Александрийские поэты и Пиндар Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

АЛЕКСАНДРИЙСКИЕ ПОЭТЫ И ПИНДАР

Резюме: Пиндар - это одно из тех звеньев, которые связывают тради-ионно противопоставляемых друг другу александрийских поэтов -Каллимаха и Аполлония одосского. Каллимах в своих наиболее зна-имых программных произведениях отсылает к его одам как к источику созвучных ему представлений о поэзии. Показательно, что и у Аполлония аллюзии на четвертую Пифийскую оду концентрируются вокруг ключевых моментов повествования. Для него Пиндар - один из важнейших предшественников в изложении сюжета об аргонавтах. По замыслу автора, его произведение и четвертая Пифийская ода должны были вступить в определенное взаимодействие в сознании знающего читателя, дополняя друг друга.

Ключевые слова: Пиндар, четвертая Пифийская ода, александрийская поэзия, Каллимах, Аполлоний Родосский, «Аргонавтика».

В этой статье я хотела бы, во-первых, кратко обрисовать саму проблему соотношения александрийской поэзии, прежде всего в лице ее «первого лица», Каллимаха, с поэзией Пиндара, а во-вторых, проиллюстрировать специфику этой преемствен-ости на примере поэта, чье творчество куда реже сопоставляется с одами Пиндара, а именно на примере Аполлония Родосского. Моя цель состоит не только в том, чтобы просто привлечь внимание к уже отмеченным другими исследователями паралелям между поэтикой пиндаровского эпиникия и идеями и способом выражения александрийцев, но и продемонстрировать принципиальное родство в восприятии пиндаровского наследия представителями различных жанров эллинистической поэзии и тем самым лишний раз подчеркнуть на этом конкретном примере внутреннее единство поэтической программы алексан-рийцев, кем бы и в каких жанрах она ни реализовывалась -Каллимахом в его гимнах и эпиграммах или Аполлонием в его эпической поэме. Как кажется, отношение к предшественникам, проступающее в многочисленных цитатах и аллюзиях, является одним из наиболее явственных знаков этого единства, и Пиндар может служить в этом отношении превосходным примером.

Связь с Пиндаром явно улавливается при анализе даже наиболее известных, программных стихотворений Каллимаха.

Например, в двадцать восьмой эпиграмме он следующим образом заявляет о своем неприятии эпических поэм, написанных по образцу «Илиады» и «Одиссеи»:

’Ех9а[рш то лтп|аа то кuкЛlк6v, ои5£ кеЛеибф Ха[рш, т[д поЛЛоид &б£ ка1 &б£ фер£1-^ю£ш ка1 п£QLфоlтоv £QW^£vоv, оиб' апо кр^^д пцуш ожхацуш пdvта та О^Н-бот.

Лиоо^п, сти 0£ vaLxl каЛод каЛ6д—аЛЛа прЬу ап£^ тоито стафшд, Нх^ ф^о! т^ 'аЛЛод £х£1.'

Я ненавижу киклическую поэму, мне не нравится дорога, по которой снуют многие туда-сюда. Я не терплю переменчивого любовника. Я не пью из общественного источника, я не переношу то, чем пользуются все. Прежде чем скажешь: «Лисаний, как ты хорош да пригож (а это действительно так)», - Эхо отвечает: «Он с другим» (28, 1 - 6).

Образ пути является традиционной метафорой поэзии, причем она особенно любима именно Пиндаром (см., например, Ол. 1, 110; 6, 23; 9, 105; Пиф. 11, 39; Ист. 2, 33; 3-4, 19; 6, 23 и др.; [ср. Вакхилид 10, 52; 19, 1-2])1 Н.П. Гринцер, анализируя метафору пути в произведениях Пиндара, а также Алкмана и Вакхилида, приходит к следующим выводам (Там же: 238-239):

1) в основе содержательного «пути» «лежит традиционная схема, привычный сюжет»;

2) сравнение песни с дорогой «предполагает и некоторую вариативность, определяемую выбором самого поэта»;

3) новый «путь стиха» ищет «не отдельный певец, а вся традиция в целом».

