CC BY
97
АРХАИЗМЫ: ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ И МЕТАФОРИЧЕСКОЕ УПОТРЕБЛЕНИЕ
Т. В. Коростелева
В русском языке происходит регулярный возврат к прежним формам номинации, если они оказываются по какой-либо причине актуальными в новых лингвокультурных условиях. Будучи неактуальными с точки зрения современных реалий, архаизмы остаются в языке благодаря своей культурной значимости, возможности переосмысленных, прежде всего метафорических употреблений.
Ключевые слова: архаизмы, языковая система, узус, метафорическое употребление.
В русском языке на протяжении всего ХХ века происходило устранение из активного словаря лексических единиц с актуальным денотативным содержанием, которые не были заменены современными синонимами. Этот процесс называли «иссушающим обеднением» русского языка. Следствием этого процесса стало существенное сокращение актуального словника, что наиболее характерно для современного «транзитного» периода развития русского языка.
К устаревшей лексике примыкают слова, обладающие хронологической отмеченностью. В словарях они соответствующим образом маркируются: аутодафе — «в средние века: публичное сожжение еретиков, еретических сочинений по приговорам инквизиции». Будучи неактуальными с точки зрения современных реалий, они остаются в языке, во-первых, благодаря своей культурной значимости, а во-вторых, благодаря возможности переосмысленных, прежде всего метафорических употреблений: Быть может, заката костер черно-красный / Мне готовит жестокое аутодафе (Э. Межелайтис «Голос пустыни») [1. С. 30]. Кроме того, слово, зафиксированное в словарях современного языка как устаревшее и, таким образом, входящее в пассивный состав языка, может легко перейти в активный запас носителей языка и перестать восприниматься как устаревшее благодаря актуализации и «ресемантиза-ции» (бомонд, гильдия и под ). Ср.
Благотворительность (устар.) - оказание материальной помощи бедным. Благотворительность - в буржуазном обществе оказание частными лицами материальной помощи неимущим, филантропия [14]. Благопристойный (устар.) - сообразный с требованиями приличия или принятого обычая. Благопристойный -соответствующий требованиям приличия или принятого обычая. Благопристойное поведение [14].
Возможны даже случаи, когда квалификация слова в качестве архаизма или неологизма оказывается весьма неоднозначной. В романе Вл. Новикова «Сентиментальный дискурс» и в его же «Романе с языком» автором обосновывается необходимость неологизмов ар-рогант, аррогантный, аррогантность, однако это вовсе не новые слова: они бытовали в речевом обиходе конца XIX - нач. XX вв. и зафиксированы словарями иностранных слов того времени [3. С. 163].
Поскольку носители языка являются свидетелями процесса устаревания культурно значимых слов, в обществе неизбежно формируются идеи «спасения» лексического богатства языка. М. А. Крон-гауз ввел в свою книгу «Русский язык на грани нервного срыва» [6] раздел «Спасатели слов», где пишет об опыте Бернара Пиво, который пытается «выследить» уходящие французские слова.
Механизм процесса архаизации заключается в следующем: сначала наблюдается наличие в языке равноправных вариантов (стадия безразличного варьирования), так и вариантов стилистических. А «...исторически стилистико-вариантное мышление шло не от материала, не от самих вариантов, а от дедуктивных представлений о трех стилях, в основу разграничения которых были положены неязыковые признаки» [9. С. 31].
Затем это варьирование превращается в контрастивное из-за расширения функциональной сферы одного из вариантов за счет сужения сферы другого. У другого меняется его статус в языке: сокращается число употребляющих этот вариант как нейтральный и растет число употребляющих его как осознаваемо устаревший. Данный вариант смещается к периферии языка, сужается круг его потенциальных контекстов. Наконец, архаизм закрепляется на периферии языка, либо меняет свое категориальное качество. Причем последний этап, по мнению Е. Г. Михайловой [13], следует рассматривать как период «консервации», а не «забвения», поскольку у любого архаизма есть шанс вернуться к жизни даже спустя много веков.
