CC BY
18
98.03.026. ТЕРБАРЦ-ВАН ЭЛЬСТ А. ЭСТЕТИКА МЕТАФОРЫ: К спору между философией и риторикой у Фридриха Ницше. TEBARTZ-van ELST. A. Aesthetik der Metapher: Zum Streit zwischen Philosophie und Rhetorik bei Friedrich Nietzsche. - München; Freiburg: Karl Alber, 1994. - 237 S.
Книга любезно предоставлена для реферирования издательством "Karl Alber". Автор (научный ассистент Германского семинара Гамбургского ун-та, ФРГ) рассматривает проблему отношения между истиной и языком, как оно воплощается в метафоре. Книга состоит из введения и пяти глав. На основе анализа произведений Ф.Ницше раннего и позднего периодов творчества выявляется его концепция метафоры, показывается ее связь с понятием "перспективной истины", вследствие чего рождается теория "метафорической истины".
Во введении отмечается, что со времен Платона в философии и науке сложилось негативное отношение к риторике, которая рассматривалась как техника убеждения, способная выдать мнение за истину и к истине самой отнюдь не приближающая. Но в XX в. понятие истины подверглось значительному пересмотру и была доказана ее связь с языком.
Новаторство Ницше состояло в том, что он задолго до так называемого "лингвистического поворота" осознал значение языка и риторики для философии и науки. Это привело к тому, что долгое время Ницше считали больше поэтом, чем философом. А если и видели в его творчестве философские мотивы, то тут же обвиняли его в иррационализме и релятивизме. На самом деле Ницше понимал опасность полного устранения понятия истины из философии и не хотел разрушать систему рационального познания мира. Он только собирался доказать, что эстетическое измерение является фундаментом этого познания и что метафора занимает в нем центральное место.
Метафора трактовалась Ницше как образец особого языкового поведения, на котором основывается возможность описания мира и его познания. Таким образом, основной целью Ницше было определение нового отношения между логикой и эстетикой, разумом и фантазией. Он придавал большое значение языку в своей критике метафизического понятия истины, но, тем не менее, выступал за позитивную, познавательную функцию философии в противовес ее "терапевтическому" предназначению. Эта познавательная функция философии в ее связи с языком осуществляется, с точки зрения Ницше, метафорой. Такая постановка вопроса о языке связывает
лингвистическую концепцию В. Гумбольдта и философию языка XX в., особенно аналитическую философию, основные интенции которой Ницше, по мнению автора, предвосхитил в своей концепции языка и метафоры.
Первая глава посвящена обзору литературы по данной теме и методологическим замечаниям. Одной из отличительных черт произведений Ницше является их многозначность, что, с одной стороны, затрудняет их интерпретацию, а с другой - порождает огромное количество этих интерпретаций. В современных работах концепция метафоры Ницше рассматривается как выход из апории, которую создает критика языка. Прежде всего к ним относятся труды, созданные школой Ж.Деррида, которые представляют метафору как способ деконструкции смысла. Сам автор придерживается более рациональной трактовки теории метафоры Ницше и стремится доказать, что метафора для него -это способ демонстрации нашего стремления к истине. В этой связи он уделяет значительное внимание концепции П.Рикёра относительно различения "семантической инновации" в сфере метафорического смысла и "метафорической референции" (с.22).
Именно рассмотрение метафоры у Рикёра как единства творчества и правила может объяснить основную интенцию, заложенную в мыслях Ницше по поводу метафоры. Поэтому одно из центральных мест в философии Ницше занимает идея о регулируемом творчестве, которое интерпретируется им как игра Dasein, мира и воли. Эта игра происходит в сфере искусства и отнюдь не является произвольной. Учение Ницше о регулируемом творчестве развивается в рамках его концепции "перспективы". "Перспектива жизни" выражается в ней как "воля к власти". К парадигме регулируемого творчества относится и феномен интерпретации, который подразумевает отношение к миру как к тексту. Именно происходящее в жизни, по мнению Ницше, игровое чередование восстановления и разрушения описывается Рикёром как «семантическая инновация» в сфере метафорического смысла.
Существуют весьма серьезные основания утверждать, что Ницше уже видел предикативную структуру метафоры. Это следует из его определения метафоры как того, что познается по сходству, т.е. она является предложением формы «P есть Q». В сочинениях Ницше представлена его теория "метафорической истины", которая трактуется как "перспективная истина", т.е. бесконечное творческое подражание, в котором границы мира считаются одновременно и установленными, и подвижными.