Соотношение традиции и новации наиболее очевидно проявляется в тех фрагментах, где Пиндар говорит не просто о «пути», но о «проторенной, проезжей» дороге стиха. В этом отношении показательны слова из шестой Немейской оды, где поэт следующим образом подчеркивает свою преемственность традиции:

... пaЛal6т£QOl

С «г \ 1 \ ~ </

OOOV а|aа£,lтоv £UQоv• £по-

0£ ка1 аитод £х^у |a£Л£таv•

1Об этом применительно к поэзии более раннего времени см. Гринцер. 2000: 237-238.

Древние нашли проторенную дорогу, и я сам в усердии своем следую за ними... (Нем. 6, 53-4).

Тем самым поэт сам является продолжением традиции, но при этом способен отступать от нее, ища новые неизведанные «дороги песни»:

^акра jlxol v£LCT0ai кат' a^a^LTOv- wpa уар CTUvanTei ка[ Tiva oljaov LCTa|ai ppaxuv- noA-

Aolctl 5' ayn^ai o^Lag £T£poig.

Долго мне идти по торному пути, а время поджимает, и я знаю короткую тропу, ибо многих прочих превосхожу мудростью (Пиф. 4, 247-248).

Интересно, что подобная вариативность «идти/не идти по проторенной дороге» дает возможность двоякой интерпретации еще одного фрагмента Пиндара, где встречается тот же самый образ. Это седьмой Пеан Ь10-12:

K£Aa5^a[o^£v ]ujavoug,

O^qpou [5e |aq Tpi]nTov KaT' a^a^iTov LovT£g, a[AA' aA]AoTpLaig av' Lnnoig,

В традиционной реконструкции (которой, в частности, придерживался И. Разерфорд в своей статье 1988 г., посвяенной этому фрагменту - Rutherford 1988: 65-75) на месте имеющейся в тексте лакуны восстанавливается [5е tql]tct6v - и тем

самым оказывается, что хор призывает уйти с проторенной Гомером тропы: «Мы поем гимны, не идя по проезжей дороге Гомера» (причем в виду, возможно, имеется дошедший до нас гомеровский «Гимн к Аполлону»). Однако, впоследствии Джамбаттиста д’Алессио показал, что лакуна в следующей, 12-ой строке слишком велика для привычной реконструкции, и потому перед [... aA]AoTQLai^ av' mnoic, должно стоять отрицание. На основании этого Ди Бенедетто предложил прямо противоположную реконструкцию, согласно которой Гомер как раз является образцом для песни хора:

K£Aa5^a[o^£v ]ujavoug,

O^qpou [noAuTpi]nTov KaT' a^a^iTov LovT£g, a[AA' оик aA]AoTpLaig av' innoig,

•> \ )r\ \ T \ С/

£TC£i au[TOL to no]Tavov ap^a Moiaa[Lov £Aauvo]ja£v

Мы поем гимны, двигаясь по хорошо проторенной дороге Гомера, не на чужих конях, но сами мы гоним летучую колесницу Муз. (Di Benedetto 1991: 164-176).

Впоследствии появились и другие реконструкции, подкрепляющие исходную трактовку И. Разерфорда , но для нас сейчас не так важно высказать суждение в пользу той или иной интерпретации, сколько подчеркнуть саму ее возможную двойственность, отражающую и амбивалентность образа в системе пиндаровской поэтики.

В программном заявлении Каллимаха, в отличие от Пиндара, образ проторенной дороги получает однозначно отрицательную оценку. Прежде всего александрийский поэт выступает против использования в произведениях традиционных тем, поскольку они себя исчерпали. Это находит отражение также в совете, который Аполлон дает поэту в поэме «Причины»:

... та aq naTeouCTLV a^a^ai

та oT£Lp£iv, £T£pwv Lxvia jap ка0' o^a SLфQov £A]av jan^' oljjov ava nAaTuv, dAAa K£A£u0oug dTQLTCTO]ug, £L KaL CTT£iyOT£Qnv £AaCT£ig.'

