CC BY
24
УДК 821.161.1 https://doi.org/10.34680/2411-7951.2021.3(36).299-302
Т.О.Сотова
АНТИЧНЫЕ ОБРАЗЫ В ПОЭТИЧЕСКОМ СБОРНИКЕ Н.С.ГУМИЛЕВА «РОМАНТИЧЕСКИЕ
ЦВЕТЫ» (1908)
В статье рассматриваются античные образы поэтического сборника Н.С.Гумилева «Романтические цветы» (1908). Анализируется авторская интерпретация сюжетов и героев древнеримской истории и мифологии и их символическое значение, а также параллели с историческими событиями начала ХХ века.
Ключевые слова: Италия, римская история, герой, эпоха, сборник
История и культура Италии были в числе наиболее ранних увлечений Гумилёва, сопровождавших поэта
с детства. Не последнюю роль здесь сыграла мать — Анна Ивановна Гумилёва (урождённая Львова). В юности Анна Ивановна посещала Италию, и это оставило у неё неизгладимое впечатление на всю жизнь. Позднее Анна Ивановна много рассказывала детям о своих итальянских путешествиях: «Моя мать часто рассказывала мне о своих поездках за границу, в Италию. Особенно о музеях, о картинах и статуях» [1].
Ранние стихи, посвященные древнеримской тематике, Гумилёв включил в свой сборник «Романтические цветы» (1908). На «римских» стихотворениях лежит печать увлечения декадансом, свойственная поэту на раннем этапе творчества: он обращается к римской истории времен упадка (Помпей, Каракалла). Но даже в тех случаях, когда в стихотворениях появляются герои времён зарождения римской государственности (Ромул и Рем, Манлий), их смысл всё равно остаётся тревожным. В событиях, сопутствующих становлению государства, поэт видит предвестие грядущих кровопролитий, катастроф на Апеннинском полуострове и в Европе.
К стихотворениям о становлении Рима относятся «Основатели» и «Манлий». «Основатели» построены в форме диалога братьев Ромула и Рема, которые выбирают место для нового города. Они с надеждой смотрят в будущее, исполнены предчувствием своей великой миссии, но концовка стихотворения таит в себе мрачный намёк («"Здесь будет цирк, — промолвил Ромул, / — Здесь будет наш дом, открытый всем!.." / "Но надо поставить ближе к дому / Могильные склепы", — ответил Рем» [2]). В итоге Рем был убит Ромулом, который действительно стал основателем города, получившего его имя. Кровопролитие, с которого началась римская история, предопределило её последующий ход [3].
С Римом и легендой о его основании связан у Гумилёва и образ волчицы, которая, согласно преданию, вскормила молоком младенцев Ромула и Рема. В более позднем стихотворении «Рим» (книга «Колчан») волчица — традиционный символ римского мира. Волчье начало и кровожадный инстинкт хищника видятся поэту краеугольным камнем римского могущества. Рим существует, пока в нём жив древний волчий дух, пусть и скрытый за христианский символикой. Христианство охраняется древними языческими силами, символически обозначенными через образы дряхлых камней, кровавого месяца, звериных лап.
В стихотворении «Манлий» рассказывается о трагической судьбе римского политического деятеля IV века до н.э. Консул Камилл, желая освободить путь к власти, обвинил Манлия в святотатстве и неуважении к богам. Осуждённый по ложному обвинению, тот был сброшен с Тарпейской скалы, которая использовалась как место казни преступников. Согласно легенде, проклятие Манлия пало на город и эхом отозвалось в грядущих веках.
Гай Марий — один из наиболее известных полководцев времен гражданской войны, сотрясавшей римскую республику в начале I века до н.э. У Гумилёва он предстаёт как символ масштабного политического катаклизма и сопровождающего его кровопролития. По мнению поэта, появление этого страшного человека и связанные с ним события оправданны — как с точки зрения исторической справедливости, так и с позиции справедливости более высокого порядка.
В историческом контексте связь между смертью Манлия и событиями гражданской войны спустя три столетия очевидна. Едва ли не самым жестоким внутренним противоречием, терзавшим римское государство на протяжении всего его существования, был конфликт между патрициями и плебеями, носивший политический и экономический характер. Манлий, сам будучи патрицием, отстаивал интересы римского плебса, в частности, добивался принятия законов, которые бы значительно улучшили положение плебеев. Аристократия видела в Манлии предателя своего сословия и опасного демагога-популиста, стремящегося к единоличной власти. Результатом этого конфликта стали поражение и казнь Манлия, а неразрешенные противоречия между патрициями и плебсом продолжали нарастать в течение последующих веков и в итоге вылились в кровавую гражданскую войну. Последняя, в свою очередь, привела к краху республики и упадку римской государственности. С точки же зрения высшей справедливости, несчастья, постигшие римлян в будущем, — расплата за казнь невиновного.
