CC BY
88
А. Колин (Кишинев), А. С. Стыкалин (Москва)
Бессарабия начала XX в. глазами русских священнослужителей и церковных миссионеров (по материалам переписки митрополита Арсения)
На основе писем из Бессарабской губернии митрополиту Арсению (Стадницкому), хранящихся в его личном фонде в ГАРФе, в статье представлены некоторые аспекты межнациональных и межконфессиональных отношений в Бессарабии начала XX в. Ключевые слова: Российская империя, Русская Православная Церковь, митрополит Арсений, Бессарабия, молдавское национальное движение, старообрядчество, еврейские погромы.
К числу выдающихся иерархов Русской православной церкви начала XX в. можно по праву отнести митрополита Арсения (в миру Авксентий Георгиевич Стадницкий), чей богатейший личный фонд (ф. 550) в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) представляет огромный интерес для исследователей отечественной церковной истории. О громадном моральном авторитете владыки Арсения в церковной среде свидетельствует хотя бы тот факт, что в 1917 г. он был одним из трех кандидатов на выборах Патриарха всея Руси на Всероссийском церковном поместном соборе.
Авксентий Стадницкий (будущий митрополит Арсений) родился в 1862 г. в Северной Бессарабии, в селе Комарово (молд. Кумарэу) Хотинского уезда в семье настоятеля Успенской церкви этого села, относившейся к Кишиневской епархии. Его мать, урожденная Чер-ноуцан, принадлежала к другому роду потомственных бессарабских священнослужителей. Свое образование Стадницкий начал в духовном училище в заштатном городе Единец на севере Бессарабской губернии, продолжил в Кишиневской духовной семинарии, которую с блеском окончил в 1880 г. Затем в течение года преподавал в Един-це, откуда уехал для получения высшего образования в Киев, где в 1885 г. с отличием окончил Киевскую духовную академию. В этом высшем учебном заведении поддерживался высокий уровень преподавания как теологии и философии, так и истории церкви, читали лекции известные ученые - богословы, филологи и историки.
По окончании Киевской академии Стадницкий долгое время преподавал богословие и древнегреческий язык в родной Кишиневской духовной семинарии, в 1887-1895 гг. редактировал «Кишинев-
ские епархиальные ведомости». В эти годы он начал усиленно заниматься историей румынской, молдавской, бессарабской церкви на материалах из архивов не только Бессарабской губернии, но и зарубежных. В 1888 г. Стадницкий выезжал для научных исследований в Австро-Венгрию, а в 1890 г. в Румынию, где установил связи со многими священнослужителями, сохранявшиеся, судя по переписке, на протяжении десятилетий. В Кишиневе в 1890-е гг. был опубликован целый ряд его исторических работ. Одна из них, «Гавриил Банулеско-Бодони, экзарх Молдо-Влахийский (1808-1812) и митрополит Кишиневский (1813-1821)», вышедшая в свет в 1894 г., была защищена в качестве магистерской диссертации. Прежде всего за заслуги в изучении биографии этого выдающегося церковного деятеля А. Стадницкий уже в 1898 г. был награжден орденом Короны Румынии 3-й степени.
В 1895 г. А. Стадницкий был пострижен в монашество в Алексан-дро-Невской лавре в Петербурге, вскоре получил сан иеромонаха. С января 1897 г. возглавлял кафедру библейской истории в Московской духовной академии в Сергиевом Посаде, а через год уже был назначен ректором этого авторитетного высшего учебного заведения. В 1899 г. получил епископский сан. Заняв административный пост, он уделял большое внимание материальному обеспечению студентов, учредил своим ректорским приказом особые стипендии из бюджета академии для тех студентов, которые не находились на казенном обеспечении. Среди учеников Арсения по Московской духовной академии был будущий патриарх Московский и всея Руси Алексий I (Симанский), пронесший уважение к учителю через всю свою жизнь, о чем свидетельствует их обширная переписка, хранящаяся в личном фонде Арсения в ГАРФе. Уже в советское время Арсений, отправленный в ссылку, передал именно Алексию руководство новгородской митрополией.
