CC BY
20
БЕЗ РЕВОЛЮЦИЙ? ПОЛЯ И ПРОСТРАНСТВА В ЭПОХУ «СОЦИАЛЬНОЙ ИНВОЛЮЦИИ»
Столетие социального потрясения всемирного масштаба, и по сей день остающегося предметом острейших общественных и научных дискуссий в России и неослабевающего исследовательского интереса за рубежом (к концу юбилейного года поисковик базы Google Scholar на словосочетание «October Revolution» дает более 20 тыс. результатов), безусловно, останется главным событием 2017-го, в том числе и в «поле науки» (П. Бурдьё) - и главным поводом для переосмысления социально-гуманитарной «системы координат». Сказанное справедливо и для нового выпуска журнала «Пространство и Время», открывающегося попыткой именно такого концептуального переосмысления (интервью с президентом Института Ближнего Востока, кандидатом экономических наук Е.Я. Сатановским «Неизбежность революций, величие империй, ничтожность элит...»; «Пространственно-временные рамки революции» доктора философских наук О.А. Мирошниченко; «Восточное христианство и социальные преобразования 1917 г. в России: специфика взаимосвязи» доктора политических наук H.A. Компевой). Не претендуя на столь же концептуальный анализ в своем введении и тем более не пересказывая содержание названных публикаций, особо отмечу лишь затронутый в них собственно «пространственный» аспект, топологию социальных трансформаций: бунт рождается на периферии, географической и социальной, - перевороты и революции начинаются в географических и социальных центрах: для успешности революций (не говоря уже о переворотах) необходимо, чтобы их «делатели» (даже и не из числа собственно контрэлиты) не просто оказывались в крупных городах, а впоследствии и контролировали таковые, но и находились в такой организационной (институциональной) близости к правящей элите (к главному центру «поля политики», в терминологии Бурдьё), которая допускала бы возможность максимально быстро и эффективно «перехватить» власть. Таковыми при ближайшем рассмотрении оказывались практически все революции, будь то Нидерландская и Английская буржуазные, Великие французская и Октябрьская1, Славная (в Англии), «бархатная» и «цветные» в странах Восточной Европы и на постсоветском пространстве и даже кубинская революция 1953-1956 гг.2. Представления о топологии социально-политических трансформаций, их спатиогенезе, позволяют обнаружить и нечто общее у руководства упомянутых успешных революций: все они, помимо непременной харизмы лидера, обладали - кто в силу происхождения, кто в силу карьеры или образования - не только даром, но и как минимум базовыми навыками формирования эффективных взаимно- или хотя бы нейтрально-содействующих социальных взаимодействий со сторонниками, в том числе потенциальными, и перевеса во взаимно-агрессивных взаимодействиях с противниками3. Все они с самого начала своей революционной деятельности входили в уже хотя бы относительно сложившееся пространство социальных действий, взаимодействий и отношений и, будучи кто представителями первоначально родовой аристократии (Вильгельм I, Мориц и Вильгельм III Оранские, П. Баррас), а затем партийной элиты, кто талантливыми военачальниками - как из числа знати (принцы Оранские) или обедневшего дворянства (Наполеон), так и из слоев буржуазии разной степени обеспеченности (Кромвель, Ф. Кастро, Мустафа Кемаль Ататюрк), - кто лицами с юридическим образованием4 (Дантон, Робеспьер, Ленин, Кастро, аятолла Хомейни), оказывались способными трансформировать поля власти/политики, повышая уровень их организации и становясь в этих полях самостоятельными «аттракторами». Все они, замечу, были фанатично преданы идее (даже если таковой оказывалась идея рынка и личного обогащения, как в случае руководителей «цветных» революций - контрреволюций конца XX в.).