Н.П.Комолова в статье «Италия Николая Гумилёва» видит в «Основателях» отсылку к политическим реалиям современной Гумилёву России [4]. События Первой русской революции 1905—1907 гг., безусловно, не могли не найти отражение в творчестве поэта. Политический подтекст прослеживается и в «Манлии». История Манлия — это история человека, пытавшегося устранить социальные противоречия путём реформ. Однако
гибель в результате происков его врагов сделала мирный прогресс невозможным. Очевидной становится параллель с событиями римской истории с обстановкой в России конца XIX — начала ХХ веков, когда попытки мирных преобразований терпели неудачу. Под пером Гумилёва герои ранней римской истории становятся не просто символами последующей судьбы Рима, выступая предвестниками всех многочисленных кровавых событий, которыми богата история Вечного Города. Герои и события далёкого прошлого помогают осмыслить истоки современной поэту действительности и осознать повторяемость некоторых звеньев исторического процесса.
Анненский увидел в «Романтических цветах» прежде всего «не только искание красоты, но и красоту исканий» [5]. Именно красота, по мнению критика, была главным достоинством сборника, пусть даже красота причудливая, экзотическая и даже искусственная, с налётом декаданса. Анненский оценил умение молодого поэта отразить дух эпохи с её «упадническим» настроем, глубинным разочарованием, кризисом ценностей. В тоже время от критика не ускользнули и заявившие о себе в сборнике индивидуальные черты поэтического мира Гумилёва: мужество перед лицом упадка и надвигающегося хаоса и, вместе с тем, тот самый дух исканий, вечный поиск красоты и истины.
Этими качествами Гумилёв наделяет и героев стихотворений, посвященных римской истории времён упадка — Помпея («Помпей у пиратов»), Клеопатру («Заклинание», «Гиена»), Каракаллу («Императору», «Каракалла», «Мореплаватель Павзаний»). Стихотворения этой группы отличает более яркая цветовая палитра и богатая образность, исторические личности призваны символизировать упадок римского могущества, но в то же время исполнены героизма и глубинного философского смысла. Анненский в рецензии уделяет особое внимание этим образам, подчёркивая их ключевую роль в смысловой картине сборника и отмечая их искусственность и некоторую современность: «Днём черты экзотической царицы кажутся у спящей точно смятыми, да и у мага по лицу бродят синеватые тени. <...> Никакого тут нет ни древнего востока, ни тысячелетнего тумана: бульвар, bec Auer, кусок ещё влажного от дождя асфальта перед кафе — вот и вся декорация "ассирийского романа"» [5, с. 348]. «Почему "мореплаватель Павзаний" и "император Каракалла" должны быть непременно историческими картинами?» [5, с. 348], — вопрошал Анненский. Действительно, у Гумилёва это не столько исторические личности, сколько символы, однако их место в поэтическом пространстве сборника не ограничивается исключительно декоративной функцией.
Римский полководец Гней Помпей («Помпей у пиратов») воплощает не только изнеженность и почти восточную страсть к роскоши, но и столь близкое Гумилёву романтическое презрение к опасности и смерти. В стихотворении нашли отражение реальные исторические события. В 68 г. до н.э. Помпей был назначен римским сенатом руководить кампанией против киликийских пиратов. Тридцативосьмилетний римский полководец сумел совершить практически невозможное: в течении трех месяцев он разгромил морских разбойников и принудил их к капитуляции. В стихотворении Гумилёва Помпей изображен на корабле, окруженный киликийскими пиратами, вероятно, захваченными в плен во время военной компании. Несмотря на своё численное превосходство, разбойники невольно признают над собой власть римского полководца. В данном случае это именно моральный авторитет, не подкрепленный особой военной силой. Помпей обращается с пиратами, как восточный владыка со своими рабами, его тон подчёркнуто надменен и пренебрежителен.