Аксиоматичным является положение о том, что лексика есть самый динамичный языковой ярус, наиболее подверженный социальным воздействиям. В языке зарубежья, оторванном от живой практики основной массы носителей русского языка, неизбежна известная архаичность. Г. Газданов, например, использует слово своей молодости (он эмигрировал в 16 лет) - аэроплан. «Оказывается, местность, где стояла его часть, не подходила для сбрасывания с английских аэропланов оружия» («Эвелина и ее друзья»). Их можно научить спокойно стоять под артиллерийским или аэроплановым обстрелом, из них можно сделать парашютистов («На французской земле»). В текстах Газданова встречаются грамматические архаизмы - формы типа фильма, зала р - ж.р.: У Г. Газданова, таким образом, это пример выражения, соответствующего системе, но не совпадающего с узусом и нормой. Ср. «Норма связывается с выбором варианта из тех, что дает система языка» [5. С. 19]. Э. Г. Куликова, специально занимающаяся вопросами нормы, отмечает: «Тропы и фигуры традиционно образовывали систему полезных отклонений от нормы, «антинорму» античной и средневековой теории» [7. С. 41]. Для писателя-эми-гранта такие несовпадения неизбежны.
Наиболее разительные изменения в лексическом составе языка всегда происходили после революций, почему и высказывались иногда мнения, что, например, русский язык до 1917 года и после - это «два разных языка».
Влияние социальных факторов на функционирование хронологически отмеченной лексики проявляется в том, что на современном этапе развития языка очевиден процесс «языкового возрождения», или ресемантизации, когда слово, зафиксированное в словарях современного языка как устаревшее и, таким образом, входящее в пассивный состав языка, переходит в активный запас носителей языка и перестает восприниматься как устаревшее. Как пишет Э. А. Китанина [3. С. 202], слово «бомонд» (в значении «высшее общество») стало с 90-х годов ХХ в. одним из самых активных в силу вполне объективных социальных причин. В словарях XIX века (например, в «Полном толковом словаре всех общеупотребительных иностранных слов» Н. Л. Дубровского, 1866 г.) в толкованиях значения присутствовало определение «утонченное» или «знатное» общество, что вполне соответствовало француз-
скому beau monde - «высший свет», «высшие аристократические круги». В обществе, провозгласившем социальное равенство, это слово, естественно, ушло на периферию. Толковые словари советского периода снабжали его пометой «устар.», а компактные толковые словари его не учитывали вовсе как неактуальное в массовом словоупотреблении.
Наилучшие шансы на победоносную «ресемантизацию» имеют именно те слова, которые в советское время были отторгнуты по идеологическим мотивам. Ср. возвращение слов типа царь (Царь Борис - о Ельцине), царское дело Путина, государевы наместники.
В неблагополучном состоянии языковой среды и духовной деградации видят глубинные причины оскудения словарного запаса языка. На всем протяжении XX века шло сокращение слов с элементами бого-, благо-, добро-, получивших в новых словарях помету дореволюц. и иронич. или изменивших своё значение.
Процессы архаизации словарного связаны с идеями современной лингвистической экологии (экологии языка).
Ключевые категории языковой экологии - деградация и реабилитация. Необходимо отслеживать опасные симптомы деградации языка, противодействовать им и обеспечивать выживание языка, способствуя его устойчивому развитию и поддерживая разнообразие. Как пишет М. Н. Эпштейн [16], в России в XX веке понесло страшные убытки не только ее население, но и язык: лингвосфера сокращалась одновременно с демосферой и примерно такими же темпами. Поражают масштабы сокращения тех словообразовательных гнезд (добро и зло), которые веками наращивались вокруг самых «мировоззрительных» корней языка. С основой «добр» в СУ осталось 42 слова (195 у В. И. Даля), со «зло» — 82 в Толковом словаре русского языка Д. Н. Ушакова (286 у В. И. Даля). Интересно, что образования от этих двух корней асимметрично сохранились: есть слова злодей, злорадство и злословить, но добродей, доброрадство и добрословить утратились, хотя очевидно, что доброрадство («способность радоваться чужому добру») передавало чрезвычайно важное этическое понятие (ср. сохранившееся злорадство). Как замечает М. Н. Эпштейн [там же], самые важные, жизнеобразующие истины язык до нас доносит мгновенно, однословно. Из языка мы узнаем, что ум, сердце или радость могут быть добрыми и злыми. А если в
языке есть только злорадство и нет доброрадства, то возникает опасность, что представление общества о нравственных ориентирах этого чувства окажется сильно суженным.
Общий посыл экологии языка - дать объективную картину состояния языка, оценить все ее стороны, указать на опасности и предложить средства сбережения и приумножения богатств языка. Мнение о том, что русский язык переживает период «смуты», нестабильности, кризиса, основано на фактах многочисленных словарных потерь. Совершенно точно известно, что русское языковое пространство сокращается за счет утраты многочисленных производных слов, нюансирующих смысл.
