CC BY
49
единить людей в единый социум с помощью уважительное отношение людей друг к другу
информации, но и сформировать терпимое и в обществе.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гачев Г. Д. Национальные образы мира. Америка в сравнении с Россией и славянством. М.: Раритет, 1997. 680 с.
2. Дзялошинский И. М. Дзялошинская М. И. Российские СМИ: как создается образ врага: статьи разных лет. М., 2007. 134 с.
3. Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2000. 736 с.
4. Лисичкин В. А., Шелепин Л.А. Россия во лжи. М., 1999. 80 с.
5. Майерс Д. Социальная психология. СПб., 1997. 186 с.
6. Маслова В. А. Введение в когнитивную лингвистику. М.: Флинта: Наука, 2007. 296 с.
7. Почепцов Г.Г. Информационные войны. М., 2000. 576 с.
8. Стефаненко Т. Г. Этнопсихология. М., 2006. 368 с.
9. Хомяков А. С. Сочинения: в 2 т. М.: Медиум, 1994. Т. 1. 590 с.
УДК 882
ББК Ш 5(2 = Р)
А, В, Иванова
антропонимическое ПОЛЕ в художественном тексте (на материале романа
а. слаповского «ОНО»)
В статье раскрывается проблема антропо-нимического поля в составе художественного текста. Исследование проведено на материале романа «Оно» современного писателя А. Сла-повского.
ключевые слова: антропоцентризм, языковая картина мира, языковая картина текста, языковое сознание.
А, V, Ivanova
anthroponomical field in a literary text (on the example of a. slapovsky's novel «it»)
The article deals with the anthroponomical field problem in a literary text. The research is based on A. Slapovsky's novel "It".
Key words: anthropocentrism, linguistic
world-image, linguistic text-image, linguistic consciousness.
Современный этап развития науки о языке характеризуется тем, что на смену объективного, максимально удаленного от субъекта познания (человека) знания об окружающем мире (объекте познания) приходит знание нового типа, знание, неотделимо связанное с субъектом, знание, структурирующее мир через преломление в сознании человека. Человек выступает в роли новой «точки отсчета» на ко-
ординатной оси бытия. В науке о языке особое значение приобретает место и роль человека как субъекта речевой деятельности в процессе речевого общения и языкового творчества.
Поскольку человек познает и интерпретирует происходящее в окружающем мире сквозь призму своего сознания, фиксируя антропо-центричное понимание реальности в языке в виде сравнений, метафор, фразеологизмов и т.д. Осознание места человека в этом мире не могло не отразиться на исследованиях языка, который все чаще определяется учеными не просто как универсальное средство человеческого общения, но как отражение и преломление ментальности народа, как особый, уникальный культурный код нации или даже человечества.
Понятие антропоцентризма связывается учеными с понятием языковой картиной мира, которая отражает соотношение языка как системы, с одной стороны, с предметами и явлениями окружающей реальности, с другой, — с понятийной системой человеческого разума и эмоционально-чувственной сферой. Языковая картина мира понимается как исторически сложившаяся в обыденном сознании данного языкового коллектива и отраженная в языке совокупность представлений о мире, определенный способ концептуализации действительности. Понятие языковой картины мира восходит к идеям В. фон Гумбольдта и неогумбольдтианцев о внутренней форме языка, с одной стороны, и к идеям американской этнолингвистики, в частности так называемой гипотезе лингвистической относительности Сепира — Уорфа, — с другой. Данная концепция нашла свое отражение как в содержательной стороне языка, так и в отборе и организации языковых средств, что позволяет ученым говорить о таком явлении, как языковая картина мира, то есть совокуп-
ность представлений о мире, преобразованная и зафиксированная в языке.