Занимая ректорский пост, Арсений в то же время отнюдь не оставил научные исследования по истории молдавской церкви. В 1904 г. выходит его фундаментальный двухтомник «Исследования и монографии по истории Молдавской церкви», который до сих пор остается важным подспорьем для всех специалистов, обращающихся к церковной истории как Молдавского княжества, так и Бессарабии после 1812 г. В Румынии труд был отмечен королевской наградой Bene Merente, а в России - Уваровской премией1. Но интерес Стадницкого к процессам, происходившим по другую от его родины сторону реки Прут, не был сугубо историческим. Поддерживая связи с румынскими иерархами, он старался почерпнуть как можно
больше информации о состоянии церковной жизни в современной ему православной Румынии. Об этом свидетельствует его изданная в 1902 г. в Сергиевом Посаде работа «Из современной церковной жизни в Румынии», представляющая и сегодня несомненный интерес для исследователей румынского православия рубежа веков. Судя по обширной переписке, хранящейся в ГАРФе, свои бессарабские, молдавские и румынские связи (церковные, общественные и научные) Арсений сохранял и после отъезда в 1903 г. из Сергиева Посада, при исполнении иных пастырских функций.
Наиболее значительной инициативой в бытность Арсения ректором Московской духовной академии стала экспедиция 1900 г., своего рода «академическое паломничество» в Святую Землю преподавателей и студентов Духовной академии во главе с ее ректором, организованное при содействии Императорского Православного Палестинского общества. Среди участников экспедиции были видные ученые - историк церкви, будущий член Государственной думы и член-корреспондент Императорской академии наук Н. Ф. Каптерев, исследователь Библии В. Н. Мышцын. Ряд студентов, выезжавших с Арсением в Иерусалим, впоследствии активно проявил себя как на церковном, так и на научном поприще. Итогом поездки в Палестину стало ее подробное научное описание, сделанное студентами под руководством Стадницкого. Вышедшая под его редакцией в 1902 г. книга «В стране священных воспоминаний», представляющая большой интерес для исследователей истории русской церкви и православной мысли рубежа XIX-XX вв., а также истории российской ближневосточной дипломатии, была переиздана в 2014 г. по инициативе Российского Палестинского общества2.
После отъезда из Сергиева Посада Арсений был епископом в Пскове, основав там богатый церковно-исторический музей, затем архиепископом в Новгороде, много занимаясь охраной памятников церковной старины и организовав в этом городе в 1911 г. Всероссийский археологический съезд. В течение некоторого времени Арсений возглавлял учебный комитет при Святейшем Синоде, с 1907 г. был членом Государственного совета от монашествующего духовенства. Продолжая заниматься историей молдавской церкви на основе новых источников, он опубликовал в 1914 г. труд под названием «Митрополит Сучавский Досифей в его сношениях с Россией, при свете новых исторических материалов».
Выдающийся проповедник и оратор, крупный историк и духовный писатель, неутомимый организатор церковной жизни, пользо-
вавшийся непререкаемым авторитетом среди духовенства и паствы, Арсений имел репутацию «самого строгого архипастыря» Русской православной церкви. Эта строгость проявлялась в требовательности к выполнению заповедей Христовых как духовенством, так и паствой, причем епископ (позже митрополит) распространял ее в полной мере и на самого себя. Между тем принципиальность Арсения не раз ставила его в ситуацию конфликта с бюрократией Святейшего Синода.
Арсений был заместителем председателя Всероссийского Поместного Собора 1917-1918 гг., фактически руководя большинством его заседаний. При выборе в октябре 1917 г. патриарха всея Руси он был, как отмечалось выше, одной из трех выдвинутых кандидатур, получив второе место при голосовании. В годы советской власти, как и патриарх Тихон, митрополит Арсений находился в состоянии перманентного конфликта с коммунистическим режимом, начиная с 1919 г. неоднократно арестовывался - прежде всего за отказ встать на сторону так называемых обновленцев, стремившихся превратить православную церковь в орудие церковной политики большевистского режима3. Сосланный в 1925 г. в Среднюю Азию, Арсений прожил там остаток своих дней и скончался в 1936 г. в Ташкенте, имея сан митрополита Ташкентского и Туркестанского. В последние годы его жизни все православные храмы в крупнейшем городе Средней Азии были закрыты. По свидетельствам современников, митрополит проводил службы под открытым небом, у кладбищенской часовни, в большие праздники в присутствии до 20 тыс. человек.
