CC BY
15
97.03.023 - 028. РЫНОК, ПРАВО, МОРАЛЬ. (Сводный реферат).
97.03.023. СОГОМОНОВ Ю.В., ЛЕВИЦКАЯ А.Г. Рынок и мораль: "Братание невозможностей7/Рынок, право, мораль: Сб. науч. тр. -Владимир, 1995 - С.4-35.
97.03.024. СОГОМОНОВ Ю.В., ЛЕВИЦКАЯ А.Г. Рынок и мораль: Маргинальные сюжеты//Рынок, право, мораль: Сб. науч. тр. - Владимир, 1995, с. 36-58.
97.03.025. ЖЕРЕБИН В.С. Рынок и правовые конфликты//Рынок, право, мораль: Сб. науч. тр. - Владимир, 1995 - С.59-79.
97.03.026. ГАФУРОВА З.Р., ГАФУРОВА Р.Р., ЧАЛАЯ Л.А. Этика русского предпринимательства//Рынок, право, мораль: Сб. науч. тр. -Владимир, 1995. - С.80-91.
97.03.027. МАТВЕЕВ П.Е. Хозяйственная этика православия//Рынок, право, мораль: Сб. науч. тр. - Владимир, 1995. - С.92-106.
97.03.028. СЕМЕНОВ В.Е. От Спарты к Афинам\\Рынок, право, мораль. Сб. науч. тр. - Владимир, 1995, с.135-146.
Ю.В.Согомонов и А.Г.Левицкая (Владимирский гос. технический ун-т) указывают (023), что хотя рыночный механизм и эффективен, сам по себе он не может быть нравственным или безнравственным, подобно любому другому изобретенному человеком инструменту. Рынок регулирует обменные процессы, а они не являются добрыми или злыми, справедливыми или несправедливыми сами по себе. Более того, стоит только попытаться напрямик принудить рыночный механизм "работать" на укрепление нравственности, награждая лишь достойных, как тотчас этот тонко настраиваемый инструмент начинает "барахлить". Важно не нарушать точности хода данного механизма, а вовсе не понуждать рынок служить благородным идеалам человеческого совершенствования. Однако при серьезных и массовых нарушениях моральных требований к рыночному поведению механизм рынка точно так же перестает быть
эффективным, как и в том случае, когда его понукают "работать" на ниве воспитания в духе высокой нравственности.
В ходе исторического развития выход за пределы традиционных социумов означал дезинтеграцию прежде сплоченной инерциальной системы. Из рамок слитного общества с синкретической системой ценностей стали выделяться функциональные подсистемы (экономика, политика, мораль и т.д.). Расщепление цельного мира привело к тому, что самоорганизующиеся автономные подсистемы начали вырываться из-под контроля принятых до того регулятивных средств - традиций, обычаев, ритуалов, которые воспринимались как поведенческая аксиоматика. Стали возникать ситуации , где операции с терминами "добро" и "зло" оказались затруднительными. В качестве естественной реакции на новую ситуацию родилась идея об исключениях из моральных правил. Этика добродетелей, замкнутая на мотивы и обнаруживающаяся в непосредственном общении, дополняется системной или
институциональной этикой, которая не зависит от содержательных мотивов и воплощена в правилах функционирования систем. В значительной части поведенческие правила и обычаи, которые столь прочно цементировали традиционные общности, вдруг начинают утрачивать свою обязывающую силу в новых социальных условиях. Не надо обладать утонченным воображением, чтобы представить себе, сколь неуместными выглядят в межличностных связях на рыночной площади, тем более в конфликтных отношениях, требования типа "возлюби ближнего своего как самого себя". В ситуации, когда, с одной стороны, каждый преследует свой личный интерес, но с другой - удовлетворяет при этом жизненные потребности, интересы совершенно неведомых ему лично людей, с которыми он вступает в отношения сотрудничества, принципы и нормы взаимной выручки, солидарного и бескорыстного поведения, столь понятные в "малом" социуме, кажутся рискованными в конкурентно-соревновательных отношениях между людьми.