Однако с вытеснением из поля власти/политики (а также из поля экономики) пассионариев субпассионариями (в терминологии Л.Н. Гумилева) происходит как девальвация идеологии, так и регресс взаимодействий и отношений не только с «широкими массами» рядовых сторонников, но и внутри самой элиты (частичная деструкция взаимно-содействующих отношений с превращением их во взаимно-нейтральные, а то и во взаимно-агрессивные). Консолидация общества при этом деградирует до состояния ложного консенсуса5, ценности - до их имеющих рыночную цену симулякров, а идеология - до набора «социальных мифов», призванных обеспечивать легитимность контролирующей поле власти/политики/экономики части правящей элиты и харизму отдельных ее представителей. Для такого состояния социального пространства и направления его развития я буду далее использовать термин «социальная инволюция»6, применяющийся сегодня не только к странам c неразвитой или стагнирующей
1 Имеется в виду август 1917 г, когда во время корниловского мятежа Временное правительство привлекло к своей защите большевиков. В результате последние получили контроль над Советами рабочих и солдатских депутатов, возможность легально вооружаться и фактический доступ непосредственно в действующую структуру власти.
2 В 1950 г. лидер кубинской революции Ф. Кастро Рус вступил в Партию кубинского народа («Ортодоксов») и едва не оказался выдвинутым от нее в парламент; после распада партии в 1952 именно ее бывшие члены составили созданную Кастро группу, начавшую подготовку к борьбе за свержение диктатуры Батисты.
3 О содействующих, нейтральных и агрессивных социальных действиях, взаимодействиях и отношениях см. подробнее: Докторович А.Б. Поля социального пространства: социальные взаимодействия и отношения // Труд и социальные отношения. 2010. № 7. С. 26-38; Он же. Формализованное описание и классификация социальных действий, взаимодействий и отношений // Пространство и Время. 2011. № 2(4). С. 48-57.
4 Что в исламском мире означает 1) наличие также богословского образования и 2) по сей день значительное реальное влияние, в том числе и политическое, в обществе.
5 См., напр.: Krueger J. "On the Perception of Social Consensus." Advances in Experimental Social Psychology 30 (1998): 163-240; Dahlberg L. "The Habermasian Public Sphere: Taking Difference Seriously?." Theory and Society 34.2 (2005): 111-136.
6 Заимствованные из естественных и точных наук термины давно и довольно успешно используются социальными и гуманитар-
экономикой, сверхзакрытой элитой и высоким уровнем коррупции от беднейших африканских государств до России конца 1990-х гг.1, но и ко всякому социуму с деградирующим уровнем организации соответствующих полей -взаимно-содействующих отношений при их девальвации вследствие девальвации лежащих в их основании ценностей2. (Замечу здесь в скобках, что затяжные экономические кризисы и общая деградация поля экономики являются признаками, но не причиной социальной инволюции - таковую причину следует искать именно и прежде всего в слабости административно-управленческой сферы и накапливающихся в ней ошибок принятия решения).
Безусловно, крайняя степень социальной инволюции - полная деградация полей власти/политики и экономики, - равно как и сильные взаимно- и даже нейтрально-агрессивные действия и взаимодействия в поле политики (военная агрессия, революции, религиозные и политические репрессии), делают проблематичным само существование полей науки, культуры и образования, поскольку ставят под угрозу жизни их акторов (агентов, в терминологии П. Бурдьё). Однако при всей взаимосвязи процессов в полях власти/политики и экономики, с одной стороны, и культуры, науки и образования, с другой, процессы в этих полях имеют собственную динамику - и собственную коннотацию слов «революция» и «переворот» (достаточно сравнить, например, лексемы «военный переворот» и «коперникианский переворот в науке»). Вопрос о взаимосвязи социокультурной динамики и космической погоды (и обусловленности первой факторами второй)3 - вопрос закономерный в данном контексте и сам по себе остающийся революционным, несмотря на без малого сто лет со времени его постановки - поднимается и в нынешнем выпуске журнала «Пространство и Время» («"Физические факторы исторического процесса" А.Л. Чижевского - миф или реальность? К 120-летию со дня рождения учёного» доктора физико-математических наук Б.М. Владимирского; «Синхронизация, десинхронизация, ресинхронизация и транссинхронизация процессов в природе и обществе» доктора медицинских наук, академика РАН В.А. Черешнева, доктора медицинских наук С.И. Степановой, доктора физико-математических наук А.Г. Гамбурцева и кандидата физико-математических наук Н.Г. Гамбурцевой). Возникают, однако, и иные закономерные вопросы: насколько глубокими должны быть экономические и социально-политические кризисы, а также и инволюция полей власти/политики и экономики, чтобы инволюционные процессы начались и в полях науки, культуры и образования; какова динамика влияния когнитивных модусов реализации власти -отношений знания - незнания (неопределённости) - нежелания знать4 на возможные процессы - как конструктивные (научные революции), так и деструктивные (стагнация и инволюция полей науки и образования) - в этих полях? В поисках возможных ответов на эти вопросы обращусь к содержанию данного номера.