Русская зарубежная церковь уже в 1981 г. причислила Арсения к новомученикам православной веры, в постсоветской России память об этом выдающемся иерархе также стала официально почитаться, в Новгороде по благословению патриарха Алексия II с 1993 г. периодически проводятся Арсениевские чтения. Расширяется интерес к большому творческому наследию митрополита Арсения, постепенно вводятся в научный оборот новые его тексты и архивные документы, связанные с его деятельностью. Наряду с материалами поездок в Палестину и на Афон начата подготовка многотомного издания его обширных дневников, хранящихся в ГАРФе, - инициатива этого проекта принадлежит Православному Свято-Тихоновскому гуманитарному университету4. Дневник этот раскрывает Стадницкого как человека чувствительного к национальным чаяниям соотечественников - бессарабских молдаван. Можно привести в качестве примера его записи о вреде русификации даже с точки зрения интересов
самой Империи, выполненные им, еще 19-летним юношей, в марте 1881 г., вскоре после убийства сторонниками революционного террора императора Александра II. Стадницкий упоминает в своем дневнике, в частности, о том, что бессарабские крестьяне, недостаточно владевшие русским языком, превратно поняли сообщение об убийстве императора, подумали, будто он был убит собственным сыном, и это вызвало совершенно ненужные властям слухи в крестьянской среде5.
Если в целом наследие Арсения постепенно вводится в научный оборот, то та его часть, которая отражает бессарабские и румынские связи выдающегося российского церковного иерарха, оказывалась на периферии внимания российских исследователей, а потому до сих пор мало востребована. А между тем она содержит немало ценного материала как по истории Бессарабии, так и по истории российско-румынских отношений. Это касается и его переписки с иерархами Румынской православной церкви, зачастую на румынском литературном языке, которым Стадницкий неплохо владел. Но прежде всего речь идет о его переписке с участниками общественной жизни и интеллектуалами Бессарабии начала века (И. Халиппа), с коллегами - историками и филологами, земляками Стадницкого, обращавшимися в своем творчестве так или иначе к изучению румынской и молдавской культуры (П. Сырку, А. Яцимирский), и, наконец, с бессарабскими родственниками владыки Арсения из среды духовенства. В письмах, адресованных Стадницкому из Бессарабии, нашли отражение многие события общественно-политической жизни края, начиная от еврейского погрома 1903 г., событий времен революции 1905 г. и кончая последними годами Первой мировой войны, драматическими событиями 1917-1918 гг., завершившимися вхождением Бессарабии в состав Румынии. Многие корреспонденты с большой готовностью хотели поделиться с владыкой Арсением своими впечатлениями о тех или иных событиях в Бессарабии, поскольку он пользовался огромным уважением среди земляков независимо от национальности. Как читаем в письме, адресованном Стадницкому его учеником священником Иваном Сахаровым, посланным в Бессарабию для выполнения миссионерской работы среди старообряд-цев-липован, «чем более приобретал я знакомых, тем более и более убеждался, что Вы оставили здесь по себе самую светлую память. Вы гордость бессарабцев»6. Кстати, среди его корреспондентов, от которых он черпал информацию о жизни родного края, были бесса-рабцы разных убеждений - как явные румынофилы, вроде будущего
влиятельного митрополита румынской церкви межвоенной эпохи Гурия (в миру Георге Гросу), так и последовательные противники прорумынского вектора развития общественных движений бессарабских молдаван, а также русские интеллигенты Бессарабии, далекие от молдавских национальных движений.
