CC BY
44
История права и государства
УДК 83 (929)
М.В. Ашик*
60 послевоенных лет Воспоминания. Часть пятая
Михаил Владимирович Ашик родился в 1925 г. в Ленинграде. После начала войны активно участвовал в создании оборонительных укреплений в блокадном Ленинграде. В марте 1942 г. вместе с семьей был эвакуирован на Северный Кавказ. 2 февраля 1943 г. добровольно ушел на фронт. Участвовал в боях на 2-м и 3-м Украинских фронтах, в освобождении от фашистов Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии, Австрии, Чехословакии. Был трижды ранен. Награжден орденами Красной Звезды, Богдана Хмельницкого и боевыми медалями. В послевоенное время удостоен второго ордена Красной Звезды, ордена «За службу Родине», Отечественной войны 1-й степени, а также венгерского ордена «Звезда Республики» и многих медалей.
За героизм и мужество, проявленные в боях с фашистами, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 г. Михаилу Владимировичу Ашику было присвоено звание Героя Советского Союза.
В послевоенные годы М.В. Ашик окончил Ленинградскую офицерскую школу МВД СССР, Военный институт КГБ им. Ф.Э. Дзержинского. 30 лет прослужил во внутренних войсках. С 1970 по 1979 гг. являлся заместителем начальника Высшего политического училища МВД СССР. После увольнения из армейских рядов 20 лет работал на Кировском заводе ведущим инженером конструкторского бюро. В настоящее время, находясь на заслуженном отдыхе, Михаил Владимирович активно участвует в воспитании подрастающего поколения.
Воспоминания М.В.Ашика включают главы «Офицерская школа», «23-я дивизия», «Магадан», «Военный институт», «На штабной работе», «Командир полка», «В штабе дивизии», «Высшее политическое училище МВД СССР».
Офицерская школа МВД, учебе в которой посвящена первая глава, в последующей жизни стала Средней школой милиции сперва в Стрельне, а затем в Петродворце. В настоящее время это учебное заведение, отметившее свое 90-летие, является факультетом Санкт-Петербургского университета МВД России.
M.V. Ashik*. 60 post-war years. Memoirs
Mikhail Ashik was born in 1925 in Leningrad. After the war, was actively involved in setting up defensive fortifications in blockaded Leningrad. 2 Feb, 1943 voluntarily went to the front. For heroism and courage displayed in the battles with the Nazis decree of the Presidium of the Supreme Soviet of the USSR from May 15, 1946 Mikhail Vladimirovich Ashik was awarded the title Hero of the Soviet Union. Memoirs of M.V. Ashik include chapters «Sam school», «23-rd Division», «Magadan», «Military Institute», «On the staff work», «The commander of the regiment», «At the headquarters of the division», «Higher Political School USSR Ministry of Internal Affairs».
Командир Магаданского полка
С марта 1960 года в Магадане начали действовать штаб и другие службы полка, организованного на базе упраздненного соединения внутренних войск. При этом служебные задачи и строевые подразделения оставались почти все те же, что были раньше. Только офицеров в штабе и в ротах стало меньше при той же численности солдат срочной службы. На должность командира вновь созданной части первое время обещали подобрать офицера с «материка». Однако, не найдя, видимо, подходящей кандидатуры, через некоторое время утвердили меня, бывшего офицера контрразведки, после окончания Военного института некоторое время поработавшего в штабе сокращенного соединения.
* Ашик, Михаил Владимирович, ветеран Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза, полковник в отставке.
* Veteran of the Great Patriotic War, Hero of the Soviet Union, a retired colonel.
Статья поступила в редакцию 2 марта 2010 года.
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 3 (47) 2010
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 3 (47) 2010
Службу, которую мне поручили, я знал лишь в общих чертах, а, что касается опыта командования воинской частью, то его я, конечно, не имел. К счастью, со многими людьми, которые оказались в числе моих подчиненных, я был знаком не один год. И это обстоятельство очень помогало мне на первых порах.