Моральные абсолюты остаются навигационными огнями в ценностном мире, регулятивами человеческих поступков в масштабах малых групп, в традиционных секторах жизнедеятельности "открытого"
общества. Однако вместе с этими секторами они оттесняются на периферию общественной жизни, в частные сферы человеческого существования. За их границами они тоже остаются "фаворитами" морали, но применяются более сдержанно, с меньшей обязательностью. Вместе с тем при "форс-мажорных" обстоятельствах вроде войн, бандитских нападений, стихийных бедствий, когда указанные ограничения снимаются - альтруизм и солидарность смещаются от периферии к центру нравственной жизни и "вновь являют всю мощь и духовную красоту своей категоричности" (023, с.17). Подобно тому как взрослый человек не может до конца устранить из своей памяти заданный еще материнством образец отношений между людьми и с позиций такого стандарта склонен негативно воспринимать нормы поведения в системах формализованных отношений, так и оказавшись в "открытом обществе" человек предрасположен ностальгически воспринимать "теплые" отношения в качестве эталонов подлинной человечности и моральности. В деревне и даже малом городе "мораль" проста и подробна в своих требованиях и оценках. Ее результативность достигается силой привычки, вовлекающей силой примера. Такая мораль результативна еще и потому, что в малых поселениях слабо развита частная, закрытая от постороннего взора, повседневная жизнь. Здесь знают друг друга досконально и сообща осуществляют плотный социальный контроль над поведением каждого. "Витринность" существования обеспечивает
оперативность реакции членов большой семьи на всякий эпизод отклонения от всем известных обычаев и всеми признанных правил. Но, оказавшись в городе, мигранты, которые, по определению В.Шукшина, "ни городские до конца, ни деревенские уже", обнаруживают, что качественно меняется среда их обитания. Они обнаруживают, как все обычаи и правила житейского поведения вроде бы подают "в отставку" на новых социальных пространствах. Здесь происходит ослабление столетиями отшлифованных форм социального контроля над поведением людей и начинает действовать то, что в социологии называют распылением контроля. Человек остается как бы без опеки именно тогда, когда он в ней более всего нуждается. Между тем в городе заряд
мотивационной активности человека смещается от исходящего извне косного обычая во внутрь личности. К тому же в городе множится число профессиональных, досуговых, потребительских и т. п. групп, в которых складываются особые поведенческие кодексы, правила допустимого и запретного. Однако городской образ жизни, возвышая личность над однообразием жизненных условий и существенно расширяя ее кругозор, одновременно несет и разочарования, немалые угрозы духовной цельности личности, естественности протекания жизненного процесса. Нельзя обойти молчанием огромное множество психологических смещений, утраты идентичности в результате неприятия и даже сопротивления, которое вызывают модернизационные процессы. Кажется, будто в обществах, где начались данные процессы, мораль оказалась в числе первых жертв, что в одночасье рухнули все запреты, что новая свобода коварно обернулась вседозволенностью.
Современная Россия на скорую руку приняла устаревшие формы капиталистической экономики, но только в их вещественной ипостаси, не сделав того же в отношении главного ее движителя - "духа" капитализма. Институты рынка были трансплантированы чуть ли не в одноразовой операции, тогда как порождающий и развивающий их дух оказался невостребованным.
