CC BY
63
старики поднялись и, тихо двигаясь, вернулись в дом, когда затворилась за ними наша старая, покосившаяся дверь, - я поцеловал, вместо них, родную землю, встал и, не оборачиваясь, пошёл прочь» [5, с. 320-321].
Таким образом, Брюсов, создавая свой роман «Огненный ангел», опирается на разнообразные литературные источники, среди которых значимое место принадлежит роману Гофмана «Эликсиры дьявола». Он создает принципиально новый жанр символистского романа, в котором гофманов-ская идея множественного раскола души отразилась по-новому не только на уровне персонажей, но и на сюжетно-композиционном уровне.
Список литературы
1. Абрамович С.Д. Вопросы историзма в романе В.Я. Брюсова «Огненный ангел» // Вопросы русской литературы. - Львов: Вища школа, 1973. - Вып. 2 (22). - С. 88-94.
2. Багдасарян В.Э., Орлов И.Б., Телицын В. Символы, знаки, эмблемы. Энциклопедия. - М.: Локид-Пресс, Рипол Классик, 2005.
3. Белецкий А.И. Первый исторический роман В.Я. Брюсова // Брюсов В.Я. Огненный ангел / сост., вступ. ст. и комм. С.П. Ильева. - М.: Высшая школа, 1993.
4. Белый А. Брюсов. «Огненный ангел» // Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма. - М.: Искусство, 1994. - Т. 2. - С. 408-411.
5. Брюсов В.Я. Огненный ангел. - М.: Высшая школа, 1993.
6. Гофман Э.Т.А. Собрание сочинений в 8 т. - СПб.: Типография братьев Пантелеевых, 1896-1899.
7. Гофман Э.Т.А. Собр. соч.: в 6 т. - М.: Художественная литература, 1991-1999.
8. Гура А. В. Символика животных в славянской народной традиции. - М.: Ин-дрик, 1997.
9. Демин В.Н. Андрей Белый. - М.: Молодая гвардия; Москва, 2007.
10. Дубова М.А. Стилевой феномен символистского романа в контексте культуры Серебряного века: дис. ... д-ра филол. наук. - М., 2005.
11. Ишимбаева Г. Русская фаустиана XX век. - М.: Флинта, 2014.
12. Кантор В.К. «Огненный ангел» Брюсова в контексте Серебряного века// Вопросы философии. - 2012. - № 2. - С. 132-135.
13. Мочульский К.В. Валерий Брюсов. - М., 2012.
14. Гречишкин С., Лавров А. Биографические источники романа Брюсова «Огненный Ангел» // Символисты вблизи. Статьи, публикации. - СПб.: Скифия, 2010.
15. Орлова Л. Полная энциклопедия имен. - Минск: АСТ, 2007.
16. Федоров Ф.П. Художественный мир немецкого романтизма. - М.: МИК, 2004.
Севастьянова В. С.
Архетипика тайны в творчестве А. Белого
Статья представляет собой опыт осмысления художественной модели мира, представленной в романистике А. Белого. Опираясь на сопоставительный анализ текстов Белого и сочинений средневековых европейских мистиков, автор приходит к выводу: целью миросозидающих опытов русского художника было не построение нового лучшего мира, а полный отказ от бытия, переход в ничто.
Ключевые слова: А. Белый, романистика, русская литература, тайна, модель мира, архетипика.
