CC BY
14
РОССИЯ: ВЗГЛЯД ИЗ-ЗА РУБЕЖА
От редакции.
В конце 1993 г. Венгерский институт русистики опубликовал в Будапеште (на русском языке) сборник статей "Ельцинщина"1. Группа исследователей попыталась проанализировать социально-экономические и политические процессы, происходившие тогда в России. Книга была замечена и хорошо принята российскими, прежде всего московскими, специалистами.
В 1999 г. практически та же группа (в несколько измененном составе) опубликовала исследование "Конец ельцинщины"2. Будапештские авторы, анализируя последствия финансового краха России, на этот раз приходят к выводу, что события 17 августа 1998 г. стали свидетельством агонии утвердившегося в октябре 1993 г. режима президента Ельцина. Вообще-то следует иметь в виду, что книга вышла в свет в первой половине года (во всяком случае "Предисловие" помечено датой: 1 января 1999 г.), когда никто и нигде еще не мог даже предположить, что произойдет в полдень 31 декабря 1999 г.
Журнал "Россия и современный мир" представляет
своим читателям фрагменты статей трех авторов сборника "Конец ельцинщины" — А.Силади, П.Тамаша и Т.Крауса.
А.Силади*
Беда и катастрофа в России
То, что произошло в России, это, как говорится в старом советском анекдоте, "катастрофа, но не беда". В ореховой скорлупке этой остроты умещается вся суть того, по всей вероятности, эпохального поворота, которым стало 17 августа 1998 г., этот траурный день финансового краха России, означающий — если пока не по своей судьбоносности, то уж по своему характеру, вне сомнений, — заключительный этап одного из циклов русской модернизации. "Либеральные" периоды ослабления, отлива государства, раскрепощающие эпохи отступления "единого государства" — курсы "экономической дерегуляции", "демократизации", "открытости Западу", "сближения с Западом", "оттепели" и т.д. — все это при отсутствии сильного и самодействующего общества, твердого правопорядка и независимых участников экономической жизни, как правило, выливается в крах, катастрофу, развал государства, "грабеж", криминальный "беспредел", "смуту", "инволюцию", "хаос". А вслед за падением и развалом следуют, как по расписанию, "антилиберальные" периоды пробуждения, активизации государства, т.е. его приливы (или же, как на этот раз, по меньшей мере симуляции "великого перелома"). Хаос как бы оправдывает роль государства в установлении порядка. Были бы у него силы — экономические и политические. Экономические силы призвана обеспечить реприватизация, централизация, восстановление государственных монополий, а политические — личность, способная навести порядок. И снова на по-вестке дня в России стоит старый вопрос: каким образом станет / может стать российское государство — на свой манер! — сильным и благоденствующим (коль скоро "общество" очередной раз провалилось на экзамене по рыночному благополучию.) Из этого вопроса в свою очередь вытекают два следующих: как можно воссоздать экономическую и финансовую основу государственного авторитета и кто будет наводить порядок: Хозяин, Монарх, Крестный отец? И тут же в российской политической жизни зазвучали призывы: "навести порядок", "опираться на собственные силы", "учитывать национальную самобытность", "отказаться от стерильных западных схем". Конечно же, это пока риторика и симуляция. Во всяком случае в соответствии с новым направлением движения практически каждый видный и претендующий на роль Человека, способного навести порядок, политик преподносит себя — как в своей риторике, так и в своей программе — слегка этатистом, слегка
1 Ельцинщина / Ред. Краус Т. - Будапешт: Венгерский ин-т русистики, 1993. - 103 с.
2 Конец ельцинщины / Ред. Краус Т. — Будапешт: Венгерский ин-т русистики, 1999. — 165 с.
* Силади Акош — политолог, культуролог, поэт; сотрудник Будапештского университета им. Л.Этвеша.
