CC BY
60
АЛИМЕНТАРНЫЙ КОД В РОМАНЕ Л. АНДРЕЕВА «ДНЕВНИК САТАНЫ»
Е.Е. Завьялова
Ключевые слова: алиментарный код, мотив еды, образ вина, пожирать, метафора.
Keywords: аlimentary code, food and wine images, devour, metaphor.
Роман Л. Андреева «Дневник Сатаны» (1919) не был завершен, но его называют итоговым в наследии писателя. В произведении нашли воплощение все ведущие тенденции его творчества и предугаданы многие приемы неклассической поэтики. Внимание литературоведов было сосредоточено на жанровом своеобразии текста, повествовательном, неомифологическом1 началах в романе, его библейских и философских истоках, мотивах игры, жертвы, предательства и др.
Объектом нашего исследования явилось семантическое поле «еда», предметом - алиментарный код (от латинского alimentum -пища), то есть авторский код, субстратом которого выступает универсум «продукты питания». Под авторским кодом мы, следуя дефиниции Е. Фарино, подразумеваем «постоянство признаков и их значимостей», отличающее «творчество одного автора от творчества другого» [Фарино, 2004, с. 48]. Обращение к столь узкой теме оправдано последовательностью андреевской концепции, которая проявляется в развертывании произведения как целого и на всех его уровнях. Анализ совокупности алиментарных знаков в «Дневнике Сатаны», их противопоставленности и взаимообусловленности позволяет определить систему принципов, при помощи которых передается идея романа.
Трапеза упоминается в романе несколько раз. Главный герой, миллиардер Генри Вандергуд, а точнее вочеловечившийся в его тело Сатана, едет в Рим. Происходит железнодорожная катастрофа, и Вандергуд вместе со своим секретарем Топпи вынужден пешим ходом преодолевать значительное расстояние по кампанской
1 По теории И.Ю. Искржицкой - антимифологическом [Искржицкая, 1996].
равнине. Выбившиеся из сил путники находят приют в доме Фомы Магнуса. Хозяин предлагает им вино и «скромный ужин» [237]1, который те с жадностью поглощают (чавканье голодного Топпи сравнивается со звуками, издаваемыми над костью собакой [236]).
Наутро - во время завтрака - к гостям выходит Мария, которую Магнус представляет своей дочерью. Совершенная красота девушки настолько поражает героев, что Топпи начинает задыхаться: «Глаза его округлились, лицо покраснело, как от удушья, и по длинной шее волной проплыл кадык и нырнул где -то за тугим пасторским воротничком. Конечно, Я подумал, что он подавился рыбьей костью...» [245]. Хозяин, делая вид, что не замечает произведенного Марией эффекта, «продолжает насмешливо угощать» [245] их: «Кушайте же, м-р Топпи. Вы ничего не пьете, м-р Вандергуд, вино превосходное» [246].
Во время второго визита «американца» Магнус холоден, немногословен. Его ледяной тон и отсутствие Марии вынуждают миллиардера отказаться от трапезы. Третье посещение оказывается для м-ра Генри куда более удачным. На этот раз хозяин приходит не сразу, и гость имеет возможность наслаждаться обществом его дочери; Магнус дружелюбен и общителен, Вандергуда «оставляют завтракать» [273].
После того как новые знакомые миллионера переезжают жить в купленное им палаццо, упоминания о совместных застольях прекращаются, речь ведется лишь о выпивках. Только в последней главе, когда Магнус наконец-то раскрывает вочеловечившимся «американцам» всю правду о себе и Марии, он предлагает еду своей любовнице: «Хочешь апельсин или вина?» [352], «Скушай еще апельсин, Мария...» [352]. В изображениях рая апельсин считается плодом грехопадения - в отличие от цветка растения, флердоранжа, который ассоциируется с девой Марией и означает чистоту, невинность, непорочность. Этот фитонимический символ можно трактовать как намек на двойственную сущность героини, бесстыдной проститутки «с ясным взором», «божественной поступью» и «пречистым ликом Мадонны» [355].
