CC BY
92Марина Михайловна ФРОЛОВА
Болгары
в восприятии гвардейских офицеров, участников русско-турецкой войны 1877-1878 гг.
Русско-турецкая война 1877—1878 гг., бесспорно, является важнейшим событием XIX века, определившим цивилизацион-ную судьбу народов Балканского полуострова. Но она к тому же представляет собой довольно уникальное явление в российской историографии с точки зрения обеспеченности опубликованными документальными источниками. Созданная в 1879 г. Военно-историческая комиссия за 32 года своей работы издала колоссальный корпус ценных архивных документов: «Сборник материалов по русско-турецкой войне на Балканском полуострове в 1877—1878 гг.» в 97 выпусках (112 книгах), «Описание русско-турецкой войны на Балканском полуострове» в 9 томах (16 книгах), «Особое прибавление к описанию русско-турецкой войны 1877—1878 гг. на Балканском полуострове» в 6 томах. Не был обойден вниманием и Кавказский театр военных действий, но нас интересует Европейская Турция. Публикаторская деятельность была продолжена и в Советском Союзе [например, вышел трехтомник «Освобождение Болгарии от турецкого ига» (М., 1961—1967)], но она далеко уступала по своим масштабам предыдущему периоду.
Внушителен также и корпус опубликованных до 1917 г. воспоминаний, дневников, записок участников этой войны — более 300 авторов, согласно фундаментальному справочнику «История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях. Аннотированный указатель книг и публикаций в журналах» (под редакцией П.А. Зайончковского). Для сравнения, этот же указатель содержит менее 40 имен участников русско-турецкой войны 1828—1829 гг., чьи мемуары появились на страницах дореволюционных журналов.
Следует подчеркнуть, что русско-турецкая война 1877— 1878 гг. никогда не исчезала из исследовательского поля ученых: ей посвящена весьма обширная литература. Без сомнения, каждая эпоха накладывала свой отпечаток на работу историков. Так, после Великой Отечественной войны 1941—1945 гг., в условиях существовавшей системы Организации Варшавского договора, труды советских и болгарских ученых были нацелены на акцентирование позитива в русско-болгарских отношениях — на создание «летописи дружбы» и, в частности, на изучение сложившегося во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг. русско-болгарского боевого содружества.
Геополитические перемены конца ХХ в. и отход от сдерживавшего формата марксистской методологии позволили историкам по-новому взглянуть на многие события прошлого, значительно расширив горизонты своих изысканий. Впрочем, обретенная свобода в исследованиях, которая, казалось бы, должна была способствовать большей объективности, нередко из-за конъюнктурных соображений приводила к измышлениям и нарочитым искажениям прошлого, провоцируя крен в другую сторону. Приблизиться к исторической истине и избежать односторонности и субъективности суждений отдельных людей по такой деликатной теме как взаимоотношения русских и болгар во время войны позволит, на наш взгляд, привлечение не единичных мемуаров ее участников, а целый массив этого вида источников, что придаст реальную многоцветность палитре впечатлений и представлений о болгарском народе, которые возникали при личном опыте общения.
Для данной статьи предпочтение было отдано многочисленным (около 40) воспоминаниям офицеров гвардии, поскольку это были высокообразованные, часто литературно одаренные люди, составлявшие элиту не только русской армии, но и русского общества. Они во время войны находились в гуще событий, немало видели, пережили и смогли передать это в своих произведениях.
Гвардию берегли, поэтому ее не коснулась мобилизация при объявлении войны Турции 12 (24) апреля 1877 г. Тогда были призваны только отдельные чины в конвойную роту императора
Александра II1. Однако две неудачи русской армии под Плев-ной (Плевен) [8 (20) и 18 (30) июля 1877 г.] заставили военное командование перейти к обороне на всех фронтах и мобилизовать гвардейский корпус (кроме кирасиров), 1-ю гренадерскую (для Кавказского театра), 24-ю и 26-ю пехотную дивизии, а несколько позже — 2-ю и 3-ю гренадерские и 1-ю кавалерийскую дивизии, что вместе составило до 90 000-100 000 человек свежих войск2.
Телеграмма главнокомандующего великого князя Николая Николаевича от 22 июля 1877 г. о мобилизации гвардии «была встречена с восторгом»3, и в тот же день части войск, находившиеся в лагере в Красном селе, «летней воинской столице Российской империи», начали возвращаться в Петербург для приготовления к походу. В пределы Болгарии подразделения гвардии начали входить в сентябре (Стрелковая бригада, шедшая в голове пехоты гвардейского корпуса, перешла через Дунай 3 (15) сентября, л.-гв. Саперный батальон — 12 (24) сентября, л.-гв. Семеновский полк — 17 (29) сентября и т.д.). В полном составе (59 790 чел.)4 гвардейский корпус собрался только к 11 (23) октября 1877 г. и был направлен к Плевне, которую решили блокировать.
Выполнение плана по организации блокады крепости поручили генерал-адъютанту И.В. Гурко, назначенному командующим войсками гвардии и кавалерии. Гвардия перекрыла Софийскую дорогу, в сражениях под Горным Дубняком [12 (24) октября] и Телишем [12 (24) и 16 (28) октября] разбила турок и замкнула кольцо вокруг крепости. 3-й гвардейской пехотной дивизии, л.-гв. Уланскому полку и шести батареям под общим командованием генерала В.В. Каталея досталось оборонять пятый участок на линии обложения Плевны, который считался одним из самых опасных с точки зрения вероятной атаки турецких войск мушира (маршала) Османа-паши, умело оборонявшего крепость. Прибывший гренадерский корпус позволил отряду Гурко, не дожидаясь падения Плевны, выдвинуться 10 (22) ноября против Орхание, чтобы не позволить Ше-фкету-паше, вскоре смененному Сулейманом-пашой, прийти на помощь Плевне. С боями были заняты Правец, Орхание,
Этрополь, Златицкий перевал. Однако у Араб-Конакского перевала, через который шла дорога на Софию, на заранее хорошо укрепленных позициях, 43 табора Мехмеда-Али-паши остановили наступление русских войск и заставили их перейти к обороне: с 23 ноября (5 декабря) началось сооружение укреплений и оборудование позиций в горах, ставших плацдармом для перехода в дальнейшее наступление.
После падения Плевны 28 ноября (10 декабря) 3-я гвардейская пехотная дивизия была двинута для усиления отряда Гурко, авангард которого 13 (25) декабря в страшную стужу, гололедицу и сильную метель начал переход через Балканы. Труднодоступные зимой горы были преодолены за шесть суток вместо запланированных двух, войска спустились в Софийскую долину и 23 декабря 1877 г. (4 января 1878 г.) вошли в Софию. После кратковременного отдыха Западный отряд Гурко форсированным маршем устремился на Филиппополь (Пловдив), разбив в трехдневном сражении войска Сулеймана-паши, вошел в город и, не задерживаясь, направился на Адрианополь, куда главные силы авангарда вступили с развернутыми знаменами 10 (22) января 1878 г. В стремительном движении русские войска дошли до пригорода Константинополя Сан-Стефано, расположившись затем в его окрестностях. После подписания Берлинского договора 1 (13) июля 1878 г. гвардия стала покидать Балканы, на кораблях переправляясь в Россию. Такова краткая летопись войны, относящаяся к гвардии русской армии.
А теперь обратимся к анализу послевоенного уникального «творчества» ее участников. Прежде всего необходимо отметить, что воспоминания, записки и дневники гвардейских офицеров посвящены преимущественно описанию сражений, перипетий войны, походного быта и тяжелых испытаний, выпавших на их долю; информация о болгарах и взаимоотношениях с ними в этих источниках также имеет место, но ее гораздо меньше.