92
Начало 1910-х годов в творчестве Андрея Белого на протяжении многих десятилетий виделось исследователям исключительно эпохой «вторых зорь», временем «побега от горчайших испытаний личной жизни, разуверенья, картин ужаса и бреда» [1, с. 361]. Повесть в семи главах «Серебряный голубь» должна была стать книгой, воплотившей в себе горячее стремление автора спастись от «химер» и «наваждений» прошедшего десятилетия [8, с. 6]. Здесь должен был выдвинуться герой, приспособленный не только к «прохождению сквозь омуты к русской жизни», но и к «обретению свободы от власти высших космических сил» [1, с. 362]. Вспомним, однако, какие именно обстоятельства сопутствуют первому появлению этого обновленного персонажа на страницах романа. Студент Дарьяль-скийвводится в повествование в тот самый момент, когда перед ним распахивается «синяя бездна дня, полная жарких, жестоких блесков»; когда его грудь «душит жар», в котором «стекленели стрекозиные крылья над прудом, взлетали в жар в синюю бездну дня, - туда, в голубой покой пустынь» [2, с. 17]. И этот избранный автором для своего героя фон вряд ли можно счесть абсолютно новым. Ведь это только на первый взгляд знойная, синяя «дневная» бездна не может быть тождественной той «мгле», которая разливалась по строкам «Просветления», а «голубой покой пустынь» - образам, возникающим в стихах «Зимы».
Знакомясь с Дарьяльским ближе, мы замечаем, как последний грезит, подобно «герою-солипсисту» времен «Пепла», сжигаемому «полевой мечтой»: «Жить бы в полях, умереть бы в полях...» [2, с. 166]. Напрямую наследует он и лирическому герою «Зимы», опрокинутому в бездонную пучину синим леденящим взглядом возлюбленной: «И прошлась по нем взглядом, да каким! Синие в ее глазах из-за рябого лица заходили моря; пучина вырвалась в ее взгляде, и уже он в холодном водовороте страсти» [2, с. 117]. «Эротическая» линия в поиске Белого обычно признается тупиковой [7, с. 8]. Чувственная связь, возникшая между Петром и сожительницей предводителя «голубей», рассматривается в качестве результата действия «самых низменных инстинктов», ошибки, наваждения, «чувственного морока», уводящего далеко от цели. И эта традиционная точка зрения, казалось бы, полностью подтверждается строками романа: «. В день, в час, в краткое, душу целующее мгновение жизненная его стезя стала туманов стезей, что вот там и вот здесь поднимают свою хладную, ввысь летящую длань: день, взгляд, миг рябой бабы, - и свет, и путь, и его души благородство обратились в лес, в ночь, в топь и в гнилое болото» [2, с. 65].
Обратим, однако, внимание на то, каким именно образом происходит встреча любовников: «Рябая баба, ястреб, с очами безбровыми, не нежным со дна души она восходила цветком, и не вовсе грезой, или зорькой, или медвяной муравкой, а тучей, бурей, тигрой, оборотнем вмиг вошла в его душу и звала.» [2, с. 65]. Как видим, миг свидания с Матреной «целует» душу. Именно к душе Дарьяльского обращен и властный призыв «оборот-
93
ня». И такая направленность «зова» покажется совершенноестественной, если не обходить стороной явно присутствующий в романе гностический мотив раздвоившейся возлюбленной, перешедший в «Серебряный голубь» из непосредственно предшествующих ему поэтических циклов. Ведь и здесь образ совратительницы связывается отнюдь не только с гнилой топью: «Глупая была баба: все на звезды смотрела; как затеплятся звезды, выйдет она на двор и все-то жалобным голосом своим распевает» [2, с. 31]. И эта героиня Белого также имеет прямое отношение к надземным сферам: она не просто устремлена ввысь, но и занимает вполне определенное место в небесной иерархии - ассоциируется с «зарей», всегда манившей к себе и самого художника, и его героев: «...ему вспомнилась та одна, которую он никогда не встречал. <...> да и встретить нельзя ту зарю в образе женском. .Ту можно встретить; но лик ее обезобразит земля; вдруг перед ним уже стоял образ вчерашней бабы: та, пожалуй, была бы его зарей.» [2, с. 98].