Антропоцентризм в языке понимается учеными как преломление человеческого сознания, психологии, представлений о самом себе, то есть человеческого фактора в целом, в языковой системе. К антропоориентированным дисциплинам ученые относят психологию, культурологию, лингвокультурологию, социологию, философию и т.д. [69, с. 3]. Следует отметить факт усиленного в последнее время внимания к антропоцентру лингвистической науки: «Элементы идеологии антропоцентризма в лингвистике начинают формироваться в середине 70-х и начале 80-х годов XX века» [6, с. 18]. Е.В. Иванцова упоминает новый термин «антрополингвистика» [12, с. 5]. Язык понимается как основное средство выражения как представлений человека о себе (внешний вид, поведение, действия), так и концептосферы эмоциональной и духовной жизни (чувства, эмоции, переживания): «Индивидуальные характеристики говорящего субъекта как важнейшая составляющая изучения центральной лингвистической проблемы — человек в языке» [6, с. 3].
Понятие антропоцентризма тесно связано с языковой картиной мира, связывающей язык как систему, с одной стороны, с окружающей реальностью, с другой — с понятийной системой человеческого разума и эмоциональночувственной сферой. Человек как фрагмент и ключевой концепт языковой картины мира представляет собой основу всех языковых универсалий [6, с. 46, с. 60]. Концептуализация бытия в аспекте человеческого восприятия связана с метафоричностью языка как способом моделирования антропоцентричной реальности в нем [6], представлением концепта «человек» в зеркале фразеологии и метафоры [6, с. 21]. А.И. Геляева отмечает: «Актуализация антропологического направления изучения языка с целью познания его носителя и связанный с этим всплеск интереса к междисциплинарным областям гуманитарных исследований, основывающихся на единстве «человек — язык — культура», — это естественный результат» [6, с. 20]. Новая когнитивная парадигма находит свое отражение в понятии «языковая личность» [13], что признается в современных научных исследованиях: «Язык существует только в человеческой речи, поэтому никакая лингвоцентрическая теория не может без обращения к человеческому фактору ответить на многие вопросы современности: как язык «живет» в человеке, как человек хранит знания, как происходит интерпретация мира человеком и др.» [8, с. 3].
Однако язык как таковой есть лишь материал для построения культурного хранилища человечества — текста. Если предположить, что в языке наблюдается отражение человеческого бытия («Язык — дом бытия», «человеческий фактор как один из компонентов существования языка» [6, с. 3]), то представляется возможным перенести подобное понимание на пространство текста, в том числе художественного.
Именно текст, по мнению исследователей, характеризуется своей способностью хранить закодированную в нем информацию о мире и человеке в нем. Однако само понятие «текст» интерпретируется учеными по-разному. С позиции герменевтики и сам человек, и окружающий его мир выступают как взаимодействующие тексты, а культура предстает как механизм текстового взаимодействия. Но автор данной работы исходит из более узкого понимания текста как речевого произведения человека. В частности, нас интересует художественный текст. Исходя из учения о тексте как о культурном хранилище человечества, исследователи стали все чаще опираться на понятие языковой картины текста, то есть той реальности, которая, преломляясь в сознании субъекта, конструируется в текстовой форме. Организующая роль в создании языковой картины мира (текста) принадлежит субъекту, «сквозь призму» сознания которого происходит преломление и моделирование творимой реальности.
Специфику языковой картины текста во многом определяют особенности интерпретации концептов автором. Человек определяется как фрагмент и ключевой концепт языковой картины мира и представляет собой основу всех языковых универсалий. Концептуализация бытия в аспекте человеческого восприятия связана с метафоричностью языка как способом моделирования антропоцентричной реальности в нем [13], представлением концепта «человек» в зеркале фразеологии и метафоры, а также языка в целом [13, с. 21].
Согласно классической концепции восприятия, текст понимается как законченное, завершенное произведение, имеющее четкие границы; позиция читателя — внешняя по отношению к произведению. Существуют другого рода тексты, их восприятие зависит от соучастия, улавливания коммуникативных правил, заложенных в произведении: «Текстовая реальность <...> далеко не пассивна, более того, она противостоит нашей проекции имманентной ей телесной формой (фигурой), то есть отвечает нам энергией собственных проекций на нас» [3, с. 184]. Произведение обладает собственной
энергией, которую мы должны уловить, чтобы наш контакт состоялся.
