CC BY
88
УДК 902.7
В.А.Воронцов
АРХЕОЛОГИЯ МИФА И СЛОВА
Данная статья посвящена реконструкции наиболее архаичных форм сознательного общения, которые лежат у истоков мифа, мифологического сознания. Рассмотрен комплекс подходов, обеспечивающих реконструкцию протоязыка, породившего мифологический универсум, мир древнейших мифических и сказочных персонажей.
Ключевые слова: миф, слово, метаязык, протоязык, реконструкция
V.A.Vorontsov ARCHAEOLOGY OF MYTH AND WORD
This article is sanctified to the reconstruction of the most archaic forms of conscious commonunication, that lie at the sources of myth, mythological consciousness. A complex is considered of approaches, providing the reconstruction of protolanguage, generating mythological Universe, world of the most ancient mythical andfairy-tale personages.
Keywords: myth, word, meta-language, protolanguage, reconstruction
Как возникла вторая сигнальная система? Как сложились мифологические универсалии, которые были очевидны для первобытного человека, но стали трактоваться как аберрации первобытного разума? Эти вопросы на протяжении столетий порождают острые дискуссии, причём не только в научной среде. Данная статья посвящена реконструкции протоязыка, мифа, мифологического сознания. Такая реконструкция представляет не только исторический интерес. Мир мифа предельно богат и содержателен, поэтому всё новое является хорошо забытым старым. Так, например, наши предки научились строить динамичные модели вселенной, производить себя от животных, описывать самодвижущиеся орудия задолго до появления трудов А. Эйнштейна, Ч.Дарвина, Н.Винера.
В переводе с греческого миф означает «слово», а также «сказку», «повествования о богах, героях» и т.д. Это отражает генетическую связь между словом и словесностью. Нет ничего удивительного в том, что основоположники научного изучения мифа и сказки (братья Я. и В. Гриммы) были лингвистами и широко использовали лингвистические методы при изучении мифологического сознания. Они были уверены, что формальная и семантическая реконструкция праязыка позволит пролить свет на глубинные тайны мифа. Огромную роль этимологическим изысканиям при реконструкции мифологического сознания придавали такие корифеи отечественной фольклористики, как Ф.И.Буслаев и А.А.Потебня.
Достижения лингвистов в сфере фонологии побудили К.Леви-Стросса распространить сугубо формальный подход на всю доисторическую культуру. Выявляя в мифах структурные инварианты, он показал, что мифологическое мышление является логичным, образным, а миф является специфическим кодом, в котором мифические персонажи играют роль знаков. Надо сказать, что К.Леви-Стросс при изучении мифа гипертрофировал роль формального подхода в ущерб семантическому. Он игнорировал специфику мифических, сказочных животных, растений, вещей, предметов, которым свойственны человеческая психика, человеческие способности, язык. Сходный методологический перекос характерен и для работ В.Я.Проппа. Между тем, игнорируя семантику мифической, сказочной образности, игнорируя специфику языка мифических персонажей, невозможно пролить свет на истоки и содержание древних учений.
Формальный подход был в дальнейшем распространён М.Фуко, Р.Бартом, Ю.М.Лотманом, Вяч.Вс. Ивановым на исторические феномены мыслительного процесса, что способствовало становлению семиотической концепции культуры. Культура впервые предстала как иерархическая знаковая система, а её истоки стали связываться со становлением языка.
Становление языка (глоттогенез) — фундаментальная проблема антропо-социо-культурогенеза, которая до сих пор порождает острые дискуссии в научной среде. Известны гипотезы божественного происхождения языка, людей-изобретателей языка, случайного изобретения языка, жизненных шумов, звукоподражания, аффекта, ручных жестов. Обоснованность подобной классификации порождает сомнения. Так, например, издревле обожествлялись родители, изобретатели, которые знакомят нас с вещами и их названиями. Отрицая божественное происхождение языка, трактуя сверхъестественное как неестественное, можно войти в непримиримый конфликт с истиной.