Этикет обязывает заботиться о благополучии гостей, потчевать их. По М.М. Бахтину, пиршественные образы «.существенным образом связаны со словом, с мудрой беседой, с веселой истиной» [Бахтин, 1990, с. 310]. Кроме того, перечисленные эпизоды встреч в
1 Здесь и далее цитаты из романа Л. Андреева «Дневник Сатаны» приводятся по изданию [Андреев, 1996], с указанием номера страницы в квадратных скобках.
доме Магнуса, объединяющие для главного героя трапезу и удовольствие общения с прекрасной женщиной, построены на метафоре любви-еды. О.М. Фрейденберг пишет: «"Поесть" значит "соединиться", тоже обсценное значение лежит в метафорах "варки", блюда, "кушанья", "повар" приобретает семантику оплодотворителя - мужа, любовника, жениха» [Фрейдерберг, 1997, с. 75]. И далее: «Еда играет центральную роль при браке, вся процедура которого метафорически повторяет историю растения, злака, хлеба. Помимо трапезы, составляющей важную часть свадьбы, отдельные эпизоды наполнены обрядами хлеба и вина» [Фрейдерберг, 1997, с. 75]; «.Отдельные моменты спарагмоса, раздробления, раздачи еды всем присутствующим, вкушения хлеба и вина протягивают нити от брака к евхаристии и литургии» [Фрейдерберг, 1997, с. 75]. Фома Магнус кормит своего гостя, впоследствии становящегося женихом Марии. А в конце романа цинично предлагает Вандергуду услуги своей сожительницы: «Я отдаю ее. Возьми. Если ты скажешь да, она сегодня же будет в твоей спальне и... клянусь вечным спасением, ты проведешь очень недурную ночь» [354].
На наш взгляд, андреевская история вочеловечивания Сатаны может быть соотнесена с девятой притчей Соломона, в которой образ трапезы занимает центральное место. Премудрость и Глупость приглашают прохожих к себе в дом. Первая говорит: «Идите, ешьте хлеб мой и пейте вино, мною растворенное; Оставьте неразумие, и живите, и ходите путем разума» [Притч 9: 5-6]. Вторая предстает в виде зазывающей к себе блудницы, «безрассудной, глупой и ничего не знающей» [Притч 9: 13], обращается к путникам со словами: «воды краденые сладки, и утаенный хлеб приятен» [Притч 9: 17]. «Краденые воды» означают распутство (в противоположность питью из своего источника, верности), «утаенный хлеб» - скрытую преступность. Человек, принявший приглашение Глупости, обречен на смерть: «И он не знает, что мертвецы там, и что в глубине преисподней зазванные ею» [Притч 9: 18].
В библейской притче алиментарный код объединяет мотивы чистосердечия и криводушия, целомудренности и распущенности, праведности и нечестивости. То же наблюдаем в романе Л. Андреева. Вандергуд принимает Марию за олицетворение «небесной красоты, милости, всепрощения и вселюбови» [245], им овладевает «великая радость, великий покой» [308] (заметим, что в церковной лексике так обозначают последнюю субботу перед Пасхой, то есть накануне Воскресения Христова). А девушка оказывается, по выражению Фомы, «глупа, как гусыня, глупа непроходимо. Но хитра. Но лжива.
Очень жадна к деньгам» [352]. Влюбившийся в нее Джованни -юноша, «чистый душою» [352], - увидев истинное лицо Марии, совершает самоубийство.
«Кто утверждается на лжи, тот пасет ветры, тот гоняется за птицами летающими: ибо он оставил пути своего виноградника и блуждает по тропинкам поля своего; проходит чрез безводную пустыню и землю, обреченную на жажду; собирает руками бесплодие» [Притч 9: 7], - говорится в притче. Самонадеянное желание «лгать и играть» [230] приводит Сатану в дом мошенников, побуждает мечтать о браке с «Мадонной из мяса и костей» [252]. В конечном итоге высокомерие, самоуверенность, надменность Вандергуда сменяются жалким бессилием, невыносимым стыдом, безысходностью.