С одной стороны гумилёвский Помпей — стереотипный римский сибарит, с характерной пресыщенностью и культом наслаждения. Одной из основных характеристик этого образа становится роскошь, граничащая с безвкусием, но не становящаяся таковой: «И над морем седым и пустынным, / Приподнявшись лениво на локте, / Посыпает толченым рубином / Розоватые, длинные ногти» [2, с. 75]. Этим четверостишием восхищался Анненский, находя его «положительно красивым», хотя и «бульварно-декоративным». Но при всей декоративности это описание является исчерпывающей характеристикой героя. Через демонстративный жест Помпея, казалось бы, говорящий лишь о безграничном пристрастии к роскоши, раскрывается железный характер выдающегося военачальника, привыкшего бросать вызов смерти. Помпей — игрок, но игра, которую он ведёт, носит экзистенциальный характер. Играя роль перед пиратами и подвергая свою жизнь риску, он утверждает превосходство сильной личности над массой и человеческого духа над ужасами бытия и смертью. Это спокойное презрение по отношению к смерти делает героя выше обычных людей и наделяет его особой властью над их душами и судьбами. Те же пираты, только что требовавшие смерти Помпея, служат ему как завороженные («И оставив мечтанья о мести, / Умолкают смущенно пираты / И несут, раболепные, вместе / И вино, и цветы, и гранаты» [2, с. 75]). Помпей, каким он представлен в стихотворении, своего рода идеал Гумилёва, воплощающий такие близкие поэту черты, как стремление находить во всем красоту, тяга к экзотике и риску и мужественное презрение к смерти.
Несколько в ином ключе раскрыты образы Клеопатры и Каракаллы. Клеопатра у Гумилёва персонаж в большей степени легендарный, нежели исторический, стоящий ближе к пушкинской интерпретации данного образа. Легенда о египетской царице, которая казнила своих многочисленных любовников, получает у Гумилёва дальнейшее развитие [6]. В его поэтическом мире Клеопатра превращается в безжалостную «царицу беззаконий». Ей движут лишь жажда крови и животные инстинкты, неслучайно поэт сравнивает её с гиеной. Изощрённая жестокость наводит на мысль, что мы имеем дело не с человеческим существом, а с чем-то зловеще-инфернальным. То, что образ Клеопатры подчёркнуто лишен человеческих черт, в данном случае объясняется его символичностью. В стихотворении «Заклинание» царица предстаёт как «князь мира сего» в женском обличии («А царица, тайное тревожа, / Мировой играла крутизной, / И ее атласистая кожа / Опьяняла
снежной белизной» [2, с. 65]). Зло прекрасно и притягательно, как и порождённые им земные соблазны, и герой стихотворения оказывается всецело в его власти.
В «Романтические цветы» «Заклинание» вошло не в своём первоначальном варианте, который остался лишь в виде черновика («Под рукой уверенной поэта...»), однако он позволяет выявить замысел и его предварительное воплощение:
Под рукой уверенной поэта Струны трепетали в лёгком звоне, Струны золотые, как браслеты Сумрачной царицы беззаконий. Опьянили зовы сладострастья, И спешили поздние зарницы, Но недаром звякнули запястья На руках бледнеющей царицы. И недаром взоры заблистали: Раб делил с ней счастье этой ночи, Лиру положили в лучшей зале, А поэту выкололи очи. [2, с. 352-353]
Во втором варианте главный герой — «юный маг в пурпуровом хитоне», который покоряет царицу и ее придворных искусством волшебства. Однако в первоначальной версии герой оказывается поэтом, то есть ближе к самому автору. Замена поэта на мага не меняет смысл стихотворения, так как в представлении Гумилёва поэт и есть маг, способный с помощью слов творить целые миры. В обоих вариантах стихотворения герой, казалось бы, покоряет царицу своим искусством. Но если в окончательной редакции повествование завершается туманным полунамёком и можно только предполагать, какова дальнейшая судьба героя, то первая версия имеет зловещий финал. Такая концовка перекликается со стихотворением «Волшебная скрипка» («Жемчуга»), где символически описывается судьба поэта.
В обоих случаях речь идёт о высшей миссии поэта, заключающейся в противостоянии вселенскому злу и хаосу. Сила поэтического слова может на время подчинить себе даже силы зла, но цена, которую платит за это поэт, слишком высока. «Заклинание» занимает в «Романтических цветах» одно из ключевых мест, так как в нём автор раскрывает своё видение роли поэта и поэзии в системе мироздании.
В отличие от Помпея, фигура Каракаллы предстаёт у Гумилёва в более зловещем свете. Септимий Бассиан Каракалла (188—217 гг. н.э.) — император из династии Северов — обладал незаурядным полководческим талантом, однако запомнился как жестокий и нерациональный правитель. Каракалла отличался невероятной жестокостью в отношении своих подданных и ближайших родственников (на его совести убийства родного брата, тестя и жены), а также любовью к восточной роскоши и удовольствиям. Этот император привлекал Гумилёва своей противоречивостью и экзотичностью, а также тем, что в полной мере воплощал в себе эстетику эпохи упадка. Римский император предпочёл подвигам и славе завоевателя жизнь, полную роскоши и удовольствий. Но причина такого выбора, по мнению Гумилёва, отнюдь не любовь к безделью («Император с профилем орлиным, / С черною, курчавой бородой, / О, каким бы стал ты властелином, / Если б не был ты самим собой!» [2, с. 353]) («Каракалла»).
