CC BY
96
К.ф.н., н.с. СОИГСИ М.Л. Чибирова
Анна Цаликова
(Отрывки из книги «Музы Коста»)
М.Л. Чибирова
11 июня 1891 г. Коста, высланный из Владикавказа по распоряжению начальника Терской области, еще в полной мере не осознав произошедшего, прибыл в селение Георгиевско-Осетинское. Вкусив сполна тяжелый путь изгнанника, он, обессиленный от безысходности и отчаяния, только на пятые сутки, развяжет чемоданы и приведет в порядок свою комнату. Единственное, что его еще хоть как-то утешает - он в отчем доме, однако даже это обстоятельство не может смирить его со случившимся...
Первое письмо, написанное им из нового места изгнания (15 июня 1891 г.), будет обращено к Анне Цаликовой, девушке, всецело завладевшей его сердцем и умом в последнее время. И если он за все время их общения не посмел открыться ей в своих чувствах, то сейчас он ощущает острую потребность выговориться. Раздираемый сомнениями, он достанет чернила и будет писать: «Неприятно Вам - разорвите письмо, нахмурьте брови, надуйте губки и назовите меня глупцом. Улыбаетесь...ну, и слава Богу!...Я очень рад побеседовать с Вами издалека.». «Да, странно слагаются мои обстоятельства», - продолжал Коста, выводя аккуратно пером. «Едва только я перехожу за пределы простого знакомства, начинаю привязываться к человеку, как к родному существу. едва я начинаю чувствовать потребность в его обществе, в его нравственной поддержке, как неумолимая судьба выдвигает между нами буквально непроницаемые стены.». Подобное случилось с ним, когда он поселился в доме Цаликовых. Он так привязался к этой удивительной семье, что положительно отвык воображать себя вне их среды.
.Ведь целые годы Я был им всех краше, милей,
Делил так охотно их труд и заботы,
Был лучшим из всех их друзей...
Более того, с каждым разом он все больше и больше осознавал, что интересы девочек Цаликовых, и особенно Анны, становятся ему все более и более дороги. И Бог знает каких усилий ему стоило заглушать в себе невинное желание уединенной беседы с ней, чтобы никакая тень сомнения не пала на их отношения, а ему так часто хотелось беседовать с ней как друг и брат. Не было мысли, не было мечты, которую он смог бы скрыть от семейства Цаликовых. И если девочки в силу возраста не могли всего этого понимать, то отец
их, Александр, чувствовал происходящее хорошо, и, вероятнее всего, его пугало это «сближение сердец» - результатом чего и стало «дипломатическое выселение» Коста.
.Анна Цаликова была младшей и любимой дочерью в большой и дружной семье священнослужителя Александра Ивановича (Гугуевича) Цаликова, окончившего Тифлисскую духовную семинарию и преподававшего во Владикавказе Закон Божий в Осетинском женском приюте и в ремесленном училище. «Под рясой священника билось неуемное сердце преобразователя общества. Горячий горский темперамент отца Александра и страстное желание видеть людей счастливыми заслужили в народе всеобщее сочувствие, а в стане недоброжелателей ироническое прозвище - «поп с пистолетом» (Николай Про-копец).
Александр Цаликов был очень дружен с Коста Хетагуровым. Знакомство их произошло в доме Сухиевых, сестра которого была замужем за отцом Коста - Леваном. Когда Коста оставил свою учебу в Санкт-Петербургской Академии художеств, то по приезде своем во Владикавказ, он остановился в доме Сухиевых. Здесь же, на первом этаже, снимал квартиру и Александр Цаликов, женатый на сестре жены Сухиева, происходившей из обедневшей грузинской княжеской семьи Тусиевых.
Вскоре после родов жена Цаликова заболевает чахоткой и умирает, оставив безутешного Александра с тремя малолетними дочерьми. Уставший от всех бытовых невзгод и неурядиц, свалившихся на плечи, Александр решает оставить квартиру Сухиевых и вместе со своим братом Асаге, вернувшимся с фронта, начать перестройку отцовского дома на ул. Тарской (ныне Цаголо-ва). Чтобы хоть как-то прокормить свою семью, он вынужден был работать в нескольких школах одновременно, да еще и подрабатывать вечерами в ремесленном училище, так что дочери, ко-
торых он нежно и преданно любил, практически его не видели. Жениться второй раз ему не позволял сан. Оставленные на попечении бабушки и жены Асаге, вечно выясняющих отношения, девочки провели довольно безотрадное детство. Несмотря на постоянную нужду, Александр Ца-ликов все же стремился дать образование своим детям, определив их в Ольгинскую женскую гимназию. Чтобы как-то облегчить быт своим дочерям, он возьмет к ним в няньки отставного солдата Алексея, который окружит их вниманием, будет учить стирать, убирать, вести хозяйство, ходить на базар, готовить обед, колоть дрова; Алексей прослужит верой и правдой Цаликовым целых 25 лет и станет одним из самых близких людей для девочек.
Дочери Цаликова - Юлиана, Елена и Анна, проживая в одной комнате своего недостроенного дома вместе с бабушкой и испытывая неудобства, уговорят отца снять квартиру напротив, в доме полковника Кочинова. Просторная квартира имела пять комнат с двумя передними и подсобными помещениями. Примерно в это же время Коста упросит своего друга Александра Цаликова уступить ему одну из комнат для мастерской, уверяя, что получил выгодный заказ на картину - нарисовать портрет Александра III во весь рост, - и что на его небольшой квартире, которую он снимал, работать невозможно.
И вскоре поэт вселится в комнату отца Александра, который, в свою очередь, переберется в столовую. Работа над картиной будет идти медленно. Фактически Коста целый год проживет в семье Цаликовых, ощущая заботу сестер Елены, Анны, Юлианы. У поэта будут свой отдельный ход и ключ. Через два дня после переселения, Коста, получив задаток, купит краски и все необходимое для работы и по хозяйству. Однако вечером того же дня он не явится к чаю, придя только под утро. Зайдя на кухню, и застав там Елену, он с виноватым видом попросит у нее 2-3 рубля на табак. Елена будет поражена - ведь только вчера он получил задаток?! На что Коста, все с тем же виноватым видом, смущенно ответит, что посидел с друзьями в ресторане на Реданте... Утешало то, что по окончании работы он должен был получить еще часть причитавшихся ему денег. Долго будут весело вспоминать в доме Цаликовых об этом проступке Коста.
Отец Александр слыл человеком начитанным и к тому же выказывал довольно откровенные взгляды, несмотря на это, в семье Цаликовых царил патриархальный уклад. Человек благородной души, отличавшийся к тому же и внешней красотой (особенно отмечались его серые глаза), он славился своей хлебосольностью. Приходя домой из гимназии, девочки не смели садиться за стол, если за ним уже сидели старики. Сестры
Цаликовы, воспитанные, образованные, хоть и небогатые, считались завидными невестами. Старшую Юлиану, по-домашнему прозванную Улей, более всех преуспевшую в учебе, сватали многие осетины, особенным успехом она пользовалась у военных и учителей. Елена, хотя и считала себя самой некрасивой из сестер, также имела массу поклонников. Однако воплощением женской обворожительности признавали младшую Анну. Еще в гимназии ее нельзя было не приметить, не выделить на вечерах. Тонкий девичий стан, белая фарфоровая кожа, лучезарная улыбка и маленькая родинка над правой бровью очаровывали всех. Недовольная все же своей внешностью, она часто любила восклицать: «Ну почему у меня не папины глаза?». Сам архиерей, очарованный дочерьми Александра, часто присылал семинаристов на смотрины. Дело дошло даже до того, что отец Александр был вынужден официально объявить архиерею, что у девочек есть уже женихи-студенты, и они ждут окончания их учебы, и просил, чтобы тот прекратил присылать женихов. Когда он пришел после этого непростого разговора домой, то сознался: «Пришлось первый раз сказать неправду».