Вторая глава посвящена анализу критики Ницше метафизической рациональности в связи с его взглядами на язык. Здесь обсуждаются несколько основополагающих тезисов этой критики. Первый из них - "вера в разум". Смысл этого тезиса раскрывается в полемике, которую Ницше ведет с традицией классического рационализма, в рамках которой вера противопоставляется знанию и считается чем-то второстепенным по сравнению с ним. Ницше, в противовес этой традиции, утверждал, что вера, наоборот, является основой знания. Контуры проекта обоснования веры как фундамента знания через искусство, прежде всего через поэзию проявляются уже в ранних его произведениях. В этих произведениях Ницше вопрос об отношении веры и знания преобразуется в вопрос о возможности знания человека о самом себе. Именно человек, а не истина или бытие является основным предметом знания. С этим связаны и возражения Ницше против идущей от Канта главной предпосылки философии Нового времени - тезиса о неизменной природе человека, на которой основывается любое познание. У Канта это выразилось в принятии принципа "чистого разума". Кантовская постановка вопроса не является достаточной, так как в поисках предпосылки познания она сама имеет предпосылку. Критика Ницше трансцендентальной философии как метафизики привела его к ее радикализации в концепции "генеалогии". Метод генеалогии, предложенный им, заключается в прояснении происхождения основных понятий, представлений и предрассудков философии и выявлении их метафизических корней. Этот метод базируется на идее о том, что эстетическое измерение является фундаментом познания мира.
Вторым основополагающим тезисом критики Ницше метафизики является трактовка истины как продукта языка. В философии Нового времени, считал он, неосознанно принято понятие "вечной истины", корни которого лежат в языке и моральной сфере. Истина, по мнению Ницше, является рефлексивной схемой, которая основывается на субъектно-предикатной структуре языка. Следствием такого положения является психологическая установка, смысл которой заключается в переносе свойств субъекта на мир, т. е. очеловечивание последнего. Таким образом, все философские понятия, прежде всего такие, как «истина», «бытие», «действительность», исходят из понятия субъекта. А так как понятие истины основывается на вере в разум, суждения, содержащие ее, имеют ценностную природу и, в конечном счете, определяются понятием "жизнь". Для развития этой
мысли Ницше создает программу "рассмотрения науки - через призму искусства, а искусства через жизнь" (с.39).
Ницше считал, что жизнь не противостоит разуму, а является выражением перспективы, в которой опосредуются друг другом тело и разум, чувства и рассудок, эстетика и логика. И подобное опосредование осуществляется метафорически. В отличие от позитивистов Ницше считал опыт не условием возможности истины, а условием возможности жизни. Он вводил собственное понятие практическо-прагматической истины, которая в противовес метафизической "вечной истине" имеет временной характер. Это его понятие истины, замечает автор, нельзя, однако, сводить к ее трактовке в прагматизме, так как Ницше разводил понятия истины и пользы.
Третий тезис критики Ницше метафизики касается существующей в ней "веры" в понятия и имена вещей, основа которой -гипостазирование языковых символов. Уже в ранних своих произведениях он связывает это с существованием эстетической основы языка и мышления. Философия, религия и поэзия, по его мнению, относятся частично к искусству "поэтизирования понятий". Следовательно, и истина имеет эстетическое (поэтическое) измерение. Автор замечает, что Ницше рассматривает категории как символические изображения, а не как конструкты, создаваемые по правилам индукции. Он выводит из процесса символизирования не только категории, но и эмпирические понятия. Уже в ранних работах Ницше неявно вводит в систему своих рассуждений понятие метафоры под именем символа. Термин "поэтизирование понятий" фиксирует понимание того, что метафоричность относится к основным свойствам языка. Поэтому наука, философия, религия и искусство, с точки зрения Ницше, являются своего рода символическими системами.