Император в его изображении — глубокий и дальновидный философ, который чувствует весь масштаб упадка и предвидит неизбежность катастрофы. Величие Рима становится бледной тенью, и нет смысла поддерживать то, что всё равно отжило свой век. Поэтому Каракалла выбирает жизнь в роскоши и общение с природой. При этом он не безвольный фаталист, плывущий по течению. Такой выбор требует незаурядного мужества и умения принять неизбежное.
Воплощением атмосферы, царившей в Риме во времена правления Каракаллы, становится крокодил («Мореплаватель Павзаний...»). Это животное, привезённое греческим мореплавателем из далекой Африки, тоже своего рода символ. Восточная экзотика, вытесняющая прежние простые римские нравы, весёлое бездумье народа, который сбегается на пристань посмотреть на диковинного зверя, и даже сам император, оставляющий все дела и отправляющийся «встретить крокодила», — всё это зловещие предзнаменования упадка старого римского мира.
Гумилев ненавязчиво предлагает своим читателям провести параллель между поздней Римской империей и реалиями современной ему Европы и России. Восточное влияние и экзотика, характерные для обеих исторических эпох, завораживают поэта и в то же время воспринимаются как зловещий признак.
1. Одоевцева И.В. На берегах Невы. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 80-81.
2. Гумилев Н.С. Собр. соч.: В 3 т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1991. С. 75.
3. Нейхардт А.А. Ромул и Рем. Основание Рима / Легенды Древнего Рима // Кун Н.А., Нейхардт А.А. Легенды и мифы Древней Греции и Древнего Рима. СПб.: Литера, 2000. С. 536-537.
4. Комолова Н.П. Италия в русской культуре Серебряного века: Времена и судьбы / Ин-т всеобщ. истории. М.: Наука, 2005. С. 162174.
5. Анненский И.Ф. О Романтических цветах. Н.Гумилёв. Романтические цветы // Н.С.Гумилёв: Pro et contra / Сост., вступ., ст. и прим. Ю.В.Зобнина. СПб.: РХГИ, 2000. С. 349.
6. Чисталев М.С. Египет и Рим. М.: Вече, 2019. С. 53.
References
1. Odoevtseva I.V. Na beregakh Nevy [On the banks of the Neva]. St. Petersburg, 2006, pp. 80-81.
2. Gumilev N.S. Works in 3 vols, vol. 1. Moscow, 1991, p. 75.
3. Neykhardt A.A. Romul i Rem. Osnovanie Rima / Legendy Drevnego Rima [Romulus and Remus. Foundation of Rome / Legends of Ancient Rome]. In: Kun N.A., Neykhardt A.A. Legendy i mify Drevney Gretsii i Drevnego Rima. St. Petersburg, 2000, pp. 536-537.
4. Komolova N.P. Italiya v russkoy kul'ture Serebryanogo veka: Vremena i sud'by [Italy in Russian culture of the Silver age: Time and Destiny]. Moscow, 2005, pp. 162-174.
5. Annenskiy I.F. O Romanticheskikh tsvetakh. N.Gumilev. Romanticheskie tsvety [On Romantic Flowers. N.Gumilyov. Romantic Flowers]. In: Zobnin Yu.V., ed. N.S.Gumilev: Pro et contra. St. Petersburg, 2000, p. 349.
6. Chistalev M.S. Egipet i Rim [Egypt and Rome]. Moscow, 2019, p. 53.
Sotova T.O. Antique images in the poetry collection of N.S.Gumilyov "Romantic Flowers" (1908). The article examines the antique images of the poetry collection of N.S.Gumilyov "Romantic Flowers" (1908). The author analyses the author's interpretation of plots and heroes of ancient Roman history and mythology and their symbolic meaning, as well as parallels with historical events of the early twentieth century.
Keywords: Italy, Roman history, hero, era, collection.
Сведения об авторе. Татьяна Олеговна Сотова — кандидат филологических наук (специальность: 10.01.01 — русская литература); ORCID: 0000-0003-2764-0692; irishtea@bk.ru.
Статья публикуется впервые. Поступила в редакцию 15.02.2021. Принята к публикации 15.03.2021.
Ссылка на эту статью: Сотова Т.О. Античные образы в поэтическом сборнике Н.С.Гумилева «Романтические цветы» (1908) // Ученые записки Новгородского государственного университета. 2021. № 3(36). С. 299-302. DOI: 10.34680/2411-7951.2021.3(36).299-302
For citation: Sotova T.O. Antique images in the poetry collection of N.S.Gumilyov "Romantic Flowers" (1908). Memoirs of NovSU, 2021, no. 3(36), pp. 299-302. DOI: 10.34680/2411-7951.2021.3(36).299-302