Премодерн. Конец XI - начало XII вв. Близится к упадку Сельджукская империя, социально-экономическая и политическая инволюция здесь ведет к стремительному сокращению земельного фонда5 и выделению фактически самостоятельных султанатов (Керманского в 1041 г., Сирийского в 1074, Конийского, или Румского, в 1077). Но на тот же период приходится не только пик творчества аль-Газали («Жизнь и творчество Аль-Газали: опыт философского осмысления. Часть 1. Аль-Газали в оценках современников и "газалиана"Х1Х-ХХ вв.» доктора философских наук М.М. Аль-Джанаби), но формирование основных положений классического суфизма, собственно суфийской традиции и начало превращения ее в значимый элемент религиозной и культурной жизни мусульманского общества.
ными науками для качественного описания процессов и феноменов в социальной сфере. Применительно к социальному пространству термин «инволюция» (от лат. involutio - свертывание) в значении, заимствованном из биологических наук, активно применяется как в отечественных, так и в англоязычных социально-гуманитарных дисциплинах после того, как был введен в научный оборот в 1978 г. (см.: Makhulu A.-M., Buggenhagen B.A., Jackson S., eds. Hard Work, Hard Times: Global Volatility and African Subjectivities. Berkeley: University of California Press, 2010). Наряду с этим в научной литературе используется термин «деэво-люция», восходящий к идеям о телеономичности и даже телеологичности эволюции (наличия у нее целей) и о развитии живых организмов от худших форм к лучшим (см., напр.: Carter S.L. "From Sick Chicken to Synar: The Evolution and Subsequent DeEvolution of the Separation of Powers." Brigham Young University Law Review (1987): 719-813; Sprague R. "Orwell Was an Optimist: The Evolution of Privacy in the United States and Its De-evolution for American Employees." The John Marshall Law Review 42.1 (2008): 83-134; Пахарь Л.И. Деэволюция социального // Булгаковские чтения. 2013. Т. 7. № 7. С. 221-230; Цибульский В.Р., Соловьев И.Г., Быков Д.Н. Модель организации и самоорганизации древних поселений // Вестник кибернетики. 2013. № 12. С. 163-168). Соответственно, термин «деэволюция» используется названными авторами в смысле «развитие в направлении от "лучших" социальных форм к "худшим"», но не для описания процесса деградации/редукции самих форм и полей социального пространства.
1 Wang S. From Revolution to Involution: State Capacity, Local Power, and (Un)governability in China. New Haven: Yale University Press, 1991. PDF-file. <http://www.cuhk.edu.hk/gpa/wang_files/Involution.pdf>; De Waal A. "HIV/AIDS and the Threat of Social Involution in Africa." Towards a New Map of Africa. Eds. B. Wisner, C. Toulmin and R. Chitiga. London: Earthscan, 2005. 113-122; Burawoy M., Krotov P., Lytkina T. "Involution and Destitution in Capitalist Russia." Ethnography 1.1 (2000): 43-65.
2 Wang S. Op. cit.; Macpherson R. Rome in Involution: Cassiodorus' Variae in Their Literary and Historical Setting. Poznan, Poland: Wydawnictwo Naukowe Uniwersytetu im. Adama Mickiewicza, 1989; Guerra L. "From Revolution to Involution in the Early Cuban Republic: Conflicts over Race, Class, and Nation, 1902-1906." Race and Nation in Modern Latin America (2002): 132-62; Ghosh J. "Societal Involution." Frontline 27 May 2016. Web. <http://www.frontline.in/columns/Jaya1i_Ghosh/socie1al-involu1ion/article8580502.ece>.
3 Подробнее об этом см., напр.: Владимирский Б.М. Космическая погода и социокультурная динамика [Электронный ресурс] // Электронное научное издание Альманах Пространство и Время. 2012. Т. 1. Вып. 2. Режим доступа: http://e-almanac.space-time.ru/assets/files/Tom1Vip2/rubr8-chelovek-i-sreda-obitaniya-st2-vladimirskij-2012.pdf.