Эксперименты над антропоидами подтвердили способность обезьян усваивать язык жестов, но отнюдь не звуковой. Это делает гипотезу о примате языка жестов наиболее убедительной. Она регулярно воспроизводится в научной и философской литературе со времён Д.Вико (1668-1744). Наиболее серьёзный вклад в проблему реконструкции исходного языка был сделан известным философом, крупным авторитетом в области физиологии и психологии В.Вундтом (1832-1920). По мнению Вундта, в становлении знаковых систем решающую роль сыграл образный язык, который понятен даже животным. В своей книге «Физиология языка» он писал: «Мимический язык есть такой способ объяснения, который не только разбивает все границы, разделяющие народы, но и уничтожает
даже границу между человеком и животным» [3, с.31]. В этой книге он также резко выступил против попыток видеть в мимических движениях животных исключительно аффекты, а также преувеличивать сигнальные функции звуков, издаваемых животными. Он считал, что своими движениями животные выдают желания «так ясно, как только могут сказать слова. Звуки же, которые при этом издаёт животное, вовсе не имеют значения для представлений, ими сопровождаемых; в них точно также нельзя доискаться смысла, как и в междометиях человеческой речи...» [Там же. С.32]. Только соотнесение с образным языком могло придать звукам смысл. По этому поводу Вундт пишет: «Итак, очевидно, что указательный корень соответствует указательной пантомиме, а предикативный корень - изобразительной пантомиме» [Там же. С.38].
Идея Вундта о примате жеста получила своё дальнейшее развитие в исследованиях Р.Пэджета. В журнале «Тетради по мировой истории» в 1956 г. он опубликовал статью, в которой утверждается, что язык возник из пантомимических движений рук, которым бессознательно подражает рот, а движения последнего коррелируют с горловыми звуками [12, р. 399—426]. Это проливает свет на происхождение звуковых языков, а также позволяет предположить, что звуковые слова изначально являлись названиями жестов. Так, например, слово шёпот обозначало «щепоть», а слово длина - «длань».
Известный исследователь первобытного мышления, философ, этнограф и психолог Л.Леви-Брюль утверждал, что «для того, чтобы воспроизвести мышление первобытных, нужно вновь найти те движения рук, в которых язык и мысль были ещё нераздельными. Отсюда и берётся смелое, но знаменитое выражение "ручные понятия". Первобытный человек, который не говорил без помощи рук, не мыслил также без них. » [6, с. 127].
Идеи В.Вундта, Р.Пэджета, Л.Леви-Брюля позволяют рассматривать звуковой язык в качестве метаязыка, посредством которого были описаны и отрефлексированы протоязык, ручная речь, ручное мышление. Такая рефлексия должна была породить сказания, в которых отражёно вещественное вещание, а также образы, слова, порождённые рукой. Метаязык наводит на мысль, что изначально героями назывались руки (греч. Леіг «рука»). Герои широко представлены в мифах, сказках.
Метаязык, мифы, мифологическое сознание придают исходному слову гораздо более высокий статус, чем семиотическая концепция культуры. В мифах изначальное слово способно породить целый мир. В книге «О природе вещей и педагогической антропологии» нами показано, что изначально для нас «материнские руки, ладони (длани) являются всем: материками, долинами, колыбелью, ковром-самолётом, сказочной козой, которая кормит нас, учит казать (сказывать) и т.д. [2, с.2]. Таким образом, рукотворный космос (микрокосм) живые вещи, язык животных, тотемные предки вполне реальны.
Метаязык свидетельствует, что истоки экспрессии, а также первые впечатления, нашедшие отражение в языке, связаны с печатью, прессой, поэтому изучение истоков печатного процесса создает реальные предпосылки для сколь угодно детального изучения матрицы (исходной системы жестов, категорий), лежащей в основе экспрессии, ручного мышления.
Мифы, фольклор многих народов говорит о существовании в глубокой древности удивительных книг. Чудесные, гадальные, волшебные книги позволяли предсказывать судьбу, распознавать самые сокровенные тайны, а также лечить людей простым наложением этих книг на раны. Вот как описывает обращение к подобной книге Н.В.Гоголь в повести «Страшная месть»: «Святой схимник перекрестился, достал книгу, развернул — и в ужасе отступил назад и выронил книгу.
- Нет, неслыханный грешник! Нет тебе помилования! Беги отсюда! Не могу молиться о тебе!
- Нет? — закричал, как безумный, грешник.
- Гляди: святые буквы в книге налились кровью. Ещё никогда в мире не было такого грешника!» [4, с.184].