Офицеры гвардии, воодушевленные желанием сразиться с турками за свободу христиан, как следует из их воспоминаний, неожиданно для себя встретили в Придунайской Болгарии сдержанный, даже негостеприимный прием со стороны болгарского населения. Вначале это выразилось в том, что болгары
не пускали их в свои дома — «кишты», куда из любопытства и познавательного интереса русским просто хотелось заглянуть, чтобы посмотреть на «житье-бытье братушек», поскольку в середине сентября войска еще не нуждались в теплом жилье5. Затем нерадушие местного населения превратилось в весьма серьезную проблему для офицеров и солдат в связи с постоянными затруднениями в обеспечении войск продовольствием. Интендантская служба работала очень плохо, а обозы, на которых находились все вещи офицеров, включая палатки и продукты, отставали, надолго застревали в пути из-за бездорожья, не приходили к вечеру на бивуак, поэтому положение офицеров на стоянках подчас оказывалось совершенно плачевным. Уже потом, набравшись опыта, офицеры самовольно завели вьючных лошадей для перевозки нужных им вещей. Поручик А.Ф. Редигер, будущий военный министр Российской империи (1905—1909 гг.), оказавшись в подобной ситуации, вместе с братом отправился на поиски еды в соседнюю большую деревню, но получил отказ со словами, что турки всё забрали. Они присели у соседнего дома. Неожиданно из первой избы вышла старуха и принесла им «кринку молока и хлеб». Молодые офицеры дали ей серебряный рубль, и им вынесли еще порцию6. Однако редко кому так везло.
Подпоручик л.-гв. Саперного батальона М.Н. Соколович вспоминал: «Куры, яйца, масло, молоко и даже хлеб — всё это было для нас недоступно, болгары не хотели ни за что продавать. Станешь уговаривать, упрашивать, — они отделываются либо непониманием русского языка, либо обычным ответом: "Нима ништо, нима кон, нима бюйвол, нима краве, нима ка-руца7. Турка сичко порезал, побирал и на Плевен побегал". Случалось слышать и такие ответы: "Нима ништо, турка сичко побрал, гайда на Плевен, тамо и земешь!"»8.
Разумеется, позиция жителей Придунайской Болгарии на тот момент (сентябрь — начало октября 1877 г.) вполне объяснима. После радостной встречи передовых частей русской армии в июне мимо их поселений по направлению к Плевне прошли 84,1 тыс. человек при 424 орудиях (из них русских — 52,1 тыс. и румын — 32 тыс.)9. Чувство самосохранения, забота о
семье и обеспокоенность за будущий урожай заставляли болгар скрывать свой достаток, чтобы не остаться на зиму без продовольствия. Начальник штаба 3-й гвардейской пехотной дивизии К.Г. Энкель, впоследствии генерал от инфантерии, также считал, что болгары боялись обнаружить перед русскими свое имущество. Часто случалось, вспоминал он, что после традиционного ответа «нема, братушка» неожиданно наталкивались «на разные запасы масла, яиц, стада баранов или запертых в какой-нибудь сарай ослов и т.п., очевидно запрятанных на случай нашего прихода»10.
Неудачи под Плевной усилили неуверенность болгар в победе русских, а также обострили их память, поскольку независимо от результатов предыдущих русско-турецких войн турки всегда возвращались. И эти обстоятельства заметно отражались на их отношении к русским. Так, до падения Плевны очень многие болгары из-за опасений неминуемой мести турок были скупы даже на оказание помощи раненным офицерам и солдатам, размещенным в их домах. По воспоминаниям С.П. Полушкина, офицера л.-гв. Казачьего полка, болгарин, хозяин дома, не только не давал дров для обогрева помещения, отказывался принести воды из колодца, заявляя, что он не водовоз, но и грубо стал «шнырять взад и вперед, бесцеремонно толкая носилки с ранеными. Поднялись стоны, проклятия и крики. Раненный офицер поднялся с носилок и, собравшись с силами, ударил болгарина», и тот выбежал из дома. Вслед за ним вышел и офицер на свежий воздух и вдруг услышал, что выстрелы у Плевны стихли. Возвратившись через некоторое время в дом, он с изумлением увидел, «что посреди каморки дружно пылал костер, а болгарин вместе с женой и двумя дочерьми ухаживает за ранеными, то и дело потчуя их холодной водой. На вопрос офицера, что всё это значит, болгарин засмеялся и спокойно отвечал — Осман сдался»11. Однако эту разительную перемену в настроениях жителей Приду-найской Болгарии гвардии уже не пришлось увидеть, поскольку в эти края она больше не вернулась.
Вокруг Плевны все деревни были покинуты, и большая плевненская дорога, соединявшая 100-тысячную армию с Главной квартирой, находившейся на тот момент в Горном Студене,
и всем тылом, «поражала своей пустынностью». «Одни глубокие колеи в высохшей грязи свидетельствовали, что тут происходило какое-то усиленное движение. По сторонам кроме незасеянных полей, пустых сел ничего не было видно. Скот и тот не оживлял брошенные поля. Изредка проходил какой-нибудь братушка с посохом в руках и только... Одним словом, было ясно, что всё местное* давно уже потреблено проходившими массами войск. Скучная однообразная дорога казалась бесконечной и как бы ведущей на что-то тяжелое, грустное»12, — свидетельствовал офицер-артиллерист, подписавший свои воспоминания инициалами «М.Ч.».
Перебои с подвозом продовольствия и фуража войскам, сосредоточенным в окрестностях Плевны, заставили командование организовывать фуражировки, отведя для каждой части особые районы. Выработаны были и правила: «1. Брать только то, что необходимо для войск, оставляя жителям как болгарам, так и туркам всё то, что им нужно для собственного прокормления и поддержания своего хозяйства. 2. Все взятые продукты должны быть тут же на месте уплачиваемы звонкою монетой. 3. В селениях, покинутых жителями, фураж в необходимом для войск количестве может быть взят бесплатно, но только по наведению тщательной справки, что хозяин действительно отсутствует. 4. Всякий где бы то ни было излишне взятый или неоплаченный фураж считать за хищничество, вредное в интересах самих войск и в конце концов разоряющее край. Фуражировки производит команда обязательно под командованием офицера»13.
Н.П. Михневич, обер-офицер л.-гв. Семеновского полка, впоследствии генерал от инфантерии, начальник Академии Генерального штаба, подчеркивал, что генерал-майор принц А.П. Ольденбургский, командир 1-й бригады 1-й гвардейской дивизии, состоявшей из Преображенского и Семеновского полков, так называемой «Петровской бригады», «самым энергичным образом принялся за сбор съестных припасов на месте», чтобы «не поморить людей». Михневич описал, как производи-
* Местное - имеются в виду запасы продовольствия и фуража, которые находились в данной местности и были заготовлены болгарским и турецким населением.
лась реквизиция, поскольку сам участвовал в таковой 3 (15) октября 1877 г. в очень богатой болгарской деревне Беглиж. «Ротный командир, приходя в деревню с переводчиком, обращался к чорбаджию* с требованием известного количества хлеба и скота. Чорбаджий отдавал приказание, сколько хлебов должна испечь каждая хозяйка дома, в каждый дом ставился солдат для наблюдения, чтобы выпеченный хлеб не продавали, и по выпечке сдавал приемщикам. Скот собирался на полях и сгонялся в деревню. Всё это к вечеру доставлялось к ставке принца. Он собственноручно метил каждую голову и употреблял все усилия, чтобы разделить продукты уравнительно. Конечно, за всё платилось болгарам полностью. Только благодаря подобному порядку все, хотя мало, но кое-что имели съестного, и мародерство могло быть преследуемо вполне, потому что солдат начинает выказывать склонность к мародерству тогда, когда его не кормят»14. Н.А. Епанчин, прапорщик л.-гв. Преображенского полка, в будущем генерал от инфантерии, военный историк, в свою очередь свидетельствовал, что «принц А.П. Ольденбург-ский в течение всего похода вел себя по-спартански», «не имел повара и прочих удобств жизни, питался при одном из полков его бригады наравне с офицерами»15.
