CC BY
181
8. РГИА. Ф. 821. Оп. 3. Д. 996. Л. 3.
9. ГАКО. Ф. 721. Оп. 2. Д. 1. Л. 2.
10. ГАКО. Ф. 582. Оп. 58. Д. 510. Л. 142.
11. РГИА. Ф. 796. Оп. 144. Д. 1884. Л. 3.
12. ГАКО. Ф. 237. Оп. 74. Д. 2002. Л. 4 об.
13. РГИА. Ф. 821. Оп. 3. Д. 996. Л. 66 об.
14. ГАКО. Ф. 582. Оп. 84. Д. 528. Л. 18.
15. ГАРФ. Ф. 109. 1 эксп. Оп. 38. Д. 23. Ч. 163. Л. 2.
16. ГАКО. Ф. 582. Оп. 84. Д. 528. Л. 37 об.
17. ГАКО. Ф. 582. Оп. 75. Д. 95. Л. 1.
18. ГАКО. Ф. 237. Оп. 168. Д. 150. Л. 1.
19. ГАКО. Ф. 237. Оп. 172. Д. 16. Л. 107.
20. ГАКО. Ф. 237. Оп. 168. Д. 150. Л. 4.
21. ГАКО. Ф. 237. Оп. 170. Д. 154. Л. 14.
22. ГАКО. Ф. 237. Оп. 172. Д. 16. Л. 237.
23. ГАКО. Ф. 237. Оп. 166. Д. 172. Л. 25, 61, 71, 105.
24. Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. / под ред. Н. А. Тройницкого. Вятка, 1904. Т. X. С. 84.
25. РГИА. Ф. 821. Оп. 10. Д. 287. Л. 30, 75, 137, 161.
26. Машковцев А. А. Неправославные христианские конфессии Вятско-Камского региона (вторая половина XIX в. - 1917 г.). Киров, 2010. С. 74.
27. ГАКО. Ф. 582. Оп. 191. Д. 33. Л. 97.
28. ГАКО. Ф. 582. Оп. 191. Д. 49. Л. 33.
29. ГАКО. Ф. 237. Оп. 74. Д. 3222. Л. 29-30.
30. ГАКО. Ф. 237. Оп. 74. Д. 3089. Л. 109.
31. ГАКО. Ф. 237. Оп. 74. Д. 3222. Л. 2.
32. Католицизм / под общ. ред. Л. Н. Великова. М., 1991. С. 53.
33. Чуев С. Проклятые солдаты. М., 2004. С. 309310.
34. Поспеловский Д. В. Православная церковь в истории Руси, России и СССР. М., 1996. С. 378.
35. Там же.
36. ГАКО. Ф. 583. Оп. 519. Д. 42. Л. 5.
37. ГАКО. Ф. 582. Оп. 139. Д. 228. Л. 36 об.
38. Там же. Л. 38.
39. ГАКО. Ф. 583. Оп. 519. Д. 42. Л. 12.
40. Берова И. В. Прогулки по старой Вятке. Киров, 1995. С. 106.
41. ГАКО. Ф. 582. Оп. 139. Д. 228. Л. 47.
42. Цит. по: Бовкало А. А. Епископ Адам Станислав Красинский в Вятке // История и культура Волго-Вятского края (к 90-летию ВУАК): тез. докл. Киров, 1994. С. 335.
УДК 947.081.2
Н. А. Тюкачеб
БОРЬБА РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ ПРОТИВ САМОДЕРЖАВНОГО ГОСУДАРСТВА В ВОСПОМИНАНИЯХ НАРОДНИКОВ
В статье исследуются мемуары народников как часть народнической историографии. Рассмотрены воспоминания С. Ф. Ковалика, И. С. Джабадари, М. Ф. Фроленко, А. В. Тыркова, в которых они рассказали о различных формах борьбы революционеров - народников против государственной власти самодержавной России.
The article focuses on populists' memoirs as part of the populist historiography. The author examines the memoirs of S. F. Kovalik, I. S. Jabadary, M. F. Fro-lenko and A. V. Tirkov who characterized various types of revolutionists-populists' struggle against the state power in autocratic Russia.
Ключевые слова: историография, мемуары, народничество, «Народная воля», терроризм.