Наличие алиментарных мотивов в романе во многом оправдано чертами персонажа, в чье тело вочеловечился Сатана. Когда-то м-р Генри пас свиней, он сколотил свое состояние на производстве мясных консервов. Свинья - воплощение сытости (ее изображение часто сопровождает аллегорическую фигуру Чревоугодия) и богатства (об этом свидетельствует, например, форма первых копилок). Свинья, по народным представлениям, «нечистое» животное, связанное с потусторонними силами [Белова, 2009, с. 573]. Для пришествия на землю Сатана использует тело магната, «делавшего свиней» [240]. Варденгуд сопоставляет себя -вочеловечившегося - с «грязным и скучным животным» [276], которое «хочется отправить в хлев» [276], и констатирует: «мои милые маленькие мыслишки, как поджимали они хвост - свой маленький хвостик» [247], «обрастает щетиной так же быстро, как его золотоносные свиньи» [243]. Сбросивший маску благодушия Магнус называет миллиардера «розовой скотиной» [342].
Кардинал Х. замечает: «Свиньи? Это очень хорошо, это великолепно, м-р Вандергуд, но не забудьте, что в них иногда вселяются бесы!» [265]. Сюжет произведения Л. Андреева может быть интерпретирован с учетом этой аллюзии на евангельскую историю. Согласно Писанию, Иисус исцелил бесноватых (бесноватого), переместив легион злых духов в свиней. Огромное стадо животных бросилось затем в море. Узнав о необычайном происшествии, местные жители огорчились потере скота сильнее, чем обрадовались чуду излечения [Мф 8: 30-32; Мар 5: 11-14; Лук 8: 32-33]. В романе Л. Андреева Сатана, чтобы развеять скуку, вселяется в тело миллиардера. Его пребывание на земле заканчивается тем, что он отказывается от капитала, постепенно
утрачивает свою дьявольскую сущность (то есть духовно исцеляется) и уподобляется Христу. Окружающие презрительно отворачиваются.
Обращенные Вандергуду слова Магнуса «растите и множьте ваших свиней» [274] - реминисценция библейской фразы «плодитесь и размножайтесь» (на церковнославянском - «раститеся и множитеся») [Быт 2: 16-17]. Фома представляет миллиардера богом, а его бесчисленное поголовье уподобляет человеческому обществу. Его следующая фраза содержит почти прямое указание на животную природу homo sapiens: «Пока мир будет любить хорошую ветчину, он не оставит вас... своею любовью!» [274].
Со скотом сравнивает людей и сам м-р Генри: «Трудно представить ту дрянь, которой Я кормлю моих голодных интервьюеров. Как опытный свиновод, Я с ужасом смотрю на эту ядовитую бурду, но они едят - и живы...» [253]. Сатана презирает толпу, но оказывается зависим ее суждений; он подыгрывает общественному мнению, на что обращает внимание Магнус: «Фи! Но ведь это простой фарс из "Варьете". Как вы можете заниматься такими пустяками, м-р Вандергуд?» [258]. Так актуализируется еще одно известное библейское выражение: «.Не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» [Мф 7: 6].
Присутствие сравнений с алиментарными ремами, метафор с производным значением «еда», как было указано выше, можно объяснить сюжетными перипетиями и спецификой авторского голоса, протеической природой субъекта повествования. Прежнего обладателя тела отличает интеллектуальная ограниченность (бывший пастух «не читал как следует ни одной книги, кроме гроссбуха1» [240]) и озабоченность проблемами пищевого производства. Новый владелец вандергудовского «помещения» [229] с трудом излагает свои мысли на бумаге. Кроме того, он сосредоточен на непривычных ощущениях, связанных с работой человеческого организма в целом и пищеварительного аппарата в частности.
Рассказ «автора» дневника об уборной на пароходе «Атлантик» «кушает весь Вечный город» [254]. Изображая свое лицо в момент радости, м-р Генри прибегает к следующей «иллинойской» метафоре: «Дюжина негритянских ребят не могла бы слизать с Моего лица той патоки, которую вызвало на нем. обещание Магнуса.» [260]. Про встречу с официальным лицом Вандергуд пишет: «что-то вроде министра, или посла, или другого придворного повара долго
1 Книга счетов и приходо-расходных операций.