В очень большом и богатом селении Ведрар фуражировку производил капитан л.-гв. Московского полка А.П. Паскин, впоследствии генерал-майор. На телеги погрузили турецкое сено, а за болгарский ячмень жители просили «разрешение взять такое же количество пшеницы из складов турецкой десятины**, ими же заготовленной из последнего сбора ее». Разрешение было получено, и болгары остались вполне довольны. Затем Паскин купил для своей артели*** гусей, индейку, поросенка и мясо буйвола. Поскольку офицер расплачивался русскими серебряными рублями, то сразу оказалось так много желающих
* Чорбаджий - богатый болгарин (крестьянин или торговец), который нередко исполнял должность старосты или старшины в селении.
** Турецкая десятина - натуральная десятина с урожая (эшур), один из налогов в Османской империи, который предписывался шариатом и взимался со всех крестьян независимо от религиозной принадлежности.
*** Артель - офицерские артели были распространенным явлением в русской армии и гвардии, создавались с целью решения хозяйственных вопросов, в данном случае, обеспечения продовольствием и приготовления пищи.
продавать, что им пришлось отказывать. Но на следующее утро более храбрые из ведрарских жителей уже торговали на бивуаке л.-гв. Московского полка16.
Офицер л.-гв. Измайловского полка Н.А. Зноско-Боровс-кий, чей полк стоял в том же районе — возле деревень Ведрар и Своды, следующим образом описывал торг с болгарами, происходивший на позициях измайловцев. Как только со стороны деревни Колукрово появлялись то поодиночке, то партиями болгары с огромными мешками на спинах, ротные командиры сейчас же высылали к ним унтер-офицеров для закупки хлеба. «Болгарин обыкновенно, увидев подходящих солдат, останавливался в нерешительности, но когда солдаты показывали ему на стоящего наверху офицера, то он сейчас же принимал спокойный вид и шагал по направлению капитана17, зная, что при нем его не обидят». Зноско-Боровский особо отмечал то, что болгары верили в русских офицеров безусловно и только им позволяли бесконтрольно рыться в своих мешках. «Обыкновенно, — вспоминал офицер-измайловец, — болгарин или стоит, понуря голову, или присядет на корточки и на каждый непонятный вопрос произносит стереотипную фразу: "добре, братушко"»18.
Обер-офицер л.-гв. Павловского полка Н.Н. Путилов, впоследствии генерал-майор, рассказывал о том, что в долине реки Големый Искр паслись большие стада всякого скота без присмотра, их даже не брали болгары, как полагал Путилов, либо из боязни, что возвратятся турки, либо из-за невозможности их куда-нибудь спрятать. Впрочем, только первое время они предлагали русским свои услуги — поймать на той стороне реки скот и пригнать его к бивуаку на эту сторону. Через некоторое время они стали «опытнее» и начали заявлять претензии на этот скот. Командование приняло их сторону и строго запретило брать скот не только даром, но даже и за деньги, а в случае нужды обращаться к коменданту села, у которого по назначенным ценам можно было приобрести всякого рода живность19.
Русские офицеры констатировали, что цены у болгар были высокие, но войсковые интенданты «брали гораздо дороже, доставляя (продукты. — М. Ф.) только при удобных для себя
обстоятельствах и то совершенно игнорируя части, стоявшие на передовых позициях». Хозяйственная часть л.-гв. Московского полка закупала у болгар скот не торгуясь, отчего болгары «его пригоняли в излишестве». В тех же полках, где пытались экономить, «не всегда находили продавцов и не имели необходимого для людей мяса»20.
Война неизбежно приносит мирным жителям и такое зло как мародерство. Гвардия являлась отборным и самым дисциплинированным войском русской армии. Гвардейские офицеры чрезвычайно щепетильно и строго относились ко всем случаям мародерства, оперативно реагируя на жалобы болгар. Меры его предупреждения и пресечения были самые разнообразные, начиная с того, что «солдат одних в город не пускали»21. Генерал-адъютант И.В. Гурко, заметив, что «нестроевые чины, особенно денщики, более других наклонны мародерству, пьянству и буянству, разрешил своей властью командирам частей подвергать их телесному наказанию, что сразу прекратило кой-какие шалости»22, — вспоминал В.Ф. Ореус, офицер, прикомандированный к л.-гв. Уланскому полку.
Позволим себе привести здесь два примера того, как удавалось удерживать солдат от мародерства. 20-летний офицер л.-гв. Семеновского полка Д.В. Баланин, впоследствии генерал-майор, обратил внимание на то, что некоторые солдаты его роты, расположившейся в селе Ралево, не прочь «идти по стопам мародеров». Следует подчеркнуть, что к тому времени роте пришлось в течение четырех дней обходиться без обоза. Положение юного офицера, решившего прекратить беспорядок в деревне и оградить своих людей от соблазна, было довольно затруднительно. Так, он поспешил на крик болгарина, который «отстаивал свой винный подвал от кучки негодяев», стремившихся ворваться в него через забаррикадированную дверь. Появление офицера приостановило штурм и обратило «в постыдное бегство главных зачинщиков грабежа». Но Ба-ланин заметил, что некоторые из его солдат явно одобряли в душе действия «негодяев», и ему «естественно захотелось дать другое направление мыслям нижних чинов, присутствовавших при этом развращающем дух войск зрелище». Юный офицер
решил, во избежание проявления «дурных инстинктов», купить у болгарина вино для угощения своей роты, «ревностно проработавшей 2 дня в грязи и под дождем». После долгих переговоров ему удалось убедить «братушку» в том, что тому не будет причинено никакого вреда, в результате чего болгарин рискнул пустить офицера к себе в подвал. В тот день было выпито немало: «манерки*, подаваемые через узенькое окошко подвала, быстро опорожнялись, и, конечно, многие нижние чины не стеснялись по нескольку раз получать свою порцию». Бала-нин, щедро расплатившись с болгарином, с удовлетворением отмечал, что страх последнего потерять имущество сменился неподдельной радостью «от звона монет»23.
Второй пример борьбы с мародерством, на который мы хотим обратить внимание, превратился даже в анекдот, который широко ходил в войсках. В.Ф. Ореус рассказывал, что однажды какой-то солдат угнал у болгарина буйвола и перепродал его «неизвестно какому еврею». Опечаленный болгарин явился к генерал-майору Н.С. Леонову, командиру 2-й бригады 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, и пожаловался, «не умея, впрочем, объяснить, какого полка были солдатики, так как дело было ночью, но утверждал положительно, что видел их вышедшими из бивуака нашей дивизии». Генерал-майор вызвал командиров полков и стал требовать ответа, но никто ничего не мог сказать. Леонов громко спрашивал: «Кто украл вола? Никто? Ну, в таком случае — это я сам украл вола! Болгарин, возьми, вот тебе 10 полуимпериалов». Болгарин ушел очень довольный. Но самая «соль этого юмористического эпизода» заключалась в том, что часовой, стоявший в тот момент у палатки Леонова, передал услышанное товарищам в своей интерпретации, и пошла «молва по коновязям между солдатами» — «Слышь, ребята, дивиз-начальник вола украл!»24.