Keywords: historiography, memoirs, populism, "People's Will", terrorism.
Реформы 1860-1870-х гг. вызвали реакцию всех слоев российского общества. Именно в связи с этими реформами развивалось самое мощное и самое радикальное общественное движение - революционное народничество. Его изучение началось уже в середине 1870-х гг. В дореволюционной историографии сложилось четыре направления: консервативно-охранительное, народническое, либеральное, марксистское. Они находились в состоянии взаимной идеологической борьбы вследствие несовместимости их трактовок сущности и основных проблем народничества.
Одной из важнейших составляющих народнической историографии являются воспоминания самих участников движения, опубликованные в условиях революции 1905-1907 гг. Наиболее важны воспоминания С. Ф. Ковалика, И. С. Джабадари, М. Ф. Фроленко и А. В. Тыркова, к которым мы и обратимся.
Начало революционного движения 1870-х гг. С. Ф. Ковалик относит к осени 1870 г., связывая это с началом издания журнала П. Л. Лаврова «Вперед!» и с выходом в свет работы М. А. Бакунина «Государственность и анархия». Характеризуя состав революционеров, Ковалик утверждал, что в движении «приняла участие исключительно молодежь, состоявшая преимущественно из учащихся в высших и средних учебных заведениях». Отмечено отчуждение общества от революционного движения: «Общество
© Тюкачев Н. А., 2011
стояло в стороне от движения и долго не догадывалось о нем, несмотря на начавшиеся аресты. В общество, конечно, проникали слухи об арестах то там, то здесь, но большинство не имело понятия, за что и почему» [1].
В воспоминаниях Ковалика подробно описана подготовка к движению в народ и само «хождение в народ». Отмечено, что весной 1874 г., на последней стадии подготовки, «нерешительные» члены кружков, к которым автор относил в первую очередь лавристов, стали «быстро стушевываться». Ковалик писал об этом: «Время споров по вопросам теории и практики прошло, и потому им нечего было делать среди готовящихся к походу анархистов». Готовясь к походу «в народ», анархисты стремились привлечь в свою среду рабочих, но это почти не удавалось, так как они «уже успели получить некоторый интерес к умственной работе» и хотели «в часы досуга продолжать свое развитие», а занятие «пропагандой в деревне анархии и революции обещало лишить их всего этого». Однако Ковалик признавал, что более важным фактором была «разница в настроениях» между рабочими и интеллигенцией: «Интеллигенция находилась в стадии сильного стихийного движения, когда обыкновенный смертный может совершать чудеса, рабочие же жили в обыкновенных условиях, и повышенного настроения среди них не замечалось» [2].
Освещены автором и другие приготовления петербургских кружков к «хождению в народ». Это, прежде всего, стремление «оказать то или иное влияние на провинциальные кружки», а также поиски денежных средств, подготовка народной одежды, фальшивых паспортов, литературы для распространения в народе и т. д. «Комплект нелегальных изданий, предназначенный для распространения в народе и в интеллигентной среде, был в 70-х годах сравнительно очень ограничен. Более других содействовали изданию книг чайковцы, а впоследствии и типография Мышки-на», - писал Ковалик. Представляются очень важными наблюдения Ковалика об отходе на задний план теоретических разногласий, когда революционеры начали готовиться к практическому делу - хождению «в народ»: «Споры, если и случались, стали терять остроту, и открывались возможности компромиссов. Крайние и более умеренные анархисты мирно беседовали о формах практической деятельности. Первые готовы были признать пригодными для революционной работы самые аристократические профессии - врача, учителя и пр., вторые - санкционировать летучую пропаганду и агитацию вплоть до участия в мелких бунтах» [3].
Именно к периоду хождения в народ Ковалик относит появление идеи борьбы с правительством посредством террора: «Слухи о произведенных
отдельных арестах все чаще вызывали со стороны революционеров реплики, что необходимо дать отпор правительству. В чем именно должен был состоять отпор, это еще не было ясно большинству, но очевидно, что подразумевались протест, месть и т. д. Еще не настало время для террора как системы - прежде необходимо было испытать свои силы в народе. После же арестного погрома, коснувшегося тысяч молодежи, скоро возник вопрос и о последовательной террористической деятельности». Делая вывод из движения в народ, Ковалик отмечал, что «не трудно найти имя тому единому и целому, принадлежность к которому чувствовалась всеми - это не что иное, как партия». Под партией автор подразумевал «кучку людей, стремящихся разрушить существующий строй». Движение и создало «эту партию, хотя еще не организованную, но имеющую все признаки таковой» [4].