Но наиболее заметны отрицательные последствия архаизации не в разговорном языке, а в таких сферах, как политическое красноречие, державная риторика, апеллирующих к национальному чувству, к гордости за свою страну.
Современная политическая речь (даже в своих самых успешных реализациях) имеет совершенно очевидные недостатки: вялость, невыразительность, вследствие чего она или не запоминается, или запоминается непреднамеренным комизмом (как известные «афоризмы» В. Черномырдина). «Отсутствие коллективной ответственности за язык скорее осуждено публицистически, чем осмыслено научно» [10. С. 256].
Тем не менее образование прецедентных антиобразцов, которые отражены в анекдотах или киноцитатах (в речи отрицательных персонажей) и непосредственно крылатых словах (вроде чревато боком из речи В. С. Черномырдина), свидетельствует о языковой рефлексии. [6. С. 500-509].
«У нас совершенно нет культуры политических дебатов, культуры публичного красноречия - того, чем славились демократии прошлого, когда победа достигалась силой убеждения. В нашей публичной сфере торжествуют демагогия и манипуляция» [2. С. 152]. Как пишут М. В. Ласкова и Е. В. Резникова, «вследствие большой вариативности семантического содержания местоимения «мы» оно нередко становится средством манипулирования общественным мнением, особенно - в предвыборных кампаниях» [12. С. 165].
Общественно-политическое слово сегодня не имеет запаса прочности и солидности, ему явно недостает красоты. Причина этого - общее оскудение языка, неразрывно связанное с примити-
визацией мышления, отсутствие общепризнанного идеала речевой культуры. Нам не дается высокий официальный язык, потому что его носители оторваны и от народных корней, и от тех сложных форм культуры, которые были достоянием русской интеллигенции. Как пишут Г. Г. Хазагеров и С. В. Хазагерова, сегодня техническая сложность повсюду соседствует с гуманитарным примитивизмом [15]. Леность ума обусловливает невнимание к деталям, к нюансам, и потому многие слова, способные тонко нюансировать смысл, отбрасываются за ненадобностью. «Прежде всего, необходимо уяснение современной языковой ситуации. Осознав проблему, надо перейти к планомерному окультуриванию коммуникативного пространства» [8. С. 144]. В этих условиях сбережение языка всеми способами должно стать социальным проектом.
Список литературы
1. Брусенская, Л. А. Словарь неизменяемых иноязычных слов русского языка. Изд-во Ростовского государственного педагогического университета, -Ростов-на-Дону, 1997. 236 с.
2. Брусенская, Л. А. В чем состоит экологический подход к языку? // Известия Южного федерального университета. Филологические науки. 2012. № 3. С. 149-156.
3. Китанина, Э. А. Прагматика иноязычного слова в русском языке. Монография. Ростов н/Д.: РГЭУ «РИНХ», 2005. 315 с.
4. Кронгауз, М. А. Русский язык на грани нервного срыва. М.: Языки славянских культур, 2008. 229 с.
5. Куликова, Э. Г. Норма в лингв. и паралингв.. Монография. Ростов на Дону. РГЭУ «РИНХ», 2004. 300 с.
References
1. Brnsenskaja, L. A. Slovar’ neizmenjaemyh inojazychnyh slov russkogo jazyka. Izd-vo Rostovskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta, -Rostov-na-Donu, 1997. 236 s.
2. Brusenskaja, L. A. V chem sostoit jekologicheskij podhod k jazyku? // Izvestija Juzhnogo federal’nogo universiteta. Filo-logicheskie nauki. 2012. № 3. S. 149-156.
3. Kitanina, Je. A. Pragmatika in-ojazychnogo slova v russkom ja-zyke. Monografija. Rostov n/D.: RGJeU «RINH», 2005. 315 s.
4. Krongauz, M. A. Russkij ja-zyk na grani nervnogo sryva. M.: Jazyki slavjanskih kul’tur, 2008. 229 s.
5. Kulikova, Je. G. Norma v lingvistike i paralingvistike. Monografija. Rostov na Donu. RGJeU «RINH», 2004. 300 s.
6. Куликова, Э. Г. Языковая и правовая норма в современной России: функциональное и структурное сходство // Социально-гуманитарные знания. 2008. № 8. С. 500-509.
7. Куликова, Э. Г. Прецедентные тексты: лингвистика и право, категория вариантности и отклонение от нормы // Философия права. 2013. № 3 (58). С. 39-43.