Обладая музыкальным дарованием, Елена и Анюта любили посещать осетинские праздники. Ни одна свадьба не обходилась без их участия. Одетые в национальные костюмы, хоть и без крючочков и серебряных поясов, говоривших о материальном достатке семьи, они всегда приковывали внимание окружающих - Елена великолепно играла на гармони, а за Анной выстраивалась целая толпа молодых людей, жаждавших пригласить ее на танец.
Одной из первых покупок в новую квартиру станет фисгармония, купленная для Анюты, у которой также обнаружатся музыкальные способности, а немногим позже отец, попросив знакомого настройщика, обменяет фисгармонию на рояль с доплатой. Одним из развлечений для девочек станут вечера, устраиваемые ими в доме, на которые приглашались «реалисты» и гимназисты, отец не имел ничего против таких посиделок, напротив, любил, когда в доме собиралась молодежь. Вечера, как правило, начинались чтением нелегальной литературы, продолжались спорами и заканчивались танцами.
3 февраля Цаликовы, решив отметить именины Анюты, которая к тому времени училась в 6 классе гимназии, устроят бал. Будут приглашены ближайшие родственники и знакомые семьи. В этот вечер близкие отметят, что Коста проявляет излишнее внимание к имениннице.
Пройдет зима, Анна перейдет в 7-й класс гимназии, и все станут замечать, что ухаживания Коста усилились, а ведь когда он переезжал в дом к Цаликовым, все были уверены, что он всерьез
влюблен в Анну Попову, и, зная это, они и «приняли участие в нем и дали комнату». Друг Александра Цаликова, директор училища Кизер Виктор Егорович, который также был с Коста в товарищеских отношениях, посоветует отказать ему в квартире, т.к. «портрет давно окончен». Потрясенный услышанным, Коста вскоре съедет на новую квартиру. О том, какие чувства он испытал, получив такую «отставку», можно судить по стихотворениям, написанным им в этот период.
Опять меня гонят. Опять убеждают,
Что лучше разъехаться нам...
«Простите.но, право.соседи болтают...
Уехать удобнее вам.».
Всю первую ночь в своей новой квартире у Червинской Коста будет метаться, как сумасшедший. «Один, опять один, без призрака родного», - с отчаянным рыданием вырвется из груди поэта. «Тяжело.. .как тюрьма, жизнь постыла»,-застонет он от невыносимой боли. «Иссякла мысль, тускнеют очи». - вырвется в другом стихотворении. Все его стихотворения этого периода отличаются особенно мрачным тоном.
В этот же период, в середине января 1891 г, начинается борьба за сохранение осетинской женской школы, носившей имя великой княгини Ольги Федоровны, в которой Коста явился инициатором протеста, поданного властям, и впоследствии им же будет демонстративно преподнесен адрес от передовой осетинской молодежи опальному епископу Петру. Вскоре решение о закрытии школы будет отменено, власти вынуждены будут прислушаться к протесту осетинской интеллигенции, но все лица, подписавшие прошение, поданное в Синод, понесут административное наказание. Коста, как организатору борьбы за осетинскую школу, по распоряжению начальника Терской области генерала С.В. Каха-нова, будет предписано в трехдневный срок покинуть Владикавказ. Решение это было таким неожиданным для Коста, что он будет вынужден оставить в беспорядке имущество своей маленькой мастерской, раскидав частью по знакомым. Приговор будет суров - высылка за пределы родного края сроком на пять лет. Впоследствии он предпримет попытку поехать и забрать уцелевшее имущество, но попытка эта закончится семисуточным тюремным арестом и новой высылкой из Владикавказа в 24 часа.
И вот Коста в Георгиевско-Осетинском. Распаковывая свои чемоданы, он достанет портрет Анны, написанный им еще во времена, когда проживал на квартире у Цаликовых (в доме Кочино-ва), так тщетно им скрываемый, и повесит его рядом с портретом матери. И только сейчас он осмелится ей признаться, что нарисовал для
себя ее образ. «Простите за такое «присвоение чужой собственности» - я не юрист, а художник, которому позволительна некоторая вольность.».
Еще во Владикавказе, незадолго до ареста, Коста с нетерпением ждал: Анна вот-вот должна была окончить Владикавказскую женскую гимназию, и теперь это событие пройдет мимо него. Он поздравит Анну с окончанием учебы в письме, с присущим ему тонким чувством юмора: «Прежде всего, позвольте Вас поздравить с окончанием курса. Теперь, надо полагать, к Вам невозможно будет подъехать и на буланой козе; но ничего - мы Вам и издали с полным нашим удовольствием будем ломать шапку, а Вы нас удостаивайте легким кивочком. - Хорошо? Как бы я хотел взглянуть на Вас хоть одним глазком.». Коста до сих пор не может поверить, что находится всего в каких-то 400 верстах от своих владикавказских друзей, а между тем - так далеко. В конце письма он напишет о случае, произошедшем с его хорошей знакомой Анечкой Аликовой, с которой он был почти в приятельских отношениях, и теперь она всем говорит, что ее сватал Коста, но она отказала. О, жалкое тщеславие! Нет, конечно, он на нее не сердится и, ни в коем случае не будет платить ей той же монетой. Он, как друг, попросит Анну: «.остерегайтесь этих институтских замашек.».
Вряд ли кто из друзей Коста догадывался, что творилось на душе поэта, они все были уверены, что сердце его безраздельно принадлежит только Анне Поповой. Интересна выдержка из письма друга Коста, Варвары Григорьевны Шредерс, датированного 20 июля 1891 г: «.если вы решитесь жениться не любя (в случае отказа А.По-повой.-М.Ч.), то хоть женитесь на той, которая Вас любит, она и осетинка к тому же, да и мила очень, я говорю об Анюте Цаликовой». Остается догадываться, что имела в виду Варвара Григорьевна, но сам Коста о чувствах Анны писал так: «Я не смею думать, чтобы Анна Александровна была ко мне так же расположена, как я к ней, но вместе с тем не допускаю в ней и чувства неприязни ко мне.».
Пройдет еще каких-нибудь полгода, и 12 января 1892 г Коста, не в силах сдерживать себя дальше, напишет Анне лаконичное письмо: « Требовать от Вас окончательного ответа я не смею, но льщу себя надеждой, что Вы не откажетесь поделиться со мной мыслями о предполагаемом мною «предприятии». Совместно обсудив вопрос, мы можем совместно же решить гамлетовское «быть иль не быть». Обстоятельства дела изложит Вам Гаго».
Еще через месяц, 18 февраля 1892 г., из Георгиевско-Осетинского отправится другое письмо во Владикавказ, адресованное отцу Анны, Алек-
сандру Цаликову, Коста Хетагуровым. Письмо начиналось так: «Я слишком много сказал, дорогой Александр, чтобы не высказаться вполне». Конечно, Коста вполне осознавал рискованность предложения, с которым он обратился к отцу Александру. Он знал не понаслышке, что подобные вопросы решаются нелегко, а уж в их случае и того труднее. «Я понимаю Ваше положение и удивляюсь той смелости, с которой я позволил себе обмолвиться. Но вы, вероятно, согласитесь со мной, что на подобную дерзость способен только тот, кто в жизни потерял уже так много, что не боится потерять последнее. Как бы то ни было - перед нами задача, которую нужно решить как можно лучше». Он не потребует окончательного ответа, а попросит только лишь позволить обсудить ему этот вопрос вместе с ним. «Многого обещать я не могу. Если счастье в материальном довольстве, то и я советую Вам уговорить Анну Александровну не выходить за меня. А если все то, во что я верю непоколебимо, не плод болезненной фантазии, то и я и она докажем миру, что счастье возможно на земле.».