Говоря об итогах хождения в народ, Ковалик отметил существование в революционной среде совершенно разных точек зрения на этот счет: «Сами участники пропаганды различно решали этот вопрос. Одни давали самый восторженный отзыв об успехах своей деятельности в народе, другие же видели в ней сплошную неудачу». Объяснял автор эту «двойственность мнений» следующим образом: «Одни ищут материальных следов работы, как-то: организации крестьянских групп, бунтов и других проявлений недовольства и т. п. - и не находят их. Поэтому они склонны думать, что движение 70-х годов было безрезультатным. Другие смысл движения видят в брожении, которое они вносят всюду, куда проникают. С их точки зрения, интеллигенция -это фермент, вызывающий известный процесс не только в среде интеллигентной молодежи, но и в народе. Фермент произвел свое действие, процесс брожения в народе чувствовался ими, и потому они находили, что недаром потеряли время». По мнению Ковалика, усилия молодежи сблизиться с народом дали, в конечном итоге, свои положительные результаты. В дальнейшем «интеллигенту все реже и реже приходилось прибегать к переодеванию, и наконец, он стал появляться в народе в европейском костюме» [5].
Воспоминания И. С. Джабадари касаются деятельности так называемой организации «Москвичей» и «Процесса 50-ти», по которому они были осуждены. Джабадари вместе со своими земляками-грузинами вернулся из Цюриха в Петербург осенью 1874 г., когда «крупные представители петербургских революционных кружков были арестованы или скрывались». Вскоре Джабадари встретился с Д. Клеменцем, С. Крав-чинским, Н. Морозовым, А. Сердюковым и вступил с ними «в прямые переговоры о необходимости собрать оставшиеся силы для продолже-
ния борьбы». Джабадари хотел «сплотить в одну организацию интеллигенцию и рабочих вместе», чтобы «поставить революционное дело на чисто народную почву». Среди рабочих автор воспоминаний выделяет Я. Потапова, М. Грачева и П. Алексеева. Подготовив их в качестве пропагандистов, Джабадари решил перебраться с ними в Москву. Основной причиной переноса центра создаваемой организации именно туда было следующее соображение: «Грачев и Петр Алексеев находили, что фабричные рабочие, например ткачи, хотя и менее развитые, гораздо восприимчивее к революционной пропаганде, нежели заводские, являющиеся своего рода аристократией в рабочем мире. Кроме того, фабричные рабочие раза 3-4 в год посещают свои села, где соприкасаются с крестьянским миром, и пропаганда на фабриках остается, таким образом, не без влияния на крестьян - односельчан» [6].
В ноябре 1874 г. группа Джабадари переехала в Москву, а в декабре к ней присоединилась вернувшаяся из Цюриха группа девушек в составе С. Бардиной, Л. Фигнер, Б. Каминской, Е. Субботиной и др. Завязав обширные знакомства на фабриках среди рабочих, революционеры решили развернуть агитацию и среди работниц - женщин. Для этого было решено устроить на фабрику некоторых девушек из состава группы. Рассказывая о поступлении на фабрику Бардиной, Каминской и Любатович, Джабадари отметил, что мужчины не одобряли этого их шага, так как жалели их: «Нам было жаль бросать молодых девушек, никогда в жизни не соприкасавшихся с фабричной средой, в такие тяжелые условия, выносить которые было не под силу даже многим рабочим женщинам» [7].
Значительная часть воспоминаний Джабада-ри касается «Процесса 50-ти», который проходил с 21 февраля по 14 марта 1877 г. Автор особо отметил стойкое поведение свидетелей из рабочих: «Показания свидетелей-рабочих на судебном следствии давали понять и суду и публике, что народ относится к обвиняемым сочувственно. Например, рабочие, которые хорошо знали меня и с которыми я беседовал не раз и не два, на суде без всякого уговора с кем-либо отрицали всякое со мной знакомство. То же было и с другими» [8].