посыпало Меня сахаром и корицей, как пудинг» [254]. На крыше дома Март хрустит черепицей, разгрызая ее, как сахар [285]. Верующие «глотают кощунство, как мармелад» [258]. Топпи так «насыщается благословениями» кардинала Х., что кажется «даже пополневшим» [268]. Человечество именуется «обглоданным» [284]. Наружность нищих детей напоминает м-ру Генри о зеленых гнилых сортах сыра [285]. Впечатление, произведенное на Вандергуда приходом Магнуса, соотносится со спокойствием в желудке кита, «проглотившего селедку» [273].
Несколько раз в «Дневнике Сатаны» появляются лексемы, обозначающие кишечных паразитов [242, 257]. Вочеловечившийся в тело миллиардера герой сравнивает себя с гельминтом, уничтожающим ткани своего «хозяина». Примечательно, что и этот образ встречается в Библии: Бог наказывает ужасной мучительной болезнью и смертью от червей гонителей христиан - Антиоха Епифана [2Мак 9: 5] и Ирода Агриппу [Деян 12: 23]. Л. Андреев с помощью натуралистических уподоблений актуализирует тему жестокости мироустройства. В одном из фрагментов нанизывание обозначенных лексем помогает достичь особой выразительности высказывания: «...Это низкая, темная и душная тюрьма, в которой Я занимаю места меньше, нежели солитер в желудке Вандергуда. <...> И Я не хочу быть глистом Вандергуда. <...> .Без Меня тебя тотчас слопают черви, ты лопнешь, ты расползешься по швам...» [242]. Нарисованный Сатаной образ пожираемого человека отсылает к византийским изображениям ада, на которых драконоподобный червь проглатывает грешников [Мифы., 1987, с. 32]. «Червь не умирающий и огнь не угасающий» [Ис 66: 24; Мк 9: 44-48] - знаки вечной смерти и вечного мучения.
Тема еды все больше вбирает в себя каннибалистические интонации. Вспоминая о своей встрече с племянником, Вандергуд пишет: «.его плешивое темя так напомажено, что мой поцелуй мог бы стать целым завтраком, если бы я любил пахучее сало» [254]. Пересказывая свою проповедь в «свободной» церкви, м-р Генри замечает: «Маленькое и практическое чудо, вроде превращения воды в графинах в кисленькое кианти или нескольких слушателей в паштеты, было совсем не лишним в эту минуту...» [255]. Магнус сравнивает свою любовницу с орлом, который «ежедневно клюет» [355] его печень, с красивым зверьком, что выгрыз «своими зубками» [357] всю его «бессмысленную веру» [357], а миллиардера предупреждает об опасности быть съеденным: «Вы ваших свиней превратили в золото, да? А я уже вижу, как это золото снова
превращается в свиней: они вас слопают» [241]. Сам главный герой уподобляет действие всепроникающего взгляда Марии процедуре разрезания консервной банки (в какой-то мере предвосхищая события): «Я был вскрыт, разложен на тарелке и предложен вниманию всей публики, наполнявшей улицу» [256]. Позднее Вандергуд именует себя «проклятым тестом для всех»1 [260], предрекает: «в одну прекрасную ночь они [просители] просто поделят Меня на порции и съедят» [285].
Прошивающие текст романа алиментарные мотивы и образы помогают воссоздать апокалипсическую картину разлагающегося мира, в котором каждое существо предрасположено к убийству, но при этом само легко превращается в жертву. Эту страшную «пищевую вакханалию» не в состоянии победить ни любовь, ни смерть, ни сверхъестественные силы.