Не иди по дороге, по которой едут телеги, и гони колесницу не по широкому тракту, по одинаковым следам других, а по непроезжей дороге (Фрагмент 1 Pf, 25 - 28)

Этот фрагмент для нас тем более интересен, что по всей вероятности несет в себе прямые отсылки на только что разобранные пассажи из Пиндара. В частности, ряд исследователей усматривает в словах кеАеибои^ атр1Пто]и£ аллюзию на ([rcoAu/a) tql]tct6v кат’ a^a^LTOV из пиндаровского пеана (Acosta-Hughes, Stephens. 2002: 250)3. Кроме того, в «проезжей дороге» из «Причин» можно усмотреть и отсылку к o56v a^a^LT6V из Нем. 6 и Пиф. 4. И поскольку Пиндар под традиционным «путем» песни понимал прежде всего ее содержание, то и Каллимах, по всей видимости, призывал отказаться прежде всего от традиционного содержания. Однако интересно, что в

2 В частности, д’Алессио предлагает восстанавливать aTpinTov KaT' aaa^iTov. См. подробный разбор в Rutherford 2001: 247-249.

3Следует заметить, что М. Аспер, подробно разбирающий истоки поэтической метафорики Каллимаха, не считает, что здесь содержится аллюзия именно на седьмой пеан (Asper1997: 64-72).

этом своем отрицании он опирается на традицию, и прежде всего на традицию Пиндара. Более того, если предположить, что в седьмом пэане Пиндар также призывал отказаться от наезженных гомеровских троп, то Каллимах в таком случае прямо повторяет его мысль.

Возможный пиндаровский подтекст можно усмотреть и в не менее знаменитом программном заявлении Каллимаха из «Гимна к Аполлону»:

о Ф06vоg АтсбЛЛ^од еп' оиата Ла0рюд опгу-'оик ауа|аа1 т6v dоl56v од оиб' оста п^тод ааба/ т6v Ф06vоv штсбАЛ^ по5[ т' г)Ластту &5£ т' ££1тсг^ 'Астстирюи пота^ою |а£уад рбод, аЛЛата поЛЛа Лизата урд ка1 поЛЛ6v £ф' ибат1 стuрф£т6v еЛк£1.

А^о! 5' оик ап6 паvт6д ибшр фор£оист1 |а£Л1стста1, аЛЛ' ^т1д ка0ар^т£ ка1 dxрdаvтод ау£рп£1 п[5акод Щ£ррд оЛ[уп Л1рад dкроv dwтоv.'

Зависть шепнула Аполлону по секрету на ушко: «Мне не нравится поэт, который не поет, как пучина!» Аполлон отшвырнул Зависть ногой и сказал: «У ассирийской реки большое течение, но вместе с водой она несет много ила и грязи. Не из каждого источника приносят воду пчелы Деметре, но ту, что чиста и не мутна, но понемногу сочится из священного источника, ту, что высшего отбора». (105-112)

Для обозначения своих литературных предпочтений Каллимах использует образы ручья и пчелы, которые также являются традиционными метафорами поэзии. В них заложены

4

представления о ее текучести, окрыленности и сладости . Именно в этом ключе трактовал эти метафоры и Пиндар. Связь поэтической метафорики источника и пчелиного меда ярко представлена, например, в образе поэта из Нем. 7. 11-12: ^бЛХфро'у' а1т1ау фошт Мою^^ёраЛе; и уже прямой цитатой из Пиндара выглядит упоминание о воде «отборного качества» (awтоv aкpоv строке 112, прямо отсылающее к седьмой Истмийской оде:

... а^а|лоу£д 5£ ррото[, о т1 ^ стоф[ад dwтоv dкроv кЛита!д £тс£^ роаХст^ ££,[кпта1 Сиугу

4 Об этом применительно к поэзии более раннего времени см. Гринцер 2000: 275-278.