На процитированном выше источнике стоит остановиться чуть подробнее как на одном из ценных фрагментов обширной бессарабской корреспонденции Арсения, отражающей как общественные настроения в крае, так и те или иные конкретные события общественной жизни. Иван Сахаров, выпускник Московской духовной академии, кандидат богословия, был рекомендован Арсением в 1898 г. для выполнения миссионерских функций в Бессарабии. Сохранилась соответствующая переписка Арсения с кишиневской епархией с рекомендательным письмом7. О том, насколько большое значение владыка Арсений придавал миссионерской деятельности и искоренению раскола, можно судить и по его дневникам, и по его переписке, недаром он завоевал, как уже отмечалось, репутацию самого строгого архипастыря Русской православной церкви. Письма Сахарова Арсению охватывают период более 20 лет начиная с 1898 г. Последнее письмо датируется 1921 г., когда Сахаров уже не служил в Бессарабии. Как можно установить из писем, И. Сахаров прибыл на службу в Кишинев в ноябре 1898 г. и уже зимой-весной 1899 г. совершил две длительные поездки с миссионерской целью по Хотинскому, Сорокскому и Орге-евскому уездам. Его описания бессарабской старообрядческой среды дают представление о чрезвычайной сложности стоявшей перед ним задачи и фактической невыполнимости планов Русской православной церкви, направленных на возвращение в лоно пост-никоновского православия основной массы старообрядцев и раскольников, в том числе бессарабских, которые с большим упорством и последовательностью держались своей веры и своих духовных традиций. Один из староверов откровенно говорил ему: «Господин миссионер, уж Вы пожалуйста к нам более не приезжайте. Говоря с нами, Вы напрасно будете тратить время. Все, что Вы говорили нам вчера и сегодня, хорошо; но знайте, что если бы Вы на куски стали нас резать, то и тогда мы не пошли бы в вашу православную веру».
Вместе с тем заметки Сахарова несколько ставят под сомнение бытующие в описании старообрядчества стереотипы, в соответствии с которыми подчеркиваются высокие моральные качества старообрядцев, их трудолюбие, деловитость, честность партнерских отношений. Конечно, эти качества были распространены в среде мо-
сковской старообрядческой элиты, давшей России богатейших купцов и предпринимателей Рябушинских, меценатов и коллекционеров художественных ценностей Морозовых и т. д. Но, по оценкам Сахарова, ими были наделены отнюдь не все обитатели села Кунича, одного из традиционных центров старообрядчества Северной Бессарабии: «...село Кунича почти исключительно состоит из отбросов общества, и обитатели его издавна пользуются репутацией мошенников и воров. Они дают у себя приют лицам, бежавшим от острога из внутренней России, и посему население Куничи растет чрезвычайно быстро. В настоящее время их там более 2 тыс. человек. Полиция точных сведений о них не имеет, так как опасается их и вообще избегает иметь с ними дело. И эти опасения не напрасны: несколько лет назад куничане сбросили с моста станового пристава (и он разбился до смерти), и что всего удивительнее, остались безнаказанными. И теперь не проходит года, чтобы они не совершили убийство, но еще никогда не случалось, чтобы убийцы понесли заслуженное наказание». Трудно сказать, доминируют ли в описаниях Сахаровым бессарабского старообрядчества его собственные наблюдения, сделанные при посещении Куничи и других липованских сел, либо он, как и подобает служителю Русской православной церкви, а тем более миссионеру, посланному в Бессарабию искоренять все следы церковного раскола, считает необходимым строго придерживаться официальной линии и оценок в отношении старообрядцев. Тем более что старообрядчество представляло собой достаточно сильный источник фрондерских настроений. Как бы то ни было, в письмах Сахарова Стадницкому фиксируются не только большой потенциал антигосударственной оппозиционности в бессарабской старообрядческой среде, но и напряженность в отношениях липован как с властями, так и с окружающим миром - ведь можно предполагать, что репутация мошенников и социально опасных элементов закрепилась за куничанами в глазах не только полиции, но и жителей окрестных сел. Очевидно, что в некоторых районах Северной Бессарабии происходило реальное противоборство официальной православной церкви и старообрядцев (в бессарабском случае - липован), их борьба за умы и сердца прихожан, прежде всего великороссов и малороссов. Из писем узнаем, например, что по настоянию родителя владыки Арсения отца Георгия Стадницкого в селе Сыркова Хотинского уезда была разрушена старообрядческая молельня.