Гаго, Н.М. Дигуров, священник, друг семьи Цаликовых, будет уполномочен просить руки младшей дочери отца Александра, Анны, за друга своего Коста Хетагурова. Объяснившись с Цаликовыми, он передаст Коста ответ Анны в деликатной форме: «Я еще хочу пожить на свободе. я только что окончила гимназию». Не восприняв такого ответа, Коста 23 января 1893г., заранее договорившись со своим соседом, сыном лавочника, о поездке, приедет в станицу Баталпашинскую. Заимев паспорт, он рискнет выбраться инкогнито во Владикавказ, чтобы лично объясниться с Анной и сделать ей предложение. Встретившись с ней, он в самой жесткой форме поставит вопрос ребром. Ответ последует тот же, почти в тех же выражениях, но более внушительный.
Одна неудача следовала за другой. Вскоре после этого поэта обнаружат власти, и он поплатится семидневным арестом во владикавказской тюрьме. У него отберут паспорт, взамен которому выдадут проходное свидетельство, и запретят находиться во Владикавказском округе. Вдобавок ко всему смерть отца окончательно потрясет Коста: «Я почувствовал себя совершенно одиноким во всем огромном мире. Положение мое было совершенно исключительное. У меня во всем мире не оставалось ни одной паутинки, которая могла бы хоть на секунду удержать меня от любого рокового шага.». Нет, такого поступка он не совершит, но отчетливо поймет, что не может жить в этом мире без привязанности, без божества. Опустившись на дно своего отчаяния, он даст себе зарок найти себе дело и предмет поклонения. «Раз мечта о личном счастье так бес-
пощадно обманула меня,- я сумею отвязаться от нее навсегда, убить ее окончательно», - рассуждал Коста, когда «припадок отчаяния и ужаса заметно стал ослабевать». «Благодарю тебя за искреннее слово», обратится он тогда к Анне. «Прости, прости навек! Отвергнутый тобой, я посох и суму благословляю снова, благословляю жизнь, свободу и покой». И именно в этот нелегкий период времени он поставит себе целью: «Молиться и любить, любя страдать за всех». Да, за всех! Воодушевление его, казалось, не имело границ. «Весь мир - мой храм, любовь - моя святыня, вселенная - отечество мое!» - эти известные строки поэта появятся на свет именно в этот период.
К этому времени братья Цаликовы отстроят отцовский дом, в начале мая перейдут туда жить, в нем, однако, им суждено будет прожить всего год с небольшим. По делу о школе пострадает и Александр Цаликов. «Этот период нашей жизни
- ужасный, доносы на отца сыпались, перевели его из собора в Осетинскую церковь», - как о страшных днях будет впоследствии вспоминать Елена Цаликова. Александр откроет при Осетинской церкви приходскую школу для осетинских ребят. Преподаванию посвятит себя и Анюта, которая откроет воскресную мужскую школу. О том, какой учительницей была совсем еще юная Анна Александровна, впоследствии вспоминали многие ее ученики и среди них Паршина Лидия Георгиевна, которая будучи гимназисткой начальной школы, обратила на себя внимание Анны Александровны своей музыкальностью. Та стала приглашать девочку к себе домой обучаться пению. По окончании гимназии мать девочки, сочтя продолжение учебы невозможным, решит отдать дочь в ученицы шляпного отдела, где она бы скоро стала зарабатывать деньги. Когда девочка рассказала про планы своей матери Анне Александровне, она, в свою очередь, велела передать матери, что берет на себя оплату за первое полугодие, а потом, она уверена, ее освободят от нее за хорошую успеваемость. Мать девочки долго колебалась, на что рассерженная Анна Александровна обратилась к девочке: «Если так, то я тебя удочерю, будешь моей дочкой и будешь учиться в гимназии! Хочешь быть моей дочкой?». Девочка ответила утвердительно. Когда Лидочка передаст дома этот разговор, мать разрешит ей поступать в гимназию. Все лето она будет ходить к Цаликовым на дом, где Анна Александровна будет готовить ее к вступительным испытаниям. 20 августа, она поведет Лидочку на экзамен, который будет сдан успешно. По окончании гимназии Лидочка Паршина продолжит учебу уже в Санкт-Петербурге и до конца своей жизни сохранит самые теплые воспоминания об этой удивительной женщине.
На Александра Цаликова будет сфабриковано специальное дело, в котором священнослужителя обвинят в пьянстве, разврате и выступлении против существующего строя, организатором всего этого будет все тот же генерал Ка-ханов. Мало того, он будет требовать снятия с него духовного сана. Дойдет до того, что архиерей откажется принять отца Александра без секретаря, так как всем было известно, что он носит с собой револьвер. Однако встреча все-таки состоится, и церковные власти, выслушав его, воспротивятся требованиям Каханова. Чтобы хоть как-то оградить отца Александра от нападок властей, в 1894 г. они отправят его в г Пятигорск, который станет для семьи Цаликовых второй родиной: здесь они проживут до конца дней своих. Известие о переселении сестрами будет воспринято по-разному: Елена будет обрадована известием, Анюта же напротив - прорыдает целую неделю.
25 августа семейство Цаликовых, с бабушкой Айссой и двоюродным братом Сеней, мальчиком 10-11 лет, прибыло в г Пятигорск, где поселилось на улице Эмировской в доме купца Сеферова. Дом был с великолепным садом, что и прельстило Цаликовых. Квартира на втором этаже с балконом (ныне Октябрьская, 39) станет местом встречи прогрессивных интеллигентов. Вскоре Александр Цаликов будет приглашен для богослужений в церковь Василия Великого, содержателем богадельни, купцом Зипаловым. После высылки он замкнется в себе и посвятит себя своим дочерям. За доброе отношение к ним дочери ласково будут звать его четвертой сестрой.
Трех сестер Цаликовых узнает весь Пятигорск. Они самым активным образом будут принимать участие в культурно-просветительской работе. «Современники отмечали красоту и обаяние младшей Анны, благородство средней Елены, милые чудачества старшей Юлианы, стригшейся под мальчишку» [Кусов,231]. Юлиана, сразу же по приезде остригшись, станет ходить в тужурке по-мальчишески. Никто не станет ее упрекать в этом, напротив все постараются проявить уважение к ее индивидуальности. Анна, осознававшая, что редко можно встретить такую солидарность между сестрами и отцом, любила поговаривать, что они хороши и интересны в ансамбле. Все многочисленные гости, приходящие к ним, всегда чувствовали и отмечали это удивительное содружество.
После того, как сестры окончат Владикавказскую гимназию, делом всей их жизни станет работа. Елена, вдобавок к частным урокам, возьмет на себя хозяйство. Анна откроет при церкви приходскую школу, и вместе со старшей сестрой Юлианой они будут учительствовать. В 1896 г. в
Пятигорске откроется Евдокимовская женская гимназия; в это же время Александру Цаликову предложат перевестись, с последующим повышением по службе, в Моздок, но он откажется от этого заманчивого предложения и останется работать простым законоучителем в женской гимназии.