Интересны обстоятельства подготовки речи на процессе Петра Алексеева: «Имея в виду, что организация наша носит характер преимущественно рабочий, явилась необходимость, чтобы речь была услышана из уст не интеллигента, а самого рабочего». Выбор пал на Алексеева, который обладал «сильным характером, упрямой энергией и могучим голосом». Алексеев сам написал свою речь, а Джабадари отредактировал ее, «исключил некоторые длинноты, исправил грамма-
тические ошибки». По предложению товарищей Алексеев выучил свою речь наизусть. Затем была устроена репетиция его выступления, причем говорил он «без запинки и крайне выразительно». Автор воспоминаний отметил громадное впечатление от речи на суде Петра Алексеева, который «блестяще закончил речь при громких аплодисментах публики» [9].
В 1905 г. из тюрьмы был освобожден известный народник М. Ф. Фроленко, который провел там более 22 лет. В его воспоминаниях речь шла о Липецком и Воронежском съездах «Земли и воли», которые привели к расколу этой организации. Непосредственным толчком, который вскоре привел к расколу, была дискуссия в землевольческой среде по вопросу о возможности поддержки подготовки покушения А. Соловьева на Александра II. После неудачи этого покушения «споры поднялись снова». Так как эти споры ни к чему не приводили, то и было решено «созвать общий съезд членов общества "Земля и воля", чтобы решить вопрос о месте террора в деятельности организации» [10]. Сторонники террора решили для выработки своей позиции и тактики на общем съезде собраться предварительно отдельной группой. Рассказывая об этом съезде в Липецке, Фроленко отметил: «Больших споров, длинных рассуждений на съезде не было. Обо всем переговорили заранее. Здесь надо было лишь выработать и сформулировать кратко то, что думали, с чем были согласны все». На этом съезде ярко проявились организаторские способности А. Желябова, который умел «схватывать сущность чужой мысли и формулировать ее так, что с ней легче другим согласиться». Именно под редакцией Желябова были сформулировано основное положение будущего народовольчества: требование «от оборонительной борьбы перейти к наступательной» [11].
Интересны рассуждения Фроленко о генезисе идеи терроризма в «Земле и воле». Неэффективность пропаганды в деревне привела к тому, что основные силы революционеров оказались сконцентрированы в городах. Там постепенно все больше и больше распространялась идея о необходимости террористической деятельности как способе противодействия репрессиям правительства. «Ликвидация шпионов и предателей, освобождение товарищей, устройство типографий поглощали время и, все более и более расширяясь, окончательно прикрепляли людей к городу, увлекая их к террористическим поступкам. Этому немало способствовали такие громкие дела, как дело Веры Засулич и дело Кравчинского (убийство Мезенцова)» [12]. После этих первых терактов началось жесточайшее противостояние между правительством и революционерами. Казни революционеров привели к так называемому
«красному террору» со стороны их товарищей. На Воронежском съезде двум фракциям земле-вольцев: «террористам» и «деревенщикам» - еще удалось найти компромисс. Однако вскоре «достигнутое соглашение стало давать трещины», а через два месяца, в августе 1879 г., раскол «Земли и воли» стал неизбежным. В результате появились две партии - «Народная воля» и «Черный передел» [13].
Из воспоминаний народовольцев своей яркой эмоциональной окраской и несомненным художественным талантом выделяются воспоминания А. В. Тыркова, который познакомился с народовольцами в конце 1879 г. В воспоминаниях так говорится об этом: «Между тем правительство всем своим режимом не только закрывало перед нами перспективы честной, открытой общественной деятельности, но своими жестокостями -казнями, учреждением генерал-губернаторств -слишком задевало, раздражало и вызывало желание дать ему немедленный отпор. И те, у кого душа болела, невольно шли к народовольцам... Народовольцы слишком ярко выделялись на общем фоне равнодушия или добрых намерений. В их устах весь перечень хороших слов: служение народу, любовь к правде и т. д. - получал могучую силу живых двигателей» [14].