4 О характерных для динамики «премодерн - модерн - постмодерн» эволюции (взаимо)обусловленных знанием (когнитивных) модусов функционирования политических элит «знаю и действую» / «знаю и не действую» (пре-модерн), « н е з н а ю и д е й с т в у ю » / « н е з н а ю и н е д е й с т в у ю» (модерн) и «н е ж е л а ю з н а т ь и действую» / «не желаю знать и не действую» (постмодерн) и соответствующих им (алетических) модусов управленческого решения - необходимого (премодерн), возможного (модерн) и случайного (постмодерн) подробнее см.: Тынянова О.Н. Власть и знание: к топологии «других пространств» // Пространство и Время. 2014. № 4(18). С. 10-13. Временные рамки модерна приняты по С. Тулмину и П. Осборну: середина XV в. - 1789 - ранний модерн, 1789-1900 - классический модерн, 1900-1989 - поздний модерн (Toulmin S. Cosmopolis: The Hidden Agenda of Modernity. Chicago: University of Chicago Press, 1992. 3-5; Osborne P. "Modernity Is a Qualitative, Not a Chronological, Category." New Left Review 192.1 (1992): 65-84).
5 Подробнее здесь и далее см.: История Востока. Т. 2. Восток в средние века / Отв. ред. Л.Б. Алаев, К.З. Ашрафян. М.: Восточная литература, 2002.
Рубеж XIII-XIV вв. Несмотря на все свое могущество, утвердившийся на севере Индии Делийский султанат сильным централизованным государством так и не стал. Социально-экономическая инволюция, как и ранее в империи сельджукидов, сопровождается сокращением земельного фонда (хотя последний постоянно пополняют владения покоренных индийских феодальных родов, отброшенных на географическую и социальную периферию султаната) и непрекращающейся вооруженной борьбы как между отдельными феодалами, с одной стороны, и султанами, с другой, так и между самими феодальными группировками. Однако ни в культурной сфере (литература, архитектура и градостроительство - в XIV в. в Индии начнется новая волна урбанизации), ни в сфере духовной инволюции не наблюдается - ни в мусульманских философии и теологии (прежде всего, суфизме), ни в философии ведантийской («"Адхикараш-саравали" как компендиум "Брахма-сутр" в системе ви-шишта-адвайта-веданты» магистра философии Н.А. Сафиной).
В целом, modus operandi политических элит премодерна («знаю и действую / знаю и не действую») обеспечивал существенную автономию полей культуры и образования от поля власти (за исключением, разумеется, власти религиозных институтов) и закладывал условия для формирования поля науки - не случайно самые первые университеты как Запада, так и Востока1 появляются именно в этот период.
Ранний модерн, особенно на Востоке, еще сохраняет относительную автономность полей культуры и особенно науки от поля власти/политики и возможных инволюционных процессов в нем. Так, происходившее в поле культуры Русского государства на протяжении практически всего XVI в. столкновение двух религиозных замыслов, двух религиозных идеалов (Г. Флоровский) - иосифлянства и нестяжательства - можно рассматривать как событие, скорее, в большей степени повлиявшее на процессы в поле власти/политики (и даже в поле экономики), нежели испытавшее на себе влияние такового. Эта специфика, правда, уже с гораздо меньшим успехом, проявится и в период социального кризиса эпохи раскола («Исихазм в истории христианства на Руси. Часть II» доктора философских наук С.А. Нижникова) - подчеркну здесь, что только Смутное время стало периодом инволюции полей власти/политики и экономики России, состояние же их даже в конце XVI в. (перед Смутой)2 и в годы раскола XVII в. (равно как и в начале петровской эпохи) можно характеризовать термином «кризис», но не «инволюция».