Смертные беспамятны ко всему, что не достигло высшего качества мудрости в соединении со славящими потоками слов (Ист. 7, 19-20).

Соседство этого выражения с образом поэзии как потока слов делает аллюзию несомненной. На это обращал внимание еще Ф. Уильямс, автор комментария к каллимахову гимну (Williams 1978: 95), а впоследствии идею пиндаровского подтекста подробно развил Э. Бир, который вообще считал, что Пиндар являлся одним из основных источников и содержания, и образности данного текста (Beer 2006).

В итоге получается, что в своих программных заявлениях относительно поэзии Каллимах, формально противопоставляя себя предшествующей традиции, в то же время с помощью цитат и аллюзии к этой традиции отсылает, вероятно, показывая тем самым, что в ней соответствует основным принципам александрийской поэтики.

Не останавливаясь на этом подробно, можно отметить еще несколько черт, роднящих поэтику Пиндара с основными принципами александринизма. Так же как и александрийцы, Пиндар:

1. ал основной характеристикой поэзии краткость высказывания (Ист. 1, 62-63; Ол. 13, 98; Пиф. 8, 29) и в то же время его соответствие месту и времени;

2. оставлял в своих произведениях разные версии мифа, давал им свою оценку и выбирал с его точки зрения наиболее верную;

3. тивопоставлял себя другим авторам (Ол. 1, 36), предлагая свое объяснение события или выбирая новый способ рассказа о нем; стремился связать настоящее с прошлым, выявив «ряд событий, продолжением которого оказывается новое событие» (Гаспаров 1997: 32).

Проблеме использования пиндаровских приемов построения текста в гимнах Каллимаха посвящено немало исследований (Newman 1985, Fuhrer 1988, Beer 2006), поэтому далее мы хотели бы остановиться подробнее на проблеме взаимодействия четвертой Пифийской оды Пиндара и «Аргонавтики» Аполлония Родосского, текста, в жанровом отношении значительно отстоящего от пиндаровского эпиникия. Такое сопоставление оправдано общностью сюжета, но для нас прежде всего будут интересны конкретные лексические и образные параллели между двумя текстами, дающие возможность наметить специфику влияния Пиндара.

Б. Бресвелл в своем комментарии к четвертой Пифийской оде (Braswell 1988) приводит в «Аргонавтике» следующие лексические параллели к тексту Пиндара:

Четвертая Пифийская ода Аргонавтика

vw/xwv Unep yaLag ep-qjawv (26) vwTa xOovog (4, 1246)

KUjadxtov pircdg avejaoug (195) Ku^aTa Kai pinai ave^ou (2, 1114)

aSa^avTivov / dpoTpov (224) CTTipapou aSa^avTog dpOTpov-(3, 232, 1285)

ayaywv CeuyAa nxAaaaev (227) 1 nxAaaaev / CeuyA^ xaAKeL^-3, 1307-8) ' '

'Kwag alyAdev xpuaew Ouadvw.' (231) Xpuaeov alyA^ev Kwag (4, 1142) Xpuaewv Ouaavwv ..^eyyog^ (4, 1146)

Уже само их наличие убеждает в том, что Аполлоний ориентировался на пиндаровскую модель не только в строении сюжета, но и в языковом выражении.