Тырков очень высоко оценил своих товарищей по партии, предварив индивидуальные характеристики общим замечанием: «Те, кого я знал, были люди трезвые, уравновешенные. В них не было ни экзальтации, ни преувеличенных надежд, но они считали своим долгом вести свою работу, не отступая». Очень важны те пассажи в воспоминаниях, где говорится об А. Михайлове и С. Перовской. Тырков писал: «Александр Михайлов весь был поглощен своим делом и любил его. Казалось, он не чувствовал ни тяготы, ни напряжения, а шел свободной уверенной поступью, как человек, вполне знающий, куда и зачем он идет. Этим объясняется его всегдашняя ясность настроения духа». Тырков участвовал в подготовке покушения 1 марта в качестве наблюдателя за выездами царя, чтобы составить расписание его передвижений. Руководила группой С. Перовская, которая иногда «и сама участвовала в наблюдениях». Большой интерес представляет сцена встречи Тыркова с Перовской сразу после убийства царя народовольцами 1 марта «в маленькой кофейной на Владимирской улице, близ Невского». Вот как описал эту встречу мемуарист: «Придя в кофейную, я прошел в маленькую заднюю комнату, в которой и раньше встречался с Перовской. Вскоре дверь отворилась, и она вошла своими тихими, неслышными шагами. По ее лицу нельзя было заметить волнения, хотя она пришла прямо с места катастрофы. Как всегда, она была серьезно сосредоточенна, с оттен-
ком грусти. Мы сели за один столик, и хотя были одни в этой полутемной комнате, но соблюдали осторожность. Первыми ее словами было: "Кажется, удачно, если не убит, то тяжело ранен". На мой вопрос: "Как, кто это сделал" - она ответила: "Бросили бомбы: сперва Николай (Рысаков. - Н. Т.), потом Котик (Гриневицкий. -Н. Т.). Николай арестован, Котик, кажется, убит"» [15].
Тырков часто виделся с Перовской после 1 марта. Он был рядом с ней и в тот момент, когда она узнала, что ранее арестованный Желябов заявил о своей причастности к покушению. Тырков писал об этом: «Даже в тот момент, полный страшной для нее неожиданности, Перовская не изменила себе. Она только задумчиво опустила голову, замедлила шаг и замолчала. Я тоже молчал, боялся заговорить, зная, что она любит Желябова. Она первая нарушила молчание. На мое замечание: "Зачем он это сделал?" - она ответила: "Верно, так нужно было"» [16].
Тыркова и других народовольцев выдал Н. Рысаков, который стал давать на следствии откровенные показания. Большой интерес представляет описание мемуаристом очной ставки: «По сю сторону стола сидел Рысаков и при моем появлении повернулся ко мне лицом. Но когда мне пришлось остановиться в каких-нибудь двух шагах от него, и когда глаза наши встретились, тут только я увидел весь ужас его состояния. Лицо его было покрыто сине-багровыми пятнами, в глазах отражалась страшная тоска по жизни, которая от него убегала. Мне казалось, что он уже чувствует веревку на шее» [17].
Тырков дал, на наш взгляд, верное психологическое объяснение поведения Рысакова на следствии: «Прокуратура обещала ему помилование и выудила у него все, что было можно. Несмотря на оговор, у меня не шевельнулось ни разу враждебное чувство к нему. Революционного прошлого у него не было, т. е. он не прошел тех фазисов психологического развития, которые были пройдены старшими народовольцами. Не было и достаточной идейной подготовленности, и в характере не хватало дерзости. Это был совсем еще юный, добродушный и жизнерадостный провинциал. Вчера - еще простой мальчик в самом разгаре, если можно так выразиться, своей непосредственности, сегодня - цареубийца. И цареубийца непосредственный - сам бросивший первую бомбу». Свое внимание к фигуре Рысакова Тырков объяснил следующим образом: «Таких людей клеймят ужасным словом "предатель", и этим исчерпываются все счеты с ними. Мне хотелось показать, какую страшную пытку испытал Рысаков прежде, чем начал говорить, и что, суммируя все обстоятельства, он заслуживает только жалость, а не презрение» [18].