1660-1670-е гг. Период экономического подъема в независимых послереволюционных Нидерландах сменяется длительным спадом, клонится к закату и «золотой век» голландской живописи (что, с учетом характерной для Нидерландов господствующей роли живописи по сравнению со всеми прочими видами искусства, вполне можно рассматривать как инволюцию культурную). Но в поле науки на эти же годы приходится начало наблюдений А. ван Левенгука, исследования Х. Гюйгенса и И. Худде; в эти годы Г.Э. Румф собирает свои коллекции растений и минералов, а Г. Леруа преподает философию и физиологию в Лейденском университете; еще живы картограф, инженер, астроном и математик А. Целлариус, востоковед, математик, астроном и путешественник, ректор Лейденского университета Я. Голиус и философ А. Гейлинкс. На это же десятилетие приходится и пик напряженных интеллектуально-теологических поисков Б. Спинозы («"Математическая" теология Спинозы: о бытии Бога во всякой вещи, в любом месте, в любое время, а также о Боге как имманентной причине всего (Пространство и время как атрибуты вездесущего Бога: двузначная алгебра метафизики как дискретная математическая модель формально-аксиологического аспекта трансцендентной и имманентной причинности)» доктора философских наукВ.О. Лобовикова).
Нарастающие в социальном пространстве России на протяжении послепетровского XVIII в. и, особенно, периода классического модерна инволюционные процессы затронули даже любимое детище Петра I - флот («К
вопросу о месте флота в русском обществе в XVIII - 1-й половине XIX вв.» кандидата исторических наук А.А. Лебедева), хотя вплоть до 1917 г. и щадили лейб-гвардию («Индивидуальные черты частей русской гвардейской пехоты в начале ХХ в.» кандидата исторических наук А.А. Смирнова). Однако рост культурного потенциала страны на рубеже раннего и классического модерна происходит за счет и взлета дворянской культуры, и сохранения старой исихастской духовности (упомянутая статья С.А. Нижникова), и приращения знаний о культуре населения новооткрытых земель («Очерк истории изучения памятников народного зодчества, «древностей и развалин» Арало-Каспийского региона в досоветский период (до середины XIX в.). Часть 1. От ранних сведений о памятниках кочевого Арало-Каспия до экспедиции Я.П. Гавердовского 1803-1804 гг.» доктора исторических наук С.Е. Ажигали).
Поздний модерн. Полоса тяжелейших экономических кризисов поздневикторианской Англии - двадцатилетнего аграрного (1875-1895) и череда промышленных, частично совпавших с кризисами мировыми (1878-1879, 1882-1883, 1890-х, последовавший за мировым финансовым кризисом 1890-го и перешедший в депрессию в 1894-м) - и инволюция социального пространства в целом, а затем и собственно поля власти/политики (т.н. «эд-вардианский кризис»4) никоим образом не повлияли на поля культуры (достаточно назвать такие имена грандов английской литературы, как Т. Харди, Р.Л. Стивенсон, Дж.Б. Шоу, О. Уайльд, Г. Уэллс) и науки («"Первый из последователей Максвелла": к прочтению статьи Оливера Хевисайда "Гравитационная и электромагнитная аналогия" (1893)» кандидата физико-математических наук С.Г. Геворкяна; «Гравитационная и электромагнитная аналогия» О. Хевисайда = Heaviside O. A Gravitational and Electromagnetic Analogy, параллельный текст на русском и английском языках).
Аналогичным образом ни нарастающая деградация социального пространства и поля власти/политики в предреволюционной Российской империи, ни даже революционные и послереволюционные потрясения первой половины ХХ в. не привели к инволюции полей культуры, науки и образования («Даниил Кириллович Заболот-
1 Университеты аз-Зайтуна (Тунис, 732 г.), Константинопольский (855 г.), Аль-Карауин (Марокко, 859 г.), аль-Азхар (Египет, 970 г.).
2 Инволюционному тренду даже в «смутные» годы препятствовал институт земских соборов, а сам тренд был преодолен уже в конце Смуты - с созданием первого народного (земского) ополчения в 1611 г.
Boot C. Life and Labour in London. London: Macmillan and Co., 1886-1903, volumes 1-17; Rowntree B.S. Poverty: A Study of Town Life. London: Macmillan and Co., 1901.
