CC BY
38
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ
ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 7
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
2
издается с 1973г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 1 индекс серии 1,7 рефераты 95.02.001-95.02.018
МОСКВА 1995
ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ЛИТЕРАТУРА XIX в.
Русская литература
95.02.002. НЕПОМНЯЩИЙ В. С. ФЕНОМЕН ПУШКИНА И ПРОБЛЕМЫ КОНЦЕПЦИИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ,— М.: Ин-т православной педагогики, 1995.— Вып. 1 .— 28 с.— (Рус. классич. лит. в школе).
Ориентация автора отвечает сущности проекта “Разработка культурологического и религиозного содержания образования”,^ рамках которого подготовлено настоящее издание. Феномен Пушкина рассматривается внутри целостной системы русской культуры.
Ни один из национальных гениев европейских стран — Гёте, Шекспир, Сервантес, Данте — не является сейчас живым центром национальной культуры, считает критик. Случай Пушкина уникален в мировой культуре и может быть сравним только с масштабом Гомера для греков. Пушкин — родоначальник не только новой русской литературы, но всей русской литературы, и “не потому, что она была хронологически после него, а потому, что он предугадал все самые важные вещи в русской литературе в последующем. Он создал большой стиль русской литературы... как нравственного подвига, облеченного в слово” (с. 8).
В. С. Непомнящий сравнивает выражение “Пушкин — родоначальник новой русской литературы” с математической формулой, начало которой зачеркнуто, потому что “там стоит нуль”. Основанность старой русской литературы на религиозных началах, на сохранении в человеке образа и подобия Божия после реформ Петра как бы перестала быть необходимой. “Это был катастрофический акт и единственный в истории мировой культуры: только у нас такое произошло” (с. 9). Исторически мгновенно русская культура ответила на эту революцию явлением Пушкина. Комментируя эту формулу Герцена, В. Непомнящий пишет, что Пушкин не продолжил реформы Петра, создав новую русскую культуру. Напротив, Пушкин неосознанно “стал противодействовать тому процессу, который начал Петр” (с. 10)
Петровская тенденция состояла в том, чтобы искоренить “странное
национальное своеобразие русское, приспособить это под общеевропейские стандарты, уподобиться, надев камзолы и парики, еще и внутренне” (с. 10). А Пушкину понятие “старины” было присуще с самого начала, с “Руслана и Людмилы”. Поэт очень быстро ушел от увлечения анакреонтикой, античными мотивами, французской литературой, от своего французского “проклятого воспитания” к национальным истокам. Поворотным произведением на этом пути В. Непомнящий считает “Бориса Годунова”. “Там он видит сущность русской истории и нашей души, и нашей судьбы” (с. 11). “Борис Годунов” возник в ссылке в Михайловском. “Оказавшись на земле отцов, в той среде, в той атмосфере, которая, в сущности, сохранила в себе допетровскую Русь, потому что жизнь здесь, в глубинке, протекала примерно так же, как она протекала в ХУ1-ХУП веках, только здесь он ощутил, что такое церковь, что такое сказка, язык, песня и т. д.” (с. 11).
Критик оценивает это произведение не как историческую трагедию, а как “философию истории”, “трагедию об истории”, о том, как она зависит от человека. И этот взгляд не совпадает ни с одной западной исторической концепцией. Это просто русский, православный, как считает автор, взгляд на историю, хотя субъективно Пушкин в это время считал себя атеистом. Но гений поэта всегда шел впереди его собственной человеческой эволюции. Кроме того, создавая “Бориса Годунова”, Пушкин понял, что такое царь на Руси. И это сыграло огромную роль в политическом перевороте, который в нем произошел. Он ощутил себя как “просвещенный, но достаточно ортодоксальный монархист” (с. 12). А дальше все то, что делает Пушкин в области русской ментальности, “начинает все более и более противоречить тому, что делала революция Петра” (с. 12).
Пушкина и всю русскую литературу после него не интересовало то, как “устроиться”, а интересовало то, что такое человек, как ему жить, для чего. В. Непомнящий считает это чисто русской, православной (не в формально-конфессиональном смысле) постановкой вопроса.
Пушкин воплощает наш духовный и душевный строй. “И это коренным образом противоположно тому, на что была направлена реформа Петра” (с. 13). В дальнейшем вся история русской культуры развивается как “чудовищно сложный процесс взаимодействия этих двух начал”: петровского и пушкинского, секулярного и сакраментального (с. 13). У Пушкина больше, чем у какого-либо писателя, все время есть “ощущение сакральности мира, его сотворенности, его совершенства, его разумности — и существование того, что в Европе и в России называли провидением, а в православии — промыслом” (с. 11-13). Драма русской литературы, по В. Непомнящему, в том, что она разрывалась между этими противоположными взглядами на мир. К концу XIX в. духовная жажда правды, которая есть в православной вере и в русском
человеке, была втиснута в русло социальных преобразований, что привело к катастрофе, произошедшей в начале XX в.