изоляционистом, слегка антизападником. И если раньше, в либеральный период отлива государства, "вестернизация" обозначалась в российском политическом лексиконе конспиративным понятием "нормальный" (Россия стремится стать "нормальной" страной, "с нормальной рыночной экономикой", "с нормальным государством" и т.д.), то теперь, накануне приближающегося периода прилива государства, "антизападность" скрывается под выпущенным на свободу определением "русский" (нам нужен самобытный "русский капитализм", "русский порядок", "русский путь", ибо "нерусский", т.е. "нормальный", путь, как мы видим, привел к краху и катастрофе). И поскольку от Запада не ожидается более сколько-нибудь серьезной финансовой и экономиче-ской помощи, а Россия продемонстрировала свою неспособность на данный момент интегрироваться в мировую экономику, наконец-то можно не оглядываться на западные — экономические, политиче-ские, правозащитные — нормы и предписания: "можно быть такими, какие мы есть: русскими". И не существенно, как смотрят на это отдельные политики: как на нечто вынужденное или же как на освобождение, возвращение на "правильный путь", "собственный путь", "третий путь", ведущий к восстановлению утраченной целостности русской идентичности (идентичности государства), в результате чего Россия заживет, как у Христа за пазухой.
Русский цикл (отлив — хаос — прилив), как мы видим, не нарушен, хотя в данный момент трудно сказать, сколько будет продолжаться прилив, какой характер он будет носить, и вообще, не попытка ли это отвлечь внимание и выиграть время. Возможность создания сильного — в финансовом и правовом отношении — либерального центрального государства, к которому стремились "младорефор-маторы" с помощью своих становившихся все более отчаянными реформ, окончательно развеяна вследствие отсутствия партнеров в обществе и экономической катастрофы, перерастающей в финансовый крах. И поскольку внешние и внутренние финансовые и политиче-ские ресурсы и условия неизоляционистского, ищущего пути и способы интеграции в мировую экономику, обладающего необходимыми силами и полномочиями, неидеологического, неэкспансионистского, социально-чувствительного либерального государства оказались исчерпанными (кредит доверия Запада иссяк, надежд на его кредиты и инвестиции больше нет, клептократические кланы и финансовые олигархии разворовали и прожили все то, что могло бы удержать от экономического и правового развала федеративное государственное устройство, и то, что можно было бы вернуть и вложить в российскую экономику), по традиции пришло время воссоздания нелиберального, а возможно, и антилиберального, силового русского государства. Вопрос лишь в том, каким же способом, при объединении каких деловых и политических групп, с какой идеологией, за какое время и, не в последнюю очередь, из чего, из каких источников, с какими результатами это произойдет. Ведь у российских преобразований одинакова лишь схема. Конкретная же ее реализация, конкретное наполнение, конкретный мир целей и средств — действующие лица, их интересы, ставки — в каждую эпоху и при каждом режиме свои, в зависимости от смены идеологий и имеющихся в распоряжении источников и средств.
БЕДА
Начнем с того, что если катастрофа — это еще не беда и финансовый обвал лишь сдернул с России блестяще работающие на поверхности видимости: видимость стабильной финансовой и банковской системы в глазах внешнего мира, видимость твердого и конвертируемого рубля в денежной системе, политическую видимость парламентской демократии и свободы печати, видимость успешности либеральных реформ в управлении, видимость преуспевающей, строящейся и хорошеющей России в образе Москвы, видимость растущего среднего класса в обществе, если все это так, то где же тогда та самая беда, которую до сих пор столь успешно прикрывали "эти видимости" (возможно, это и есть единственный настоящий успех восьми лет ельцинского курса: симуляция успеха!). Не стремясь к полноте, попробуем все же в сжатой форме перечислить то, что мы считаем бедой, дабы избежать упреков в голословности1:
1 Шургалина И.Н.: Реформирование российской экономики. Опыт анализа в свете теории катастроф. М., 1997; Петраков Н.Я., Перламутров В.Л.: Россия - зона экономических катастроф. - Вопросы экономики, 1996, № 3; Реформирование России: мифы и реальность. — М., 1994; Экономика России в 1994-1995 г.: анализ и прогноз. — Аналитический бюллетень. ИНП РАН. — М., 1995.