Поэму александрийского поэта и четвертую Пифийскую оду, разумеется, объединяет, прежде всего, тема плавания аргонавтов, которых оба автора называют «богоравными» ^|10ёо1 (Пиф. 4, 12, 211; Арг. 1, 548). В обоих произведениях ключевым является эпизод, когда Тритон, представившись Эврипилом, дарит Эвфему ком Ливийской земли. Более того, как заметила С. Стефенс (Stephens 2007), александрийский поэт именно в этом ключевом месте ссылается на Пиндара как на своего предшественника, используя то же словосочетание pwAa£, 5ai|ovLn ‘ниспосланный божеством ком’ (4, 1734), что и Пиндар в Пиф. 4, 37. Для Пиндара данный эпизод важен, ибо Эвфем считался предком Батта, от которого вели свою генеалогию царь Кирены Аркесилай, адресат четвертой Пифий-ской оды. Вероятно, что и для Аполлония этот образ был значим, так как от Батта вел свой род и Каллимах, родившийся в той же Кирене (и чей отец тоже звался Баттом). Интересно, что история Эвфема у Аполлония становится поводом рассказать, как это делал и Пиндар, об основании Феры. Некоторые исследователи, например М. Де Форест (De Forest 1994), считают, что, завершив свою поэму историей основания города, Аполло-

ний Родосский заявляет о своей приверженности литературным взглядам и вкусам Каллимаха и его «Причин». Замечательно, что своего рода связующим звеном между двумя александрийцами здесь выступает Пиндар, причем если для последнего история Эвфема и основания Феры становится отправным пунктом повествования, то Аполлоний ею свою поэму завершает, в качестве своего рода двойной литературной отсылки, одновременно и к Пиндару, и к Каллимаху.

Порой текст Аполлония можно рассматривать как своеобразный комментарий к произведению Пиндара. Например, в 229-234 стихах первой песни «Аргонавтики» александрийский поэт выступает как своего рода схолиаст, толкуя этноним «минийцы» М^иа1 ,которым обозначены аргонавты в 69 стихе четвертой Пифийской оды:

тоид [Л-СУ арютрад М^иад тс£рlvаl£тdоvт£g KLкЛno'кov |лАЛа п^тад, £тс£1 М^иао 0иуатр^

< Л ~ \ V 1 1 1 <7 5 /

01 тсЛ£1стто1 ка1 ар1стто1 аф а^атод £их£то^то £|а|агуа1, ^д 5£ ка1 аuтov гро^а y£Lvато л^тпр АЛк^бп КЛи|а^г)д М^и^Ьод £ку£уаи1а.

Живущие вокруг называют в совокупности всех этих лучших людей минийцами, поскольку лучшие из них в большинстве своем гордятся тем, что происходят из крови дочерей Миния. Из них матерью Ясона стала Алкимеда - порождение дочери Миния Климены.

Схожим образом, если Пиндар просто упоминает, что немалую роль в организации похода аргонавтов сыграла богиня Г ера (184 -187), никак это не поясняя:

тOv 5£ тса|атс£10-р уЛик^ ^|л.10£О1-ст^ пO0оv ^5а1^ "Нра 0' vаOg ’Аруоид, |а^т^а Л£lтс0|a£vоv тdv акLv5uvоv пара |аатр1 |а^£^ а1-^а тс£ста^т', аЛЛ' £п1 ка1 0аvdтф фdрлакоv кdЛЛlсттоv £ад ар£тад а-Л^^ £ир£ст0а1 ст^ аЛЛо1д.

Это Гера

Воспалила полубогов

Всевластною сладкою тоскою по Арго,

Чтоб никто при матери не варил себе бестревожную жизнь Чтоб и в смерти всякий меж сверстныхсвоих искал Крепчайшее зелье -Доблесть (пер. М. Л. Гаспарова),

то в «Аргонавтике» Аполлония Родосского мы уже находим две «причины» этой заботы: в первой песни сообщается, что Пелий на празднике не почтил богиню жертвоприношениями, а в третьей песни Гера мотивирует свое расположение к Ясону тем, что герой помог ей перебраться через реку. Этот рассказ также служит объяснением, почему Ясон пришел в одном сандалии (о чем Пиндар опять-таки только упоминает, ср. о’югсєбіЛо^ в А. 1, 7, гапакс, который выглядит некоей парафразой, калькой с пиндаровского |лоуокдргсі^ в Пиф. 4, 75).