8. Куликова, Э. Г. Социаль-
ный проект «Культура речи» как объединительная идея современной России // Материалы научно-практической конференции «Формирова-
ние российской идентичности как фактор национальной безработицы» Москва - Майкоп - Ростов-на-Дону. 2014. С. 141 - 146.
9. Куликова, Э. Г. Культура и парадигматическое мышление: экстралингвистические способы получения вариантов // Философия права. 2014. № 3. С. 29-32.
10. Куликова, Э. Г. Языковая небрежность и неадекватные образцы в культурном пространстве современной России // European Social Science Journal. 2014. № 3. Том 2. С. 253-259.
11. Куликова, Э. Г. Культурная парадигма эпохи постмодерни-ти: языковая норма // Философия права. 2010 № 3 (40). С. 37-42.
6. Kulikova, Je. G. Jazykovaja i pravovaja norma v sovremennoj Rossii: funkcional’noe i struk-turnoe shodstvo// Social’no-gu-manitarnye znanija. 2008. № 8. S.500-509.
7. Kulikova, Je. G. Precedentnye teksty: lingvistika i pravo, kate-gorija variantnosti i otklonenie ot normy // Filosofija prava. 2013. № 3 (58). S. 39-43.
8. Kulikova, Je. G. Social’nyj proekt «Kul’tura rechi» kak ob’edinitel’naja ideja sovremennoj Rossii // Materialy Vseros-sijskoj nauchno-prakticheskoj konferencii «Formirovanie rossijskoj identichnosti kak faktor nacional’noj bezo-pasnosti». Moskva - Ma-jkop - Rostov-na-Donu. 2014. S. 141 - 146.
9. Kulikova, Je. G. Kul’tura i paradigmaticheskoe myshlenie: jekstralingvisticheskie sposoby poluchenija variantov // Filosofija prava. 2014. № 3. S. 29-32.
10. Kulikova, Je. G. Jazykovaja nebrezhnost’ i neadekvatnye ob-razcy v kul’turnom prostranstve sovremennoj Rossii //European Social Science Journal. 2014. №3. Tom 2. S. 253-259.
11. Kulikova, Je. G. Kul’turnaja paradigma jepohi postmoderniti: jazykovaja norma // Filosofija prava. 2010 № 3 (40). S. 37-42.
12. Ласкова, М. В., Резникова Е. В. Личные местоимения в политическом дискурсе // Вестник Адыгейского государственного университета. Майкоп. 2011. Вып. 4 (90). С. 163-167.
13. Михайлова, Е. Г. Архаизация элементов языка в процессе его развития (на мат-ле русского литературного языка XVIII в.): Автореф. дис. . канд. филол. наук. Киев, 1987. 15 с.
14. Словарь русского языка: В 4-х томах. РАН, Ин-т лингвистических исследований; под ред. А. П. Евгеньевой. Изд. 4-е, испр., стер. М. : Русский язык. Полиграфресурсы, 1999.
15. Хазагеров, Г. Г., Хазагеро-ва С. В. Культура-1, культура-2 и гуманитарная культура // Знамя. 2005. № 3.
16.Эпштейн, М. Н. Русский язык в свете творческой филологии разыскания // Знамя. 2006. № 1. - С. 196-207.
12. Laskova, M. V., Rezniko-va E.V. Lichnye mestoimenija v politicheskom diskurse // Vestnik Adygejskogo gosudarstvennogo universiteta. Majkop. 2011. Vyp. 4 (90). S. 163-167.
13. Mihajlova, E. G. Arhaizacija jelementov jazyka v processe ego razvitija (na mat-le russkogo lit-eraturnogo jazyka XVIII v.): Av-toref. dis. . kand. filol. nauk. Kiev, 1987. 15 s.
14.Slovar’ russkogo jazyka: V 4-h tomah. RAN, In-t lingvis-ticheskih issledovanij; pod red. A.P. Evgen’evoj. Izd. 4-e, ispr., ster. M. : Russkij jazyk. Poli-grafresursy, 1999.
15. Hazagerov, G. G., Hazagero-va S.V. Kul’tura-1, kul’tura-2 i gumanitarnaja kul’tura // Znamja. 2005. № 3.
16. Jepshtejn, M. N. Russkij ja-zyk v svete tvorcheskoj filolo-gii razyskanija // Znamja. 2006. № 1. - S. 196-207.