В самом начале службы в должности командира части мне особенно повезло с замполитом. И, что удивительно, на эту работу мне подобрали (без всякого моего участия) майора Дмитрия Ивановича Дробышева — человека, никогда не служившего политработником в войсках. Ранее я встречал его во время поездок «на трассу» в роли делового, думающего администратора, толково решавшего возникавшие в ходе моих командировок вопросы. И вдруг получаю его в качестве своего заместителя по политчасти — «комиссаром», как он любил себя называть, с долей иронии, конечно. В те годы непрестанного «повышения роли партии» при Хрущеве, а потом еще напористее — при Брежневе, заместитель по политчасти занимал совершенно особое положение среди других заместителей. Достаточно сказать, что на все совещания в Москву, а потом в Хабаровск, я приглашался только с ним. И там все командиры частей и соединений внутренних войск без сопровождения своего замполита не появлялись. А почему мне особенно повезло с назначением на эту особенную должность Дмитрия Ивановича Дробышева, так это потому, что он был умным, порядочным человеком, умевшим трудиться, и, что самое главное, честно дружить.
Начальником нового штаба был назначен майор Владимир Романович Зубко, старательный, преданный службе офицер, тоже раньше штабов не возглавлявший. Старшим помощником у него оставался капитан Михаил Григорьевич Зубрик, отличный службист, шахматист высокого класса, собиратель книг и вообще человек, способный аналитически, философски мыслить. В оккупированном немцами Киеве он потерял почти всех родных, новую семью не завел, жил одиноко, отдавая все силы работе в штабе. Помощником начальника штаба по службе стал капитан Алим Нур-Магомедович Меликов. Службу он знал в совершенстве, был общительным смелым, красивым человеком — настоящий горец-лезгин. О его спортивных успехах я уже сказал несколько слов в предыдущей главе. Но и теперь, не теряя спортивной формы, он умело руководил организацией службы полка.
Боевую подготовку, после увольнения в отставку майора В. Михно, возглавил капитан Михаил Юрьевич Межиров. О давней встрече с ним по службе мне как-то рассказал М.Г. Зубрик. То были первые послевоенные годы. Служил Зубрик тогда в Киеве командиром взвода. Прибыл к нему на должность помкомвзвода юный сержант Михаил Межиров. Лейтенант Зубрик спрашивает его:
— Знаешь ли службу?
— Эту — нет!
— Умеешь ли в шахматы играть?
— Слабо.
А лейтенант Зубрик к тому времени был уже сильным шахматистом. С этого разговора и началась их совместная служба, во время которой сержант Межиров и службу узнал, и шахматистом настоящим стал. В скором времени он уехал учиться в Орджоникидзевское военное училище войск МВД. Вторично встретились они уже на Магаданской земле. Капитан Зубрик командовал ротой, а лейтенанта Межирова прислали к нему командиром взвода. К тому времени, когда я встретился с этими отличными офицерами, их совместной службе и дружбе было около десяти лет.
Оба они теперь работали в одном штабе части под моим командованием. С первых же шагов на плечи капитана Михаила Юрьевича Межирова легло нелегкое дело перестройки всей огневой подготовки полка. Дело в том, что его назначение на новую работу совпало с перевооружением части с карабинов образца 1944-го года и отслуживших свое автоматов ППШ на новейшие автоматы Калашникова. А это значит, нужно переучить всех солдат, сержантов и офицеров, перестроить стрельбища, ибо предстояло стрелять совершенно другие упражнения. Если из автомата ППШ стреляли по мишеням, установленным на 25-50 метров, то из нового автомата — на 250-300, да еще нужно было наладить стрельбу по движущимся мишеням. Все оборудование учебных классов нужно было переделать, пирамиды в оружейных парках перестроить. Прежние патронные коробки, патронташи, подсумки надо было заменить, так как патроны стали совсем другой конфигурации. Централизованно всем сопутствующим оборудованием полк поначалу почти не обеспечивался. Потребуются, к примеру, фанера или доски — «Найти и доложить!». Нужно перестроить стрельбище, да и не одно: подразделения-то раскиданы на сотни километров друг от друга — «Сделать! Оборудовать. Доложить!» Чем дальше, чем строже. Материально же все эти требования никак не подкреплялись, все необходимое приходилось «доставать», «изыскивать», то есть выпрашивать, зарабатывать, посылая солдат работать в хозяйственные организации, в основном на склады и мелкие стройки. Официально такой «отхожий промысел» категорически запрещался, но выхода мы не находили. И мне, и командирам подразделений приходилось совершенно сознательно рисковать своей служебной репутацией. Трудно представить, в какой ужасающей нужде и бедности все это происходило: пирамиды для оружия, изготавливали из подобранных или украденных досок и фанеры. Расстояние до примитивно установленных мишеней отмерялось шагами. Тряпицы для чистки оружия, для флажков и прочего изготавливали из случайных материалов, часто, принесенных офицерами из дома. Электрических фонариков для имитации ночной стрельбы взять было негде. Все записи велись в дешевеньких тогда школьных тетрадках, купленных командирами на свои деньги.