Фундаментом критики Ницше языка является тезис о том, что использование языка порождает наивные онтологические предрассудки. Язык понятий сравнивается им с тюрьмой. Корнями его являются понятие субъекта и логический закон противоречия. Чтобы преодолеть власть понятийного языка, он предлагает ввести особую философскую логику, отличную от формальной, с целью создания "философской грамматики". Автор особо останавливается на идее Ницше о том, что картезианское cogito имеет языковые основания. При этом Ницше исходит из грамматики немецкого языка. Философские проблемы всегда трудно проясняемы, полагает он, потому что мыслим мы только через язык. Следовательно, нельзя говорить о каком-либо
позитивном их решении. В связи с этим и возникает в его рассуждениях вопрос о "терапевтической" функции философии, о том, что философ должен быть хорошим филологом и врачом. Как врач философ должен осмысливать иллюзорность абсолютизирования логико-метафизических постулатов, особенно веры в самоопределение субъекта. Но вместе с тем в этом своем качестве он должен осознавать, что вера эта является условием сохранения человеческой природы. Критика Ницше понятия субъекта в философии Нового времени во многом сходна с аналогичной критикой, родившейся впоследствии в рамках аналитической философии и прежде всего у Г.Райла, который тоже видит в фундаментальности этого понятия влияние языковых структур.
Пятый (последний) тезис критики Ницше метафизики заключается в том, что наше мышление базируется на врожденной языковой схеме, от которой мы не можем избавиться. Ницше считал, что в философской системе классического рационализма грамматика языка необоснованно претендует на замещение структур мира. Для воплощения в жизнь идеи философской грамматики он вводит два измерения языка: общее (формальное), используемое в повседневности и науке (для выражения идеальной его модели) и поэтическое (продуктивное), используемое гением (для выражения его творческого потенциала). В основе данного различения лежит противопоставление двух функций языка: обобщающей и индивидуализирующей.
Особое внимание автор обращает на трактовку Ницше значения языкового знака. Ницше утверждал, что слово получает свое значение в процессе непосредственного использования в речи, а не в формальной грамматической системе. Следовательно, философская грамматика - это и есть собственно речь, т. е. совокупность конкретных
словоупотреблений. Именно с ее помощью, т. е. через конкретное словоупотребление, строится формальная грамматика. Видя сущность языка в его метафоричности, Ницше рассматривает языковую способность как эстетически организованную возможность, которая описывается в модели метафоры и не только способствует понятийному упорядочиванию, но и выступает как основа любого понятийного мышления.
В третьей главе "Эстетика языка" последний предстает в трудах Ницше как исходный взгляд на мир и как риторика. Здесь уже более подробно анализируется связь языка и метафорического процесса,
при который первый трактуется как модель описания и функционирования последнего. Уточняя место Ницше в философии языка, автор считает, что связь между пониманием языка у В.Гумбольдта и в современной философии языка основывается на интерпретации языковой схематизации у Ницше как "художественного транслирования". В этом процессе теоретическая модель языка заменяется аналогической, в которой язык рассматривается не как "адекватное выражение реальности, а как конституирующая, упрощающая, одухотворяющая, поэтическая сила, являющаяся эстетическим фундаментом познания" (с.76). Таким образом, Ницше понимал язык как мировоззрение, так как мыслить и воспринимать мир можно только в языке. Поэтому структуры языка одновременно являются и структурами мира, а субъект-объектное отношение опосредуется языковым символизмом.
Только через символ из ощущения возникает мысль, считает Ницше. Тем самым язык сковывает сознание, которое напрямую зависит от жизни. Его освобождение должно идти по пути эстетического (метафорического) измерения языка, так как только через искусство можно пробиться к жизни. Трактовка языка как тюрьмы переносится и на сознание, которое возникает из человеческих потребностей, загоняющих индивидуальность в "стадную перспективу". Такое обобщение и происходит в процессе символизирования. Связь языка через искусство с жизнью, на первый взгляд, напоминает основные идеи романтизма, но на самом деле подход Ницше значительно отличается от них: он рассматривал искусство через призму жизни, а романтики - жизнь через призму искусства.
Значительное влияние идей А.Шопенгауэра на взгляды раннего Ницше просматривается прежде всего в изображении последним двойной природы символа как слияния звука и жеста (воли). В более поздних работах он видит причину двойственного характера языка в слиянии поэзии и музыки в народной песне. Эволюция взглядов Ницше на природу языка от символа к знаку соответствует их эволюции от признания метафизической сущности языка в ранних его работах к осознанию его феноменологической сущности как описания работы сознания в поздний период творчества. Эта эволюция отражает аналогичное изменение подходов к языку в XX в., особенно в трактовке знака от утверждения о его однозначности в неопозитивизме к пониманию его значения как употребления в аналитической философии.