Интересно посмотреть, как кандидат богословия Сахаров оценивал интеллектуальный потенциал бессарабского старообрядче-
ства и знание его приверженцами учения Христова. «За время своего миссионерства я убедился, что на севере Бессарабии среди раскольников нет не только выдающихся, но и сколько-нибудь дельных начетчиков, возражения миссионеру нередко делаются или наивные, или такие, которые обличают в слушателях полнейшее невежество». Кстати, по наблюдению Сахарова, в Куниче не было школы - старообрядцам не разрешали открыть официально зарегистрированную школу, а православной церкви, при которой можно было бы создать приходскую школу, в селе не было. С другой стороны, старообрядцы очень внимательно следили за любого рода скандалами в Русской православной церкви и приводили их как аргумент в богословских спорах. Они часто, например, ссылались на случай, когда один бессарабский священник был осужден за «насилование детской совести». Для староверов это было нагляднейшим свидетельством того, что официальная церковь встала на путь греха и растления. В то же время, если верить Сахарову, «среди единецких (г. Единец в Северной Бессарабии. - А. К., А. С.) старообрядцев развит содомский грех и другие гнусные пороки». Впрочем, миссионер готов признать, что подобного рода грехи присущи отнюдь не только староверам. «Недавно священник Хотинского собора смещен (и, вероятно, будет лишен сана) за то, что занимался в своей квартире педерастией с детьми школы, в которой он состоял законоучителем. Не правда ли, больно на душе становится, когда приходится узнавать про такие вещи. Некоторое утешение можно находить лишь в мысли, что совершение подобных преступлений свойственно лишь очень немногим людям, потерявшим стыд и страх Божий», - резюмировал Сахаров. На основании одной из своих миссионерских поездок Сахаров подготовил статью для «Кишиневских епархиальных ведомостей» под названием «Как ведут себя на беседах с миссионерами бендер-ские старообрядцы». Сама тема, однако, вызвала настороженное отношение: вероятно, Русская православная церковь не была заинтересована в раскрытии методов своей миссионерской деятельности. Правда, у Сахарова сложилось впечатление, что отказ в публикации статьи был вызван скорее всего иными причинами, а именно тем, что молодой миссионер проявлял слишком мало внимания к дочкам директора Кишиневской семинарии, редактировавшего журнал. К этому можно добавить, что жесткое отношение самого Арсения к старообрядчеству проявилось и в 1905 г., в условиях революции, когда на повестку дня встал вопрос о придании старообрядческим общинам правового статуса. Арсений в качестве члена Госсовета от
монашествующего духовенства резко выступал против принятия соответствующего закона.
Немалое внимание в письмах Сахарова Стадницкому уделено описанию знаменитого кишиневского погрома 1903 г. Причем это далеко не единственный в личном фонде владыки Арсения источник, дополняющий новыми деталями наши знания об этом нашумевшем на всю Россию и имевшем международный отклик событии. Можно упомянуть еще подробное описание погрома в письмах Стадницкому его родственника, преподавателя русского языка в кишиневском епархиальном женском училище Дмитрия Щеглова8. Описание Сахарова интересно как изложением хроники событий, так и своей трактовкой мотивов действий организаторов погрома, но он пытается также разобраться и в мотивах бездействия властей, при чьем попустительстве произошли столь ужасные события. Он также пытается оценить последствия погрома 1903 г. для дальнейшей жизненной стратегии еврейской общины Бессарабии, равно как и для последующих взаимоотношений евреев и христиан в этом крае. Не лишним было бы в этой связи приведение ряда показательных цитат, дающих представление о том, как воспринимался кишиневский погром русским священнослужителем родом из Ярославля, не уроженцем Бессарабии, однако прожившим в Кишиневе уже несколько лет и успевшим в ходе своих миссионерских поездок неплохо познать Бессарабскую губернию изнутри.