Но порой в своей взаимосвязи два текста как бы меняются местами, и уже четвертая пифийская ода может восприниматься

* гр

как некий дополняющий «комментарий» к «Аргонавтике». Так, перечисляя спутников Ясона, Аполлоний просто сообщает, что герой взял в поход Орфея, послушавшись совета кентавра Хирона (1, 33), связь которого с Ясоном никак не поясняется. О том, что когда Пелий захватил власть, родители были вынуждены отправить маленького Ясона на воспитание к Хирону, рассказано, напротив, у Пиндара (Пиф. 4, 102-115). Конечно, можно предположить, что Аполлоний опирается на расхожий миф, а не конкретно на его изложение Пиндаром, но иные случаи взаимосвязи двух текстов позволяют допустить и скрытую отсылку к четвертой пифийской оде.

Иногда пиндаровская аллюзия позволяет защитить Аполлония от современных критиков. Например, проанализировав сцену вооружения Ээта, царя колхов в момент отплытия аргонавтов (4, 219-224), Г. Френкель приходит к выводу, что в «поэме Аполлония «приготовления к битве в гомеровском духе ... ни к чему не приводят» (Бгапкеї 1968: 469), поскольку за ними не следует поединок. Однако исследователь не учитывает, что отмеченные Б. К. Бресвеллом цитаты из четвертой Пифий-ской оды сконцентрированы в эпизоде сражения Ясона с огнедышащими быками и землеродными воинами. В Пифий-ской оде распахивание поля (224-231) представлено как состязание между Ээтом и Ясоном:

аЛЛ' от' АІ^тад d5а^.dvтlvоv су^єст-стоїд dротроv стк^-фато каї роад, ої фЛоу' апо £^-0dv yєvutov пvєоv каїо|агуою пирод,

ХаЛкєаїд 5' опЛаїд dрdстст£сткоv x0оv' а|аєїро|лєуої тоид ауау^ СєиуЛа пєЛасто^ |ао^од. ор-0ад 5' аиЛакад £vтаvuстаlд

fAauv', avd pwAaKLag 5' opoyuiav axLCevwTov yag. eeinev 5' &5e- 'Tout' epyov paaiAeug,

С/ V / T \ "\ /

OCTTig apxei vaog, £^ol TeAeaaig dф0lтov CTTpw^vdv ay£CT0w,

IA' Kwag alyAaev xpuaew 0uaavw.'

А когда Ээт вывел в круг Стальной плуг И быков,

Из рыжих челюстей дышавших жгучим огнем,

Оземь бивших медною чередою копыт,

Когда подвел он их под ярмо И погнал, протянув прямую борозду,

И на сажень вспорол спину глыбистой Земли,

И так возгласил: «Кормчий царь,

Доверши мой труд И прими нетленный покров

Сверкающего золотом руна»... (пер. М. Л. Гаспарова)

В 230-234 стихах третьей песни «Аргонавтики» Аполлоний Родосский сообщает «причину» появления у Ээта этого плуга и быков:

KaL ol xaAKono5ag Taupoug Kajae, xaAKea 5e o^ewv qv CTTO|aaT', ek 5e nupog 5eivov aeAag a^nveLeaKov-npog 5e KaL auToyuov CTTipapou d5a^.avTog apoTpov fAaaev, HeALw tlvwv xapiv, Og pa jaiv Lnnoig 5e^aTo OAeypaL^ KeK^^OTa 5^iot^ti.

И создал ему медноногих быков, у которых были медные пасти, из которых они выдыхали страшный жар огня. А в придачу к ним он создал цельный плуг из прочной стали, в благодарность Гелиосу за то, что тот подвез его, утомленного в Флегрийской битве, на своих лошадях.