И здесь за «обезображенным землей» лицом падшей «бабы» проступает прекрасный Лик, о котором грезили аргонавт и полевой пророк, зимний странник и погружавшийся в мистические миры студент Дарьяль-ский:«.разве его души тайна заключала грязный, порочный смысл, когда душа улыбалась светлым светом зари? Да, заря и озаряла, и марала лицо, что почудилось ему за окном» [2, с. 66]. Потому и призывы новой возлюбленной не только не диссонируют, но, фактически, сливаются со сладостным и страшном «зовом» божественной бездны, позволяя установить прямую связь с Абсолютом. Если, например, в Ареопагитиках говорится о том, что в устремившемся к Божеству любовь воспламеняет сама высшая сила нежным дуновением своей благости, то и в Дарьяльском, поглощенном мыслями о тайном, думы о любимой «свершались без его воли» [2, с. 22]. Силой, заронившей в его душу «печаль, что, как в детстве, приходит невесть откуда, и влечет, и уносит», стала сама бездна [2, с. 22]. Ведь это вдохнув «черный воздух», он «вспоминает» о «неведомом, до ужаса знакомом во сне лике», чувствует «сладкую волну неизъяснимой жути», обжигающую грудь» [2, с. 21]. И если у Дионисия Белый читает о том, что любовноепереживание есть прямая и непосредственная связь с Божеством, познание его по существу, то ведь и его герой никогда не был только «нежным, хоть и властным мужчиной», чья «ласка коротка, груба» и «насыщается вмиг»: «.то, что ты в ней искал и нашел, есть святая души отчизна: и ей ты, отчизне ты, заглянул вот в глаза, - и вот ты уже не видишь прежней любы: с тобой беседует твоя душа, и ангел-хранитель над вами снисходит, крылатый. Такую любу не покидай никогда: она насытит твою душу, и ей уже нельзя изменить» [2, с. 122]. Эротическое влечение Дарьяльского, таким образом, оказывается стремлением к темной, бездонной «родине»: «.и сердце забьется твое в темном бархате чувств; <.> всю-то будешь тянуться жизнь за этой второй, и никто никогда тут тебя не поймет, да и не поймешь ты сам, что вовсе у вас не любовь, а неразгадан-
94
ная громада тебя подавляющей тайны» [2, с. 122]. Когда познающий «по влечению любви, возносится к Божеству, тогдаон ни самого себя и ничего из сущего совсем не ощущает» [3, с. 177]. Для Дарьяльского соединение с любимой фактически означает восхождение выше всяких образов, достижение простоты, «единовидности». Ведь «...в это мгновенье нет ничего: мира, пространства, времени» [2, с. 177]. В это мгновенье нет даже души, словно бы растворяющейся в надмирной пустоте: «Диковинная вещь: и своей-то души Петр ... что-то не ощущал, не осязал; верно, что обмерла Петрова душа, своему господину не подавала голосу: все-то внутри его оказывалось таким и пустым, и порожним» [2, с. 179].
Такая опустошенность вплотную подводит нас к ключевому моменту в этом своеобразном диалоге Белого и средневековых мистиков, столь любимых его героями.В«Мистическом богословии» Дионисия Ареопагита «причина всего» предстает как не имеющая «ни тела, ни формы, ни образа, ни качества, ни количества, ни массы, ни места», «ни представления, ни слова, ни разумения»; как «невысказываемая и немыслимая», не являюща-яся«ни жизнью, ни сущностью, ни вечностью и не временем»,«ни тьмой, ни светом, ни заблуждением, ни истиной» [3, с. 178]. Соответственно, окончание тогопути гнозиса, по которому шел Дарьяльский, рисуется как «барахтание» в «отсутствии света и тьмы» [2, с. 227] - полное погружение в то, что не есть место или звук, «строй, величина или малость»: «День был лазурный, когда он входил на станцию; день был. - но нет: когда он оттуда стал выходить, дня не было; но ему показалось, что нет и ночи; была как есть темная пустота; и даже не было темноты: ничего не было на том месте, где за час до того суетились мещане, шумели деревья; стояли домишки - одно сплошное ничто кинулось на него, или, верней, он в него кинулся; ни звука, ни шелеста, ни стукушки» [2, с. 221]. И пусть он постепенно прозревает относительного того, что«. конца у этого пути нет да и быть не может, как не может быть и возврата назад: бесконечность была впереди; позади же - она же, бесконечность» [2, с. 222]. Для него, в отличие от просто застывших и уже неспособных к познаванию «аргонавтов», заброшенных в ледяную пустую бесконечность помимо своей воли, сам путь к истине обладает онтологическим и гносеологическим единством с абсолютом и, таким образом, становится искомой тайной.