Сахаров обращает внимание на то, что, хотя в грабежах и погромах еврейских магазинов на Пушкинской улице Кишинева участвовало не более 30 человек, «возле магазинов стояла огромная толпа зрителей, поощрявшая буянов разными одобрительными криками», и это несмотря на то, что среди толпы были и лица вполне интеллигентные. Более того, «грабеж производился на глазах полиции и войск, которые совсем не останавливали буянов и ни разу не предложили толпе зрителей разойтись по домам. Было для всех очевидно, что сочувствие офицеров и солдат было совсем не на стороне евреев». Лишь через несколько часов, когда дело уже не ограничивалось битьем стекол в еврейских лавках, а приняло куда более серьезный оборот, в городе было введено военное положение, сохранявшееся 4 дня, к этому времени уже было убито 37 человек, среди которых, кстати сказать, были и христиане. Дело было на Пасху, и «некоторые евреи для спасения себя ставили на окнах иконы и куличи, взятые у христиан, но во многих случаях и это не спасало их от погрома»: «Из жидовских перин и подушек был выпущен весь пух, он покрыл собою улицу на далекое расстояние и как инеем одел деревья».
Сахаров пытается установить взаимосвязь событий в Кишиневе с трагедией в приднестровском местечке Дубоссары, где накануне произошло убийство христианского мальчика якобы евреями, а вслед за этим были вырезаны все евреи. Он пытается также проанализировать, какую роль в возбуждении толпы и развитии событий по столь печальному сценарию сыграли слухи, оказавшиеся ложными, о том, что евреи якобы осквернили плащаницу в кишиневском соборе, выколов Спасителю глаза, опустили в клозет Святой Крест и т. д. «Этим рассказам, намеренно распространявшимся вожаками погрома, верили не только простонародье, но и лица вполне интеллигентные».
В часто используемых в литературе источниках не так уж сильно отражены настроения и действия еврейского сообщества Бессарабии после погрома. Письма Сахарова Стадницкому отчасти восполняют этот пробел. «В настоящее время кишиневские евреи страшно возбуждены против русских (выше, кстати, он отмечает, что вожаками погромщиков были именно люди великорусской национальности. - А. К., А. С). Они держат себя по отношению к христианам так вызывающе, что гулять по городу опасно не только поздним вечером, но даже и днем. Вставлять у себя стекла и чинить окна и двери евреи медлят из опасения нового на них нападения». Евреи собрали сходку за городом, на еврейском кладбище. По оценке Сахарова, в ней участвовало почти все взрослое еврейское население Кишинева, включая женщин. Какие решения были приняты на сходке, нам не известно, однако в городе очень многие опасались, что евреи станут теперь отравлять продукты, покупаемые христианами в еврейских лавках. Сразу после погрома произошло сильное подорожание всех продуктов питания. Показателен для понимания взглядов миссионера его вывод: «Несомненно, что евреи взыщут с русского населения все свои убытки». Впрочем, новое нападение на евреев, по оценке Сахарова, едва ли могло состояться, так как Кишинев теперь находился под усиленной охраной. Казенные винные лавки не торговали из опасений, что народ снова придет в возбуждение. По субъективному мнению Сахарова, очевидно, не чуждого некоторых предубеждений антисемитского толка, евреи «отыграются» на произошедшей трагедии, они не только компенсируют свои убытки, но и получат определенную прибыль. Ведь большинство корреспонденций, опубликованных в прессе, «принадлежат перу потерпевших», событию придавался еще больший размах, нежели оно, как полагал Сахаров, приобрело в реальности. Оно возымело поистине международный