“Петр пытался разрушить течение русской истории и одну часть отбросить — Пушкин снова связал то, что Петр разрубил. Именно Пушкин своей деятельностью, своим творчеством восстановил духовную родословную и историческую преемственность русской культуры как единого целого, которому теперь уже тысяча лет” (с. 14). Осознание русской культуры — “большая культурологическая задача, которая нам поможет понять свою историю, свою культуру, самих себя” (с. 15).
Обращаясь к анализу поэмы “Медный всадник”, автор говорит, что такая фантастическая, внутренне таинственная и совершенная поэма обязательно должна иметь “какой-то невероятный смысл”, относящийся к “невероятному масштабу, масштабу всего бытия”. Пушкин “мыслит архетипами, у него под каждым образом есть глубочайший колодец к центру земли” (с. 16). Всадник, по мнению критика, соотносится у Пушкина с апокалипсической темой. Картина наводнения, потопа — подтверждение тому. 'Но Пушкин “чувствовал, что чего-то он еще не дописал, чего-то ему еще не удалось доформулировать, досказать в этой поэме. И так и бросил” (с. 14). Нам известна первая редакция поэмы.
Неординарен подход В. Непомнящего и к лирике Пушкина, которую он, рассматривает “как единый контекст”: “Не по жанрам, не по темам, не по проблемам, не по годам, а вот все это как одно произведение” (с. 18). Автора интересует, как перетекает одно стихотворение в другое, он выявляет связи, закономерности, последовательность написания стихотворных произведений.
Все знают стихотворение “Анчар” и чувствуют, что в нем есть что-то странное. Но понять это странное можно, лишь начав с “Пророка” — центра пушкинского творчества. Критик считает “Пророка” “гигантским событием” внутренней жизни Пушкина. В “Пророке” поэт понял, что он зачем-то существует и что ему дана какая-то миссия (“глаголом жги”), но образ личной жизни, который он вел в 1828 г. незадолго до женитьбы, был несовместим с миссией пророка; “не может пророк быть бабником; не может играть в карты” (с. 20). В. Непомнящий дает сопоставительный анализ “Пророка” и стихотворения “Дар напрасный, дар случайный... ”, которое считает отречением от “Пророка”, “бегством от лица Господа”. Если в первом Пушкин “духовной .жаждою томим”, то во втором — признание: “И томит меня тоскою/ Однозвучной жизни шум”. В. Непомнящий считает началом этого отречения, бегства стихотворение “Воспоминание”, написанное за неделю до “Дара...”. И после этого отречения происходит чудовищное смятение во внутренней жизни, борьба, которая продолжается
до тех пор, пока не возникает “Анчар” — картина мира зла, в котором нет неба. “Анчар” — первое стихотворение, где главный персонаж не страдает, а сам приносит зло” (с. 24). Анчар источает яд всегда. Пушкин переживает чудовищную борьбу между собой и своим даром. “Анчар” — это в известной степени его “я”.
В. Непомнящий считает, что в стихотворении “Воспоминание” скрыто содержится 50-й псалом царя Давида: .. от беззакония моего
и от греха моего очисти мя”. Он приводит ответ митрополита Филарета на стихотворение Пушкина “Дар напрасный, дар случайный.. в котором “Филарет как бы расслышал внутренним ухом, что у Пушкина что-то есть из 50-го псалма, и ответил ему этим псалмом” (с. 25).
Под влиянием диалога Пушкина с Филаретом появился затем “Пир во время чумы”.
Возвращаясь к анализу “Медного всадника”, который, как полагает критик, можно понять в контексте “Анчара”, он утверждает, что в центре поэмы не проблема личности и государства, а “проблема существования человека на этой земле, и что человек построил на этой земле” (с. 26). И хотя В. Непомнящий признает, что Пушкин, может быть, не мыслил в библейских терминах грехопадения и непокаяния, но он “ощущал гибельную сущность этого мира, который создал на земле человек” (с. 26). Петербург, созданный “на зло”, очень символичен. Находясь в русле религиеведческого анализа содержания произведений Пушкина, В. Непомнящий делает логичный для себя вывод о том, что недосказал Пушкин в “Медном всаднике”: “Не в человеческих силах написать то, что уже раз написано в Священном Писании” (с. 26). “Не мог он его доделать до того совершенства, которое ему чувствовалось, потому что это было все равно, что наПисать “Священное Писание. Это было невозможно” (с. 27).
В 1836 г. Пушкин пытался переложить на стихи православную молитву “Отцы пустынники и жены непорочны”. Критик считает, что “оригинал лучше, чем стихотворение Пушкина”. Пушкин, на его взгляд, и сам почувствовал, что “молитвы поэтами не пишутся, что молитвы рождаются по-другому, у других людей. Это не искусство, это жизнь, и тогда он понял, где Бог, а где порог” (с. 27).
О. С. Цурганова
95.02.003. ДУБРОВИН А. А. ОЧЕРКИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ КОНЦА XVIII — НАЧАЛА XIX ВЕКА / Моск. худож.-прбмышл. ин-т им. С. Г. Строганова; Д1осж. гос. открытый пед. ин-т.— М., 1994 .— 120 с.
В книге кандидата филологический наук А. А. Дубровина рассматривается становление эстетических воззрений в России на рубеже 2*