Совершенно иной взгляд на мародерство был у командиров союзной румынской армии. Офицер-артиллерист свидетельствовал, что не успели они войти в деревню Махалета 19 (31 октября), как к ним пришли болгары с жалобой на то,
* Манерка - походная металлическая фляжка для воды у солдат, обыкновенно овальной формы, прикреплялась к ранцу; отвинчивающаяся крышка фляжки заменяла стакан.
что румыны (полк каларашей, т.е. кавалерия) забирали во время своей стоянки всякие припасы и фураж и ушли, ничего не заплатив. Болгары ходили к их командиру жаловаться, а он их «выругал и чуть не побил. За вас, говорит он, мы пришли сюда драться, а вы, негодяи, с нас деньги берете. Да я вас за это отодрать велю. Братья-русские, вы хоть за нас заступитесь. Мы скоро без хлеба останемся»25.
Подготовка к войне с Турцией требовала издания в значительных количествах военно-топографических карт. Русские войска получили 10-верстную карту Балканского полуострова полковника Генерального штаба Н.Д. Артамонова, который предпринял несколько экспедиций для топографического изучения Европейской Турции (1867, 1869); 7-верстную карту Северной Болгарии, составленную в 1870—1874 гг. венгерским географом Ф. Каницем и переведенную на русский язык, а также издания военно-ученого комитета Главного штаба «Маршруты по Европейской Турции» и «Балканы»26.
Но все они, как оказалось, были неполными и неточными. Кроме того, карты не раздавались каждому офицеру, в полк посылалось всего шесть экземпляров, которые выдавались батальонным и эскадронным командирам. Некоторые офицеры перед походом покупали себе карты сами. Е.И. Утин, адвокат, публицист, военный корреспондент, сравнивал положение с картами в русской армии в 1877 г. и в немецкой во время франко-прусской войны 1870 г.: в последней не было офицера, который не имел бы карты Франции, и «почти каждый унтер-офицер обладал таковой»27. Утин покинул Болгарию после Третьей Плевны*, но положение с картами в войсках не улучшилось. Поручик А.Ф. Редигер вполне подтверждал вышесказанное: «Имевшиеся карты были малого масштаба и крайне неверны, так что и колонна наша шла с проводниками»28.
Проводник-болгарин присутствует практически во всех записках и мемуарах гвардейских офицеров как обязательная фигура при передвижениях гвардии по Балканскому полуострову. Однако помощь болгар зачастую и здесь не была добровольной и бескорыстной. Так, капитану л.-гв. Московского
* Третья Плевна - неудачный штурм крепости 30 августа (11 сентября) 1877 г.
полка Паскину в селении Врачеш необходимо было раздобыть проводника. Но болгары, не желая служить проводниками на позицию турок, или отказывались понимать русского офицера, или отговаривались незнанием окружающей местности. Паскин, не особо доверяя этому, приказал «одному из них, как более смышленому на вид, вести» русских «как он знает, обещая заплатить за указание верного направления, в противном же случае отдуть нагайкой». Русский офицер не знал, которое «из двух обещаний подействовало», но «братушка понял сразу и быстро зашагал с головным патрулем»29. Понятно, что болгары не хотели покидать свои жилища и идти в непогоду и стужу навстречу турецким войскам, опасностям и, возможно, смерти. Они прибегали к разным уловкам, и о них нелестно отзывался обер-офицер л.-гв. 1-го Его Величества стрелкового батальона А.Н. Рагозин, впоследствии генерал-лейтенант: «проводники, умеющие лишь глупо поводить глазами, мычать несвязные непонятные фразы»30.
Болгары часто убегали, особенно если неожиданно раздавались выстрелы или завязывался бой. Путилов писал, что «болгарский проводник, никак не ожидавший попасть в сражение, тем временем ухитрился незаметно скрыться. По счастью, он уже нам был больше не нужен, но искусство, с каким он проделал этот побег, было замечательно»31. Генерал-майор П.П. Карцов рассказал о курьезном случае, как Александр II в окружении своей свиты повстречал на дороге в Чуаш-Маха-лу солдата верхом и с ним болгарина на осле и как оторопевший солдат с перепугу не мог никак объяснить, куда и зачем он послан. Затем выяснилось, что это был «конный вестовой ротного командира, и был приставлен к проводнику, взятому из болгарской деревни, собственно для того, чтобы последний не сбежал»32.
Гвардейские офицеры, к сожалению, часто сталкивались и с фактами предательства со стороны болгар. Рядом с позицией у Плевны, которую занял л.-гв. Московский полк, находилась мельница. Вскоре выяснилось, что старик-хозяин, работавший на ней до прихода русских и «выдавший себя за верного и преданного братушку», бежал ночью в Плевну, унеся с рабочими
почти всю заготовленную муку и крупу. В наказание за это по приказанию начальника отряда дом мельника разобрали на дрова, «и у волынцев (л.-гв. Волынский полк. — М. Ф.) горели в кострах половинки дверей, оконные рамы и столы»33. Еще об одном мельнике-болгарине, который предупредил турецкий пикет о выступлении драгун на рекогносцировку к г. Берковац, сообщил офицер л.-гв. Драгунского полка Н.Н. Гульковский. И, тем не менее, несмотря на измену, отряд смог выполнить поставленную перед ним задачу — выяснить число турок и орудий в городе, расположение турецких окопов34.
Офицеру л.-гв. Гренадерского полка Гредякину приходилось, видимо, не раз обнаруживать, что болгары доносили туркам о движении русских войск. Так, 21 декабря 1877 г. (2 января 1878 г.), когда генерал-майором В.Д. Дандевилем, командиром 2-й бригады 3-пехотной дивизии, намеченная на г. Златицы атака была отложена на следующий день из-за запаздывания доставки орудий на позиции, турки «устроили такую перепалку, что казалось будто бы целью ее было расстреляние всех патронов до последнего». Причину такого переполоха противника Гредякин усмотрел в том, что «должно быть, бра-тушки (которые очень часто на себе оправдывают пословицу "И Богу свеча, и черту кочерга") сообщили о прибытии к нам подкреплений»35.
Болгары предупреждали турок о приходе русских войск в тот или иной населенный пункт, подавая условный сигнал. Гвардейские офицеры много раз замечали, что «с первым нашим появлением где-либо на местности, до тех пор незанятой русскими, сейчас же подымались клубы дыма или от пожара, или от огромного костра, как будто случайно зажженного пастухами»36.
Подобное двойственное поведение многих болгар по эту сторону Балкан вполне объяснимо, поскольку победа русского оружия была еще очень сомнительна, а туркам следовало выказывать свою преданность на случай их возвращения. И любопытный рассказ капитана Паскина о болгарах, жителях селения Ралево, укладывается именно в этот формат. Так, 13 (25) октября 1877 г. рота л.-гв. Преображенского полка, конвоировавшая
пленных турок, захваченных в Горном Дубняке, сделала привал у селения Ралево, во время которого болгары выносили туркам хлеб, воду и всякую домашнюю снедь, причем становились на колени и целовали им руки. А накануне, 11 (23) октября, эти же ралевские болгары «ни за какие деньги» не продавали офицерам л.-гв. Московского полка «даже ломтя хлеба, уверяя, что сами его не имеют». «Так вот каковы некоторые из наших милых братушек!»37 — восклицал с удивлением Паскин.