Когда же Ясон приступает к своему подвигу, то его действия описываются теми же словами, что действия Ээта в четвертой Пифийской оде. В 1285 стихе третьей песни повторяется уже использованная пиндаровская формула (aTipapou aba^avxo^ apoTpov), а в 1307-1308 стихах присутствует еще одна цитата из четвертой Пифийской: «подводит (быка) к медному ярму» neAaaaev / CeuyA^ хаАке^). В итоге возникает своего рода интертекстуальная связь: Ясон «Аргонавтики» соревнуется с Ээтом Пиндара, и в какой-то мере это объясняет, почему Ээт «Аргонавтики» вооружается перед испытанием Ясона, которое у

Пиндара было представлено именно как состязание предводителя греков и царя колхов.

Кстати, в сцене свадьбы Ясона и Медеи в четвертой песни «Аргонавтики» Аполлоний использует как цитату еще одну строку из данного эпизода пиндаровской оды - кыас, alyAaev Xpuaew 0uaavw, разбивая ее на две части:

ev0a тот' £CTTOp£CTav Лєктрov |аєуа- tolo б' ипєр0£

XQUCT£ov aLyЛ^£v кшад p^ov, офра пєЛоїто ті^£ід т£ уа^лд каї aoL6L^og- av0£a бє стфі vujj^ai а|а£ру6|агуаі Л£икоїд evl поікіЛа коЛпоїд eo^opmv. пастад бє пирод &д а|аф£пгу аїуЛп, tolov апо xpuaewv 0uaavwv а^аристст£то фєууод-

Тогда там постелили большое ложе, а поверх него бросили блестящую золотом шкуру, чтобы сыграть почитаемую и воспеваемую свадьбу. Нимфы, нарвав пестрые цветы, принесли их им на белых лонах. Как блеск огня охватывает все вокруг, такой блеск шел от золотого руна 1141-1146).

В конце данного фрагмента Аполлоний с помощью сравнения показывает синонимичность aiyA^ и фєууод, а 0uaavo^ становится вариантом обозначения для Kwa^. Это искусное словесное обыгрывание придает дополнительный вес скрытой цитате из Пиндара, и при этом показательно, что Аполлоний переносит ее в другой контекст по сравнению с четвертой пифийской одой. Александрийский поэт показывает, что наградой Ясона за победу над Ээтом является не просто золотое руно, но и Медея, у Пиндара это только подразумевается.

Вместе с тем Аполлоний Родосский включает в текст «Арго-навтики» эпизоды, с помощью которых он выражает свое несогласие со своими предшественниками, в том числе и с Пиндаром. Например, рассказав легенду о браке Борея, он объясняет, что крылья у его сыновей Калаиса и Зета на ногах, а не на спине, и что они черные, а не багряные, как сказано в четвертой Пифийской оде (182). Или, перечислив членов экспедиции в Колхиду, александрийский поэт изображает их шествие к стоящему в гавани снаряженному кораблю (1, 238-249). Таким образом он не только придает каталогу аргонавтов, «искусно составленному перечню некоторые функции действия» и делает его органичным элементом сюжета (Смыка 1976: 114), но и, как считает Бресвелл, полемизирует с Пиндаром (188) и Гесиодом (Теогония 997), которые пишут, что Иолк находился прямо на

морском берегу. Схожий случай - перемена Аполлонием цвета плаща Ясона. У Пиндара он «шафранный» (kqokeov el^a - 23), а у Аполлония «пурпурный» (порфире^ - 1,722, 728), или «красный» (ереибо^ - 726). В знаменитом описании плаща Ясона красный цвет становится своего рода лейтмотивом, позволяющим, в частности, дополнительно обосновать сравнение героя с алеющей звездою (KaAov epeu0o^evo^ - 1, 778). «Полемика» служит одним из приемов создания нового изысканного образа.

Как кажется, приведенные примеры свидетельствуют, что, по замыслу Аполлония, его поэма и произведение Пиндара должны были вступить в определенное взаимодействие в сознании знающего читателя, представляя собой некое единство, дополняя друг друга.