В середине февраля 1893г. Коста переедет в Ставрополь и с огромным рвением отдастся там самой разнообразной деятельности. Но, увы. Ни газета, каждую строку которой он переживал, казалось, всеми фибрами души, ни живопись, которой он увлекался всегда до изнеможения, ни всевозможные благотворительные, научные и артистические учреждения и собрания, в которых он принимал всегда самое лихорадочное участие, ни балы, ни пикники, ни кутежи - ничто не могло заслонить от него «дорогого видения». И он опять стал хандрить. Временами его осеняла злорадная идея жениться на первой попавшейся Аграфене или Матрене и, создав себе мещанскую жизнь, хоть этим отравить мучительно сладкую мечту о новой встрече с Анной. К счастью или нет, эти болезненные припадки были мимолетны, и Коста вновь и вновь отдавался своей заветной мечте.
Однажды в доме Сеферова получили свежую почту и, развернув номер газеты «Северный Кавказ», прочитали стихотворение Коста «Не верь, что я забыл родные наши горы». В семье Цаликовых сразу же поняли, кому было посвящено оно, конечно же, Анне.
3 февраля 1897г., в день именин Анны, Коста преподнесет ей в подарок ее портрет своей работы. Он так давно мечтал о таком подарке для нее, но Анна не переносила сеансов позирования и всегда старалась под разными предлогами увильнуть от скучного дела. Но когда он станет обладателем фотокарточки, где Анна и ее подруга Доева Дади запечатлены в национальных костюмах, то, одержимый идеей, нарисует портрет всего за месяц. Махарбек Туганов, который принесет письмо Анюте Цаликовой от ее подруги Анны Аликовой, застанет Коста за рисованием портрета. Самой Анны дома не было, и Коста работал без натуры. Вскоре Коста закончит работу и станет играть в шахматы с Александром. Махарбек же дождется прихода Анны и передаст ей письмо. Разговор коснется портрета, и Махарбеку дадут возможность осмотреть работу. Он как начинающий художник отметит большое сходство оригинала и портрета, отметив, что особенно хорошо переданы глаза - черные, с огоньками. Но, как заметит Махарбек позже, самой Анюте не нравился ее портрет, и если она не выражала этого громко, во всеуслышание, то только из уважения к самому Коста, которого очень ценила. Каково же будет огорчение Кос-
та, когда Анна все же с досадой озвучит, что ей не очень нравится ярко-голубой цвет платья. Раздосадованный, Коста на следующий день после именин заберет картину, перекрасит платье в палевый цвет, и уже через неделю вернет ее обратно. Он будет очень доволен, что на этот раз Анна одобрила работу. Тут же сообща портрет повесят над пианино.
А вскоре он узнает, что она стала невестой. Это событие вызовет ряд стихотворений самых разноречивых, не чуждых горечи и даже озлобления («Утес», «О чем жалеть»). Чтобы хоть каким-нибудь образом «рассеяться» от своих тяжелых дум, Коста поедет в Петербург. Однако через два месяца вернется, еще более расстроенным и вдобавок больным. 18 июля он с полным равнодушием ляжет на операционный стол, думая, что наконец-то провидение готовит ему надлежащий исход. Проснется он уже на кровати забинтованным, при веселых остротах четырех врачей. «Жив, значит - не то, не так решила судьба»,
- решит он. Он еще не мог вставать с постели, как приехавший из Владикавказа осетин сообщит ему, что молодой офицер, жених Анны Цалико-вой, Дзахсоров безнадежен, что за ним в Кисловодск поехали родственники.
Анна очень тяжело переживет эту трагедию и в будущем будет отвергать все предложения своих поклонников. С еще большим рвением окунувшись в работу, она при усадьбе Сеферова организует частную начальную школу, которую и сама будет содержать.
Операция Коста окажется неудачной и, одолеваемый изнурительной болезнью, он 14 октября 1897 г. выедет на лечение в Санкт-Петербург Долгих семь месяцев в отчаянной борьбе обессиленного организма со смертью он проведет в больнице для чернорабочих, где ему будет сделана еще одна сложнейшая операция.
Только в июне 1898 г., после долгого лечения, Коста сможет приехать во Владикавказ, а оттуда в Пятигорск - нужно было лечиться водами. Врачи советовали ему ехать в Крым, в Одессу или в Кисловодск. Больше всего его тянуло в Кисловодск, поближе к Анне. Но мысль о встрече с нею пугала его, и он решит провести лето во Владикавказе, в обществе своего друга В.ГШредерс. Однако совсем неожиданно его «инкогнито» будет раскрыто, когда он вдруг очутится лицом к лицу с Анной.
10 августа он будет испытывать удивительные ощущения при приближении к Пятигорску, при проезде с вокзала в номера Тупикова. «Извозчик указал на дом Сеферова, и я, проезжая мимо него, старался не пропустить ни одного окна без того, чтобы в него не заглянуть: не мелькнет ли какая-нибудь знакомая фигура. Помню с каким трепетом я, не умывшись даже с дороги,
летел к вам от Тупикова». Несколько дней он пробудет в номерах, а затем снимет квартиру неподалеку от дома Цаликовых, в доме доктора Борисовского.
Цаликовы настолько были обрадованы приездом Коста, что дали почтальону «целый рупь». Почти каждый день Коста проводил в доме по ул. Эмировской, где он всегда чувствовал себя желанным гостем и где всегда было очень уютно и красиво. Здесь было множество разных цветов: фикусы, пальмы и др.; в углу стояло пианино, на котором возвышались чудные вазы. В центре комнаты был огромный стол, за которым меньше пяти человек посторонних не собиралось, хотя летом их число иногда доходило и до 16 человек. Все бывшие в Пятигорске осетины считали своим долгом бывать у Цаликовых. В доме был заведен строгий порядок: если кто опаздывал, то он оставался без завтрака. Коста всегда приходил ровно к одиннадцати часам. К завтраку, как правило, всегда подавались горячие котлеты и кофе со сливками. Коста предпочитал черный кофе. К нему всегда было особое отношение в доме Цаликовых: если он вдруг не приходил, а Коста часто болел, тотчас же посылался племянник Витя, чтобы узнать, в чем дело, и в случае болезни ему отправляли горячий обед. В доме Цаликовых устраивались встречи осетинской интеллигенции. Хетагуров, признанный тамада, блестящий импровизатор, был всегда в центре внимания. Несмотря на хромоту, он неплохо танцевал лезгинку и даже мазурку. Если у знакомых устраивались домашние спектакли, то Коста охотно помогал в организации этой симпатичной ему затеи, делал нужные указания и быстро и умело создавал товарищескую спайку. Он постоянно вращался в артистической среде, принимал участие в чествовании артистов.
Соседями Цаликовых по дому были супруги Лыщинские. Михаил Анзельмович Лыщинский, поляк по происхождению, был в одно время командиром Осетинского дивизиона; человек образованный и музыкальный (он великолепно играл на скрипке), он создаст драматический кружок и поставит в зале гостиницы Шульгина (театра тогда в Пятигорске не было) пьесу «Муза», в которой Анна сыграет Музочку, а Коста - влюбленного в нее. Сценаристом постановки был назначенный недавно военный врач. За ужином автор пьесы окажется сидящим около Анны. Находящийся под впечатлением ее игры на сцене и не подозревая о чувствах Коста, он по всем канонам светских приличий будет оказывать Анне всевозможные знаки внимания. Надо ли говорить о чувствах, которые испытывал Коста, наблюдавший за всем этим. Он будет взбешен, не совладав с собой, прилюдно устроит ужасную сцену ревности. Цаликовы, давно привыкшие к его не-
простому нраву, научатся прощать ему эти слабости, а между собой так и прозовут его - «Отел-ло».