Иное отношение болгар к русским гвардейские офицеры начали чувствовать с Этрополя, население которого встретило лейб-гренадеров 13 (25) ноября хлебом-солью: болгары «не знают, как принять нас и чем угостить, солдатам многое они дают даром». Уже упоминавшийся выше гренадер Гредякин заметил, что «этропольские болгары резко отличаются от своих соплеменников, живущих ближе к Дунаю: постоянное "нема, братуш-ка, нема" последних заменяется у первых полною готовностью отдать последний кусок»38. Обер-офицер л.-гв. Семеновского полка Михневич также с удовольствием вспоминал о чрезвычайном радушии жителей Этрополя, которые вводили в свои дома офицеров и солдат, «не знали чем угостить, обнимались, крестились, целовали руки, просто видно было, что не знали, чем бы выразить свою любовь и признательность к русским»39.
28 декабря 1877 г. (9 января 1878 г.) л.-гв. Московский полк вошел в Ново Село, которое не испытало бедствий войны и отличалось «богатством своих стад и обилием хлеба». Капитан Паскин констатировал: «Здесь в первый раз пришлось заметить громадную разницу в отношениях к нам болгар: до- и забалкан-ских. Первые на все вопросы о закупке у них чего бы то ни было обыкновенно отвечали: "нима ничто". А эти отдавали всё, отказываясь от денег, которые мы с трудом уговорили их взять лишь на другое утро перед выступлением в дальний поход». Правда, офицеры видели значительное отличие в довольстве населения Северной Болгарии и Задунайской. В разоренной войной Северной Болгарии большинство женщин, которых видели офицеры, были одеты «в нищенское тряпье, поэтому опрятный национальный костюм наших новых знакомых оригинальностью своею производил приятное для глаз впечатление»40.
Гвардейский офицер-артиллерист, фамилия которого осталась неизвестной, размышлял над причинами такого различия в характерах и поступках болгар Придунайской Болгарии и «обитателей западных гор». Последние, по его словам, отличались «большим прямодушием и симпатичностью и за сходную цену охотно снабжали нас необходимыми съестными припасами». Причины этому, как полагал автор, заключались «отчасти в меньшем проценте здесь проживающих мусульман и отчасти в том, что эти горцы в первый раз принимали русские войска и подобно их братьям на равнине еще не испытывали печальных последствий и обманутых надежд многих с такой же целью начатых, но без результата оконченных войн»41.
Именно в Забалканской Болгарии каждый полк гвардейского корпуса смог ощутить удивительное чувство освободителя, когда первым входил в оставленные турками селения и города, болгарское население которых устраивало русским воинам торжественные встречи с крестным ходом, иконами, хоругвями, хлебом-солью. Например, 3-я гвардейская дивизия вступила в г. Отлукиой (Панагюриште) 31 декабря 1877 г. (12 января 1878 г.). Болгары с восторгом приняли русских и «угощали всех с радушием, какое трудно описать». Город поразил гвардейцев своим «цветущим благосостоянием», а его жители — «народ всё видный, красивый, бодрый и довольный» — не имели такого забитого и приниженного вида, какой был у их соплеменников в Придунайской Болгарии42, замечал офицер л.-гв. Волынского полка А.И. Луганин.
На гвардейского офицера-артиллериста, подписавшего свои воспоминания инициалами «М.Ч.», огромное впечатление произвела встреча русского войска в г. Хаскийой 7 (19) января 1878 г. «Перед входом в город колонна наша, — сообщал он, — остановилась и последовала команда "шапки долой"; болгарское духовенство с хоругвями и иконами вышло нам навстречу. За духовенством шло всё население города. Болгары подходили безразлично ко всем, протягивая руки и ловя наши, чтобы запечатлеть их своими поцелуями». Русский офицер с чувством восклицал: «Недаром мы пришли за несколько верст и мы этим сделали хорошее, доброе дело!»43.
Весьма интересные наблюдения содержатся в воспоминаниях гвардейского офицера-артиллериста, который писал, что войскам «казалось, что чем дальше мы шли, тем гостеприимней становились болгары: хлеб, вино, куски сала, яйца и т.д., всё выносилось нам безвозмездно навстречу». Причину такого хлебосольства офицер видел в том, что «перепуганные турками болгары, с которыми разбитый неприятель менее церемонился, чем когда-либо, увидев силу, пришедшую их защищать, не знали, как нам выразить свою благодарность». Он подчеркивал также и то, что даже женщины и дети, впервые в жизни видевшие русское войско, безбоязненно подбегали к офицерам и солдатам, крестясь и приговаривая: «Да живет цар Александр! Да живет наш и цар русс!»44.
Победный форсированный марш русских войск на Адрианополь закончился для многих гвардейцев 11 (23) января 1878 г., но первая встреча с его жителями неприятно поразила офицеров. Навстречу русским из города «высыпали массы» греков, армян и евреев с различными товарами и предложениями. «Это уж не была радушная встреча освобожденного народа или любопытство посмотреть на победоносные чужеземные войска, пришедшие за несколько тысяч верст и совершившие столько подвигов, - один холодный, мелочный, торговый расчет руководил ими». Автор вышеуказанных воспоминаний далее заметил, что «европейская часть» Адрианополя, «ровно как и турецкая, не посылала нам ни одного приветствия»45.
В советской историографии был распространен тезис о значительной помощи болгар русской армии. Однако в записках гвардейских офицеров упоминания о совместных действиях с болгарами появляются лишь с момента вступления гвардии в горы. Поручик Редигер сообщал о проведенной незадолго до 12 (24) декабря 1877 г. рекогносцировке* дороги по ущелью
* Рекогносцировка - (от лат. ИесодпоБсо- осматриваю) - в военном деле визуальное изучение противника и местности лично командиром и офицерами штабов с целью получения необходимых данных для принятия решения или его уточнения. Проводится обычно на направлениях предстоящих действий войск. В рекогносцировке участвуют также командиры подчиненных, приданных и поддерживающих подразделений (частей, соединений), начальники родов войск, специальных войск и служб. Рекогносцировки проводятся и с целью изучения районов (рубежей) возможного расположения и развертывания войск (сил), маршрутов их выдвижения, исправления и дополнения топографических карт и т.д. Для этого создаются специальные рекогносцировочные группы из офицеров штаба и управления родов войск, специальных войск.
через горы. С Редигером поехал А.К. Пузыревский, начальник штаба авангарда генерала Гурко. Офицеров, одетых в полушубки без погон, провожали несколько пеших вооруженных болгар. Они провели русских по дороге между турецкими позициями до перевала через Балканы. Дорога оказалась очень плохой, и «артиллерия своими силами ее, конечно, пройти не могла»46, — заключал Редигер. Но именно по этой дороге через Умургачский перевал вскоре прошла колонна генерал-лейтенанта Н.Н. Вельяминова, преодолев этот наиболее трудный путь через Балканы. 18 (30) декабря войска были уже за Балканами; 20 декабря 1877 г. (1 января 1878 г.) у Горного Бугарова они выдержали яростный натиск 15 турецких таборов*. Это сражение произвело сильное впечатление на турок, поколебав их «нравственные силы», и как результат — сдача ими Софии. Как писал Н.А. Зноско-Боровский, «гвардии суждено было дать болгарам столицу»47. За эту рекогносцировку и переход через Балканы Редигер получил чин штабс-капитана 19 (31) декабря 1877 г., а Пузыревский — орден св. Георгия 4-й степени.