Список литературы
1. Белый А. Между двух революций. Воспоминания. - М., 1990.
2. Белый А. Собрание сочинений. Серебряный голубь. Рассказы. - М.: Республика, 1995.
3. Булгаков С.Н. Свет невечерний. - М.: Республика, 1994.
4. Бутова А.В. Н.А. Заболоцкий, Кант и символисты: проблема истинного познания // Сборник научных трудов Sworld. - 2013. - Т. 26. - № 2. - С. 51-56.
5. Дубских А.И. Масс-медиальный дискурс: определение, характеристики, признаки // Вестник Южно-Уральского государственного университета. - 2014. - № 1. Серия лингвистика. - Т. 11. - С. 131-136.
95
6. Пискунов В.М. Наваждение над Россией // Белый А. Собрание сочинений. Серебряный голубь. Рассказы. - М., 1995. - 336 с.
7. Севастьянова В.С. Архетипика романтического двоемирия в поэтике русского символизма: дис. ... канд. филол. наук. - Магнитогорск, 2004.
8. Севастьянова В.С. «В заговоре против пустоты...» (о борьбе с не-бытием в «Камне» О. Мандельштама) // Проблемы истории, филологии, культуры. - 2010. - № 4. -С. 124-136.
9. Севастьянова В.С. «Весь ужас переставшей пустоты...»: трагедия творения в художественном пространстве русской поэзии 1920-х гг. // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. - 2011. - № 131. -С. 146-153.
10. Севастьянова В.С. «Гляди в холодное ничто...»: трагедия познания в художественных вселенных русского литературного модернизма (А. Блок, Ю. Балтрушайтис,
B. Брюсов) // Известия Российского гос. пед. ун-та им. А.И. Герцена. - 2011. - № 143. -
C. 171 - 178.
11. Севастьянова В.С. «Сияние небытия» в русской литературе 1900-1920-х гг. -Магнитогорск, 2012.
12. Слободнюк С.Л. Архетипы гностицизма в философии русского литературного модернизма: дис. ... д-ра филос. наук. - Магнитогорск, 1998.
13. Слободнюк С.Л. «Идущие путями зла...». Древний гностицизм и русская литература 1880-1930 гг. - СПб., 1998.
14. Слободнюк С.Л. К вопросу о возможности словаря архетипов кризисного сознания: «свобода», «право», «закон» // Проблемы истории, филологии, культуры. -2009. - № 24. - С. 786-791.
15. Слободнюк С. Л. К вопросу о гностическом элементе в творчестве А. Блока, Е. Замятина, А. Толстого (1918-1923) // Русская литература. - 1994. - № 3. - С. 80-94.
16. Слободнюк С.Л. Н.С. Гумилев: проблемы мировоззрения и поэтики. - Душанбе, 1992.
17. Слободнюк С.Л. Философия литературы: от утопии к Искаженному миру. -СПб., 2009.
Морозова М.А.
Стихотворная молитва в творчестве С.С. Бехтеева (на материале стихотворения «Пошли нам, Господи, терпенье...»)
В статье рассматривается связь стихотворной «молитвы» «Пошли нам, Господи, терпенье.» С.С. Бехтеева с церковной молитвой на уровне языковых средств (лексических и грамматических), в то же время показывается самостоятельность и самобытность художественного поэтического произведения С.С. Бехтеева.
Ключевые слова: С.С. Бехтеев, молитва, молитвенная ситуация, молитвенный текст, повелительное наклонение, звательная форма имени.
Сергей Бехтеев (1879-1954) - поэт и беззаветный патриот, остро чувствовавший и понимавший, что без Бога и без царя нет правды, нет высшей истины и нет справедливости на земле. Начиная с 1917 года, он уже ни о чем другом не мог говорить в своих стихах. Его лира, подобно вечевому колоколу, изо всех сил пыталась пробудить народ, заблудший и оглохший в распрях,
96