В день своих именин 3 октября 1898 г. Коста запишет: «. Сегодня мне исполнилось 39 лет.. Никаких изменений! Несмотря на 1 1/2 годовую болезнь и на миллионы всевозможных неприятностей, я чувствую себя тем же способным в горячие объятия весь необъятный мир, как друга, заключить, простить врагов своих, - в ответ на их проклятья, страдать за них любя, страдая их любить. И что удивительнее всего - я влюблен, так же безумно, беззаветно, как 15-10 лет тому назад. 39-летний хромой и лысый бедняк-поденщик, рассчитывающий в «безмолвном созерцании» передать своей возлюбленной всю глубину своего химерического чувства и не теряющий надежды на любовь избалованной ухаживаниями «золотой» молодежи красавицы! Но не в этом ли вся философия жизни: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало!». В половине 10 вечера он продолжит запись: «Провел день обычно. Она нервничает. Потому ли, что я веду себя необыкновенно ровно и «нейтрально», или потому, что я произвожу на нее удручающее впечатление. Старый и вечно новый вопрос! Возможно ли его разрешить у Читаева за бутылкой вина и шашлыком? Если да, то именно так, как я сейчас: один на один.». Теми же нотками безысходности и отчаяния будет окрашено стихотворение, написанное им в этот же день:
Тридцать лет... А уж жизнь надоела, -
Нет желанья страдать и любить,
Не могу отыскать себе дела...
Разве только без просыпу пить...
Несмотря на все его попытки держаться подальше от Анны, судьбе было угодно, чтобы он вновь очутился лицом к лицу с ней. Прикладывая чудовищные усилия, он пытался затушить все более и более разгоравшийся в груди пожар, но понимал, как плохо ему это удавалось. Он прекрасно понимал, что это, изматывающее его чувство, делало его безумным, жалким, беспомощным. О, если бы Бог не наделил его рассудком, так назойливо контролирующим все, - он, быть может, был бы счастливейшим из смертных.
6 декабря 1898 г Анна Цаликова получит письмо от Коста, где он еще раз предпримет попытку объясниться с ней. «Остается всего несколько дней до моего отъезда. А между нами еще так много недоговоренного. Уехать в том мучительном неведении, в каком я нахожусь по настоящее время, было бы настолько тяжело, что просто-таки боюсь угадывать, к каким последствиям оно может повести меня.». Он признается, что любит и потому хочет, «требует», чтобы это его лю-
бимое существо было безраздельно с ним; что жаждет ежечасно, ежесекундно наслаждаться его созерцанием, упиваться дыханием его уст, беззаветно отдавать ему каждое мгновенье своей жизни. Он, конечно, прекрасно осознает, что не может предложить многого, что не может гарантировать от безработицы, болезней, нищеты. Да, и такое может случиться, но ведь существо, которое он любит, не такое, как большинство. Он уверен, что оно живет такими же мыслями, как он, лелеет те же принципы, стремится к достижению тех же идеалов. В конце письма он обратится к ней: «Давайте, дорогая, решим этот вопрос! Давайте разрубим наш гордиев узел. Откройте и Вы мне так же прямо и смело Ваши чувства, мысли и колебания». Он готов к любому ответу: «Поверьте мне, я далек от заблуждения. Ни молодостью, ни красотой, ни богатством, ни блестящей карьерой - не отметила меня судьба. Бедный поденщик-осетин, если я и осмеливаюсь делать этот рискованный шаг, то только потому, что я так же несказанно, так безгранично люблю Вас.».
Он уедет в Ставрополь, так и не дождавшись ответа. Через две недели вернется в Пятигорск и, как обычно, пойдет к Цаликовым, где узнает, что 29 числа Анна уехала во Владикавказ. О. Александра он тоже не застанет дома, тот будет служить полунощную. И они вчетвером: Юлиана, Елена, Айсса и Коста, хоть и будут оживленно беседовать, но, все же, заметно недовольные, что не все в сборе, станут ожидать 12 часов и прихода Александра, чтобы вместе распить бутылку шампанского. Александр явится только в 2 часа ночи, к этому времени пыл их спадет, и они не станут раскупоривать шампанское. За видимым весельем в душе Коста, раздираемой сомнениями, творилось невообразимое. Одна и та же мысль сверлила и сверлила его: «Зачем она уехала? Поссорилась из-за спектакля с Жмакиной? Или не довольна Обозиным, за его нелюбезный прием и невнимание к ним в школе? А Жмакина сегодня говорит, что как только она узнала, что я еду, так говорит: ну так я укачу во Владикавказ. Где правда? Кому верить?» А еще спустя два месяца против него завертится чудовищная машина царского режима.
Однако надеждам поэта не суждено было сбыться. Находясь в Петербурге, он поймет, что совершенно бессилен перед властью «кахано-вых», и, смирившись со своей участью, будет хлопотать о назначении ссылки хотя бы в южную полосу России. Когда же удостоверится, что в этом ему не отказано, он, все с тем же тонким чувством юмора, будет писать Анне Цаликовой: «А пока поеду в Крым. Буду ухаживать за крымскими ханифами, петь им восточные мелодии, писать с них «минуты неги», «поцелуи волны» и
т.д., буду есть крымский виноград, пить крымские вина, купаться в открытом море и отдыхать в густой прохладной тени бананов под убаюкивающий плеск бахчисарайского фонтана. Последнее обстоятельство, наверное, вдохновит меня написать на осетинском языке лирическую поэму «Бахчисарайский фонтан».
Лишь вдалеке Коста поймет, как сильно соскучился по Пятигорску, по своим друзьям, по милым сердцу беседам за чашкой чая. Только в середине мая он сможет вернуться в Пятигорск, где его уже будет ждать телеграмма, в которой ему будет предписано покинуть Северный Кавказ в течение 3-х суток. Провожать Коста до Минеральных Вод поедут отец Александр, Елена и Анна Цаликовы, а также два офицера Осетинского дивизиона И. Хабаев и И. Басиев. Этот поступок Цаликовых вызовет недоумение многих знакомых, в том числе и Гаппо Баева, который пришлет через знакомого, что, дескать, неосторожно поступаете, рискуя собственным благополучием. На что сестры Цаликовы дружно посмеются, а отец Александр промолвит: «Двум смертям не бывать, одной - не миновать».