Рациональная мораль содержит в себе сильнейшую угрозу иссушения нравственных чувств людей, которая ведет к деперсонализации вообще, тогда как одна естественная мораль предвещает сделать людей совершенно неприспособленными для существования в "открытом" обществе. Нравственная мудрость вводит запрет на отсечение двух ценностных миров и на восприятие их как "низших" или "высших". Она предполагает понимание того обстоятельства, что, вступая на рыночную площадь, впитывая нормы и ценности рациональной морали, человек не вправе утрачивать приверженности сокровенным ценностям, выработанным поколениями. Этика гражданского общества в своей целевой части не выражает духа беззаветной любви к ближнему, духа коллективной сплоченности. Рациональная мораль - суть этика долженствования и ответственности,
но не доброжелания, она требует не симпатий, а беспристрастности. Данная этика носит консеквенциональный характер. Моральное значение поступков она определяет не столько по их мотивам, сколько в зависимости от последствий, от социально значимых результатов, к которым эти поступки приводят. В этом смысле рациональная этика близка утилитаризму, который ориентирован на пользу. Исполняя норму-цель, повелевающую ориентироваться на конкретный деловой успех, но одновременно следуя общепринятым правилам, Лицо как бы обречено приносить благо Другим, вносить вклад в общее благо, при этом не испытывая расположения к конкретному Другому, не располагая бескорыстными мотивами "любви" к нему, а испытывая лишь почтение по отношению к правилам и даже напрямую не связывая свои действия с гарантией достижения собственного интереса. Действующий по максиме этики убеждения поступает как должно, тогда как действующий по максиме этики ответственности осознает, что именно ему и предстоит расплачиваться за последствия своей активности - экономической, политической и т. п.
Служение Делу необходимо отличать от служения Идее. В последнем случае личность, во-первых, предпочитает рассматривать себя не в качестве самоцели, а лишь как средство реализации Идеи. Такая личность, во-вторых, легко совращается духом избранничества, что позволяет ей без особых затруднений духовного свойства релятивизировать рациональную и естественную мораль, без колебаний преступать их запреты, трактуя оные в качестве "предрассудков". Вместе с тем правила честной игры вовсе не носят ханжеского характера, не накладывают вето на хитроумные комбинации в рыночной игре, не запрещают маневрирования, не осуждают стремления участников игры представить себя в выгодном свете, прибегать к саморекламе. Иными словами, не запрещает всего того, без чего игра - не игра, без чего трудно представить себе путь к успеху в ней, стремление к которому само относится к числу моральных требований, предъявляемых рыночной экономикой к участникам игры. В рыночной цивилизации определенное сходство в технологическом базисе и образе жизни, в целевых установках
и мотивации активности неминуемо приводит к доминированию тенденции к универсализации ценностей и правил, к известному плюрализму в культуре, регуляции поведения
Ю.В.Согомонов и А.Г.Левицкая в статье "Рынок и мораль: маргинальные сюжеты" (024) отмечают, что культура рынка является воплощением не только универсальных, но и национально-религиозных начал. В данном случае трудно говорить о какой-то образцовой, "маятниковой" модели рыночной культуры, за которую подчас склонны выдавать англосаксонскую с ее ярко выраженным рационализмом, формализмом и индивидуализмом. Авторы подчеркивают принадлежность рациональной морали (а стало быть, и этики предпринимательства, трудовой и профессиональной морали) к миру планетарной, универсалистской системы ценностей. Справедливо говорить о некоем партнерстве культурно-антропологических структур Запада и Востока, о специфике нравственной мудрости в рамках западного и восточного рационализма. Если в первом случае акцент делается на моментах истины, анализа, дезинтеграции целого, компромисса, плюрализма, и потому поступки объясняются универсальными началами, то во втором случае упор производится на моменты добра, синтеза, нерегулярной гармонии, симфоничности, символической атрибутике, когда при оценке поступка нет необходимости выводить его из какого-то универсального закона. Понятие "развитая , передовая традиционная культура" подчеркивает благоприятствующие потенциалы перехода от традиционных структур к модернизированным. Например, конфуцианско-буддийский регион во второй половине ХХ в. продемонстрировал значительно более выраженные предпосылки к модернизации, нежели исламский мир, так как в нем были лучше представлены ценности развития, частной собственности, личностного начала. Пуританский образ жизни, аскетизм в быту и колоссальное трудолюбие, умение ограничиваться малым при постоянном стремлении к большому, привычка вести дела честно и добросовестно, быть надежным партнером, внутренне всегда ориентируясь на воспетые конфуцианством справедливость и
добродетель, высокий моральный стандарт все это быстро проявилось в странах конфуцианской цивилизации - от Китая до Сингапура. Ярким примером модернизации не вопреки традиционной культуре, а в значительной степени с ее участием могла в прошлом служить Западная Европа, а в нашем столетии - Япония. Именно это облегчило дополнения различных менталитетов, что обеспечило сравнительно быстрый переход к рыночной экономике и культуре, сделало его более или менее плавным. В первую очередь сказанное относится к символическому обрамлению требований и оценок и имеет отношение главным образом к секторам семейно-бытовой морали, потребительской этики и всему тому, что характеризует сопряжение собственно морали и обычая, ритуала, обряда.