В ранней аскетической литературе был распространен перечень восьми главных грехов. В восточном христианстве Евагрий Понтийский, Иоанн Кассиан, Нил Синайский, Ефрем Сирин, Иоанн Лествичник и др. первой страстью в перечне неизменно ставили грех чревоугодия (gastrimargia). А.А. Уминский следующим образом поясняет данный факт: «Чревоугодие - это страсть пожирания. Собственно говоря, пожирание, так, чтоб ничего не осталось -свойство ада. Вторая страсть... - блуд. Третья - сребролюбие, потом гнев, потом печаль, потом уныние. Все эти страсти вырастают одна из другой, они связаны между собой, как цепочка, потому что пожрать человека, потребить, иметь, как говорят - это настоящий блуд. Сребролюбие - тоже свойства пожирания. Гнев - свойство пожирания людей, потому что человек, который гневается, своим гневом истребляет, испепеляет все вокруг себя. Уныние - это страсть пожирать, поедом есть самого себя. Все это адские свойства. Они идут из этой цепочки чревоугодия, когда человек не насыщает себя» [Уминский, 2013]. В «Дневнике Сатаны» изображены все смертные грехи. Важное место, которое отводится в произведении мотиву еды, можно объяснить реализацией метафоры всепожирания.
Анализ совокупности алиментарных знаков, имеющихся в тексте, был бы неполным без рассмотрения образа напитков. Соответствующие лексемы несколько раз введены в сравнения и метафоры. Пустившись путешествовать по земле, Сатана замечает, что, когда он начинает плакать, в носу колет, «как от лимонада» [238] (эту ассоциацию можно объяснить непривычностью поступающих
1 Здесь и далее курсив Л. Андреева.
извне и изнутри героя сигналов, «детскостью» его впечатлений). Проявляющиеся проблески людской натуры м-р Генри называет настойкой («Каждое утро, проснувшись, Я чувствую, что вандергудовская настойка человечности стала на десять градусов крепче...» [242]), а произведенный в Риме фурор сравнивает с пивом («.Вероятно, из Моих миллиардов можно было приготовить зелье покрепче, но я сумел сделать только кислое пиво» [288]).
Чаша, кубок символизируют страдания и жертвенность Христа в Гефсиманском саду («Отче мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя» [Мф 26: 42]). На наш взгляд, данный евангельский образ оригинально интерпретируется в «Дневнике Сатаны». Указанием на это служат следующие слова Вандергуда: «Презрение и ненависть, тоска и любовь, гнев и смех, горький, как полынь, - вот чем до краев была налита поднесенная Мне чаша...» [290]; «Вижу полные кубки, но к какому ни протянулись бы мои уста, в каждом нахожу уксус и желчь: или нет других напитков у человека?» [301].
Американский миллиардер имел пристрастие к алкоголю, и вочеловечившемуся Сатане нравится спиртное. Пускаясь во все тяжкие, он пьет пиво [279], виски, шампанское [256, 333]. Но Магнус потчует Вандергуда исключительно вином (вино - эмблема сообщества единомышленников). Мы насчитали 42 случая употребления лексемы «вино», в то время как число названий остальных напитков не превышает десяти.
Хмель помогает Фоме усыпить бдительность м-ра Генри, обмануть его. Сам Магнус пьет мало, лишь в конце произведения, успешно завершив свою аферу, он позволяет себе расслабиться («Мошенник был пьян, но держался крепко и только шумел ветвями, как дуб под южным ветром» [357], «он был явно пьян и глаза его налились кровью» [361]).
Злоупотребление м-ра Генри вином во многом порождено его опьянением любовью. См., например: «Мария, Мария, как испытуешь ты меня! Я еще ни разу не касался твоих уст, вчера я целовал только красное вино... но откуда же на моих губах эти жгучие следы?» [333]. Процитированный фрагмент позволяет утверждать, что вино в романе ассоциируется еще и со страстью (в Апокалипсисе св. Иоанна Богослова про жену, сидящую на звере багряном, сказано «С нею блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле» [Откр 17: 2]).
Когда в произведении говорится о цвете вина (прямо или косвенно), он всегда красный. В первую ночь у Мангуса Сатане
снится сон, в котором вино сопоставляется с кровью: «Будто Я бутылка от шампанского с тонким горлышком и засмоленной головкой, но наполнен Я не вином, а кровью! И будто все люди -такие же бутылки с засмоленными головками, и все мы в ряд и друг на друге лежим на низком морском берегу. А оттуда идет Кто-то страшный и хочет нас разбить, и вот Я вижу, что это очень глупо, и хочу крикнуть: "Не надо разбивать, возьмите штопор и откупорьте!" Но у Меня нет голоса, Я бутылка. И вдруг идет убитый лакей Джорж, в руке у него огромный острый штопор, он что-то говорит и хватает меня за горлышко... ах, за горлышко!» [243]. Это сновидение -предвестие опасности, грозящей Вандергуду, а также предзнаменование грядущих изменений, которые произойдут с ним (когда потаенные - «закупоренные» - мысли и желания вырвутся наружу, на всеобщее обозрение глумящейся компании).