Мы чисто рефлекторно накладываем координатную сеть из пальцев рук (матрицу) на больные места, раны. Эта сеть категорий, эта матрица позволяют не только сетовать, но и выражать стыд, страх, скорбь, любовь, холод, голод, почтение и т.д. Таким образом, язык геометрии, естественные сетки (стихи) лежат в основе подлинной поэзии, а также позы, позиционирования.
Кровавые оттиски, которые возникают при попытке зажать рану руками, чисто рефлекторно зализываются вместе с ранами. Мифы об изначальной письменности, которая была съедена или смыта широко бытуют у множества бесписьменных народов, а также у народов, которые недавно приобщились к ней. Он встречается у земледельцев, у классических охотников и собирателей. В Юго-Восточной Азии существует сплошной ареал бытования этого мифа. Например, дафла из восточной зоны Гималаев, рассказывают: «Мы получили нашу долю кожи, на которой была записана мудрость мира, но в голодное время мы её съели, а люди равнин свою часть сохранили» [см. 6, с.170]).
Мяо Юго-Западного Китая сохранили предание о том, что они некогда жили по соседству с китайцами. Последние были сильнее, чем мяо и заставили их уйти на запад. В то время у мяо была
иероглифическая письменность. На пути мяо оказалось обширное пространство воды, и они остановились перед преградой. Лодок у них не было. Мяо заметили, что водяные жуки ходят по воде и захотели последовать их примеру. Конечно, мяо оказались в воде, они чуть не утонули, наглотавшись воды. Вместе с водой они проглотили свои иероглифы [Там же. С.172].
Если вспомнить, что издревле удами, оудами, оудесами назывались естественные органы, то обнаружение такого «це уда», как чудесная книга, предельно облегчается. Дело в том, что сложенные определенным образом руки до сих пор означают почитание, причитание. Чудесные книги не хранятся на пыльных полках библиотек, они всегда с нами, всегда актуальны.
Чудесные книги позволяли колдунам, чародеям принимать разные образы, скрываться, поскольку являются естественными масками. Уже малые дети регулярно используют эти книги, чтобы хныкать, а заботливые мамаши побуждают своих чад разумно использовать эти источники знания. Все великие математики, логики приобщались к науке не без помощи чудесных книг, чудесных счётных устройств, первых компьютеров, работающих за счёт электронных импульсов нашего организма.
Чудесные книги, заостряющие внимание на нашем самочувствии, на нашей конституции, имеют огромное значение в диагностике. Обращение к ним крайне важно при осмыслении истоков человеческого сознания, самосознания, всей человеческой истории. Классики марксизма были глубоко правы, когда писали: «Первая предпосылка всяческой человеческой истории — это, конечно, существование живых человеческих индивидов. Поэтому первый конкретный факт, который подлежит констатированию -телесная организация этих индивидов и обусловленное ею отношение к остальной природе» [7, с.14]. Верная посылка не помешала им войти в непримиримый конфликт с историзмом, материализмом, гуманизмом, мировым (социальным) разумом. Упорно доказывая, что пролетариату нечего терять, они руководствовались фарисейской мудростью, которая склонна констатировать самодостаточность не трудящихся, творцов, а мистификаторов.
Отход от историзма неизбежен, когда мы забываем о самой древней науке - медицине, которая ровесница человеку и человечности. Врачевание - не обработка камня. Забота о человеческой конституции, о нашем умственном и психическом здоровье требует сочувствия, сознания, а также семиотических познаний, языка, способного отразить широчайший спектр чувств, состояний сложнейшего объекта во вселенной. Следует заметить, что само слово семиотика почерпнуто лингвистами и философами из медицины.