Мораль не просто соучаствует в социализации человека. Она участвует и в "очеловечивании" самого социума, и в этом смысле человек, живя в обществе, "воспитывает" его в не меньшей степени, чем общество "воспитывает" его самого. Делает это мораль с помощью критического восприятия существующих порядков, реальных нравов, оценивая их с позиций должного и даже сверхдолжного, т.е. с позиции нравственного идеала. Гиперморализм противостоит морали повиновения, делая упор на социально неконтролируемую мораль свободы, самораскрытия, спонтанности, вольного пророчества. Отсутствие связанных с "подлинной" моралью признаков или же хотя бы части их в поступках позволяет категорически отнести данные поступки к числу либо внеморальных, либо аморальных. Моральными признаются только совершенно бескорыстные мотивы, аскетические устремления, независимо от того, что в реальной нравственной жизни действует обычно смешенная мотивация поступков. Гиперморализм резко отделяет должное от сущего, мораль от нравов, дисциплину от свободы, ответственность от энтузиазма. Он преувеличивает значение морального творчества в ущерб результативности, консеквенциализму, что приводит к чрезмерно негативному восприятию социальной реальности.
Авторы выделяют два основных этапа восхождения морали к высшим ступеням зрелости. Первый связан с преобразованием первобытных нравов в мораль традиционного общества. Второй этап
филогенеза морали связан с освобождением общества от "естественных" связей, становлением рыночной экономики гражданского общества и правового государства. Именно здесь при переходе от традиционной к индустриально-урбанистической цивилизации мораль достигает своей зрелости по всем показателям и именно здесь возникает рациональная мораль во всех ее ипостасях. Мораль аскетизма и долга провозглашает достойным лишь то, что Лицо обязано сделать независимо от своего хотения, между тем мораль гедонизма оправдывает лишь то, что Лицо желает в отрыве от всякого долженствования. Расширяется разрыв между скрытыми и декларируемыми побуждениями, растет общественное и индивидуальное лицемерие. В результате Лицо погружается в болото противоречивых моральных позиций, что не только усложняет моральный выбор, но и просто дезориентирует поведение. И как бы оно не воспринимало эту расколотость, в этом феномене выражена саморазорванность объективных условий существования Лица в гражданском обществе.
Нет ничего удивительного в том, что в нравственном плане экономика "дикого" рынка оборачивается антигуманным отношением к производителю, безразличием к "человеческому фактору", плодит пороки во всем их разнообразии, и неотрывна от роста того, что называют моральным отчуждением. Этим как раз и объясняется бурный расцвет моралистической критики нравов "дикого" рынка, а заодно и нравов гражданского общества в целом. Следует принять во внимание, во-первых, что отчуждение не связано с какой-то одной формой собственности, что было доказано прежде всего на материале нашей многострадальной истории. Поэтому приходится отклонить гипотезу о связи отчуждения с каким-то конкретным социально-экономическим строем, с частной собственностью и товарно-денежными отношениями. Во-вторых, следует напомнить о реальной опасности своеобразной "онтологизации" отчуждения путем выделения его за пределы социальных отношений. "Но, избегнув этой опасности, тем не менее нельзя не признать, что полностью "снять" моральное отчуждение практически невозможно" (024, с.53). Индивиды вынуждены при любых
способах производства переживать известную меру подчинения своих жизненных циклов и духовных кризисов внешней необходимости, переживать некоторую степень ограничения их свободы.