резонанс, в Кишинев даже приезжал корреспондент лондонской газеты «Times», что ранее трудно было себе представить жителям в общем рядового российского губернского города. При этом по Кишиневу ходили слухи о том, что барон Ротшильд направил в пользу пострадавших сумму, сильно превосходившую понесенные убытки. Такой поворот событий всполошил губернское начальство, тем более что, как пишет Сахаров, «власти проявили в дни беспорядка поразительное бездействие. В том, что громилы действовали в присутствии и даже под покровительством полиции и войск, сходятся решительно все очевидцы погрома. Случалось, что нападавших на еврейский дом было 10 человек, а возле них стоял, любуясь зрелищем, отряд солдат в 30 и даже 50 человек». Кроме того, «евреи за несколько дней до праздника (то есть до Пасхи, когда начались погромы. - А. К., А. С) просили губернатора принять меры в виду слухов о готовящемся на них нападении, но губернатор отнесся к этому сообщению равнодушно и никаких мер не принял. Даже во время беспорядков он, по слухам, беспечно играл в карты». Теперь, когда события приобрели столь невиданный резонанс и в Кишинев для производства дознания прибыло высокое полицейское начальство из Петербурга, губернатор и главный губернский полицмейстер перекладывали ответственность за события друг на друга. Разумеется, не обошлось без смены губернской власти. По представлению министра внутренних дел В. К. фон Плеве, на пост бессарабского губернатора в июне 1903 г. был назначен чиновник с безупречной репутацией - князь С. Д. Урусов, близкий друг выдающегося праволиберального правоведа Б. Н. Чичерина.
Одно из своих посланий с описанием погрома И. Сахаров писал Стадницкому во время ночлега на станции Кобыльня в ожидании подводы на Куничу, куда совершал очередную свою миссионерскую поездку. На основании своих бесед с жителями Северной Бессарабии Сахаров заметил, что кишиневский погром стал по всей Бессарабской губернии «предметом самых оживленных толков. Рассказы очевидцев события так действуют на деревенских жителей, что они выражают желание "разнести" местных евреев. Вот почему пристава и урядники запрещают по селам всякие разговоры о кишиневском событии, грозя наказанием всякому ослушнику этого приказа». В уездном Оргееве (молд. Орхей) евреи были до такой степени напуганы кишиневскими событиями, что собрали 2 тыс. рублей и выписали из Кишинева отряд солдат в 75 человек. Впрочем, у них все обошлось благополучно, что не удивительно, учитывая, что, по по-
следней переписи, из 22 тыс. жителей города евреи составляли 19 тыс. человек.
Отголоски кишиневского погрома были живы в памяти бессарабских евреев на протяжении многих лет. Напряженность в отношениях христиан и иудеев сохранялась, тем более что имели место новые погромы. Один из наиболее значительных произошел в октябре 1905 г., как раз в те дни, когда Российской империи была дарована конституция. Описания этого погрома находим в письмах Арсению его родственника Д. Щеглова. Эти письма написаны человеком еще более правых, чем у Сахарова, взглядов9. Хотя он и не симпатизирует погромщикам, однако придерживается того мнения, что октябрьский погром 1905 г. был спровоцирован либеральными речами, в которых проявилось неуважение к личности Государя. В письмах Щеглова находит отражение роль в тех событиях члена Государственной думы и влиятельного черносотенного публициста Павла Крушевана как харизматического лидера правого движения в Бессарабии и человека, известного далеко за пределами губернии. Кроме того, в них отразились положение дел в кишиневской семинарии, настроения семинаристов и преподавателей. Из писем узнаем о конфликте начальства семинарии с Крушеваном, который в статьях на страницах своей газеты «Бессарабская жизнь» неоднократно ругал руководство семинарии за воспитание студентов в либеральном духе. После каждой из таких статей семинаристы опасались, что им грозит побитие со стороны ярых приверженцев Крушевана. Однако среди части семинаристов имели место, по всей вероятности, и другие настроения. В одном из писем читаем, что «ученики семинарии, недовольные псевдолиберальным и жидовствующим направлением газеты "Одесские новости", скупили у разносчиков все номера газет и застлали ими проспект, собираются при этом устроить овацию Крушевану, который ратует за сохранение Россией ее исконных начал». В письме от 16 июня 1909 г. содержится описание похорон Крушевана, скоропостижно скончавшегося едва ли не на пике своей всероссийской славы в правом лагере. Его смерть, как отмечается, произвела и на друзей, и на врагов огромное впечатление, чуть не весь город вышел на похороны, ходили слухи, что Крушевана объявят святым.