0 тесной связи вещания, лексики с лекарской практикой писал ещё классик филологической науки Ф.И.Буслаев. По его наблюдениям: «От глагола баять происходит балий, уже в фрейзингенской рукописи употребляющееся в значении врача, а потом это слово получило смысл колдуна; так в "Азбуковнике" объясняется: "балия ворожея, чаровник; бальство ворожба". И наоборот, корень вед, откуда произошло слово ведьма, у сербов получает название лечения: видати - лечит, видар лекарь, точно также, как от глагола вещать, то есть говорить, у сербов виештац - колдун и виештица - колдунья, а у нас в Вологодской губернии, вещетитинье уже лекарство. Точно также и врач у сербов и болгар получил смысл колдуна, предсказателя, как у нас в старину врачевать значило колдовать, и, наконец, лекарь (от корня лек — значит лекарство), уже у Ульфилы встречающееся в том же значении (ltikeis, lekeis) и распространившееся по всем, как немецким, так и славянским наречиям, имеет при себе и значение колдуна.» [1, с.30]. В санскрите связь гаданий, речи с болезнью, пальцами представлена предельно выпукло:
1 gada 1) «речь», «разговор» 2) «изречение»,
II gada «болезнь», «недуг»,
I gadä «изречение»,
II gadä «палица»[5].
Рана, расположенная под рукой (до руки) и является исходной друкарней, которой человечество обязано сокровенной печатью, таблицами судеб, книгами мёртвых и т.д. Кровавые оттиски могут быть получены чисто рефлекторно, что свидетельствует об их глубокой древности. На естественные истоки подлинного красноречия проливает свет откровение английского капитана Джонсона, который поведал об обезьяне, которую он подстрелил на дереве. Эта обезьяна «вдруг остановилась, спокойно приложила руку к ране, покрытой кровью, и протянула её потом, чтобы показать мне. Я почувствовал такую жалость, что этот случай оставил во мне неизгладимое впечатление, и я с тех пор никогда больше не стрелял в животных этой породы» (см. 8, с. 142).
Кровавые компрессы способны породить не только естественную прессу, таблицы судеб, книги мёртвых, но и вызвать участие. Уже первые врачеватели должны были обнаружить, что не вопли страдальца, а руки, их отпечатки несут главную информацию о причинах страдания пациента. Нет ничего удивительного в том, что исконная связь сказаний с показом до сих пор может быть обнаружена
в самых разных языках. Так, например, в тюркских языках: а:йа ладонь'; ай говорить'; айт говорить' [9].
Мерные сетки из пальцев, накладываемые рефлекторно или сознательно на рану, были первыми марлями, мерилами, которые породили представление об измерении тел, смертельной боли, неотложных мерах. Органы, которыми мы мнём тело, породили мнение, менталитет, умение, ум. С ручным мышлением и языком связаны представления о маете, мете, примете, предмете, разметке, математике. Связь наших горстей с горестями, с разметкой, с мучениями может быть продемонстрирована чисто формально на примере разных звуковых языков, которые продолжают сохранять свою исконную связь с жестами. В индоевропейских языках связь смерти с мерой, долей настолько очевидна, что об этом факте говорят уже многие исследователи. Рефлекторный захват больного органа посредством естественных мер породил представление о мертвой хватке, о книге мёртвых.
Исконная связь человеческих ран с прессой, экспрессией, таврением, творением, артистизмом может быть прослежена на примере самых разных языков. Так, например, в современном татарском языке: яра 'рана', ранение', раневой'; ярлы 'раненый', 'имеющий рану'; ярлык 'письменный указ', грамота хана', 'этикетка', ярлык'; ярату 'создавать', 'творить', 'создание', 'творение' [10].
Пять наших пальцев породили не только первые пятна, но и широчайший спектр понятий, связанных с патовой ситуацией, патогенезом, патетикой, апатией, симпатией, опытом, патентованием и т.д. Видно, что осмысление жизненно важного опыта изначально происходило системно, в формах, которым присуща универсальность. Конкретизировать эти формы пытались Юм, Кант, Кассирер, однако чистое умозрение не позволяет реконструировать первые меры, первые мироздания, первые универсумы, первые системы координат. Не догадки философов, а наши рефлексы, отражённые в метаязыке, способны пролить свет на истоки рефлексии. Они позволяют воочию увидеть, как наши руки формируют первые универсумы, которые позволили нашим предкам не только обозначить, но и осмыслить свою и чужую боль. Разобравшись в себе, постигнув самый сложный объект во вселенной, наши обезьяноподобные предки сделали столь фундаментальное открытие, что всё новое всегда будет феноменальной пошлостью, давно забытым старым.