1. Абсолютное сокращение ВВП в России в 1994 г. по сравнению с 1989 г. составило около 48% и это сокращение продолжается2. В 1997 г. проект бюджета на 1998 г. составил 70 млрд. долл. (в марте из этого уже стало 87 млрд.), что является малой частью американского бюджета в 1800 млрд. долл. и всего лишь в пять с половиной раз больше венгерского, составляющего 15 млрд. долл. На ядерное оружие США тратят 24 млрд., а Россия 3 млрд. ВВП в России составил в 1997 г. 450 млрд. долл., т.е. столько же, сколько в Голландии, в Индии этот показатель в два раза выше, в Китае выше в шесть раз. Доля России в мировой экономике составляет 1,5% (доля Советского Союза была около 10%), доля в мировой торговле тоже 1,5%. (В 60-е годы ВВП Советского Союза составлял 43-45% от американского, за полтора десятилетия этот разрыв превратился в пропасть, разделяющую Россию и развитые западные страны. В эту пропасть и провалилась Россия.) Объем промышленного производства в 1996 г. составил 42,2% от 1989 г., в сельском хозяйстве этот показатель составляет 39,9%. При этом не только не произошло смены производственной структуры, но и снизилась производительность труда. Энергоемкость ВНП возросла за 1992-1995 гг. на 35-38%, доля ТЭК в ВНП возросла с 22% в 1991 г. до 35% в 1995 г. Эта тенденция продолжалась в 1996 и 1997 гг. После финансового краха в 1998 г. ВВП понизился на 5-6%, в следующем году специалисты прогнозируют понижение не менее чем на 10-15%.
47% промышленных предприятий были убыточными в 1998 г. и, по оценкам специалистов, пятая их часть в этом году обанкротится.
2. Уровень производительности труда, и в советские времена не доходивший до поднебесья, составил в 1996-1997 гг. 40% от показателей 1989 г.
3. За 1991-1997 гг. объем капиталовложений был в четыре раза меньше предыдущих. (В 1995-1996 гг. он сократился по сравнению с 1989 г. на 76%.)
4. К концу 1995 г. 52-54% основных средств производства полностью износилось, и этот показатель в последующие годы будет продолжать расти.
5. Доходы российских производителей настолько упали, что не покрывают потребностей элементарного воспроизводства, притом что клептократические и коррумпированные структуры с помощью всевозможных трюков умудряются и из них что-то урвать. Почти половину накопившихся задолженностей предприятий составляют круговые неплатежи. 30% составляют задолженности социальному и пенсионному фондам и бюджету. И государство, и предприятия становятся вынужденными кредиторами. 85% налогов, которыми были обложены обследованные предприятия, поступили в казну, однако только 10% из них были внесены живыми деньгами. Остальное поступило в форме взаимозачетов. Главную причину этого явления надо искать в том, что всего 27% из поступлений самих предприятий приходится на наличные деньги. Все остальное осуществляется в форме бартера и других безналичных расчетов. У 31% обследованных предприятий наличных денег не хватает даже на выплату зарплат, а что уж говорить об уплате налогов и взносов в различные фонды, о погашении задолженностей другим предприятиям и банкам. Российская экономика давным-давно оказалась бы парализованной, если бы помимо суммы в 430 млрд. руб. (по курсу до августа 1998 г. это равняется 35 млрд. долл.) в страну не поступало различными путями 25 млрд. наличных долларов, не регистрируемых счетами: часть предприятий рассчитывается друг с другом этими долларами, ими платят зарплаты сотрудникам (это так называемый "черный нал").
2 В 1990 г. в Советском Союзе ВНП составлял около 2531 млрд. долл., что равнялось 44% от ВНП США. В 1992 г. ВНП Российской Федерации, которая "унаследовала" 76% территории Советского Союза и примерно половину его населения, сократилось до 852 млрд. (14% от ВНП США) и так продолжается из года в год: в 1993 г. 777 млрд., в 1994 — 656 млрд., в 1995 — 626 млрд. и в 1997 — 450 млрд. долл. (последнее составляет 9% от ВНП США) по текущему курсу доллара. Эти данные опубликованы в кн.: Россия: новый этап неолиберальных реформ. — Республика, М., 1997. Сергей Рогов, директор Института США и Канады, добавляет, что в 1997 г. российский бюджет с его 80 млрд. долл. (в которых уже содержался и дефицит) составлял одну двадцатую американского, одну четырнадцатую японского и одну четвертую китайского. И поскольку в этом бюджете на военные нужды (а вместе с ними и на долгожданную, непрестанно провозглашаемую военную реформу) выделяется 3%, т.е. в двадцать раз меньше, чем на заре перестройки в 1985 г., при том что российская армия сократилась с 4 млн. до 1,5 млн. в 1997 г., можно предвидеть, что вслед за развалом России как великой экономической державы неизбежно последует ее развал как великой военной державы. См.: Рогов Сергей: Контуры новой российской стратегии // Независимая газета: Сценарии. 11 марта 1998 г.
