ствующе выстроенным содержащимся в ней исследованиям постепенно вводит в круг самых важных и самых сложных проблем философии даже совершенно неискушенных и не знакомых с этой областью» (с. 23).
Е.А. Цурганова
Сведения об авторе: Цурганова Елена Алексеевна, канд. филол. наук, зав. отделом литературоведения ИНИОН РАН, ст. научный сотрудник. E-mail: elets [email protected]
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2011. № 4
Аманова Г.А. Становление современных форм корейской поэзии (конец XIX- первая четверть XX в.) / Научный редактор С.И. Кормилов. М.: Издатель И.Б. Белый, 2011. — 208 с.
Трудно понять беснующихся молодых людей, отчаянно протестующих против глобализма, универсальной интеграции всего и вся в мировом сообществе; им, очевидно, и в голову не приходит, что неизбежному противиться бессмысленно и бесполезно. Удивителен ли в этой связи уникальный в своем роде симбиоз, когда о поэтике корейской поэзии на русском языке пишет гражданка Узбекистана, каракалпачка по национальности? Так или иначе, книга Г.А. Амановой, несмотря на столь экзотическую удаленность автора от предмета своего исследования, по авторитетному мнению автора одного из двух предисловий, почетного профессора МГИМО В.Н. Дмитриевой, представляет собой «заметный вклад в корееве-дение» (с. 7).
Восток, как говорится, вообще дело тонкое, а Дальний Восток — еще тоньше. Классическая поэзия Кореи достаточно молода и в развитии своем исключительно динамична. В этом отношении она напоминает русскую поэзию рубежа XVIII—XIX вв., которая буквально за три-четыре десятилетия стремительно наверстала то, на что европейские литературы потратили более двух столетий.
В первой главе своего исследования Г.А. Аманова дает краткий очерк становления национальной поэзии в Корее по мере преодоления вековой зависимости от Китая. С внедрением идей просветительского толка в корейском обществе обострился интерес к иноязычным литературам и, само собой, на их фоне — к истокам национальной идентичности. В результате возникло естественное противостояние новаторов и архаистов: «Поэзия борцов "Отрядов
справедливости" продолжала традиции феодальной литературы, поэтому и противостояла просветительству и модернизации Кореи» (с. 25). Утрата независимости в 1910 г., экспансия японской идеологии, синтоизма и борьба за национальную независимость, усвоение, вместе с тем, художественного опыта японской поэзии, объективно более адаптированной к эстетическим веяньям Запада, — все это не могло не привести к «становлению литературы новой по духу, по форме и содержанию» (с. 29). Следствием глубокого разочарования и безысходности явилось возникновение декадентской литературы. В это же время дают о себе знать явственные тенденции символизма и романтизма. Наконец, 20-е гг. характеризуются становлением реалистической и пролетарской литературы, отражающей жизнь низов корейского общества.
В трех последующих главах упор делается на характеристике основных жанровых форм, которые культивировались представителями всех этих направлений. В частности, образцы переходного от старой корейской поэзии к новой жанра чханга (хоровой песни) изначально представляли собой короткие стихотворения, призывавшие к свободе, получению современного образования, приобщению к достижениям науки и техники; они могли исполняться под музыку и просто декламироваться. Без знания корейского языка трудно судить об адекватности их метрической характеристики, которая, с опорой на порядком уже устаревший «Словарь литературоведческих терминов» Л.И. Тимофеева и С.В. Тураева и не слишком авторитетные иностранные источники, дается во II главе. Скорее все-таки речь должна идти не о чередовании разных стоп, то трехсложных, то четырехсложных, а о закономерностях силлабического порядка, к чему автор монографии в конце концов и склоняется. Важно отметить, что эта жанрово-метрическая форма описывается в сравнении с другими ее традиционными аналогами, причем не однозначно, как некий канон, а в разноголосице ее дискуссионного обсуждения.