И вот Коста в Херсоне. Единственной отрадой в ссылке для поэта станет переписка с сестрами Цаликовыми. С ними он будет делить все свои печали и маленькие радости, порой сетуя и обижаясь на них за небольшие письма и долгие ответы. Почти все письма, написанные Анне, он будет начинать с отсчета расставания: «Ровно две недели как мы расстались.» , «Прошел всего месяц, как мы расстались, а мне кажется, что я Вас не вижу целую вечность. И это потому, должно быть, что действительно трудно пережить за один месяц такую массу впечатлений, какая выпала на мою долю.». Именно здесь, в Херсоне, он еще и еще раз осознает, что более близких родных, чем Цаликовы у него нет. Каждый раз, отправляя письмо, Коста высчитывал день, когда оно попадет в руки к адресату и когда можно будет ждать ответа. «Сейчас мне принесли почту, и опять нет писем. От Вас, по моему расчету, я должен получить только завтра, 31-го.». Часто, будучи охвачен чувством «духовного» одиночества, испытывая полное напряжение нервов, он будет терзаться, не имея отклика на свой «горячечный бред» целыми месяцами, и тогда он в ужасе станет предполагать, что с любимой произошло какое-либо несчастье или, может быть, его письма перехватываются. А когда через некоторое время он все же получит телеграмму от Анны, в нем шевельнется «чувство какой-то нищенской обиды, вызванной неполучением ожидаемого подаяния.» И уже не сдерживаясь, напишет гневное послание Юлии Цаликовой: «Ну, вот. .так оно и случилось, как я предполагал. Вы были в отъезде. У Вас лихорадка. голова не работает,
не можете сосредоточиться. У Елены Александровны нет времени за массою возни по хозяйству и по приему гостей. Анне Александровне совсем не до писем в самый разгар курса и скачек. А об о. Александре и говорить нечего - он вообще ни с кем не переписывается. Да и что мне писать? Ничего не придумаешь подходящего к моему шалому настроению.». В этом же письме Коста признается, что если он так бесцеремонно злоупотреблял целые месяцы добротой, вниманием и гостеприимством семьи Цаликовых, то виновато в этом его сердце, а не рассудок, который всегда был слабее первого. Из тысяч посещений их семьи он уносил в свои «ту-пиковские номера» из ста девяносто девять раз чувство самого крайнего отчаяния, и, несмотря на это, опять мучительно ждал минуты, когда вновь пойдет к ним. Он, конечно, всегда ясно сознавал нелепость своих мечтаний, делал нечеловеческие усилия, чтобы затушить все сильнее и сильнее разгоравшийся пожар, однако вместо положительных результатов создавал себе еще большие затруднения. Минуты отчаяния, к счастью, имели обыкновение недолго властвовать над ним, сменяясь приятными воспоминаниями, и тон письма постепенно переходил в ироничноюмористический. «Елене Александровне и Анне Александровне передайте, что я в восторге о тин-тычъи тын, а чтобы доставленное мне этим удовольствие усугубить, убедительнейше попросите их сняться в обновках и выслать мне карточку. Это тем более легко, что у них три придворных фотографа. А я уж, так и быть, снимусь для них в своем купальном костюме на самом берегу моря. Поставлю фотографа так, чтобы в перспективе попали в снимок и другие группы купающихся.». В конце письма он обязательно припишет: «Пишите, прошу вас, какую хотите болтовню, но только пишите - мне необходимы ваши письма».
15 июля 1B99 г. Коста получит телеграмму: «Приветствую с Афона. Анюта». Словно обиженный ребенок, он вновь напишет гневное письмо Юлиане. Ведь единственное о чем он просит их,
- это писать обо всем, чтобы знать все до мельчайших подробностей и пустяков в их жизни, их мысли, планы. И не надо ему никаких подробностей интимного характера. Он, конечно, не знает насколько имеет право рассчитывать на откровенность с их стороны, но не счесть нужным написать о поездке Анны. о каком родстве душ можно еще говорить.?! И если в письмах к Юлиане и Елене он позволяет себе «выходить из берегов», то Анне он старается писать, будучи в хорошем расположении духа, чтобы не вызывать в ней, не дай Бог, ее «морскую болезнь». И Бог знает, какому бы Мефистофелю он не запродал свою душу, чтобы только сейчас очутиться около нее. «Ах, когда же я дождусь свободы! Тогда бы
я опять просиживал у вас целые дни, знал бы и понимал все, что мне нужно, без слов, на которые вы все так скупы по отношению меня, всегда слишком болтливого собеседника». Здесь же, находясь вдали от Пятигорска, ему остается лишь вспоминать «взор глубокий», который «был полон любви и участья, и так он все мог разрешить, что больно, мучительно хочется счастья, мучительно хочется жить.». А вместо этого «он имеет «все терзания «круглого одиночества» в грязной яме, переполненной вонючими клопами,
- поневоле после такого угощения заорешь: эх, «хоть бы треснуло сердце в груди!..».
В августе 1900 г. Коста получит от частного лица радостную весть: князь Голицын написал прошение о возвращении Коста из ссылки. Первой, с кем он незамедлительно поделится об этом, будет Анна: «.вы уже можете готовиться к моей встрече. Командовать почетным караулом пригласите Антонину Карловну; приветственную речь предоставьте сказать Марье Петровне. Вы сами можете поднести лиру из роз и белых азалий; Елена Александровна - хлеб-соль и помидоры на серебряном блюде; Юлиана Александровна во главе своей школы устроит по пути моего следования от вокзала до номеров Тупикова баталию цветов; Витя продекламирует «Аф-хардты Хасана», а Сеня пропоет марсельезу. Артиллерия может салютовать 101 выстрелом, а Осетинский дивизион, пройдя поэскадронно под песню: «Гас цу, галабу», может закончить встречу общей джигитовкой, имея на правом фланге Джетагъаза. Вечером бал. Мужчины во фраках и мундирах, дамы в открытых светских платьях со шлейфами а ля Сара Бернар. Детали празднеств разработайте сами.» .
В этом же письме Коста вспомнит и про телеграмму Анны из Афона и сознается - она (телеграмма) его поразила. Он шутливо назовет ее конспектом впечатлений, сочинских, афонских, сухумских, признавшись, что даже по нему он достаточно живо и правдиво рисовал ее в этой новой для нее и действительно чарующей обстановке. С кажущейся серьезностью он будет продолжать писать: «А кавалеры на пароходах всегда особенно внимательны к дамам, но это только до кораблекрушения, когда они, бросая дам на палубе погружающегося парохода, с бою захватывают шлюпки.», и тут же добавит: «Разве какой бы то ни было кавалер, при виде Вас, осмелится остаться к Вам невнимательным!.. Надеюсь, к моему приезду Вы совершенно поправитесь, хотя я бы очень хотел видеть Вас загорелой под цвет черноморского абрикоса. Да небольшая потеря в весе для Вас была бы небезвыгодна». В ожидании хороших новостей настроение Коста заметно улучшится. Из писем его так и будет брызгать юмор, он щедро будет расточать комплименты и
признаваться в любви. «Добрая, хорошая, прекрасная, чудесная, расчудесная, распранаипрек-раснейшая Юлиана Александровна! Это не комплимент. Не будь Вас, я бы давно подох на этой анафемской чужбине. Каждое Ваше письмо для меня праздник на целую неделю. Я в это время не только духовно перерождаюсь к лучшему, но даже физически делаюсь бодрее, подвижнее, моложе и даже цвет лица делается очень интересным.». Однако резолюция на прошение Голицына в Херсон станет запаздывать, и для Коста мучительно медленно потянутся дни ожидания. Да что говорить, разве они в канцелярии озабочены этим?! Было бы даже лучше, если бы он никаких преждевременных частных сообщений не получал. Ведь недаром говорится: что тяжелее - иметь и потерять или ждать и не дождаться? Но Коста не отчаивается, он даже не сомневается, что освобождение близко. Единственное утешение и отрада его в эти дни, как, впрочем, и во все дни ссылки, - это письма. Как-то в одном из них узнав, что Анна сфотографировалась с родственником Алмахсидом Цаликовым, попросит ее выслать ему фотокарточку. Он хохотал до исступления, получив ее, таким комичным показалось ему ее выражение. Не в силах сдерживать свои чувства он напишет ей: «Как убедительно, не чурайте, а при взгляде на карточку невозможно не расхохотаться. Это замечательно удачная карикатура на выражение, когда Вы в сознании собственного достоинства и в полном довольстве окидываете слегка прищуренным левым глазом и с едва заметной улыбкой пренебрежения весь суетный мир, - дескать, - знай наших!». И чтобы уж совсем ее подстегнуть, припишет: «Алмахсид вышел много лучше, хотя глядит несколько жуликовато». Вместе с фотокарточкой он получит от Цаликовых небольшую посылку с шоколадными конфетами и несколькими собственноручно вышитыми Юлией Цаликовой рубахами, которыми Коста будет хвастаться перед своими херсонскими друзьями. И только в следующем письме к Анне (от 14 ноября 1B99r.) он напишет ей: «Но вы не печальтесь, так как Вы «во всех нарядах» хороши». В минуты уединенья он часами будет смотреть на портрет Анны, каждый раз вывозимый им в новое место изгнанничества, и на «карточку-дуэт» (так он наречет фотографию с Алмахсидом), за которую ему было «очень обидно» и которую все же облачит в раму, и, с щемящим под сердцем чувством, будет предаваться мечтам.