Весь первый год моего командования воинской частью заместителя по тылу я не имел. Опытные интенданты бывшего здесь соединения уволились. Своего врача в полку тоже не было. Начальником финансовой части работала женщина, к счастью, опытная, все понимающая М.Ф. Васянина, она была мне надежной помощницей и добрым советником по всем финансовым делам, в которых на первых порах я не слишком разбирался. Начальниками полковых служб арттехвооружения, вещевой. продовольственной, автомобильной работали офицеры в небольших чинах, но, к счастью, добросовестные, честные офицеры. База снабжения всем интендантским имуществом находилась в Хабаровске, и оттуда обещали прислать заместителя командира части по тылу. А пока всем обозновещевым снабжением ведал старший лейтенант В.Л. Грицина, ему приходилось очень нелегко, тем более что я в тыловых делах был несилен. В Военном институте вопросам организации тыловой службы обучали лишь применительно к боевой обстановке, а о том, с чем я столкнулся, приняв командование полком, на занятиях даже не упоминали. Только через год на должность заместителя командира по тылу приехал майор Петр Федорович Ключников — многоопытный тыловик. По возрасту он был старше меня на шесть лет, но совместная работа и хорошая офицерская дружба у нас с ним установилась довольно легко.
Остальные офицеры по возрасту были почти все моложе меня, 35-летнего в то время командира. Как и все люди того времени, опаленные огненными военными годами, многие офицеры не имели законченного общего образования и почти ни у кого не было высшего. Нужно сказать, что я сам, долго и трудно учившийся сперва в средней вечерней школе, а потом в Военном институте, оказавшись в положении командира части, имевшего право разрешать или не разрешать учебу офицеров, всемерно поощрял желающих учиться. При помощи моей записной книжки тех лет можно вспомнить, что из 93-х офицеров части среднюю вечернюю школу в 1960 г. окончили 17 офицеров, продолжали учиться 5 и еще 10 человек получили разрешение поступить на учебу в следующем году. Заочный юридический институт в Магадане в 1960 г. закончили три офицера: майор В.Р. Зубко, капитан Г.А. Каменюк и старший лейтенант Б.К. Царикаев. Три офицера — П.Ф. Присталов, А.П. Тонковидов и А.С. Шапоренко — продолжали учиться в этом институте и могли закончить его уже на следующий год. То есть очень многие офицеры полка повышали свое образование. Капитан А.М. Меликов, например, по настоянию своей жены Татьяны, в то время преподавателя Магаданского филиала Всесоюзного заочного педагогического института, поступил в Магаданский юридический институт. Позднее он вспоминал, что я ему рекомендовал готовиться к поступлению в Военную академию имени М.В. Фрунзе или в Военный институт имени Ф.Э. Дзержинского. Но в то время он не был готов к такому резкому шагу в своей военной карьере, а потом, когда командовал полком в Уфе, и особенно когда принял бригаду в Одессе, сожалел, что у него хоть и есть высшее образование, но не военное. Для кадровиков, решавших судьбу строевого офицера, это имело немаловажное значение.
Пополнения солдатами срочной службы мы получали из дальних военкоматов: курского, орловского и только раз из Владивостока и не далекой от нас Якутии. После серьезного сокращения должностей офицеров и сверхсрочнослужащих в штабе и службах непросто стало посылать офицеров за молодым пополнением в военкоматы. Приходилось надолго отрывать людей от работы в подразделениях. Командированные офицеры, как правило, получали призывников в военкоматах центральных областей, а потом везли их через всю страну, стараясь успеть на последний пароход до закрытия навигации.