Таким образом, можно условно говорить о языковой картине текста, антропоцентром которой, по аналогии с языковой картиной мира, следует считать литературного героя или персонажа. Именно сквозь призму его сознания представлена читателю текстовая реальность, что не может не найти отражения в языке произведения. О «человекоцентричном» характере художественного текста с позиции нарративных универсалий пишет Е.А. Попова, связывая с данным явлением полифонизм повествования, поэтику точки зрения (в работе будет употребляться термин «точка видения»), свободный косвенный дискурс и субъективную перспективу текста (при этом она ссылается на такие имена, как М.М. Бахтин, В.В. Виноградов, Г.А. Золотова, Н.А. Кожевникова, Е.В. Падуче-ва). В некоторых исследованиях можно найти понятие поэтической языковой картины мира, соотносимое с языковой картиной текста [18, с. 67-72]. Н.К. Данилова вводит термин «интердискурс», понимаемый как «существование субъекта в многоплановом текстовом пространстве» [10, с. 25] и подразумевающий наличие субъектных позиций в ткани повествовательного дискурса [10, с. 118] (данные позиции представлены как «системы отсчета» в дискурсе [10, с. 144]).
Текст как «полистилистическую модель мира» рассматривает в своей работе Ю.С. Ла-зебник: «Создание подлинно поэтических текстов сопряжено с порождением «возможных миров». Последние запрограммированным образом взаимодействуют в рамках поэтического произведения благодаря особым диалогическим соотношениям между способами конструирования текстового универсума» [14, с. 68-69]. Моделирование языкового сознания в тексте происходит за счет создания совокупности ассоциаций, которые появляются при введении определенных языковых единиц [6, с. 5].
В связи с понятием языковой картины текста следует упомянуть о языковом сознании: «Языковое сознание — это образы сознания, овнешняемые языковыми средствами.» [8, с. 3]. Языковое сознание героя, имеющее непосредственное выражение в словесной структуре повествования, во многом перекликается с понятием психологизма повествования, принятым в литературоведении.
Следовательно, такое явление, как антропоним, также может представлять интерес с позиции субъективации и антропоцентризма языка. Автор работы исходит из предположения, что такое явление, как антропоним, также может характеризовать языковую картину
художественного текста, следовательно, создавать своеобразное преломление ментальных представлений народа, заложенных в языке. Поскольку специфика номинации отражает сумму определенных, часто национально ориентированных представлений о достоинствах человека, которые являются следствием проявления ментальности данной нации, своеобразным обобщением культурного опыта данного общества. Общество в таком случае выступает как особого типа нормализатор, определяющий соответствие имени временному и культурному контексту. В художественном тексте эта функция переходит к создателю, т.е. автору.
Номинация персонажа возможна не только с авторской позиции, но и с позиции героя. Особенно, на наш взгляд, это характерно при соотношении главного героя и героев второстепенных, представленных сквозь призму сознания главного. В таком случае их именование принадлежит сфере главного героя и отражает сложные эмоциональные и социальные отношения в системе персонажей. Кроме того, особенности имен, прозвищ или кличек, которыми наделяет второстепенных персонажей главный герой, способствуют более глубокому проникновению в его внутренний мир, выявлению ассоциативных связей в процессе его мышления, уровня образованности и культуры.
Если обратиться к творчеству Алексея Сла-повского, то в повести «Оно» перед нами предстает явление условности грамматического рода при именовании главного героя — Валько. Такая условность связана с «условностью» половой принадлежности героя (Валько — гермафродит и потому как бы «выпадает» из привычных категорий человеческого бытия, что находит свое отражение в языке повествования).
При этом следует отметить, что выбранное для героя имя (Валя) относится к так называемым «общим» именам, которые могут принадлежать и мужчине, и женщине, то есть не фиксируют четко принадлежность героя к одному из полюсов на шкале «мужское — женское», которая, по сути, определяет базовые понятия человека и служит в повествовании основой координат языковой картины текста. Например, следующим образом характеризуется герой в произведении:
Не догадался, упустил момент, и оно осталось жить вечным для него напоминанием, позором и стыдом. Пусть он в глаза его не видит, но знает: оно живет и дышит где-то, ползает с ним по одной земле, его порождение, и одна мысль б этом испоганивает существование [19, с. 7].