4 Powell D. The Edwardian Crisis: Britain, 1901-14. New York: St. Martin's Press, 1996.
ный: вчера и сегодня. Часть 1» доктора биологических наук Ю.А. Мазинга; упомянутая статья Б.М. Владимирского) — более того, в культурное пространство России впоследствии вернулась и та его часть, которая была сохранена в эмиграции («"Умудренное неведение Непостижимого ": категориальные структуры философии Семена Франка» доктора философских наук С.В. Корнилова и «Дом русской славы в Париже» доктора исторических наук А.И. Агафонова).
Таким образом, сколько бы агенты полей власти/политики или экономики - субъекты формирующих их действий, взаимодействий и отношений эпохи модерна - ни стремились установить соответствующий (политический или экономический) максимально полный контроль над полями науки и образования, ни вызвать их инволюцию, ни уничтожить условия для будущих научных революций они не могут, да и не заинтересованы в этом: в крупных научных достижениях равно нуждаются и экономика, и политика модерна. В силу этого полям науки и образования и научным революциям не угрожает даже сращивание власти и капитала эпохи позднего модерна - такой угрозой, как и в эпоху премодерна, остаются гибель или насильственное выведение из полей науки и образования субъектов/агентов и/или объектов (концептов) этих полей в результате либо упомянутых выше взаимно-агрессивных или нейтрально-агрессивных действий и взаимодействий в поле политики (военной агрессии, революций, религиозных и политических преследований), либо в результате возникшей в том числе вследствие таковых действий (или вследствие глубокого кризиса и деградации полей власти/политики и экономики - «смуты») деструкции полей науки и образования. Однако даже в последнем случае мы имеем дело лишь с локальным (хотя часто и весьма болезненным) разрушением научной и/или образовательной среды. (Под таковыми средами я буду понимать часть соответствующих пространств, образованную взаимодействиями и отношениями в связи и по поводу различных аспектов, непосредственно или опосредованно связанных с наукой и образованием, между более чем двумя субъектами/агентами этих полей, между ними и субъектами/агентами других полей, а также взаимодействиями и отношениями субъекта/агента полей науки и образования с объектом1). Соответственно, несмотря на понесенные потери, по прошествии большего или меньшего времени даже существенная деструкция полей науки и образования могла быть компенсирована: у погибших или подвергшихся репрессиям - исключению из соответствующих полей их агентам и разработанных ими концептов могли появиться приверженцы и последователи, а отношения, в том числе и в поле власти/политики, к и по поводу ранее отторгавшихся идей со временем могли кардинально измениться.
Принципиально иная ситуация складывается в эпоху постмодерна. Modus operandi «не желаю знать и действую / не желаю знать и не действую» субъектов/агентов поля власти/политики и экономики предполагает распространение как на субъектов/агентов полей науки и образования, так и на соответствующие среды уже не просто контроля, а собственно действий, взаимодействий и отношений нежелания знать. Наиболее эффективным инструментом здесь является концептуальная смена приоритетов (целевых установок - ценностей-целей) в самой структуре полей науки и образования. Так, в эпохи премодерна и модерна целями образующих соответствующие поля действий, взаимодействий и отношений были собственно приобретение нового знания (чему соответствовало представление о легитимности власти и, в зависимости от духовных или светских целей, об одном из возможных путей спасения или о механизме социального лифта - в эпоху премодерна) и их полезность (чему соответствовали деньги как эквивалент труда - в эпоху модерна). Однако уже в эпоху позднего модерна сначала деньги, а затем и полезность знаний (как ранее - знание как форма легитимизации власти) начинают превращаться в знак, все более утрачивающий свой денотат - обозначаемый в реальности предмет, объект действительности, - то есть в симу-лякр. Именно воспроизводство симулякров, поскольку оно не просто не предполагает никаких знаний, но есть процедура, противоположная их производству и воспроизводству, становится главной целью действий, взаимодействий и отношений эпохи постмодерна - и превращение такой процедуры (производство не знания, а его «превращенных форм» - иерархии формальных наукометрических и образовательных показателей) в главную цель субъектов/агентов полей, сред и пространств образования и науки (и соответствующих действий, взаимодействий и отношений) и есть инволюция последних2. Соответственно, масштаб и глубина такого воспроизводства «превращенных форм» научного знания зависит от масштаба и глубины сращивания бюрократического аппарата и науки. В свою очередь, процедура, запускающая производство каждой следующей «превращенной формы» знания (новых формальных наукометрических и образовательных показателей) и определения их места в иерархии существующих осуществляется, как правило, квазиконвенционально (манипулятивно) и эксплуатирует эффект ложного консенсуса. Промежуточные результаты подобного рода «процедуры» не замедлили сказаться: целью исследований и публикаций стало исключительно получение дополнительных «баллов» (которые приобретают затем и стоимостное выражение в зависимости от действующих «тарифных сеток», но не от уровня и смысла и даже оригинальности таких «исследований», говорить о каковых уровне и смысле большей частью уже не приходится3).