По словам И.И. Московкиной, «Мария (как ей и положено) погребает Сатану, превратившегося в Христа, "распятого" Магнусом и его "мелкими бесами"» [Московкина, 2005, с. 240]. Вино символизирует кровавое жертвоприношение. На наш взгляд, в этом контексте происходящее с героем андреевского романа обретает характер евхаристии. О.М. Фрейденберг пишет: «Вино - позднейшая стадиальная замена крови, и крови разрываемого на части тотема -жертвенного животного; как эта "кровь", имеющая евхаристическое значение, связана с образом исчезновения-появления, смерти-жизни, так и "вино" сохраняет значение смерти-воскресения и смерти-рождения. Земледельческий эквивалент крови, "вино" означает в фольклоре плодородие, избавление от смерти, производительность» [Фрейдерберг, 1997, с. 76].
Мотивы вкушения еды и вина в «Дневнике Сатаны» оказываются связанными со спарагмосом, ритуальным расчленением, брак - с литургией, а убийство - с преодолением смерти.
Итак, нами был исследован только один из многочисленных авторских кодов в романе Л. Андреева. Алиментарные образы несут в произведении значительную эмоциональную и смысловую нагрузку, зачастую выполняют символическую функцию, в ряде случаев перерастают в образы-мифы. Частое варьирование мотивов еды (и питья) помогает воссоздать особый ритм. При этом совмещается несовместимое: отхожее место на пароходе сравнивается с храмом, душевная безмятежность - с ощущениями кита, проглотившего селедку. Писатель меняет ракурс, предлагает то одну, то другую форму видения: человек завтракает, а солитер точит его внутренности; производитель паштета становится консервами,
разложенными на тарелке, а в рот ему лезет собственное сердце [234]. Совершающиеся метаморфозы стирают границы между действительным и ирреальным. Прихожане глотают слова Сатаны, как мармелад, черт насыщается благословлениями кардинала. Бесы вселяются в свиней, те превращаются в капитал, капитал - в золото, золото - в прах. Вода становится вином, вино - кровью и т.д. и т.п. И.Ф. Анненский писал: «Андреев не бережет, а напротив, с особой радостью рушит привычности, а взамен заставляет меня искать в мире новых сцеплений и слитий, наподобие тех, которые так прихотливо слагаются вокруг меня вечером из отовсюду нахлынувших теней» [Анненский, 1979, с. 152]. Многочисленные трансформации, смещения смыслов в романе передают идею эфемерности, неустойчивости, пронизывающей мироздание сверху донизу.
Литература
Андреев Л.Н. Дневник Сатаны: Романы. Повести и рассказы. Письма. Воспоминания современников. М., 1996.
Анненский И.Ф. Иуда // Анненский И.Ф. Книги отражений. М., 1979.
Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990.
Белова О.В. Свинья // Славянские древности: этнолингвистический словарь. М., 2009. Т. IV.
Еременко М.В. Мифопоэтика творчества Леонида Андреева, 1908-1919 гг. Саратов, 2001.
Искржицкая И.Ю. Леонид Андреев и пантрагическое в культуре XX века // Эстетика диссонансов. О творчестве Л.Н. Андреева. Орел, 1996.
Мифы народов мира: в 2-х тт. М., 1987. Т. 1.
Московкина И.И. Между «pro» и «contra»: координаты художественного мира Леонида Андреева. Х., 2005.
Уминский А.А., протоиерей. Цикл бесед о Великом посте. [Электронный ресурс]. URL: http://www.trinity-church.ru/prior/articles/stati_i_intervyu_2013_goda/besedyi_o_poste
Фарино Е. Введение в литературоведение. СПб., 2004.
Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997.