Не меньший интерес вызывает зарождение в корейской литературе начала ХХ в. «новой поэзии» синси, основоположником которой считается Чхве Нам Сон. Кроме чередования уже знакомых нам трех-четырехсложных групп он использовал традиционные для японской поэзии размеры синтайси с ритмической схемой 5—5 и 5—7, отразив свои новации в соответствующих теоретических постулатах. Их суть, по мнению Амановой, характеризуется всеми признаками романтизма. Творческая эволюция поэта приводит его от романтизма к реализму («Стихотворение, сочиненное во время путешествия в Пхеньян»). Закономерно продуцируются и более свободные формы: 1) чаюси — аналог японского (дзиюси) и европейского верлибра, соединившийся с национально-само-
бытными предпосылками в традиционной корейской поэзии (в жанре конца XVII — начала XVIII в. чан-сиджо); 2) стихотворения в прозе (санмунси, генетически связанный с японским самбуси).
Дальнейшее развитие новой корейской поэзии Г.А. Аманова возводит к деятельности журнала «Вестник западной литературы и искусства», на страницах которого выступали поэты, популяризировавшие среди соотечественников сентиментальные произведения Лонгфелло, символистские стихи Верлена и лирические рассказы Тургенева (с. 98). Они же ввели в эстетический обиход заимствованные на западе декадентские идеи. Особый интерес вызывает их живой интерес к творчеству русских символистов: Ф. Сологуба,
B. Брюсова, А. Блока, А. Белого, Вяч. Иванова, К. Бальмонта (с. 101). Корейских поэтов-символистов, таких как Ким Ок, Хван Сок У, Ли Иль, Чу Ё Хан, привлекает прежде всего внутренний мир личности, ее индивидуальное неповторимое видение мира. Отсюда — повышенное внимание к символическим образам и форсированным средствам поэтической выразительности, в основном звукового и колористического характера. Поэты «Вестника» обогатили «новую поэзию» ранее не употреблявшимися ритмами, интонациями, напряженной экспрессивностью, метафоричностью образного языка, изощренной звукописью.
В дальнейшем эстетический ригоризм, свойственный декадентской поэзии, вызвал естественную реакцию отторжения и в конечном итоге привел к традиционному стихийному реализму, отличавшемуся достоверностью изображения и правдоподобием образов, а также к реабилитации национальной классики (модифицированных на новый лад жанров минё и сиджо).
В заключение автор монографии подводит итоги и намечает дальнейшие перспективы предпринятого им исследования: необходим тщательный анализ всех без исключения литературных фактов данной эпохи, более подробный разбор многих названных в работе стихотворений с усилением аксиологического аспекта; нужно проследить генезис тех или иных поэтических форм, продолжить типологическое сопоставление аналогичных явлений в корейской, китайской, японской, западноевропейских, американской и русской литературах и т.д. (с. 181).
К сказанному могу присовокупить: столь же актуальны разработка более современного и адекватного метода осмысления корейской версификации, соотнесение жанровой системы дальневосточных и западных художественных систем и, возможно, коррекция несколько принужденного в стилистическом отношении заголовка книги. С другой стороны, не могу не согласиться с
C.И. Кормиловым, автором вступительной статьи «Новая корейская поэзия с точки зрения теоретика литературы», настаивающим
на том, что она выявляет и предоставляет бесценный материал для сопоставления с классическими образцами произведений, литературных форм и художественных приемов европейского и американского ареалов, без чего обоснование общетеоретических категорий на современном этапе развития исторической поэтики некорректно. Наконец, монография вызывает жгучий интерес, приоткрывая специалистам-филологам новые поэтические материки, представляющие для большинства из нас почти абсолютную terra incognita. Глобализм применительно к теории литературы реакции отторжения, слава богу, не вызывает.
Давая немало общей теории литературы, книга Г.А. Амановой вместе с тем может служить дополнительным пособием по курсу «сравнительное литературоведение».
О.И. Федотов
Сведения об авторе: Федотов Олег Иванович, докт. филол. наук, профессор, ведущий научный сотрудник Московского института открытого образования. E-mail: [email protected]