Что касается России, то исход из кризисной ситуации авторы усматривают на пути возвращения страны в русло общецивилизационного развития, а значит, в направлении к социальной рыночной экономике, демократическим институтам и, естественно, к рациональной морали как ценностного "мотора" такого общества.
В.С.Жеребин (Владимирский гос. технический ун-т) в статье "Рынок и правовые конфликты" (025) отмечает, что в современном обществе без участия государства реализуются не всякие социальные нормы, а лишь нравственные и некоторые другие, в своем функционировании опирающиеся на силу общественного мнения. Нормативная компонента рыночно-правовых конфликтов в ходе действия связана с моральными установками субъектов товарно-денежных отношений, что особенно ярко проявляется в российском сознании. В архетипах российского сознания категории "закон" и "право" приобретают жизненно важное значение только тогда, когда они действуют в тесной увязке с категорией " справедливости", выступающей в качестве мерила нравственной жизни человека, по своей природе противоречащей практике "дикого" рынка. "К сожалению приходится констатировать, что предпринимательская формация, которую называют "новыми русскими", сегодня представляет собой антиправовую субкультуру, так что она может развиваться в условиях правового беспредела" (025, с.72). Нравственность сама по себе, вне действия государства и закона бессильна преодолеть практику "дикого" рынка. Нормативная компонента не отрицает возможность государственного принуждения, поскольку вне его действия теряет всякий смысл существование гражданско-правовой ответственности.
Корпоративные нормы выступают в качестве своеобразной разновидности "норм-соглашений", в чаще всего они не диктуются извне, со стороны государства, а являются результатом взаимодействия многообразных воль акционеров, где нередко наблюдается соединение в
одном лице субъекта и объекта правового регулирования. Кроме того, корпоративные нормы характеризуются особой внутренней структурой, ибо она составляется из гипотез, где, как правило, отсутствуют собственные негативные санкции. Однако их все же нельзя относить к нормам нравственности. Во-первых, потому, что санкции нельзя сводить лишь к их негативному моменту, поскольку корпоративные нормы предусматривают определенные поощрения, а это и есть положительный аспект санкций. Во-вторых, указанные пробелы в структуре корпоративных норм восполняются обращением к соответствующим нормам гражданского права.
З.Р.Гафурова (Московский институт стали и сплавов), Р.Р.Гафурова и Л.А.Чалая (Владимирский гос. технический ун-т) в статье "Этика русского предпринимательства" (026) отмечают, что русский купец был достаточно независим, свободен от натурального хозяйства, которое господствовало в стране вплоть до середины девятнадцатого столетия. На почве этой своеобразной свободы родилась гордость -гордость за свое сословие. Эта профессиональная гордость была важной чертой этического идеала купеческой личности. Сословная гордость купечества способствовала утверждению принципиальной традиционности купеческого быта, трансформируясь со временем в нарочито декларируемый консерватизм.
Экономико-бытовое "вращение" в одной среде, ее определенная замкнутость формировали особые нравственные заповеди купечества , среди которых - в качестве краеугольного нравственного принципа - так называемое "купеческое слово". Другой важнейший нравственный принцип - порука, которая строилась на определенной финансовоматериальной выручке. Поручительство было не столь профессиональным, сколько этическим, ибо нередко поручитель занимался совсем другим делом, нежели тот, который пользовался поручительством. Поручительство было, с одной стороны, гарантией возможности избежать краха предпринимаемого дела, а с другой, определенной этической характеристикой начинающего предпринимателя. Это в своем роде передача традиции, и его отсутствие
говорило прежде всего о "непринадлежности" новичка купеческому сословию. Русское предпринимательство как никто другой понимало значение собственности. Собственность - это ответственность, которая не может не зиждется на каких-то постоянных принципах.