Другим решением, обеспечивающим функционирование экономики, является бартер. За последние годы доля бартера в продаже российских промышленных предприятий выросла с 6 до 41%. Бартерная торговля стала процветающей отраслью бизнеса: предприятия, специализирующиеся на посредничестве в бартерной торговле, обеспечивают обмен продукцией между предприятиями. К числу наиболее характерных черт российской экономики в настоящее время относятся: ирреально длинные расчеты (от полугода до двух-трех лет), ирреально низкие поступления и оборот наличных денег, расчеты с помощью "черного нала" и ирреально высокая доля бартерной торговли.
6. Продолжается "дезиндустриализация" российской экономики, ее научно-технический, инновационный потенциал сокращается год от года, технологический упадок не прекращается, постепенно отмирают те производственные сферы, которые требуют серьезной исследовательской базы. Информационно-техническая революция едва затронула Россию.
7. Российская внешняя торговля носит "колониальный" характер. Экспорт почти полностью состоит из сырья, однако даже малая часть получаемой от его продажи довольно внушительной прибыли не вкладывается обратно в производство (а если и вкладывается, то только в добывающие отрасли, чтобы поддержать или увеличить уровень добычи и, соответственно, объем экспорта). Большая часть экспортных поступлений уходит на потребление, меньшую часть проживает государство, а оставшееся разворовывают руководители внешнеторговых фирм. (В 1996-1997 гг. при экспорте в 90 млрд. долл. российский импорт достиг 70 млрд., причем состоял он главным образом из продуктов питания и других потребительских товаров).
8. По уровню доходов общество оказалось разделенным на две непропорциональные части: доходы 90% населения в среднем в 2-3 раза ниже, чем в последний "мирный" советский год (при этом у работников, занятых в сфере науки, культуры, в здравоохранении и сельском хозяйстве, а также у пенсионеров они ниже в 5-6 раз), в оставшиеся же 10% входит часть жителей больших городов, и в первую очередь столицы, относящаяся к так называемому среднему классу и "новым русским" (тем не менее благодаря огромной денежной массе, находящейся в их распоряжении, а также их небуржуазному, отчасти расточительно потребительскому поведению, эти 10% представляют собой огромную покупательную силу в нищей, переживающей экономический упадок стране).
9. Уровень жизни тех слоев населения, которые связаны с бюджетной и производственной сферами, резко упал в результате сокращения реальных доходов и свертывания системы общественных фондов потребления. Сокращение населения напрямую может быть связано с демонтажом системы здравоохранения и тем, что потребление качественных продуктов питания намного отстает от установленных норм.
10. Продолжается социальная деградация населения (де-модернизация, децивилизация): массы квалифицированных специалистов занимаются натуральным хозяйством (рыбной ловлей, охотой, торговлей мехом), пытаются прожить за счет челночной торговли, денежных спекуляций или криминальным путем. "Утечка мозгов" приобретает массовый характер. Престижность и важность труда превратились в пустые понятия.
11. Налоговые поступления не покрывают необходимых государственных расходов. Низкую эффективность сбора налогов хорошо демонстрирует тот факт, что, несмотря на то что в январе 1998 г. в государственную казну поступило больше — на 15 млрд. руб. — налогов от 800 тыс. организаций, те 555 млрд. руб., которые они ей задолжали, превышают расходную часть бюджета. В 1997 г. за первые девять месяцев было собрано лишь 52% от запланированных в бюджете налогов. (Небезынтересно, что из 800 тыс. производственных единиц 17 концернов и 6 крупных банков обеспечивают две трети налоговых поступлений в бюджет, но в то же время именно они отвечают за 55% долгов. На каждый рубль взаимных долгов приходится два рубля пеней. При этом в 1997 г. государственная налоговая служба сумела, прибегнув к инкассированию, взыскать лишь 5,5% от налоговых задолженностей (банковские счета пусты), из всего конфискованного имущества было продано лишь 6,5%. Вынужденное пополнять постоянный дефицит бюджета и уравновешивать растущий государственный долг правительство начало выпускать ГКО, что со временем превратилось в гигантскую пирамиду, готовую в любой момент рухнуть и похоронить под собой всю финансовую систему. Общая стоимость ГКО достигла в 1998 г.
