джырэблагъэ щы1агъ Европэм, / Рими / Парижи / Ар адэхьагъ» (= «Недавно была в Европе, /Рим/Париж/ она посетила») [2: 5]. Пересказать все увиденное в европейских ресторанах старается муха и, говоря о том, как она там ела и пила, не забывает упомянуть и о том, как танцевала: «Джэхашъор арэп, 1анэ к1ы1ум, / Лъакъок1э сыхэтэу шхын го1ум, / Сыдэу сыгу щизэу сэ сыкъэтхъагъ!» (= «Не на полу, на столе / Стоя на ногах, среди вкусной еды танцевала, / Так, от души отдохнула!») [2: 5].
В художественных текстах нередко имеются такие обороты, которые, по мнению И.И. Чернышёвой, «выработаны в результате многовекового опыта народа и представляют поэтому запас таких образов, которые известны и привычны каждому члену данного языкового коллектива и передаются от поколения к поколению» [3: 183]. Х. Ашинов также активно применяет подобную лексику, эффективно используя ее и в монологах, и в диалогах своих героев, и в комментариях рассказчика. Благодаря такому подходу автор усугубляет доносимую мысль и приближает повествование к нашему современнику, узнающему в басенных репликах используемые им сегодня, в новом веке фразы. Эти выражения несут этическую составляющую и в своем употреблении регулируют социально-бытовую коммуникативную среду, уравнивая и урезонивая ее участников: «боу мэгузажъо» (= «очень спешит»), «гущы1э къы1ожьрэп» (= «ни слова ни говорит»), «ащ фэдизэу сыгу хэмыгъэк1» (= «так сильно меня не обижай»), «шъыпкъэу зэхэлъ» (= «состоит из правды»), «сэ сыгу хэлъ» (= «у меня в душе»), «седэ1оу сыщытмэ» (= «если буду стоять и слушать»), «о пшысэу къап1орэм» (= «сказка, которую рассказываешь»), «хьаулые шъыпкъэу укъыспыпк1агъ» (= «зря ты ко мне прицепился»), «гъогумаф» (= «счастливого пути»), «бэрэ опсэу» (= «долго живи»), «умыш1эмэ сш1эрэп нахь» (= «не знаю, знаешь ли ты») и т.д. Зачастую применяется в фабуле Х. Ашинова и градация, связанная с нарастанием - явлениями, свойственными приподнято-декламационному типу басни. Так, по нарастающей, рассуждает бывающая в Европе Муха: «Рим и рестораны сыкъыщышхагъ, / Париж ирестораны сыкъыщешъуагъ, / Зыгорми, сш1ош1ы, сыкъыщышъуагъ» (= «В ресторане Рима я поела, / В ресторане Парижа и выпивала, / И где-то, как я помню, я станцевала») [2: 5].
Таким образом, в баснях Хазрета Ашинова очевидными предстают мастерское владение адыгским слогом, гармоничное сочетание граней описания абстрактного человеческого образа и воссоздания нрава непосредственного млекопитающего, пресмыкающегося, насекомого или птицы. Излагаются названные художественные признаки посредством богатой и разнообразной адыгской лексики, могущей быть
распределенной в соответствии с выделяемой отечественными учеными классификацией частей речи. Подобного рода гармоничное и художественное словесное комплектование обусловило басням адыгского писателя Х. Ашинова середины и конца прошлого века многолетнюю известность и всенародное почитание.
Литература:
1. Абрегов А.Н. Структурно-мотивационная интерпретация ряда лексем адыгских языков: этимологические этюды // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер. 2. Филология и искусствоведение. 2012. Вып. 2. С. 111-114.
2. Ашинов Х.А. Допрыгался!: басни (на адыг. яз.). Майкоп, 1981. 74 с.
3. Чернышёв И.И. Фразеология современного немецкого языка. М.: Высш. шк., 1970. 199 с.
4. Зекох У.М. Адыгейская грамматика. Майкоп: Адыгея, 2002. 512 с.
References:
1. Abregov A.N. Structural and motivational interpretation of a number of lexemes of the Adygh languages: etymological etudes//Bulletin of the Adygh state university. Series 2: Philology and art criticism. 2012. No. 2. P. 111-114.
2. Ashinov Kh.A. Have got up in mess!: fables (in Adygh). Maikop, 1981. 74p.
3. Chernyshyov I.I. Phraseology of modern German. M.: High school, 1970. 199p.
4. Zekokh U.M. Adygh grammar. Maikop: Adygea, 2002. 512 p.