Пиндар явился важным источником и образцом для александрийских поэтов. Не случайно Каллимах отсылает к нему в наиболее значимых своих программных заявлениях о поэзии. Показательно, что и у Аполлония аллюзии на четвертую Пифий-скую оду концентрируются вокруг ключевых моментов повествования (отправление, встреча с возлюбленной, испытание героя, свадьба, финал). Для Каллимаха Пиндар - источник созвучных ему представлений о поэзии; для Аполлония - один из важнейших предшественников в изложении сюжета об аргонавтах. Но так или иначе, Пиндар - это одно из тех звеньев, которые связывают этих двух традиционно противопоставляемых друг другу александрийских поэтов.

Литература

Пиндар. Вакхилид. Оды. Фрагменты. - М.: Наука, 1980.

Гаспаров 1997 - Гаспаров М. Л. Избранные труды. Т. 1. Опоэтах. М., 2007.

Гринцер 2000 - Гринцер Н. П. Гринцер П. А. Становление

литературной теории в Древней Греции и Индии. М., 2000.

Пиндар 1980 - Пиндар. Вакхилид. Оды. Фрагменты / переводы М. Л.

Гаспарова. М., 1980.

Acosta-Hughes, Stephens 2002 - Acosta-Hughes B., Stephens S. Rereading Callimachus’ “Aetia” Fr. 1 // Classical Philology. 2002. Vol. 97.

Asper 1997 - Asper M.. Onomata allotria: Zur Genese, Struktur und Funktion poetologischer Metaphern bei Kallimachos. Stuttgart, 1997. Beer 2006 - Beer A. Tradition and Originality in Callimachus’ Hymnto Apollo // Frankfurter elektronische Rundschau zur Altertumskunde. 2006. Bd. 1.

Braswell 1988 - Braswell B. K. A Commentary on the Fourth Pythian of Pindar. Berlin; NY., 1988.

De Forest 1994 - De Forest M. M. Apollonius’ Argonautica: A Callimachean Epic. Leiden, 1994. (= Mnemosyne Suppl. 142).

Di Benedetto 1991 - Di Benedetto V. Pindaro. Pae.7b 11-14 // RFIC, 1991. T. 119.

Frankel 1968 - Frankel H. Noten zu den “Argonautika” des Apollonios Rhodios. Munchen, 1968.

Fuhrer 1988 - Fuhrer T. A Pindaric Feature in the Poems of Callimachus // The American Journal of Philology, 1988/ Vol. 109.

Newman 1985 - Newman J. K. Pindar and Callimachus // Ilinois Classical Studies, 1985. T. 10 (2).

Rutherford 1988 - Rutherford I. Pindar on the Birth of Apollo // Classical Quarterly. 1988. T. 38.

Rutherford 2001 - Rutherford I. Pindar’s Paeans.A Reading of the Fragments with a Survey of Genre. Oxford, 2001.

Stephens 2007 - Stephens S. Remapping the Mediterranean: The Argo adventure Apollonius and Callimachus // Princeton / Stanford Working Papers in Classics, 2007.

Williams 1978 - Williams F. (ed.). Callimachus. Hymn to Apollo. Oxford, 1978.

Williams 1978 - Williams F. Callimachus. Hymn to Apollo, a Commentary. Oxford, 1978.

I. V. Rybakova. Alexandrian Poets and Pindar

In this paper I would like, first, to describe briefly the problem of correlation between Alexandrian poetry, represented mainly by its leader, Callimachus, and Pindar's poetry. My aim is to illustrate the specific character of this correlation in an abstract by Apollonius Rhodius, a poet whose work is less often compared with Pindar's odes. My purpose is to outline existing parallels between the poetics of Pindar’s epinician and the ideas and ways of expression typical of Alexandrian poets (many of those were already noted by other researchers), as well as to show affinity in the perception of Pindar's heritage by representatives of various genres of Hellenistic poetry. Thus, this specific case will serve to underline once again the internal unity of Alexandrian poetic program as realized by various poets in various genres: be it Callimachus in his hymns and epigrams or Apollonius in his epic poem.