В этику русского предпринимательства была привнесена, а в некотором смысле и отождествлена с ней, этика старообрядчества. Перефразируя М.Вебера, утверждавшего, что этика протестантизма - это этика капитализма, можно сказать, что этика старообрядчества - это этика русского капитализма.
Встав на ноги, русские предприниматели щедро делились с близкими. "Богатство обязывает" - один из принципов русских купцов. Если многие представители современных предпринимательских кругов занимаются благотворительностью отнюдь не из любви к ближнему, а исходя из весьма корыстных соображений - снижение налогов, возможность прорекламировать себя и свою фирму и т.д., то для русских купцов эта деятельность была прежде всего и делом чести, и нравственной обязанностью, необходимым условием личного нравственного здоровья. Говоря о благотворительности как неотъемлемой черте русских предпринимателей, авторы подразделяют ее на профессиональную благотворительность и на собирательство. Во многом благодаря той огромной роли в деле собирательства памятников культуры (коллекции произведений искусства, собрания книг), создания театров, музеев, народных библиотек, которые становились подлинными центрами духовной культуры, отечественные предприниматели-меценаты подготовили серебряный век русской культуры. "... Начиная с середины девятнадцатого столетия лучшие представители российского предпринимательства продемонстрировали невиданное доселе ни в отечественной, ни в мировой практике бескорыстное служение общественным интересам, позднее названное нравственным подвигом" (026, с.90).
В итоге авторы приходят к выводу о том, что следует вернуть из исторического небытия не только имена людей, незаслуженно забытых или опороченных нашей "перевернутой" историей, но и феномен
отечественной нравственности - возможно , в этом заключается один из путей нашего стабильного развития.
П.Е.Матвеев (Владимирский гос. технический ун-т) в статье "Хозяйственная этика православия" (027) указывает, что христианство развивает двоякое отношение к хозяйственной деятельности, к хозяйственному успеху. Оно воспринимает в целом светскую жизнь, включающую в себя и активную социально-экономическую деятельность, в диалектическом единстве с иноческим миром, жизнью, отвергающей подобную деятельность. Христианское антиномичное понятие хозяйства не позволяет абсолютизировать ни светского, ни иноческого его видов, рассматривает их как питающие друг друга противоположности. "И это создает в мире и в человеке то напряжение, которое и делает мир преходящим, а человека - странником в нем..." (027, с.93).
Различные христианские конфессии по-разному подошли к самой нравственной антиномии хозяйства, делая акцент на какой-то одной из противоположностей, иногда абсолютизируя ее. Протестантизм особое внимание уделил секулярному успеху, однако придал ему сакральную ценность. Хозяйственный успех здесь является критерием богоизбранности человека, а его личная вера - основой спасения. Определенный аскетизм и связанный с ним рационализм характеризуют также этику протестантизма, которая сыграла выдающуюся роль в становлении рыночного капитализма. Протестантизм делает акцент на мирской стороне успеха, рассматривая другую, аскетическую как вторичное моральное средство в своей профессионально-хозяйственной этике.
Католицизм по-иному решает эту проблему, обращая особое внимание на иерархическую структурность человеческой деятельности, где мирские, светские профессии занимают подчиненное положение по сравнению с церковными. Последние в большей степени наделены аскетизмом, отрешенностью от светских благ. Но католичество никогда не переоценивало роли собственно духовного фактора, аскезы, не наделяло его особой мистической силой.