В указанном контексте выражено отношение к герою его отца, отказавшегося от ребенка-
гермафродита. В данном случае в повествовании делается акцент на явное «выпадение» героя из привычного мира представлений о человеке, что усиливается с помощью языковых средств, характерных для описания животного или растительного мира (оно осталось жить, оно живет и дышит где-то, ползает с ним по одной земле, его порождение, испоганивает существование). Следовательно, изначально антропоним анализируемой языковой картины текста представляет собой «точку отсчета» координат, сознательно смещенных, не совпадающих с обыденными представлениями человека о себе.
Но самым эксплицитным средством создания такой специфической картины текста является номинация героя. Форма среднего рода (Валько) подчеркивает, усиливает внеположен-ность героя на шкале принадлежности к определенному полу в рамках человеческого существования. Она [мать героя] решила, что пусть будет мальчик (она и хотела родить мальчика), а называла его по-хохлацки Валько, и получалось близко к правде: в среднем роде [19, с. 10].
Такая номинативная игра принимается героем, который в дальнейшем сам себя именует Валько или оно, сознательно подчеркивая свое несоответствие традиционным ментальным критериям. При этом следует обратить внимание на то, что средний род имени собственного сочетается только с глаголами в форме среднего рода и может определять родовую принадлежность соседствующих в контексте имен существительных:
Читая, думая, живя, Валько поняло (будем говорить так, как оно само о себе думало), что мир не принял его еще до его рождения [19, с. 37];
Как Валько потом узнало, это была комиссия, решавшая, перевести ли его в интернат для особо одаренных детей-сирот. <...>
Не взяли...
Валько очень огорчилось. < . . .> Ему казалось, что там у него могла бы сложиться совсем иная жизнь. <...>
Оно поставило перед собой цель [19, с. 39]. Следовательно, специфика номинации, создающая антропоцентр данной картины текста, может условно считаться антропонимическим полем произведения. Организуя контекст, про-страиваемый вокруг имени героя, специфика номинации создает особый прием — условность грамматического рода, который выступает как организующее начало в повествовании, подчиняющее себе остальные языковые средства текста. Сам герой осознает такую условность собственного бытия и вычеркивает себя из упорядоченного принадлежностью к определенному полу мироздания:
Мир поделен на мужское и женское. Весь. < . . .> Вне пола, думало Валько, человеку просто незачем жить. Все, что делают люди, так или иначе связано с полом [19, с. 37].
Таким образом, антропонимическое поле художественного текста, создающее условность грамматического рода, выступает как организующее начало в повествовании, подчиняющее себе все языковые средства текста.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ахметова Г. Д. Языковая композиция художественного текста (проблемы теоретической фено-менализации, структурной модификации и эволюции на материале русской прозы 80 — 90-х годов XX
в.): монография. М.; Чита: Изд-во ЗабГПУ, 2002. 264 с.
2. Ахметова Г. Д. Языковые процессы в русской прозе конца XX — начала XXI вв. // материа-
лы Международного симпозиума «Гуманитарные науки 2006. Вызовы и достижения» (7-9 сентября 2006 г.). Scientific articles. Humanities 2006. (www.sciencebg.net www.ejournalnet.com) — 4 International symposium. September 7 — 9, Sunny Beach, Bulgaria (ISBN 954-9368-17-3). P. 39.
3. Барт Р. Смерть автора // Избранные работы: Семиотика: Поэтика. М.: Прогресс, 1989. С. 384-
392.
4. Валгина Н. С. Активные процессы в современном русском языке: учеб. пособие для вузов. М.: Логос, 2001. 303 с.
5. Виноградов В. В. О теории художественной речи: учеб. пособие для филол. специальностей унтов и пед. ин-тов. М.: Высшая школа, 2005. С. 65.
6. Геляева А. И. Человек в языковой картине мира: монография. Нальчик: Кабардино-Балкарский гос. ун-т, 2002. С. 60.
7. Георгиевский А. С. Русская поэтика малых форм последней трети XX века: духовный поиск, поэтика, творческие индивидуальности: учеб. пособие по спецкурсу. М.: Издательский центр «Альфа» МГОПУ, 1999. С. 7, 30.