Таким образом, исследование мемуаров участников народнического движения позволяет сделать определенные выводы. Взгляды народников представляют собой особое течение дореволюционной российской историографии. Их воспоминания осветили очень многие события из истории революционного народнического движения 1870-1880-х гг. Они значительно расширили историческую и историографическую базу для исследования народничества. В основу народнической историографии положена идея о бесперспективности, губительности для России самодержавного строя и о необходимости его свержения путем социальной революции для блага страны и народа. Исходя из этого постулата, революционная борьба народников, с их точки зрения, являлась совершенно объективным и закономерным процессом, так как никакое мирное преодоление противоречий между интересами народа и интересами самодержавного государства было невозможно.
С самого начала народнического движения его участники искали наиболее подходящие и эффективные формы и методы борьбы. Эти поиски привели сначала к попыткам поднять крестьян на социальную революцию, а затем к идее террористической борьбы с правительством группы профессиональных революционеров, организованных в партию «Народная воля». Все процессы, происходявшие в народническом движении, получили свое отражение в народнической историографии. В ней содержатся не только конкретные ценные сведения о многих эпизодах борьбы, но и размышления о методах и тактике борьбы, сделаны попытки создания периодизации движения.
Примечания
1. Ковалик С. Ф. Революционное движение семидесятых годов // Революционеры 1870-х годов. Воспоминания участников народнического движения в Петербурге. Л., 1986. С. 154.
2. Там же. С. 175, 176.
3. Там же. С. 177, 178.
4. Там же. С. 182.
5. Там же. С. 189, 191.
6. Джабадари И. С. «Процесс 50-ти (Всероссийская социально-революционная организация) // Революционеры 1870-х годов. Воспоминания участников народнического движения в Петербурге. Л., 1986. С. 195, 198.
7. Там же. С. 200.
8. Там же. С. 212.
9. Там же. С. 216.
10. Фроленко М. Ф. Липецкий и Воронежский съезды // «Народная воля» и «Черный передел». Воспоминания участников революционного движения в Петербурге в 1879-1882 гг. Л., 1989. С. 57.
11. Там же. С. 60.
12. Там же. С. 68.
13. Там же. С. 74.
14. Тырков А. В. К событию 1 марта 1881 года // «Народная воля» и «Черный передел». Воспоминания участников революционного движения в Петербурге в 1879-1882 гг. Л., 1989. С. 268.
15. Там же. С. 273.
16. Там же. С. 274.
17. Там же. С. 279.
18. Там же. С. 281.
УДК 316.323.6(470.342)
А. С. Касанов
ВЛИЯНИЕ НАУЧНЫХ ОБЩЕСТВЕННЫХ
ОРГАНИЗАЦИЙ НА РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СФЕРЫ И КУЛЬТУРНУЮ ЖИЗНЬ ВЯТСКО-КАМСКОГО РЕГИОНА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX - НАЧАЛЕ XX в.
Научные общественные организации были важным явлением в жизни Вятско-Камского региона второй половины XIX - начала XX в. Несмотря на их малочисленность, объем деятельности обществ, комиссий и кружков в социальной и сфере и в области развития культуры и просвещения в регионе был велик. Научные общественные организации привнесли в жизнь населения Вятско-Камского региона большое количество самых современных и прогрессивных идей, многие из которых были реализованы на практике и способствовали демократизации общественной жизни. Данная статья основана на ранее неопубликованных материалах фондов Государственного архива Кировской области.
Social scientific organizations played an important role in the life of the Vyatka-Kama region in the second half of the XIX c. - the beginning of the XX c. In spite of their small number, the scope of their activities in the social sphere and in the sphere of culture and public education of the region was considerable. The social scientific organizations introduced a big amount of the latest and most progressive ideas, the majority of which were put into practice and contributed to democratization of the region's social life. The article is based on the previously unpublished materials of the State Archive of Kirov region.
Ключевые слова: Общественные организации, социальная сфера и культурная жизнь, культурные и научные связи, гражданские инициативы.
Keywords: social organizations, social sphere and cultural life, cultural and scientific ties, civil initiatives.
Вторая половина XIX - начало XX в. - время стремительного развития Российской империи. Коренные преобразования Александра II привели к важным изменениям в жизни страны. В результате либеральных реформ царя-освободителя в общественную жизнь было вовлечено огромное количество людей, что отражало заинтересованность всех слоев Российского общества в прогрессе и важным изменениям в жизни сво-
© Касанов А. С., 2011