Никто не помнит, как он стал человеком, но каждая мать прекрасно знает, как пробудить в своём чаде человеческие чувства. Приобщая своих чад к состраданию, матери притворяются страдающими, скорбящими, обиженными, заснувшими непробудным сном, побуждая младенцев разбираться в горестях (горстях), во врачебной семиотике, в исходной матрице. Чтобы освободить мать от мифических, сказочных существ, которые скрывает любимое лицо, маленькие герои (руки) вступают в борьбу с бесконечно более сильными удами, чудищами, чудами-юдами. Эти подвиги являются индикаторами, предельно наглядно свидетельствующие о том, что в младенце проснулся человек, готовый придти на помощь матери в трудную минуту. Со временем герои начинают играть в прятки и бороться с похитителями отца, сестёр, братьев, невесток и т.д. Подвиги малолетних героев бесконечно умиляют любящих людей. Нет ничего удивительного в том, что они так растиражированы в мифах, сказках, легендах и породили такую массу вариаций, в которых легко просматривается исходный вариант: поиски любимого лица и борьба с различного рода чудовищами, в ходе которой используются различного рода чудо-вещи.
О том, что рука породила человека написано много, однако до сих пор нет музеев, посвящённых руке, нет комплексных исследований роли руки в антропо-социо-культурогенезе, поэтому крайне актуально привлечение специалистов самого разного профиля для углублённого изучения семиотической, логической, космогонической, экологической роли материнской руки в нашем становлении. Обращение к первому инструменту, породившему меры, номера, кумиров, мерное пространство, микрокосм, культуру мышления позволит понять каким образом намерение (мысль) связаны с речью, а также с наиболее регулярной технологической операцией («семь раз отмерь»).
Выводы
Метаязык должен стать важнейшим инструментом при изучении истоков человеческого общения, ручной речи, ручного мышления. Он способен пролить свет на самые сокровенные тайны протоязыка, вещественного вещания, вещественного слова, что позволяет говорить об археологии слова отнюдь не фигурально. Археология слова позволяет продемонстрировать колыбель человечества, рукотворный космос, антропоморфный гумус, а также постигнуть природу мифических, сказочных вещей, самодвижущихся орудий, тотемов, животных-наставников, их языка, чудесных книг, истоки мифологического мировоззрения, истоки всего человеческого бытия. Без учёта этих истоков невозможны подлинная культурология, археология, антропология, психология, лингвистика, фольклористика и т.д., поэтому археология языка и мифа крайне актуальны для широчайшего спектра наук, стремящихся пролить свет на природу человека, природу его культуры.
Литература
1. Буслаев Ф.И. Эпическая поэзия // Народный эпос и мифология. - М. : Высш. шк., 2003. - С. 20-86.
2. Воронцов В.А. О природе вещей и педагогической археологии. - Казань: Изд-во Intelpress+, 2009. -
235 с.
3. Вундт В. Физиология языка. - Спб.: Н.Лиманский, 1968. - 42 с.
4. Гоголь Н.В. Страшная месть // Собр. соч.: В 6-ти т. - М.: Гос. изд. худ. лит-ры, 1959. - С. 150-190. - Т.1.
5. Кочергина В.А. Санскритско-русский словарь / под ред. В.И.Кальянова. - 3-е изд. - М.:Акад. Проект; Альма Матер, 2005. - 944 с.
6. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. - М.: Педагогика-Пресс, 1990. - 608
с.
7. Маркс К, Энгельс Ф. Немецкая идеология // Собр. соч.; В 9-ти т. - М.: Политиздат, 1985. - С. 9-76. - Т.
2.
8. Романэс Д. Духовная революция человека. - М.: Тов-во И.Д. Сытина, 1905. - 618 с.
9. Севортян Э.В. Этимологический словарь тюркских языков. - М.: Наука, 1974. - 766 с.
10. Татарско-русский словарь / Н.А.Абдуллин, Ф.А.Ганиев, М.Г.Мухамадиев [и др.] / под ред. Ф.А.Ганиева. - Казань: Тат. кн. изд-во, 1988. - 462 с.
11. Чеснов Я.В. Проглоченное знание и этнический облик // Фольклор и этнография: Проблема реконструкции фактов традиционной культуры: Сб. ст. - Л., 1990. - С. 169-180.
12. Peget R.A.S. The origins of language with spécial reference to the Paleolitnic age // Cahiers d'histoire mondiale. -1956. - T. 1. - N2. - P. 399-426.