70 млрд. долл., что составляет 15% ВВП и равняется целой расходной части бюджета. Половину этой суммы (35 млрд. долл., по 4-5 млрд. в месяц) нужно было выплатить еще в 1998 г., что при выплате 7-7,5 млрд. долл. внешних долгов в месяц и 6-6,5 млрд. долл. ежемесячных бюджетных расходов было, естественно, нереально и так же нереально будет в ближайшем будущем.
12. Бесконтрольное и не поддающееся контролю движение материальных и капитальных средств и ресурсов внутри страны и за ее пределами облегчает вывоз за границу большей части денег, добытых криминальным, клептократическим или коррупционистским путем. (По оценкам западных специалистов, эта сумма за восемь лет достигла 400 млрд. долл.)
13. Криминализация экономики приняла чудовищные размеры. По оценкам некоторых специалистов, на конец 1997 г. количество предприятий, принадлежащих преступному капиталу, колебалось между 40 и 60 тыс., мафия косвенно управляла 37 российскими биржами, владела 55% промышленного капитала и 80% акций, имеющих право голоса. Она напрямую контролирует 40 тыс. промышленных предприятий, среди которых 1500 государственных предприятий, 449 банков и вся золото-алмазная промышленность. Преступный мир — параллельно с государством — является самым крупным сборщиком налогов, только в отличие от него делает это куда более эффективно, за гарантируемую им "безопасность" надо платить, и вряд ли найдется солидная фирма, 10-20% доходов которой не уносил бы рэкет.
Таким образом, финансовая катастрофа, несомненно, потянула за собой спекулятивную финансовую систему и почти полностью специализирующиеся на ней крупные банки, а вместе с ними и финансовые олигархии с их вчерашними лобби, властью над государством и масс-медиа, криминальными и коррупционными связями. Эта катастрофа, естественно, смела и собиравшихся под знаменами "народного капитализма", провозгласивших войну олигархии либералов-монетаристов, молодых российских реформаторов. Она проглотила или заморозила вклады западных банков и частных лиц, прямо или косвенно вложенные ими в ГКО и другие российские ценные бумаги, общая стоимость которых оценивается в 100-150 млрд. долл. Нанесла удар она и по немногочисленным средним слоям общества, существующим главным образом за счет близости к сфере финансовых спекуляций и обслуживания новых русских (их сбережения оказались или замороженными или обесцененными, большая часть их рабочих мест больше не существует, уровень жизни понизился...).
Внешние и внутренние политические и экономические источники либеральных реформ исчерпаны. Теперь не существенно, что скажет Запад о российских реформах, будет ли он рассматривать их в качестве продвижения вперед или сочтет отступлением, одобрит ли или осудит экономические шаги российского правительства. Пользуется ли международной поддержкой российская власть, экономиче-ская политика или нет — более не вопрос. То, что Чубайс благодаря своей популярности на Западе, признанию его профессиональных и политических качеств легче бы справился с задачей и большего бы добился на переговорах с МВФ — уже не существенно. Снятие его с поста руководителя делегации на переговорах означало гораздо больше, чем простую кадровую перестановку. Этим своим шагом новая правящая элита дала знать Западу, что ее больше не интересует, кого или что хотят те видеть и с кем они хотят вести переговоры, есть ли у России дальнейшие шансы или нет, можно ли ожидать новых инвестиций или нет. Россия теперь будет решать (или не решать) свои проблемы по-русски (иностранных советников просим не вмешиваться!), рассчитывая только на собственные силы и т.д. (Можно подумать, что осенью 1998 г. развалилась насильно навязанная стране сверху, неорганичная, чуждая, западная модель, а не советско-российское криминально-капиталистическое образование!) В любом случае, нет более усердного стремления соответствовать западным ожиданиям, предвосхищать их, нет равнения на Запад и дружбы с ним. Не дадите нам новых кредитов? Очень хорошо! Обойдемся без них. По крайней мере, не будете вмешиваться в наши дела, указывать, что хорошо, а что плохо. Безусловно, этот изоляционистско-этатистский поворот сопровождается бунтом — пока, к счастью, не в опасных размерах и не в самой грубой форме — оскорбленного имперского достоинства. В сегодняшней "старой-новой" российской политической элите никто не нуждается в признании со стороны Запада, в его похвалах, одобрительном похлопывании по плечу, хороших отметках. Новый стиль
управления, который уже — с некоторой долей иронии — успели окрестить в русской прессе "имперским стилем", "большим стилем", не только соответствует настроению масс, но и отвечает непосредственным интересам класса недооцененных отечественных промышленников (Промышленная партия Аркадия Вольского), региональных руководителей, оборонного и аграрного комплекса и даже добывающей промышленности и "олигархов", стремящихся "на национальных началах" вытеснить из приватиза-ционной борьбы "мульти". И если ведущие западные экономические журналы пишут сегодня, что вследствие финансовой катастрофы 200 лучших российских предприятий, включая входящие в категорию blue chip, стоят лишь одну шестую своей прежней стоимости, теперь на это можно только пожать плечами: "Ну, и что с того? А кто собирается их продавать?"