8. Горошко Е. И. Языковое сознание: Ассоциативная парадигма: автореф. дис. ... доктора филол. наук. М.: Ин-т языкознания РАН, 2001. С. 3.
9. Горшков А. И. Русская стилистика: учеб. пособие для вузов. М., 2001. С. 48.
10. Данилова Н. К. «Знаки субъекта» в дискурсе: монография. Самара: Изд-во «Самарский ун-т», 2001.228 с.
11. Есин А. Б. Художественный психологизм как свойство литературного стиля [Текст]: автореф. дис. ... доктора филол. наук. М.: МГУ им. М. В. Ломоносова, 1986. С. 4.
12. Иванцова Е. В. Феномен диалектной языковой личности: монография. Томск: Изд-во Томского гос. ун-та, 2002. 312 с.
13. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность: монография. М.: Наука, 1987. 261 с.
14. Лазебник Ю. С. Мир, язык, текст (полистилистическая модель мира) // Общая стилистика и филологическая герменевтика: сб. научных трудов. Тверь: ТГУ, 1991. С. 68 — -80.
15. Лютикова В. Д. Языковая личность и идиолект: монография. Тюмень: Изд-во Тюменского гос. ун-та, 1999. С. 3.
16. Маканин В. С. Испуг: роман. М.: Гелеос, 2006. С. 7.
17. Одинцов В. В. Стилистика текста: монография. М., 1980. С. 185 — 205.
18. Попова Е. А. Нарративные универсалии: монография. Липецк, 2006. 144 с.
19. Слаповский А.Оно: роман. М.: Изд-во Эксмо, 2006. 304 с.
20. Сусов, И. П. Прагмалингвистика и стилистика текста // Теоретические проблемы стилистики текста: тезисы докладов (25-27 сентября 1985 г.). Казань, 1985. С. 16.
УДК 49 ББК Ш 5(2)
М. В. Игнатович
переводы т. ПРАтЧЕПА: явление буквализма или культурной адаптации?
В статье рассматриваются романы Т. Прат-четта, в частности, такая доминирующая функция как поэтическая. Отмечается, что цель перевода — воспроизведение не содержания сообщения, а его тона, а также комического эффекта ситуации.
ключевые слова: интертекстуальность, пе-реводоведение, культурная адаптация, цитаты, аллюзии.
M. V. Ignatovich
translation of Т. PRATCHETT's WoRKs: the phenomenon of literalism or cultural adaptation?
The article deals with T.Pratchett's novels, particularly with their dominating poetic function. It is stated that the purpose of the translation is to reproduce not the content of the message but its tone and comic effect of the situation.
key words: intertextuality, theory of translation, cultural adaptation, quotations, allusions.
Терри Пратчетт — известный английский писатель, работающий в жанре «юмористическая фэнтези». Основу его романов составляет пародия как на известные произведения клас-
сической литературы и литературы фэнтези, так и на малоизвестные произведения английских писателей. Как отмечает сам писатель, романы о Плоском мире начались как антидот от плохой фэнтези, потому что в конце 1970-х годов в Англии была своеобразная мода на данный жанр. Многие из этих произведений, по мнению Т. Пратчетта, были вторичны, вследствие того, что писатели не хотели привносить что-то новое в жанр. Писатель соединил несколько типичных фэнтезийных вселенных в одну, и назвал ее «Плоский мир». Практически все персонажи узнаваемы для читателя, так как они являются пародией на персонажей других произведений. Пародия в произведения Прат-четта достигается, с одной стороны, с помощью культурно-исторических, социальных и политических реалий, а с другой стороны, с помощью интертекстуальных включений, которые представлены в романах в виде аллюзий и цитат. Интертекстуальные включения представляют собой особый интерес с точки зрения перевода из-за специфики произведений писателя.
Понятие интертекстуальности неоднозначно трактуется разными исследователями. Представители постструктурализма определяют интертекстуальность как всеобъемлющую категорию, благодаря которой текст способен включать в себя элементы других текстов и одновременно выступать источником для будущих текстов, становясь, таким образом, бесконечным в пространстве. Согласно данной точке зрения на интертекстуальность, автор лишен индивидуальности и является лишь «переписчиком». «Каждый текст представляет собой