Артиллерийский офицер, батарея которого была назначена в отряд генерала Дандевиля, рассказывал, как 18 (30) ноября на кручи Балкан затаскивали орудия, для чего прибыла жандармская команда с болгарами и волами. В каждое орудие впрягли по 9 пар буйволов и по 4 пары обыкновенных белых волов; кроме того солдаты и болгары тащили за канаты. Орудия были установлены против главной турецкой позиции, прикрывавшей проход через Баба-Конак. Ожесточенные перестрелки велись до 29 ноября (11 декабря). Снаряды быстро кончались — так, например, 23 ноября (5 декабря) было выпущено по турецким позициям и лагерю 276 гранат. За снарядами необходимо было спускаться в долину. Прибегали к помощи болгар: им раздавали по 2 снаряда, чтобы они отнесли их на батареи в горы. Гвардейский офицер-артиллерист сообщал, что он видел много «братушек, проходящих с ружьями на плечах. Они имели обыкновение днем находиться с солдатами в цепи, а на ночь отправляться домой в свои селения»48.
* Табор (или табур) - батальон пехоты в турецком войске, состоял из 8 рот (бейлюк) и по штату имел 774 человека; частично перед войной 1877-1878 гг. таборы были переформированы и имели четырехротный состав.
Болгар из Этрополя привлекали откапывать орудия из глубокого снега в горах и «стаскивать вниз»49. Вспоминали гвардейские офицеры также «живейшее и деятельнейшее участие» болгар и греков в устройстве переправы через р. Марицу у Фи-липпополя, так как, отступая, турки сожгли мост. Так, Луганин сообщал, что жители несли всевозможные материалы, и в результате «дверей, досок, балок, длинных бревен нанесено было громадное количество и с той, и с другой стороны»50. Впрочем, турки также широко использовали труд болгарского населения для возведения укреплений в Плевне, ложементов* у Конак-Араба, Златицкого перевала и т.п. Болгарам, таким образом, пришлось сполна нести на своих плечах страшное бремя войны.
При движении русских войск по Забалканской Болгарии местное население охотно и добровольно оказывало всевозможные услуги, в первую очередь, в сборе и доставке информации о турках и черкесах. Самые смелые выполняли ответственные поручения в стане противника. Так, 4 (16) января 1878 г. корнет л.-гв. Драгунского полка Миллер, посланный с 16 драгунами в боковой авангард для прикрытия бригады со стороны г. Станимаки, узнал от болгар о 30 аскерах (солдатах. — М. Ф.) в селении Катуницы. Ночью туда был подослан болгарин, чтобы известить их о якобы значительных силах авангарда «в предположении, что турки не захотят сопротивляться, бросят деревню, и их можно будет настичь в чистом поле». Действительно, аскеры ушли, но оставили небольшое прикрытие при 70 раненых. Русские были встречены выстрелами. Драгуны спешились, «перекололи нескольких, бежавших настигли», а пять человек, сдавшихся, обезоружили. Всё захваченное оружие было роздано болгарам. На них возлагалось и конвоирование пленных в Филиппополь51.
Гвардейские офицеры, несмотря на непрерывность и быстроту похода в глубь Балканского полуострова, внимательно всматривались в его болгарское население. Как мы указывали выше, они отмечали особенности менталитета забалканских болгар: «такие же крепкие и рослые, как их соплеменники» в Приду-
* Ложемент - ров или яма с бруствером для прикрытия от неприятельских выстрелов.
найской Болгарии, но «отличались от последних более гордым, независимым видом и не смотрели подобно тем исподлобья»52. Начальник штаба 3-й гвардейской пехотной дивизии К.Г. Энкель подчеркивал «энергию в разговоре и телодвижениях, любовь к свободе при замечательной красоте населения». Он также обратил внимание на то, что «ненависть болгар к туркам отличалась здесь, как вообще в подбалканских селениях, более активным характером»53. И эта ненависть выплескивалась у болгар самым неожиданным для русских образом.
Так, 24 декабря 1877 г. (5 января 1878 г.), перед боем у селения Мечка, драгуны по указанию одного болгарина взяли в плен в самом селении трех турок, вооруженных ружьями Пибо-ди54. Турки сдались, не сделав ни одного выстрела. Офицер л.-гв. Драгунского полка А.П. Бураго, не имея возможности «держать и беречь пленных турок при своем малочисленном эскадроне», приказал болгарину отвести турок в соседний дом, где стоял пехотный караул. Он договорился с командиром пехотного батальона майором А.Н. Мячковым, который как раз зашел к нему в гости, взять их на свое попечение. Но не прошло и четверти часа, как в дом вбежал денщик Бураго и доложил, что все три турка зарублены топором, а сам болгарин скрылся. «Эта катастрофа на нас так тяжело подействовала, что всё наше веселье мигом исчезло и разговор умолк»55, — вспоминал А.П. Бураго.
Л.-гв. Павловский полк, следуя через Малые Балканы, проходил мимо красиво расположенного селения Блазниче-во. Офицеры обратили внимание на труп молодой турчанки, который терзала собака. Встретившиеся болгары объяснили, что она не успела выбраться одновременно со всеми бежавшими турецкими семействами, а до этого долго мучила болгар своими непомерными поборами и бесплатной работой на нее, пользуясь покровительством турецкой администрации, что спасало ее от мести. Н.Н. Путилов заподозрил в этом убийстве самих братушек, которые с «таким самодовольством и с таким жаром» рассказывали эту историю. Но разбираться было некогда, а болгары, увидев, что их рассказ произвел на русского офицера «далеко не такое действие, какое он оказывал на них», поспешили уйти56.
Страшные погромы и местами пожары застали офицеры л.-гв. Семеновского полка при вступлении 2 (14) января в Та-тар-Базарджик: «братушки били турок и шныряли из одного угла в другой с целью грабежа»57.
Дорога в 150 верст от Филиппополя до Адрианополя представляла «сплошное царство смерти»: она вся была «усыпана, как само шоссе непосредственно, так и окружающие его поля на десятки сажень в обе стороны», трупами женщин, детей, стариков, мужчин, лошадей, волов, быков, ослов, изломанными телегами, с разбросанным домашним скарбом. По дороге шел нескончаемый обоз с турецкими семействами, бежавшими из родных городов и селений в Константинополь. Путилов констатировал, что это было «поголовное выселение мусульман с Балканского полуострова»58. На «мертвой дороге» между трупами «бродили, словно стая голодных собак, болгаре, сдирающие кожи с лошадей и разбирающие всякую рухлядь»59. Все гвардейские офицеры, шедшие по той дороге, писали о том тяжелом нравственном настроении, которое помимо воли ими овладевало.
С другой стороны, офицерам довелось увидеть кощунственные и изуверские надругательства турок над болгарами: зверски убитых беременных женщин и их неродившихся младенцев, жестокие казни мужчин... «Религиозный фанатизм и война со всеми ее ужасами и действиями возбудили в сильнейшей степени озлобление турецких войск и всего турецкого населения. Зверь проснулся в человеке, и ничто не могло обуздать проявлений дикой и бесчеловечной расправы»60, — писал офицер л.-гв. Семеновского полка Баланин.
Город Хаскиой при вступлении в него 3-й пехотной дивизии 9 (21) января 1878 г. «представлял полнейший хаос со всеми следами только что кончившейся междоусобицы. Турецкие трупы еще валялись на улице, а болгарские сносились к церкви для отпевания»61. Обер-офицер л.-гв. 1-го стрелкового его величества батальона А.Н. Рагозин сообщал, что 12 (24) января 1878 г. русские офицеры встречали в городе братушек, вооруженных с ног до головы допотопными ружьями и пистолетами, с огромными ножами за поясом. Они «с восторгом объявляли, что
идут на охоту за турками, разбежавшимися в горы». «Невольно понимаешь их восторг при возможности хотя чем-нибудь отомстить своему вековому врагу и излить всю накопившуюся долголетнюю злобу!»62 — оправдывал болгар Рагозин.
