CC BY
25
Брусенская Л.А., Куликова Э.Г. Экологическая лингвистика. М.: Флинта; Наука, 2016. 184 с.
Экологическая лингвистика как научная дисциплина, за появление которой принято благодарить профессора Висконсинского и Гарвардского университетов Эйнара Ингвальда Хаугена (Einar Ingvald Haugen), определившего экологию языка как науку о взаимоотношениях между языком и его окружением, где под окружением языка понимается использующее данный язык общество, весьма популярна в нашей стране. Запрос «экологическая лингвистика» на elibrary.ru дает более пяти тысяч результатов. Сибирский федеральный университет издает научный журнал «Экология языка и коммуникативная практика». Проблемами экологической лингвистики занимались, в частности, такие весьма серьезные современные исследователи, как В.И. Шаховский (Волгоград), В.Г. Руделев (Тамбов), В.П. Коровушкин (Череповец), А.В. Кравченко (Иркутск).
К сожалению, вне поля зрения отечественных эколингвистов (или лингвоэколо-гов) остались как опубликованная три четверти века назад статья одного из основателей Пражского лингвистического кружка Богумила Трнки (Bohumil Trnka), в которой мы находим формулировки, близкие хаугеновским (см. оцифрованный и доступный для бесплатного скачивания номер 2-3 журнала Slovo a Slovesnost за 1943 г на сайте Академии наук Чешской республики), так и труды последователей Б. Трнки, например Иржи Марвана (Jiri Marvan), рецензию на последнюю книгу которого, снабженную подзаголовком «Краткий путеводитель по дорогам чешской лингвоэ-кологии», можно найти во втором номере «Вопросов языкознания» за 2017 г
К еще большему сожалению, для значительной части авторов упомянутых выше пяти с лишним тысяч публикаций на elibrary.ru «экологическая лингвистика» -всего лишь модное название для того, что было известно давным-давно и что называлось (да и продолжает называться) «культурой речи». Не исключением стала и рецензируемая книга, первые же фразы которой однозначно переводят ее, как нам представляется, из разряда научных текстов (она заявлена как монография) в разряд текстов публицистических, ср. начало «Введения»:
«Хорошо известно, что социальные процессы последних десятилетий фактически привели к тому, что нередко обозначается как экологический кризис русского языка. Он проявляется в оскудении речевого общения на русском языке, в стремительном сокращении словарного запаса не только отдельных социальных групп носителей языка, но в сокращении национального словаря в целом. Большинство "приобретений" русского языка последних лет - "не из коренной струи", это заимствованные англо-амери-канизмы или "легализовавшиеся" в новых обстоятельствах жаргнонизмы».
Любому читавшему или хотя бы внимательно слушавшему семестровый курс лексикологии (что предусмотрено как старыми, так и действующими учебными планами подготовки студентов-филологов тех вузов, где преподает автор настоя-
А.И.Изотов
щих строк) в свою очередь хорошо известно, что лексический состав (который авторы обозначают броским сочетанием «национальный словарь») современных развитых языков (в том числе русского) не сокращается, а постоянно растет. По той простой причине, что ежедневно и ежеминутно увеличивается количество зафиксированных (в том числе в виде аудио- и видеозаписей в Сети) текстов, в которых этот лексический состав содержится. Известно и то, что лексический состав современного развитого языка (в том числе русского) включает в себя не только литературную лексику, но и нелитературную, так что переход того или иного жаргонизма в разряд лексики литературной (= его «легализация» - еще одно броское словечко) на общее число лексем в «национальном словаре» никак не влияет, как никого не обогатит и не обеднит перекладывание монеты или купюры из кармана в кошелек. Нетрудно в данном фрагменте увидеть и элементы речевого манипулирования, когда нечто весьма туманное и неопределенное (причины того, что само по себе не является чем-то определенным, - что такое «экологический кризис языка»?) преподносится как всем [не-лохам] известное; когда читателя запугивают чем-то нехорошим («кризис», «оскудение», «стремительное сокращение»; отметим и криминальную коннотацию упомянутой выше «легализации»), да еще в национальном масштабе («национальный словарь в целом»); когда скрыто льстят тем, кто опознает обыгрывание солженицынской цитаты, и одновременно постулируют свою культурную общность с этим проницательным читателем ('мы оба умные, мы оба знаем, о чьих словах идет речь') и т. д.
Подобные обычные для публицистики, однако абсурдные для научного текста формулировки регулярно встречаются и в дальнейшем тексте, ср. выхваченное наугад из середины книги: «Иноязычных слов стало так много, что это угрожает национальной самобытности русского языка» (с. 74). Как же можно угрожать тому, чего в принципе не может быть? Ведь у языка нет национальности, а это значит, что у него не может быть и национальной самобытности. Да и сколько «иноязычных слов» может ощутимо повлиять на развитый язык? Сколько стаканов кипятка нужно, чтобы ощутимо изменить температуру лесного озера?