Мышление, по мнению Ницше, совершается в языке, и это позволяет утверждать, что в его системе "дуализм логики и эстетики снимается в событии интерпретации" (с.91). 1ознание в концепции Ницше, особенно философское познание, представляет собой языковую трансляцию "глубинных философских интуиций в сферу объективного" (с.92). И здесь уже явно выстраивается модель языка как метафорического (эстетического) транслирования. И сама метафора становится моделью, в которой язык "осмысливает" свое эстетическое измерение. Одновременно с интерпретацией языка как "художественного транслирования" Ницше возвращается к критикуемому им понятию истины в классическом рационализме как соответствия вещи знанию. Он предлагает свое понятие "метафорической истины", связанное с метафорической сущностью языкового транслирования. Но для исследования этого понятия у Ницше следует разрешить вопрос о риторическом характере языка.
В риторике, полагал Ницше, проявляется иллюзорность, беспредметность языка. Объективность значения слов основывается на познаваемости мира, на том, что в их образовании участвуют "языковые общности". Одновременно с этим язык определяет границы мира, те способы, какими мир нам дан. Эта функция языка обусловливается тем, что он укоренен в опыте жизни и исходит из него. Иллюзорность языка, по мнению Ницше, связана, с одной стороны, с неспособностью чувственной организации человека давать объективный образ вещи и с языковой обусловленностью - с другой. Она является следствием отрицания человеческого духа при «жестком» употреблении слов, «смысл которых гипостазируется» (с. 101). Но, принимая во внимание исходную метафоричность языка, его иллюзорность можно охарактеризовать у Ницше как эстетику метафоры.
Ядро риторики в ранних произведениях Ницше составляет теория тропа. Эстетический или символический характер языка в них, с точки зрения риторики, определяет свою сущность по отношению к этой теории. Но в более поздних его работах исключительно только метафора становится основой риторики. Способность создавать метафоры Ницше относит к фундаментальным свойствам человека, на которых базируется его рациональность. Метафора, считал он, разрушает противоречие между "собственным" и "несобственным" (транслируемым). Это означает, что миропорядок, который создает человек в мыслях и словах, конституируется метафорически. Вопрос об
истине преобразуется в этом случае в вопрос о значении метафорического высказывания.
В четвертой главе "Эстетика метафоры" автор уже непосредственно переходит к основной теме своей монографии. В начале главы затрагивается вопрос об определении метафоры у Ницше. Кратко разбирая суждения ряда авторитетных исследователей его творчества, автор приходит к выводу о невозможности четкого определения, является ли метафора у Ницше языковым феноменом или представляет собой внеязыковое, общекультурное явление. Метафора предстает в произведениях Ницше как модель эстетической (метафорической) деятельности, которая описывает мир, "присвоенный" человеком в суждении. Можно выявить несколько вариантов понимания метафоры у Ницше. Она определяется, ао-первых, как превращение, перевод нервного раздражения в образ, во-вторых, как перевод образа в звук, в-третьих, как перенесение (транслирование) внутренней формы, восприятия и образа в сферу объективного, которое Ницше рассматривал как переход от индивидуального к всеобщему. Первые два определения, представляющие собой фундамент третьего, он относил к области предъязыкового образного мышления, которое является основой понятийного мышления. Образы в концепции Ницше как суперструктура мышления объективируются, выражаясь в словах.
Ницше в своей теории метафоры исходит из ее определения у Аристотеля как предикации, переноса свойств, который имеет форму предложения «Р есть Q». Каждая предикация подразумевает существование соответствующей ей внеязыковой действительности, т.е. референта. Метафора обеспечивает переход от смысла к референции. У Ницше она, как особый вариант референции, имеет познавательные функции. В рамках метафоры создается новое знание. Это позволяет говорить о том, что "человек, стремящийся к истине, является творческим субъектом, создающим мир и смысл" (с. 111). Из понятия метафорической референции следует понятие метафорической истины, отличающейся от метафизической своим напряженным характером, возникающим из возможности множества различных интерпретаций и отражающемся в многозначности метафоры. На основе вышесказанного автор рассматривает риторическую, поэтическую и эпистемологическую функции метафоры в концепции Ницше.