А вот офицеру л.-гв. Гренадерского полка Гредякину в тот же день, 12 (24) января, в том же городе пришлось встать на пути «болгарского самосуда». Будучи квартирмейстером, он въехал в Хаскиой, чтобы заблаговременно подготовить своему полку квартиры. Скоро явились болгары с призывами защитить их от турок. Оказалось, что несколько башибузуков засели в домах и стреляли. С ними было быстро покончено. «Но раздражение болгар возросло до такой страшной степени, что они стали бросаться и на мирных жителей, а когда последние с целью спастись кидались в протекающую по городу речку, то и тут, несмотря на то, что я был уже в реке и пустил в ход (по спинам моих единоплеменников) толстую нагайку, они на моих же глазах закололи одного турка, и только угрозою стрелять мне удалось унять, наконец, рассвирепевших болгар и спасти 5 человек». Гредякин указывал на то, что рассказанный им эпизод «отлично характеризует вражду болгар к туркам и ту легкость, с какою возникают между ними беспорядки, могущие привести к весьма серьезным последствиям»63.
В течение всего похода гвардейские офицеры наблюдали и замечали, как менялось отношение болгар к туркам. Уже известный нам автор, офицер-артиллерист (инициалы «М.Ч.»), при фуражировке обнаружил «в местности чрезвычайно живописной» черкесское селение с большими запасами сена, ячменя, картофеля. Болгары из соседних сел сообщили, что «месяца 2 тому назад» черкесы отправили «на Стамбул» все свои семейства, «обогатив их на дорогу болгарским скотом». При этом они не сожгли сено и другие свои запасы, поскольку своего не жгут, будучи уверены в то же время, что по возвращении они найдут свое жилище в неприкосновенности. Гвардейский офицер от всей души посочувствовал болгарам, которым столько лет приходилось жить в таком соседстве в постоянном страхе за честь и имущество. При наступлении через Малые Балканы в конце декабря 1877 г. гвардейцы вновь проходили через это
черкесское село. «И мы с удивлением смотрели на болгар, боявшихся при первом нашем прохождении войти в селение, а теперь приезжавших с каруцами и нагружавших их всяким турецким добром, оконными рамами, и даже дверьми они также не пренебрегали»64, — замечал офицер.
Болгары, стряхнув с себя страх и покорность, становились беспощадными при расправе с турками. Когда несчастья обрушились на бежавшее из родных мест мирное турецкое население, они равнодушно взирали на голодающих и замерзающих турецких женщин, детей, стариков. Записки гвардейских офицеров полны примеров оказания русскими помощи мирным жителям, оказавшимся в беде, равно и болгарам, и туркам. Русские воины делились с ними сухарями, усаживали ближе к костру, уступая лучшее место для обогрева, даже отыскивали для них одежду, хотя сами постоянно испытывали острую нужду в продовольствии, одежде и обуви. Солдаты подбирали осиротевших турецких детей и многих затем привезли с собой в Россию.
Отсутствие чувства милосердия у болгар к своему вековому врагу и желание мщения — реальность и последствия войны, которые превратились в серьезную проблему для русских войск после заключения Адрианопольского перемирия 19 (31) января 1877 г. А.И. Луганин в связи с этим замечал: «Странное дело, оригинальный конец кампании. Мы шли воевать против турок, защищать болгар, а теперь пришлось делать совершенно противоположное». Болгары, «опираясь на русскую силу, не знали меры своей мести за всё прошлое и пользовались всяким удобным случаем, чтобы излить свою месть на турках. Сознавая, что мы пришли освободить их от турок, болгары думали, что теперь они могут делать с турками всё, что им заблагорассудится». Они начали нападать на обозы с переселявшимися с Балкан турецкими семействами. Болгары отбивали от них скот, отнимали имущество, утверждая, «что то или другое принадлежит им». Турки сохранили оружие, которое, по утверждению гвардейского офицера, представляло «большей частью старый, никуда не годный хлам». Но оно стреляло, поэтому турки не отдавали даром свое имущество — «выходила всеобщая потасовка». Бу-
дучи не в состоянии справиться одни, «болгары бежали к русским, жалуясь, что турки их обижают, режут и пр., надеясь, что русские придут и позволят им безнаказанно в своем присутствии грабить турок. Трудно, конечно, при таком положении дел разобрать, кто из них прав, кто виноват. Но нельзя же допускать, чтобы и болгары слишком бесчинствовали». Гвардейцы отбирали у турок оружие, но вместе с тем вынуждены были «и охранять их от покушения болгар»65.
От Адрианополя гвардия была направлена к пригороду Константинополя — Сан-Стефано и размещена в его окрестностях, по городкам и селениям на берегу Мраморного моря. Офицеры л.-гв. Московского полка, остановившись на привал в селении Баба-Эски, в первый раз заметили полное отсутствие болгарского населения, которое заменилось греческим. Впрочем, турецкая половина деревни была пуста и разрушена66.
Гвардейские офицеры, на долю которых выпали невероятные лишения, голод, холод, страшное напряжение сил, горечь потерь своих однополчан, ярость атак, преодоление заснеженных и обледенелых Балканских гор, труднейший поход через весь Балканский полуостров, в большинстве своем сумели сохранить к болгарам то теплое чувство, с которым они шли на войну с Турцией, несмотря на все перипетии в отношениях с ними во время войны.
Только Р.Б. Гейман, унтер-офицер л.-гв. Гродненского гусарского полка, впоследствии полковник, в своей книге «От Варшавы до Константинополя. Записки гвардейского гусара» (Варшава, 1893) пишет о болгарах крайне негативно: «По-моему, они все хищники, подлецы, жестоки и плуты: я убежден, что они продают нас туркам. Как бы хорошо было бы перевешать всех братушек и прикарманить Болгарию вместо того, чтобы ее освобождать»67.
Офицер л.-гв. Казачьего полка С.П. Полушкин, отмечая неблаговидные поступки болгар, тем не менее полностью их оправдывал: «Вспомните, как часто в эту кампанию, да и прежде, прекрасные июльские ночи мгновенно сменялись не прекрасными варфоломеевскими, и скверный поступок вызовет снисхождение. Вспомните, сколько раз сжигались и опустоша-
лись деревни, сколько раз ограблялись и мучались братушки! Честь и слава болгарам, сохранившим святую нравственность! Я говорю, что болгары, пробывшие века в рабстве, сохранили черты свободного народа»68.
Эту статью мне хотелось бы завершить возвышенными словами офицера л.-гв. Волынского полка А.И. Луганина: «Война окончена. Предпринятая с целью освобождения балканских христиан от тяжкого, невыносимого турецкого ига, она окончилась достижением этой высокой цели. 19 февраля, в день, памятный для России освобождением крестьян, между Россией и Турцией был заключен мирный договор, давший свободу и жизнь миллионному населению Болгарии. Да будет этот день днем возрождения и началом новой, лучшей эпохи в жизни балканских славян!»69.
Примечания
1 Редигер А.Ф. // Русский орел на Балканах. Русско-турецкая война 1877-1878 гг. глазами ее участников. Записки и воспоминания. М., 2001. С. 27.
2 Беляев Н.И. Русско-турецкая война 1877-1878 гг. М., 1956. С. 172.
3 Баланин Д.В. Турецкий поход 1877-1878 годов (из воспоминаний офицера) // Военный сборник (далее - ВС). 1897. № 8. С. 1.
4 Пузыревский А.К. Десять лет назад. Война 1877-1878 гг. СПб., 1887. С. 32.