Один из самых цитируемых авторов в книге - блестящий литературовед, культуролог и просто хороший человек М.Н. Эпштейн, однако цитируются или пересказываются не научные его выступления, а публицистические (в «Независимой газете», в «Континенте», в «Знамени»), которые в контексте непублицистическом могут выглядеть наивно (ниже первый пример) или просто некорректно (второй пример), ср.:
1. «Очень важная мысль М.Н. Эпштейна состоит в том, что вместо мелкотравчатых дискуссий об отдельных проблемах русского языка (типа родовой принадлежности слова кофе) необходимо широкие общественные дискуссии о состоянии языка» (с. 86). Да кто же в постсоветское время сможет организовать нечто подобное всенародным обсуждениям сталинской статьи о языкознании в год рождения М.Н.?!
2. «По его [М.Н. Эпштейна] мнению, громкие фразы, декларирующие величие и богатство русского языка, являются сегодня штампом, который можно отнести к позапрошлому веку и который отнюдь не отображает реальную картину. Русский язык претерпел такие потери, что ни о каком величии говорить уже не приходится. Это особенно ясно видно при сравнении с другими европейскими, да и азиатскими языками, которые, наоборот, на протяжении XX в. бурно развивались». Пере-
Вестник Московского университета. Серия 9: Филология. 2017. №1
сказанный тезис вполне корректен в публицистическом тексте, потому что в нем словосочетание «русский язык» вполне очевидно употреблено в значении «изящная словесность на русском языке». В лингвистическом же контексте (куда этот тезис помещают авторы рецензируемой книги) ситуация принципиально иная. В начале XX в. абсолютное большинство носителей русского языка были неграмотными, то есть для них русский язык был бесписьменным. В начале XX в. русский язык не изучался в качестве школьного или вузовского предмета ни в Америке, ни в Африке, ни в Австралии, ни в зарубежных Европе и Азии. В начале XX в. не было написанных на русском языке учебников и учебных пособий по технологиям, появившимся позднее, не было и соответствующих терминосистем. В начале XX в. не было Национального корпуса русского языка, не было словаря Ушакова, словаря Ожегова и многого другого, что сейчас есть, так что бурное развитие русского языка в XX в. налицо и авторы рецензируемой книги совершенно зря делают вид, что М.Н. ничего из этого не знает (помещая, как уже было сказано, его тезис в иной, чем тот, для которого данный тезис был сформулирован, контекст).
В «Библиографии» рецензируемой книги указана 261 работа - в том числе весьма солидных авторов от Аристотеля до М. Кронгауза, и эти авторы в книге действительно цитируются как списком (например, на с. 24), так и индивидуально, что, к сожалению, отнюдь не означает, что взгляды этих авторов адекватно изложены. Например, на с. 45 совершенно справедливо утверждается, что понятие нормы «настоящую разработку <. .> получило в работах Пражского лингвистического лингвистического кружка (у В. Матезиуса, Б. Гавранека, Б. Трнки, Й. Ва-хека) и Эухенио Косериу, ознаменовавших собой функциональный подход к норме», однако ни непосредственно после этого утверждения, ни где бы то ни было еще в рецензируемой книге ничего не говорится о том, что понимание нормы в чешской лингвистической традиции, восходящее в трудам Б. Гавранека, принципиальным образом отличается от понимания нормы в традиции отечественной. Для большинства отечественных лингвистов, с которыми, судя по всему, солидаризуются и авторы рецензируемой книги, «норма» тождественна «литературной норме» (ср., например, приводимые в рецензируемой книге на с. 49-50 цитаты из М.П. Сенкевича и Л.К. Граудиной), для Б. Гавранека же, как и для современных чешских лингвистов, существует и диалектная норма, и норма субстандарта, и т. д.
В свете уже сказанного к ошибкам в воспроизведении фрагментов на немецком языке (существительные со строчной буквы на с. 12, написание Muinchen вместо München / Muenchen на с. 174 и Tubingen вместо Tübingen / Tuebingen на с. 180) или на латыни (orraciones вместо orationes на с. 43) можно и не придираться.
С другой стороны, несомненным достоинством книги является ее типичность для публикаций, посвященных данной проблематике, так что в итоге мы согласны с выводом автора рецензии, напечатанной в третьем номере «Вестника РУДН. Серия: Лингвистика» за 2016 г.: «нет сомнения, что представленное издание привлечет внимание не только филологов, но и профессионалов иных областей: от правоведов до журналистов». А И. И
Сведения об авторе: Изотов Андрей Иванович, доктор филологических наук,
профессор кафедры славянской филологии филологического факультета МГУ
имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected].