Путь России теперь может вести только внутрь себя: государство не сможет получить ни внешних, ни внутренних кредитов (в лучшем случае оно может рассчитывать — на очень жестких условиях — на кредит МВФ для погашения старых долгов, что же касается внутренних долгов, то часть их может быть покрыта за счет инфляции, но тогда надо быть готовыми ко всем возможным последствиям, включая раскручивание инфляционной спирали), но при этом оно должно и прекратить вывоз значительной части российского капитала за границу и/или постоянное его проедание1. Если либеральная эра (отлив государства) началась с либерализации экспорта, свободной торговли и приватизации и достигла высшей своей точки в создании конвертируемой национальной валюты, то ее завершение характеризуется частичным восстановлением фиксируемых цен, возрождением советской системы "спецэкспортеров", постановкой вопроса о национализации, частичным пересмотром дел по приватизации, обратным введением государственной монополии на спирт и внешнюю торговлю... Между провалившимися олигархами и молодыми реформаторами начинает подниматься "сила третьего типа". Она объединяет на центристской платформе изоляционистского, "националь-ного", "опирающегося на собственные силы" российского госкапитализма различные политические, идеологические и собственниче-ские группы интересов. Этот госкапитализм "третьего типа" и называют сегодня в России социал-демократией. Тоталитарный госкапитализм умер, антитоталитарный госкапитализм тоже умер, да здравствует госкапитализм российских социал-демократов: Лужкова, Селезнёва, Явлинского, Березовского, Зюганова! И пусть изумляется и возмущается горстка социал-демократической интеллигенции, вышедшая "из шинели" Горбачева, как негодовали в свое время западные марксисты, а позже западные либералы, наблюдая, как сияющие высоты их идей превращаются в России в зияющие.
1 В 1996-1997 гг. благодаря стабильности и высоким ценам на нефть на мировом рынке внешнеторговый баланс был позитивным (около 20 млрд. долл.), поэтому получение кредитов не представляло трудностей. Если в 1991 г. российский импорт составил приблизительно 25 млрд. долл., то в 1996-1997 гг. он вырос до 60-70 млрд. Таким образом, российское правительство по сути дела продолжало политику КПСС: оно делало все для увеличения импорта, чтобы население чувствовало, что год от года живет лучше, уровень жизни повышается. При этом, однако, на одну треть населения страны это благополучие не распространялось даже в той степени, как это было при Брежневе. Увеличения импорта добивались, конечно, не административными мерами (указания Внешторгу), искусственным поддержанием завышенного и фиксированного курса национальной валюты. Это удавалось лишь до тех пор, пока хватало долларов. Однако в 1998 г. мировые цены на главные продукты российского экспорта — сырьё — стали катастрофически падать (цена, например, тонны нефти упала со 120-130 долл. на 65-70 долл.), чего уже невозможно было компенсировать западными кредитами, поскольку стране, где практически единственной гарантией возвращения кредитов являются высокие валютные поступления от экспорта, неохотно дают в долг. России надо научиться жить на то, что у нее есть. При 90 млрд. экспорта и доверии международных финансовых институтов она могла позволить себе 70 млрд. импорта. Но так дальше не пойдет. Как справедливо отмечает обозреватель "Коммерсант-власти", "в российской экономике за последние десятилетия ничего не изменилось. Импортных товаров то больше, то меньше. Плохие времена сменяют хорошие и наоборот" (Коммерсант-власть // 1998., № 31, с.9-12).