Ницше считал, что с помощью языка можно узнать о внутренних переживаниях субъекта, и это отрицалось впоследствии в неопозитивизме. Главная задача риторики, по определению Аристотеля,
из которого исходил Ницше, состоит в убеждении, т.е. транслировании мнения. Поэтому возможность передачи в языке аффектов и "настроенности" касается прежде всего риторической функции метафоры. И здесь Ницше снова возвращается к критике традиции классического рационализма, которая вместе с субъектом устраняет из познавательного процесса и возможность выражения его внутренней жизни. В таком подходе скрывается еще одно доказательство близости Ницше к аристотелевскому пониманию риторики, в котором чувственному характеру метафоры придавалось первостепенное значение. Метафора у Ницше находится на перекрестке двух измерений - риторического и поэтического. При этом она выполняет двойственную функцию: как риторический феномен она осуществляет доказательство и убеждение, как поэтический -подражание и катарсис.
Основная задача поэтического измерения метафоры -подражание человеческому действию. Эта функция способствует тому, что в метафоре преодолевается противоречие между истиной и вымыслом. Настоящий поэт в своем произведении изображает действие в его жизненной достоверности и сам в нем "участвует". Опираясь на Аристотеля, Ницше определяет поэтические свойства метафоры с помощью понятий аполлонства и дионисийства. Тем не менее у него есть и некоторые отличия от концепции Аристотеля. Последний считал основой трагедии миф как подражание жизни, а музыке отводил второстепенную роль. Ницше, напротив, видел под влиянием Вагнера корни трагедии в музыке и относился отрицательно к изображению повседневной жизни в позднем греческом театре. Он полагал, что сущность греческой трагедии рождается в борьбе и единстве двух противоположных художественных принципов - аполлоновского и дионисийского.
Оба эти принципа демонстрируются им в понятии "иллюзорного мира" (Traumwelt), которое связано прежде всего с процессом творчества. Дионисийское начало предполагает творчески-разрушающий и изменяюще-созидающий порыв, символом которого, с точки зрения Ницше, является музыка. Аполлоновское начало подразумевает наличие повседневной, знакомой, понятийно расчленяемой, стабильной действительности. Их взаимодействие Ницше описывает как чередующееся разрушение и восстановление мировых взаимосвязей. Моделью этих отношений являются игра или музыка. Эта игра двух противоположных начал приводит к понятию
"дионисийского познания", или истине, раскрывающейся в напряженности трагедии. Дионисийская истина представляет собой понимание того, что "беспрестанная смена явлений и перспектив является вечным творческим действием" (с.126).
Ницше считал мысль и речь проявлениями действительности как действия. Человек, действуя в мире, одновременно творит его. Это относится в первую очередь к поэтам. Процесс индивидуализации Ницше рассматривал как процесс создания человеком символов, в ходе которого осуществляется его связь с миром.
Миф изображает действие человека в мире и "набрасывание" им новых перспектив в символической деятельности. Результатом ее становится присвоение мира человеком и противопоставление мира и человека как объекта и субъекта. Отношение присвоения более фундаментально, чем противопоставление, ибо последнее основывается на первом. Следствием этого, по мнению Ницше, является принципиальная возможность выражения внутренней жизни человека через поэзию и трагичность мифа. Дионисийское соединение внутреннего и внешнего наиболее полно выражается в музыке. А миф античной трагедии интепретировался Ницше как речь, подражающая действию, в котором человек присваивает мир символически. В этом процессе индивидуализации возникают и начинают различаться предметы, понятийно закрепляясь в приобщении к аполлоновскому началу. При этом осознается, что символ отличается от понятия открытостью, суть которой заключается в "переносящем подражании, основывающемся на интуитивном схватывании сходств" (с.132).
Трагический миф предстает у Ницше как творческое подражание, "проектирование" и присвоение мира через действие. В отличие от обыденной или научной формы отражения мира мифу присуща особая напряженность творческого движения. Суть метафоры состоит также в творческом подражании, индивидуализации и создании новых смыслов, так как Ницше практически отождествлял ее с мифом как необычным способом выражения. По его мнению, метафора, как и музыка, не может быть выражена до конца, окончательно понята. Но одновременно метафоре присуща и индивидуальность выражения.