1 В отличие от сред науки и образования, под научным и образовательным пространствами я понимаю ту совокупность действий, взаимодействий и отношений (в связи и по поводу различных аспектов, непосредственно или опосредованно связанных с наукой и образованием), которые помимо перечисленных включают таковые действия, взаимодействия и отношения еще и между субъектами/агентами всех прочих полей социального пространства. В этом смысле термин «среда» близок, хотя и не тождественен термину «поле» (поскольку, в отличие от последнего, включает взаимодействия агентов поля за пределами такового).
2 «Инволюция (от лат. ттоШю - свертывание) - преобразование, которое является обратным самому себе» (Инволюция (математика) [Электронный ресурс] // Википедия. Режим доступа: https://ru.wikipedia.org/wiki/Инволюция_(математика)).
3 К сожалению, столкнулась с подобным и редакция журнала «Пространство и Время». Из-за выявленного беспрецедентно низкого уровня оригинальности из уже готового макета были сняты две статьи: докторов экономических наук, профессоров Крымского федерального университета им. В.И. Вернадского С.П. Кирильчук и Е.В. Наливайченко в соавторстве с магистрантом А.С. Абибуллаевым (недобросовестное заимствование составило 82,87%), а также позиционирующего себя в качестве историка и главного редактора латвийского журнала «Клио» г-на И.Н. Гусева (58,6% недобросовестного заимствования) (все документы, подтверждающие результаты проверки, находятся в редакции). Решением редакции информацию о подобных случаях и фамилии недобросовестных авторов мы и впредь будем сообщать нашим читателям.
Коль скоро главная цель науки - производство знания, преобразованием, обратным этому процессу, является максимально полное и, в пределе, некомпенсируемое разрушение не только отдельных видов знаний, но и среды, в которой таковые производятся: воспроизводство незнания и субъектов полей науки и образования, не являющихся носителями знания, но обладающих навыками производства его «превращенных форм», обеспечивает превращение полей науки и образования, их субъектов/агентов и объектов (концептов, методологий и методик) в банковский продукт - один из множества видов банковских продуктов, в которые постепенно превращаются субъекты/акторы, объекты и сами поля социального пространства. Такое превращение и обеспечивающее его тотальное распространение когнитивного модуса нежелания знать призваны обеспечивать в эпоху постмодерна принципиально новый уровень защищенности политических и финансовых элит, однако это же делает куда менее возможным отнюдь не социальные, а прежде всего научные революции - поскольку такое преобразование направлено на недопущение познания как подлинных мотивов и целей агентов полей власти/политики и экономики и сущности действий, взаимодействий и отношений, образующих данные поля (в области социально-гуманитарного знания -упомянутое интервью с Е.Я. Сатановским), так и природы вещей в собственном смысле данного словосочетания (в области естественных наук, поскольку знание таковой природы позволяет выявить исключительно коммерческую сущность целого ряда масштабных «наукоемких» проектов - «Состояние озонового слоя и погодные аномалии в Северном полушарии весной и летом 2017 г.» доктора геолого-минералогических наук В.Л. Сывороткина).