Православная хозяйственная этика наиболее диалектична, ибо здесь старались следовать более строго, хотя часто и недостаточно осознанно, исходному противоречию тезиса и антитезиса Писания. При оценке православной хозяйственной этики нельзя всецело становиться на сторону какой-то одной антитезы. Потому нельзя согласиться с идеей, что в православии нет учения о мирской, хозяйственной деятельности, нет хозяйственной этики, которая могла бы обеспечить успех, а есть в лучшем случае учение о духовном успехе. Для православной хозяйственной этики, как и для католической и протестантской, важнейшее значение имеет учение о спасении как обосновании того или иного морального выбора. Блаженство не есть награда за добродетель, но сама добродетель есть высшее благо. . Условием спасения является как благодать Бога, так вера и дела самого человека, которые должны иметь свободный, а не принудительный характер,. Дела сами по себе не имеют спасительного значения без соответствующего настроя души, также как недостаточно искренней веры в существование и милость Бога без деятельной борьбы с грехом. При этом больший труд может получить меньшее вознаграждение, что парадоксально для точки зрения западноевропейской морали, но вполне естественно для православия. Но потому в православии и нет культа количества успеха, здесь важно его качество, его идеальная духовная ценность. И потому вполне логично для православного человека вдруг остановиться там, где только начинается триумф, или даже оставить процветающее дело.
Исихазм как религиозное течение учил умному, или духовному, хозяйствованию, заставляя связывать все с божественным, видеть за материальным миром мир идеальный ценностный. В исихазме изначально выделяют два направления - "умную молитву" и "умное делание", которые в определенной степени повторяют общую антиномию христианства. Первое направление тяготеет к большей созерцательности, отдает предпочтение строго аскетическому иноческому образу жизни, "умной молитве" как практике одухотворения личности. Другое направление, более "практическое", большее внимание уделяло "умному деланию", справедливо считая, что стяжать благодать можно и
практической деятельностью, что за тварным миром и домостроительством также надо видеть их божественный смысл и таким образом приближаться к Богу. Все это не исключает как необходимого условия и молитву, и аскетизм в быту, а к труду они учили относиться как к молитве. Именно исихазм, развитый на русской почве, способствовал формированию определенного "русского духа", определенного типа "русского православного человека". Лучшими чертами этой личности были духовная мудрость, терпение, стойкость в перенесении трудностей в борьбе с внешней и внутренней природой, скромность и дружелюбие, умение видеть и ценить во всем духовное. Это был человек, который обладал духовной силой встать после очередного поражения, и не озлобляясь, терпеливо продолжать жить, совершая начатое. "Эти ценности живут и сейчас в православии, ибо добытая истина в религиозном сознании не умирает. Это и сейчас важнейшие истоки русского национального характера, православного по своей сущности, который в силу исторических условий приобрел определенные особенности" (027, с.102). Даже величайшие представители русского православного аскетизма никогда всецело не отрекались от хозяйственной деятельности, от гражданского успеха, от любви к миру и мирянам, от веры и надежды на их спасение. Ибо противоположное суть просто святотатство, и это уже воспитывается с раннего детства и живет на уровне бессознательном. Русская православная церковь, а не сектантство, как это порою утверждается, старалась держатся гармонии должного аскетизма и светскости, хотя это ей и не всегда удавалось, как и в целом русской культуре.
В самой светской русской культуре, ядром которой остаются православные ценности, также наблюдается антиномичность мира и монастыря, хотя акцент и смещается в сторону светскости. Поэтому творцы русской культуры никогда не могли всецело смириться с миром, оправдать его, как не могли всецело и принять иночество. "Антиномическая трещина христианского мира должна была пройти и прошла через всю православную культуру и через сердца православных людей" (027, с.106).
В.Е.Семенов (представитель администрации Владимирской области) в статье "От Спарты к Афинам" (028) характеризует сущность современного положения России (пользуясь терминологией А.Бергсона и К.Поппера) как переход от закрытого общества к открытому. Закрытое общество - это такое общество, члены которого тесно связаны между собой, равнодушны к остальным людям, всегда готовы к нападению или обороне. Внутренняя замкнутость, сплоченность, иерархия, абсолютная власть вождя - все это присуще закрытому обществу. Эти принципы были основополагающими как для Спарты, так и для более поздних тоталитарных обществ вплоть до настоящего времени.