Каждый день, все часы и минуты
Я заветной мечте отдаю, -
Как навеки с любовью Анюты
Солью в стройных аккордах свою;
Как в гармонии этой могучей,
Упиваясь блаженством, легко
Унесемся в мир высший, в мир лучший
От мирской суеты далеко...
Дни душевного подъема сменялись днями тягостного ожидания, каждый день, проведенный им в этом состоянии, казался ему вечностью. Не в силах сдерживать свои эмоции, объятый подозрительностью, Коста выплеснет их в очередном письме к Анне. Порой ему кажется, что она не чувствует себя с ним просто и близко, как с «другими». Да и вообще, все ее письма всегда приводили его в большое смущение. В них она так упорно и настойчиво избегала малейшего намека на свое собственное «я», именно на то, чего она не может не знать и что его особенно интересует... «Такой характер Ваших писем, кроме смущения, во мне зарождал мучительное подозрение, что Вы пишете мне из вежливости или милосердия, зная, как мне дорого каждое Ваше слово. Отчего это? У Вас хватает времени и на школу, и на изучение французского языка, и на чтение, и на спектакли, и пр., а мне не можете уделять время от времени каких-нибудь полчаса, чтобы обменяться мыслями». Это не капризы влюбленного, - уточнит он; единственная его потребность - «только сократить расстояние от родины и смягчить чувство одиночества постоянным, полным доверия, искренности духовным общением с теми, кто мне так неизмеримо дорог». На часах было час ночи, свеча догорала. Он вообще предпочитал писать письма ночью, слегка поскрипывая при письме пером, когда все его соседи давно спали и он оставался наедине со своими мыслями. Пожелав Анне приятных сновидений, он вскользь заметит, что если ему улыбнется счастье, то он увидит ее, хотя бы во сне.
Но вот он уже в Пятигорске. По приезде он тотчас же вместе с Цаликовыми примется за постановку «Дуни» в Пятигорске. Решено будет, что главную героиню Дуню сыграет Анна. В городе еще не было театра, но в гостинице Шульгина, на улице Теплосерной при номерах был зал: большая комната со сценой, но без электричества. Пришлось Цаликовым вести свои лампы по грязным немощенным улицам. 18 февраля 1901 г. Коста разошлет пригласительные билеты на благотворительный спектакль близким ему людям: В.И. Смирнову в Ставрополь, Анне Поповой во Владикавказ и др. И 25 февраля зал будет забит полностью. Все знакомые, а также любители театра, прослышав о постановке, сочтут своим долгом посетить спектакль. После третьего акта публика станет вызывать автора, и когда Елена кинется искать Коста, то застанет его от смеха катающимся на ковре. Вернутся они домой в 2 часа ночи.
В квартире Цаликовых состоится чествование Коста как автора первого поэтического сборни-
ка на осетинском языке «Ирон Фандыр».
Неполный год пробудет Коста в Пятигорске после ссылки. В середине марта он переедет в Ставрополь, где опять станет постоянным сотрудником редакции газеты «Северный Кавказ». Вероятно, не видя результатов своих тщетных ухаживаний, он таким образом решит загасить неразрешимые страдания своего сердца, раз и навсегда прекратив его бередить. К сожалению, нигде: ни в воспоминаниях современников, ни в письмах этого периода, нигде больше не упоминается о дальнейших взаимоотношениях Анны и Коста, что могло бы позволить сделать вывод, что больше они не встречались, если бы не фотография, запечатлевшая Коста с семейством Цаликовых в 1902 г.
В Ставрополе все сильнее и сильнее будет нарастать в нем желание поселиться во Владикавказе, и в декабре 1901 г. Коста переедет, решив обосноваться здесь навсегда. Но приедет уже с пошатнувшимся здоровьем, которое к концу 1902 г ухудшится. В начале 1903 года, несмотря на нездоровье, он будет давать общедоступные уроки рисования и живописи в женской прогимназии; в апреле откроет выставку своих художественных произведений, будет заведовать декоративной частью Владикавказского кружка любителей музыки и драматического искусства; однако к лету здоровье его резко ухудшится, и он будет увезен сестрой Ольгой Хетагуровой в селение Георгиевско-Осетинское в отцовский дом, где впоследствии и скончается 19 марта 1906 г
Лишившись работы после событий 1905 г. -закрытия церковно-приходской школы, - Анна поступит учительницей в частный пансион О.М.-Максимовой, где прослужит до 1912 г., до смерти директрисы учебного заведения. Вновь оказавшись без средств к существованию, она в том же году откроет свое подготовительное училище.
В 1911 г. умрет отец Александр. Семья тяжело переживет его потерю. Из-за материальных затруднений сестры Цаликовы вынуждены будут съехать тотчас же на другую квартиру, обходившуюся на порядок дешевле, но располагавшуюся тоже в доме Сеферова, и станут жить втроем. В новой квартире они опять создадут уют, расставят цветы, чудные вазы и развесят картины работы Коста. И знакомые, также по старой привычке, потянутся проводить вечера у Цаликовых.
В 1914 г врачи обнаружат у Анны Цаликовой камни в почках и посоветуют выехать на лечение. В декабре этого же года Анна, сопровождаемая Еленой, приедут в Петербург, где остановятся у приятельницы, которая и отведет Анну на обследование к проф. Ваннаху. Решено было делать операцию. Перед операцией профессор обратился к ней с просьбой снять зубы, думая, что у
нее вставные протезы, на что Анна, улыбаясь, ответила, что это ее собственные. Впрочем, современники все отмечали ее лучезарную улыбку, ее белоснежные зубы и красивые чувственные губы.
Судьбе было угодно, чтобы первой из сестер ушла из жизни Анна. В некрологе, написанном Гиго Дзасоховым и опубликованном в газете «Терек» в 1915 г., об Анне будет говориться: «Вся жизнь ее была воплощением красоты, и она всюду, где была, вносила это обаяние своей разносторонней, гармонично-красочной натуры. Недаром же в поэзии покойного Коста Хетагурова она занимает центральное место: ей посвящены и чувствами к ней вызваны лучшие перлы творения осетинского поэта. Анна Александровна в своем лице выразила богатые способности осетинки, сохранив горячую любовь к лучшим сторонам своей нации до конца своих дней.»