Всплески официального патриотизма, поощряемого сверху, периодически охватывали губернский центр Кишинев. Так, из письма Стад-ницкому директора Кишиневской семинарии А. Яновского (1904 г.)10 узнаем, что начало войны с Японией вызвало в Кишиневе совершенно
невиданные манифестации, собравшие на улицах более 10 тыс. человек и продолжавшиеся три дня. По центральным улицам несли портрет государя императора, пели «Боже, Царя храни», организовывались сборы денег в помощь армии. Любой всплеск официального патриотизма сопровождался ожиданием новых еврейских погромов, не менее масштабных и трагических. В письме Д. Щеглова, относящемся к 1906 г., читаем: «Евреи, как лучший барометр, предсказывающий наступающую бурю, массами уезжают из Кишинева. Все это не к добру».
В переписке Стадницкого с бессарабскими земляками находят отражение и приезд в Кишинев по пути в Румынию Николая II в начале лета 1914 г., за считанные недели до начала большой войны11, и реакция бессарабского общественного мнения на начало Первой мировой войны, а также на вступление Румынии в войну в 1916 г.
Дальнейшая разработка исследователями личного фонда митрополита Арсения в ГАРФе обещает им новые и новые открытия, способные дополнить существенными штрихами наши знания различных аспектов церковной и общественно-политической истории многонациональной Российской империи начала XX в. Это касается и сложных межэтнических отношений на западных окраинах державы (в первую очередь в родной А. Г. Стадницкому Бессарабии) в канун Первой мировой войны.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 О вкладе Стадницкого в изучение истории румынской и бессарабской церкви см.: Гросул В. Я. Митрополит Арсений Стадницкий-историк румынской и молдавской православных церквей // Новая и новейшая история. 2002. № 1.
2 Епископ Арсений (Стадницкий). В стране священных воспоминаний / Вступит. статья Н. Н. Лисового. М.; СПб., 2014.
3 Из литературы об отношениях митрополита Арсения с советской властью см. : Савинова И. Д. Дело митрополита Арсения Стадницкого // Вопросы истории. 1999. № 2.
4 Митрополит Арсений (Стадницкий). Дневник / Подготовка издания и редактирование: О. Н. Ефремова. М., 2006. Т. 1. 1880-1901 гг.; М., 2012. Т. 2. 1902-1903.
5 Там же. Т. 1. С. 90-91.
6 Письма И. Сахарова Арсению здесь и далее цитируются по архивному делу без указания листов: ГАРФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 413.
7 Там же. Д. 238.
8 Письма Д. Щеглова цитируются по архивному делу без указания листов: Там же. Д. 499.
9 Там же.
10 Там же. Д. 486.
11 См.: Каширин В. Б. Констанца-1914: Мирный визит накануне войны // Императорский дом Романовых и Балканы / Отв. редактор В. Б. Каширин. М., 2014. В императорской свите был и тяжело больной, вскоре скончавшийся земляк Стадницкого и его хороший знакомый, выходец из знатного молдавского боярского рода министр просвещения Российской империи Л. А. Кассо, человек, сильно напуганный революцией 1905 г. и потому очень последовательный в своих консервативных, охранительских убеждениях, что на многие десятилетия заслонило для современников значимость его трудов по юриспруденции и истории, включая заслуживающий переиздания замечательный труд «Россия на Дунае и образование Бессарабской области».
A. Kolin, A. S. Stykalin Bessarabia in the beginning of the 20th century seen by Russian clergy and church missionaries (on the materials from the correspondence of metropolitan Arsenius)
The article based on the correspondence of Metropolitan Arsenii stored in the State Archive of Russian Federation reflects some aspects of national and inter-confessional relations in Basarabia of the beginning of the XXth century.
Keywords: The Russian Empire, the Russian Orthodox Church, Metropolitan Arsenii.