В противоположность закрытому, открытое общество - это то, которое в принципе охватывает все человечество. В нем люди наделены нерушимыми и неотъемлемыми правами. Гражданин такого общества является одновременно и законодателем и подданным, он вынужден постоянно принимать личные решения. Единственно возможной верой открытого общества является гуманизм. Формирование подобного общества началось в Афинах. Закрытому обществу соответствует культовая, авторитарная мораль, основанная на авторитете. Она регулирует поведение через замкнутую систему априорных заповедей, которым не только не требуется рациональное обоснование и критика, но, наоборот, и то, и другое строго запрещено. Такая мораль воздействует через страх, запреты, табу, отрицательные моральные, идеологические и административные санкции. Конечным аргументом тоталитарной морали закрытого общества является ссылка на авторитет. Критерий нравственности здесь - интересы государства, классовая, политическая и идеологическая целесообразность.
Открытое общество опирается на рациональную мораль, которая принимается только путем осознания и критики ее основоположений. Она апеллирует к моральной необходимости, долгу, совести, разуму и не нуждается в образе врага для своего обоснования. Эта мораль, в отличие от предыдущей, основана на терпимости и гуманизме и завоевывает сознание не через страх , запрет и авторитет, а путем рациональной
критики., рефлексии и свободного принятия. Критериями данной морали являются долг и совесть.
Нынешняя Россия находится как раз на стадии перехода от закрытого общества к открытому. Характерное для коммунистического общества с его одномерной и конфронтационной классовой моралью равнение на авторитет "классиков" и власти являлось критерием принадлежности к "своим", пропуском на вхождение в касту. Корпоративность как отрицание общечеловеческого была одной из главных особенностей коммунистической идеологии и морали. Соответственно регуляция в такой "морали" была внеморальной, так же как и сама "мораль" не являлась самодовлеющей, но была политикоидеологической. Фактическое падение нравов, обусловленное разрушением повелительно-запретительной системы тоталитарных регулятивов, лишний раз доказывает, что никакой общественной морали в подлинном смысле этого слова, то есть морали, основанной на долге и совести, в советском обществе не существовало. "Если устранение запретов и страха, т. е. внеморальных регулятивов, вызывает падение нравов, то, по-видимому, этих "нравов" попросту не было" (028, с.140). Но в то же время общечеловеческая мораль существовала и не могла не существовать в сфере межличностного общения, в семье, в кругу друзей, родственников, соседей. Именно этот (почти подпольный) уровень морали был для подавляющего большинства людей основным, именно он составлял духовную и нравственную основу жизни. В стране произошел не духовный кризис, а крушение догм закрытой, тоталитарной морали.
Между закрытой и открытой моралью существует мораль "открывающаяся" - именно такое состояние переживает сейчас наша общественная мораль. Ее содержание в основном составляют три главные тенденции: а) реликты старой, тоталитарной и закрытой, морали и идеологические мифы коммунистического сознания, б) постулаты открытой морали, частично утвердившейся, в) реакция на становление открытой морали, не совпадающая по своей сути с тоталитарным мышлением и выражающаяся в требовании "идти своим путем в рынок" (028, с. 141). "Открывающаяся" мораль характеризуется следующими
чертами: 1) широко распространенными в обществе ценностями
общечеловеческой морали; 2) возрастанием степени терпимости; 3) приоритетом прав, гарантирующих социальную защиту, равенство всех перед законом, личное достоинство человека, свободу убеждений; 4) требованием совмещения морали и политики; 5) возрастанием уровня правосознания граждан; 6) сохраняющейся настороженностью по
отношению к странам Запада при одновременном признании более высокого, чем в России, уровня и качества жизни.
Автор делает вывод, что перспективой развития цивилизованного рынка становится постепенное слияние нравственных и правовых регулятивов. Безнравственное поведение в условиях рынка является одновременно противоправным , как и наоборот.
О.В.Летов