Ницше описывает процесс смыслообразования в метафоре как противостояние двух видов интеллекта: связанного (понятийного) и свободно-становящегося (творческого). Это связано с его представлением о метафоре как о процессе творческого разрушения
словесного смысла. Метафора одновременно и признает, и нарушает понятийный, языковой порядок. Из соединения противоположных и разведения родственных понятий в метафоре возникает особое противоречие, заключающееся в том, что словесный смысл в высказывании не функционирует; при этом возникает новое "согласие", в котором развивается и обновляется смысл слов. Таким образом, новый смысл возникает в межзнаковом взаимодействии, употреблении, которое становится возможным в метафоре, а не в семантике отдельных слов. Процесс одновременного созидания нового и разрушения старого смысла выражается в понятии метафорической игры и отражает концепцию трагического у Ницше как взаимодействие дионисийского и аполлоновского начал.
П.Рикёр верно интерпретировал теорию метафоры Ницше как прообраз логики открытия. Новое знание возникает в ней в процессе "ассимиляции" противоположностей, уравнивания и отождествления их по линии сходства, несмотря не различия. Сходство схватывается в метафоре всегда в определенном, но нестойком ракурсе. Поэтому метафорический смысл всегда находится в "подвешенном", текучем состоянии.
Особенно важным вопросом в рамках темы монографии является эпистемологическая функция метафоры. Автор считает, что для ее выявления необходимо обнаружить те когнитивные элементы метафоры, на которых основывается данная функция. Это требует перехода от метафорического смысла к метафорической референции. Для этого следует отбратиться к теории метафоры Рикёра, в соответствии с которой метафорические смысл и референция возникают на обломках словесного смысла и референции. Метафорическая референция представляет собой не то, "что" есть вещь, а то "как" она есть. В метафорической референции появляется герменевтическое значение "второго порядка" (речь идет прежде всего о художественных текстах). Вопрос о том, что есть мир, не имеет смысла, так как ведет к созданию нового текста.
Ницше занимает сходную позицию. За знаком или текстом не стоит никакого бытия. Явление (текст) и есть само бытие, в рамках которого и осуществляется переход от смысла к референции. Такой переход тематизируется Ницше как "воля к истине", часть "воли к власти". Стремление к истине понимается Ницше как перенос человеком своих ментальных актов в мир (переход от смысла к референции). Метафорическая референция осуществляется в том, что
человек, действуя в мире и говоря о нем, одновременно его и создает. В результате такого перехода в метафоре создается новый смысл (новое знание о мире). Это происходит за счет отождествления сходств далеких друг от друга понятий (имен) как неких целостностей. Сохраняющиеся внутри этого отождествления (предикации) различия создают особую «напряженность», в которой рождается новый образный (переносный) смысл, за счет разрушения старых и определения новых границ понятий. Но чтобы понять, как создается метафорический смысл, мало проанализировать структуру метафоры. Первостепенное значение, по мнению Ницше, здесь имеет интуитивное усмотрение сходств, а это относится уже к сфере таланта или гениальности. Метафорическое отождествление сходств противоречиво происходит в сфере фантазии, образном мышлении, на котором основываются такие же, но более поверхностные и непротиворечивые процессы понятийного мышления.
В (пятой) последней главе "Метафорическая истина-перспектива" из понимания эпистемологической функции метафоры у Ницше автор выводит его понятие метафорической истины. Как и познание, истина имеет у Ницше двойственную природу: с одной стороны, это процесс перехода неизвестного в известное (открытие), происходящий в науке, с другой - превращение известного в "неизвестное" в поэзии. Обе стороны истины выражаются в игре языка, оак что вторая сторона истины обладает приоритетом перед первой. Центральным понятием поэтического измерения истины у Ницше является интерпретация. Одна из главных ее функций заключается в "расширении горизонта человеческого мышления и познания" (с.195). Это определение показывает, что понятие метафорической истины базируется у Ницше на его теории перспективной истины. Ее основной чертой является творческое подражание, интерпретация. В метафорической истине напряженность, характерная для метафорического высказывания в целом, переносится на отношение метафоры и действительности, что дает возможность описывать мир по-новому. С точки зрения концепции метафорической истины, такие символические системы, как философия, наука, искусство и религия, у Ницше являются различными перспективами интерпретации или способами присвоения мира в понятии "воли к власти". Перспективность метафорической истины означает принципиальную незавершенность любой интерпретации как одного из множества отрезков, составляющих вектор истины, направленный в будущее.
Р.А. Счастливцев