5 Соколович М.Н. Рассказ сапера (в походе и Горный Дубняк) // Сборник военных рассказов [составленных офицерами-участниками войны 1877-1878 гг.] (далее -СВР). Т. 3. СПб., 1879. С. 242.
6 Редигер А.Ф. Указ. соч. С. 29.
7 Каруца - телега (рум.).
8 Соколович М.Н. Указ. соч. С. 242.
9 Ростунов И.И. Боевые действия русской армии на Балканах в 1877-1878 гг. // Русско-турецкая война 1877-1878 гг. и Балканы. М., 1979. С. 21.
10 Энкель К.Г. Третья гвардейская дивизия в войну 1877-1878 гг. // ВС. 1880. Т. 136. № 11. С. 147.
11 Полушкин С.П. Записки лейб-гвардии казачьего офицера // СВР. Т. 6. СПб., 1879. С. 43.
12 М.Ч. Зимний поход (дневник офицера-артиллериста) // СВР. Т. 3. С. 103.
13 Аффанасович В.К. Воспоминания о времени, пережитом вместе со 2-ю гвардейскою пехотною дивизиею в Турецкую войну 1877 года // ВС. 1880. Т. 136. № 11. С. 139.
14 Михневич Н.П. Из похода л.-гв. Семеновского полка в 1877-1878 гг. // СВР. Т. 4. СПб., 1879. С. 414.
15 Епанчин Н.А. На службе трех императоров. М., 1996. С. 96-97.
16 ПаскинА.П. Из походных записок строевого офицера. // СВР. Т. 6. С. 444.
17 Так называли болгары офицеров.
18 Зноско-Боровский Н.А. Эпизоды из истории лейб-гвардии Измайловского полка // СВР. Т. 4. С. 61.
19 Путилов Н.Н. Из дневника офицера за поход 1877-1878 годов // СВР. Т. 4. С. 13-14.
20 Паскин А.П. Указ. соч. С. 479.
21 Зноско-Боровский Н.А. Тяжелые минуты на Балканах (Отрывки из дневника гвардейца) // СВР. Т. 4. С. 651.
22 ОреусВ.Ф. Воспоминания о походе 1877-1878 гг. // Русская старина (далее - РС). 1884. Т. 43. № 8. С. 420.
23 БаланинД.В. Турецкий поход 1877-1878 годов (Из воспоминаний офицера) // ВС. 1897. Т. 236. № 8. С. 206.
24 Ореус В.Ф. Воспоминания о походе 1877-1878 гг. С. 421.
25 М.Ч. Зимний поход (дневник офицера-артиллериста). С. 130.
26 Гейсман Г. Русско-турецкая война 1877-1878 гг. в Европейской Турции. Вып. 2. СПб., 1906. С. 30; Глушков В.В. История военной картографии в России (XVIII -начало XX в.). М., 2007.
27 Утин Е.И. Письма из Болгарии в 1877 г. СПб., 1879. С. 396.
28 Редигер А.Ф. Указ. соч. С. 34.
29 ПаскинА.П. Указ. соч. С. 464.
30 А.Р. (Рагозин А.Н.) Поход лейб-гвардии 1-го стрелкового Его Величества батальона. 1877-1878 // СВР. Т. 6. С. 219.
31 Путилов Н.Н. Из дневника офицера л.-гв. Павловского полка // СВР. Т. 4. С. 221.
32 Карцов П.П. Воспоминания участника минувшей войны // СВР. Т. 5. СПб., 1879. С. 304.
33 Паскин А.П. Указ. соч. С. 427.
34 Гульковский Н.Н. Из похода лейб-гвардии Драгунского полка в 1877-1878 гг. // СВР. Т. 4. С. 204.
35 Гредякин Н. Дневник лейб-гренадера // СВР. Т. 4. С. 344.
36 Ореус В.Ф. Воспоминания о походе 1877-1878 гг. С. 423.
37 Паскин А.П. Указ. соч. С. 427.
38 Гредякин Н. Дневник лейб-гренадера. С. 314-315.
39 Михневич Н.П. Из похода л.-гв. Семеновского полка в 1877- 1878 гг. // СВР. Т. 4. С. 429.
40 Паскин А.П. Указ. соч. С. 513.
41 Рассказы артиллериста // СВР. Т. 6. С. 117.
42 ЛуганинА.И. Балканский и Забалканский поход лейб-гвардии Волынского полка в 1877-1878 гг. // СВР. Т. 4. С. 155.
43 М.Ч. Зимний поход (дневник офицера-артиллериста). С. 523.
44 Там же. С. 513.
45 Там же. С. 524.
46 Редигер А.Ф. Указ. соч. С. 35.
47 Н.З.Б. (Зноско-Боровский Н.А.) Тяжелые минуты на Балканах (Отрывки из дневника гвардейца) // СВР. Т. 4. С. 651.
48 Рассказы артиллериста // СВР. Т. 6. С. 120, 126.
49 Каульбарс Н.В. Стоянка на Этропольском Балкане (Выдержки из дневника) // ВС. 1879. Т. 130. № 12. С. 372.
50 Луганин А. Балканский и Забалканский походы л.-гв. Волынского полка в 18771878 гг. // СВР. Т. 4. С. 162.
51 Гульковский Н.Н. Восемь эпизодов из похода лейб-гвардии Драгунского полка // СВР. Т. 4. С. 209.
52 Путилов Н.Н. Из дневника офицера за поход 1877-1878 годов. // СВР. Т. 4. С. 37-38.
53 Энкель. К.Г. Указ. соч. // ВС. 1881. Т. 139. № 5. С. 152.
54 Ружье Пибоди - армейская винтовка производства американской фирмы Пи-боди. Эти винтовки были заказаны Турцией в США перед войной с Россией.
55 Бураго А.П. Заметки о бое под дер. Мечкою, близ дер. Петричево, 25-го декабря 1877 года // СВР. Т. 6. С. 394.
56 Путилов Н.Н. Из дневника офицера за поход 1877-1878 годов. С. 37-38.
57 Михневич Н.П. Из похода л.-гв. Семеновского полка в 1877- 1878 гг. // СВР. Т. 4. С. 445.
58 Путилов Н.Н. Из дневника офицера за поход 1877-1878 годов. С. 246.
59 А.Р. (Рагозин А.Н.) Поход лейб-гвардии 1-го стрелкового Его Величества батальона. 1877-1878 // СВР. Т. 6. С. 239.
60 БаланинД.В. Турецкий поход 1877-1878 годов (Из воспоминаний офицера) // ВС. 1897. Т. 237. № 10. С. 248.
61 Карцов П.П. Воспоминания участника минувшей войны // СВР. Т. 5. С. 386.
62 А.Р. (Рагозин А.Н.) Поход лейб-гвардии 1-го стрелкового Его Величества батальона. 1877-1878. С. 141-142.
63 Гредякин Н. Дневник лейб-гренадера // СВР. Т. 4. С. 364-365.
64 М.Ч. Зимний поход (дневник офицера-артиллериста). С. 506, 510.
65 Луганин А.И. Балканский и Забалканский походы л.-гв. Волынского полка в 1877-1878 гг. // СВР. Т. 4. С. 178-179.
66 Паскин А.П. Указ. соч. С. 551.
67 Гейман Р.Б. От Варшавы до Константинополя. Записки гвардейского гусара. Варшава, 1893. С. 114.
68 Полушкин С.П. Записки лейб-гвардии казачьего офицера // СВР. Т. 6. С. 44.
69 Луганин А.И. Балканский и Забалканский походы л.-гв. Волынского полка в 1877-1878 гг. С. 175.