Отсюда одной из важнейших когнитивных мишеней такого «обратного преобразования» полей образования и науки являются когнитивные же представления о связях, отношениях и (взаимо)зависимостях (корреляционных, причинно-следственных; пространственных - упомянутая статья О.А. Мирошниченко - и временных - синхронизации, десинхронизация, ресинхронизация, транссинхронизация - упомянутая статья В.А. Черешнева с соавт.). Между тем именно производство знаний о таких процессах обеспечивает безопасное взаимодействие человека со средой обитания («Что такое сейсмичность?» доктора физико-математических наук И.Р. Стаховского; упомянутая статья В.Л. Сывороткина; «Геоэкологическое районирование территории Архангельской области с использованием цифровых моделей рельефа и ГИС-технологий» аспиранта А.Л. Минеева, доктора геолого-минералогических наук Ю.Г. Кутинова и кандидатов геолого-минералогических наук З.Б. Чистовой и Е.В. Поляковой; «Обоснование возможности защиты биологических объектов от вариаций космической погоды» доктора физико-математических наук Б.М. Владимирского, докторов биологических наук Н.А. Те-мурьянц и Е.Н. Чуян и кандидата биологических наук К.Н. Туманянц), возможности адекватно оценить риски заболеваний («Самоизлечение от рака - миф или реальность?» доктора медицинских наук Л.О. Севергиной и М.Р. Кондратюка) и «человеческий потенциал» минимизации этих рисков («О возможности немедикаментозного и невербального оздоровления человека человеком» доктора медицинских наук Н.П. Биленко и кандидата медицинских наук Н.Н. Щеголеватой)
К числу возможных путей преодоления инволюционных процессов в полях науки и образования отнесу сохранение сообществ (кластеров), способных и заинтересованных в проведении таких исследований, а также в разработке междисциплинарных подходов («"Матетика и будущее педагогики": Всероссийская научно-практическая конференция с международным участием, МПГУ, 30 ноября - 1 декабря 2017 г.» магистра социально-культурной деятельности Н.Р. Сабаниной). Именно междисциплинарность в эпоху постмодерна способна обеспечить «увеличение размерности» пространств науки и образования1 (даже в условиях, когда нормативными документами чиновников от науки и образования количество дисциплин при междисциплинарном подходе редуцировано до трех). Отмечу здесь, что, поскольку переход от модерна к постмодерну (равно как и от премодерна к модерну -и, в термина классиков истмата, от одной формации к другой) ведет не к уничтожению форм взаимодействий и отношений, характерных для предыдущего типа общества2, а к их, как правило, весьма продолжительному сохранению в структуре нового общественного мироустройства, в качестве способов увеличения размерности социального пространства не утрачивают свое значение ни характерное для модерна накопление знаний о пространствах иных культур («Профессор Серик Ажигали и его каменная летопись. Ажигали С.Е. Памятники Манкыстау и Устюрта: Книга-альбом. - Алматы: Онер, 2014. - 504 с. (На казахском, русском и английском языках)» кандидата исторических наук И.А. Калашникова), ни изучение сохраняющегося на протяжении смены эпох духовного наследия человечества - религиозно-философских доктрин3 (упомянутые статьи М.М. Аль-Джанаби, В.О. Лобовикова, С.В. Корнилова, С.А. Нижникова, Н.А. Сафиной). Все эти возможности имеет уважаемый читатель журнала «Пространство и Время» - в том числе и сегодня, открывая его новый выпуск.
О.Н. Тынянова, главный редактор
Цитирование по ГОСТ: Р 7.0.11—2011:
Тынянова, О. Н. Без революций? Поля и пространства в эпоху «социальной инволюции» / О.Н. Тынянова // Пространство и Время. — 2017. — № 2-3-4(28-29-30). — С. 10—14. Стационарный сетевой адрес: 2226-7271provr_st2_3_4-28_29_30.2017.01._
1 Согласно теории катастроф, выход из катастрофического сценария возможен за счет увеличения размерности пространства событий хотя бы на единицу (см., напр.: Арнольд В.И. Теория катастроф. М.: Наука, 1990).
2 См. также: Гринченко С.Н. Системная память живого (как основа его метаэволюции и периодической структуры). М.: Мир, ИПИ РАН, 2004; Он же. Метаэволюция (систем неживой, живой и социально-технологической природы). М.: ИПИ РАН, 2007.
3 Замечу, что и собственно обращение к религиозно-философской и религиозной сферам как таковым может быть отнюдь не проявлением социального и когнитивного регресса, а обретением дополнительной размерности пространства событий, особенно в периоды кризисов и социальной инволюции - причем не только в эпоху премодерна (о чем см., напр.: Геворкян С.Г. Древняя Армения и эллинистический мир. Часть 2 // Пространство и Время. 2012. № 3(9). С. 143, сноска).