Ее тело перевезут из Петербурга после неудачной операции и захоронят напротив могилы М.Ю.Лермонтова. А годом позже, по проекту известного скульптора В.В.Козлова, на могиле будет воздвигнут памятник, на барельефе надгробья которого будут изображены парта, классная доска и сидящая учительница, окруженная учениками.
В 1933 г рядом с могилой Анны похоронят ее сестру Юлиану Цаликову. Последняя из сестер Цаликовых, Елена, сохранившая все эпистолярное наследие семьи и Коста, портреты Анны, написанные Коста, проживет долгую жизнь и умрет во Владикавказе в 1946 г, так и не заработав себе пенсии. В конце жизни она будет вынуждена униженно просить работников музея в обмен за богатые, бесценные экспонаты помочь ей исхлопотать жалкие стариковские гроши...
СТИХОТВОРЕНИЯ КОСТА, ПОСВЯЩЕННЫЕ АННЕ ЦАЛИКОВОЙ
*****
Я отживаю век, ты жить лишь начинаешь,
Я выбился из сил под бременем труда,
Борьбы и нищеты; ты весело срываешь Весенние цветы... Я стар, ты молода.
Зачем мы встретились? Зачем душой разбитой Я полюбил тебя, как друга, как сестру?
Ведь я допил бокал, а твой, едва налитый, Стоит нетронутым на жизненном пиру.
Да, нам не по пути... Но, встретившись с тобою, Я посох и суму благословляю вновь, -Ударю по струнам дрожащею рукою И миру возвещу свободу и любовь.
1893 г.
*****
Благодарю тебя за искреннее слово,
Прости, прости навек! - Отвергнутый тобой,
Я посох и суму благославляю снова, Благославляю жизнь, свободу и покой! Благодарю тебя! - Ты снова возвратила Скитальцу бедному потерянное «я», Мучительным «прости» ему ты озарила Забытую стезю разумного бытья.
Теперь настрою вновь заброшенную лиру, Забуду твой напев и незлобивый смех,
Начну по-прежнему я странствовать по миру, Молиться и любить, любя, страдать за всех.
1893 г.
*****
Опять к тебе, любимая подруга Заветных дум, стучусь я, как больной, Осиливший объятия недуга,
Но с сломанной, истерзанной душой.
Прими меня. Усталой головою Позволь на грудь склониться вновь твою, Позволь мне смыть горячею слезою
Позор и страсть преступную мою...
Без горечи, с заботливостью нежной,
Вновь кубок мой отравленный разбей,
Вновь с ласкою улыбки безмятежной Пропой мне песнь забытую скорей.
И песнь твоя, твое живое слово Наполнят грудь тревогою былой, -И я очнусь, и я воспряну снова Для чувств иных и для борьбы иной...
И этот чад погони безрассудной За призраком исчезнет, как туман...
Ах, сколько лжи! Какой оазис чудный Мне грезился, как прихотлив обман!..
В каких степях, в какой пустыне знойной Мечтал я жизнь цветущую создать!
Как верил я забаве непристойной,
Как я любил... Как я устал страдать!..
Прими меня! - одно твое участье Всю молодость, все силы мне вернет,
И эта мысль позорная о счастье Мещанском, верь, сегодня же умрет...
1894 г.
*****
О чем жалеть?... Больным дыханьем бури Последний лист с березы унесло.
Простор полей, широкий свод лазури,
Как саваном, туманом облекло.
Стоят в лесу деревья, как скелеты...
Сад опустел, кусты сирени, роз Развенчаны и догола раздеты,
На стебельках лег инеем мороз...
Замолкла песнь, плетется мысль уныло, Тускнеет взор, тяжел и долог путь,
И, как тюрьма, как черная могила,
До боли жизнь щемит и давит грудь...
О чем жалеть?... За темными ночами Блеснет заря, наступит ясный день.
Проснется жизнь под вешними лучами И расцветет душистая сирень.
Лес огласят причудливые трели,
По зелени рассыпятся стада,
Польется песнь привольная свирели,
Под веслами запенится вода.
Высоко грудь начнет вздыматься снова, Воспрянет мысль, взор прояснится вновь, Свободное в аккордах грянет слово,
Свободная вернется и любовь!
1894 г.
*****
Расстаться не трудно, не трудно убить В душе молодые порывы, -Трудней бескорыстно и свято любить В озлобленном мире наживы...
Легко за обиду обидой платить,
За кровь- оскорбленьем и кровью,
Но трудно навеки два сердца сплотить В союз, освященный любовью...
Труднее разумно и твердо сознать,
Что счастье и наше призванье -Прощать бесконечно, без меры прощать, Всему находить оправданье...
Расстаться не трудно, но встретиться вновь Позволит ли жизнь без досады?
Ах! Если б увериться в том, что любовь Не ищет взаимной награды!...
1894 г.
*****
Не верь, что я забыл родные наши горы,
Густой, безоблачный, глубокий небосвод,
Твои задумчиво-мечтательные взоры И бедный наш аул, и бедный наш народ.
Нет, друг мой, никогда! Чем тягостней изгнанье, Чем дальше я от вас, чем бессердечней враг,
Тем слаще и милей мне грезится свиданье Со всем мне дорогим в родных моих горах.
Не бойся за меня! - Я не способен к мщенью, Но злу противиться везде присуще мне,
Не бойся! - я и здесь не дамся обольщенью Красавиц, чуждых мне по крови и по стране...
Люблю я целый мир, люблю людей, бесспорно, Люблю беспомощных, обиженных сирот,
Но больше всех люблю, чего скрывать позорно? -Тебя, родной аул и бедный наш народ.
За вас отдам я жизнь. Все помыслы и силы, Всего себя лишь вам я посвятить готов...
Вы так мне дороги, так бесконечно милы,
Что сил нет выразить, что высказать нет слов!..
1896 г.
ОТКРОВЕННОСТЬ
Каждый день, все часы и минуты Я заветной мечте отдаю,
Как навеки с любовью Анюты Солью в стройных аккордах свою;
Как в гармонии этой могучей,
Упиваясь блаженством, легко Унесемся в мир высший, в мир лучший От мирской суеты далеко.
14 ноября 1899 г.
ИСПОВЕДЬ
Я часто рифмами играл,
Не будучи поэтом,
Но как любил и как страдал,
Не говорил при этом.
Теперь я исповедь мою Хочу поведать свету:
Люблю, мучительно люблю,
Люблю, как жизнь, Аннету.
А.А.Ц.
Такие дни особенно тяжелы,
Что не могу их с вами разделить, -Депеши лишь, сухие протоколы... Вернетесь вы усталая из школы,
И некому вас там развеселить.
Литература
1. Хетагуров Коста. Полное собрание сочинений в 5 томах. - Владикавказ, 2001. 5-том.
2. Прокопец Н. Второе рождение Василия Великого // Кавказский край, № 19, от 10-16 мая 1993 г.
3. Чибиров Л.А. Периодическая печать об Осетии и осетинах// «Терек», 1915, № 5094. С. 388.
4. Адамова Р.И. Оп I п.65 №254.
5. Цаликова Е. Первое знакомство с Коста // п.41 д. 298,301,239.
6. Паршина Л.Г. п.11 № 336.
7. Дзахов И.М. Записки об Анне Александровне Цалико-вой п.11 №339.
8. Усов М. Рассказы о Коста Хетагурове// Оп.1, д.418.
9. Шанаева Шахбике. П.54 №197
10. Коченов Мысост. Воспоминания о Коста Хетагурове и его сестре Ольге, п. 65. д.261.
11. Кравченко В. Коста, сын Леуана. - Ставрополь, 2007.