Какие сложности возникали на этом пути, можно понять из письма-воспоминания Михаила Григорьевича Зубрика, офицера штаба, командированного за пополнением в то время, когда у нас еще был батальон на Чукотке: «.. .С командой сержантов я получил молодое пополнение во Владивостоке, после чего следовая в порт Ванино, где ждали ледокольное судно для отправки на Чукотку. В ожидании судна призывников разместили в части, которая охраняла местную базу взрывчатых веществ, поставили там на довольствие и сразу же обмундировали, выдав всем зимнее теплое белье. В сентябре стало ясно, что ледовая обстановкаухудшилась, и на Чукотку мы не попадем. (В это время там и подразделение наше расформировывалось). Получили команду — убыть в Находку, а оттуда теплоходом плыть в Магадан. Наступил октябрь, последний месяц навигации, изрядно похолодало, море штормило. Здорово качало. Плыли 5 суток. В порту Нагаево в Магадане уже стояла настоящая колымская зима. На причалах нас встречало командование во главе с майором Ашиком, духовой оркестр под управлением незабвенного Паши Присталова, и утепленные кузовные автомашины. В каждом автомобиле на каждого призывника подготовлены были полушубок и валенки. Молодых солдат благополучно доставили к месту службы, никого не заморозив и не простудив. Мы не ждали на этот счет указаний из центра, а руководствовались заботой о людях... Не хочется даже говорить о том, что творится в войсках сейчас...» (Письмо датировано 17 марта 2006 г., и написано под впечатлением сообщений в прессе и на телевидении о том, как поморозили призывников при доставке их в те же самые края).
Автор письма правдив и наблюдателен: в магаданском полку было принято приветливо, по-товарищески встречать молодое пополнение, и также торжественно провожать увольняемых в запас. Отличившихся награждали. Жены офицеров от имени женсовета по-матерински вручали памятные подарки, а родителям уволенных в запас солдат и сержантов посылали благодарственные письма за подписью командира части. Такую работу неплохо умел организовать наш доблестный «комиссар» — заместитель командира по политической части Дмитрий Иванович Дробышев.
Молодых солдат до отправки в подразделения обучали на специально организованном учебном пункте. Учебный пункт действовал на базе школы сержантского состава. Младшими командирами-
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России №9 3 (47) 2010
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 3 (47) 2010
стажёрами выступали свежие выпускники, только что получившие сержантские лычки на погоны. Для молодых солдат это были достаточно авторитетные люди, уже послужившие в армии, много знающие и много умеющие. Такой порядок способствовал уважительному отношению к сержантам в течение всего срока солдатской службы. Обучающими призывников офицерами выступали командиры школы сержантов и временно прикомандированные к учебному пункту молодые офицеры, недавно прибывшие из училищ. Лучших солдат мы оставляли учиться в школе сержантского состава — в учебной роте, как её называли официально, а остальные после учебного пункта отправлялись в подразделения, где учеба для них продолжалась в течение всего трехлетнего срока службы. Да, учить нужно было так, чтобы при увольнении в запас каждый соответствовал своей военно-учетной специальности — стрелка, пулеметчика, повара, шофера. В течение службы каждый должен был пройти полный курс обучения по всем видам боевой подготовки, а также усвоить курс политической подготовки, в которую входило немало общеобразовательных вопросов по истории, географии своего края, знание международной обстановки и задач, поставленных очередным съездом партии. Тогда к этому относились серьёзно. Качество усвоения учебной программы проверяли строгие инспекторские комиссии, присылаемые из вышестоящих инстанций. Выводы этих комиссий весьма существенно влияли на судьбы офицеров штабов и подразделений. От этих выводов зависели и выдвижения по должности, и присвоение очередных званий, и даже предоставление очередных отпусков — летом или зимой, с путевкой или без...
Одной из сложностей службы на Крайнем Севере являлись отпуска, которые разрешалось давать офицерам и сверхсрочнослужащим раз в три года, зато сразу на шесть месяцев. На оплате проезда офицера к месту отдыха государство, возможно, и получало кукую-то экономию, но на организации дела это отражалось только отрицательно. Если в управлении части как-то обходились, подменяя отпускников на службе, то в подразделения приходилось посылать офицеров из штабов. Там они принимали командование на довольно большой срок. Капитана А.Н. Меликова, например, я посылал командовать ротой в поселок Мяунджа за 700 километров от Магадана. В другую роту, дислоцировавшуюся на Омчаке, Алим Нур-Магомедович Меликов выезжал тоже на довольно продолжительное время, да так умело организовывал там службу и боевую жизнь подразделения, что длительное отсутствие командира не только не ослабляло роты, а наоборот, подтягивало их на совершенно новый качественный уровень. Приобретая, таким образом, опыт командования отдельными подразделениями, Алим Нур-Магомедович Меликов со временем наставлял так своих сыновей, ставшими командирами: «В наших войсках офицер раньше взрослеет, становится самостоятельным. Он более зрелый, квалифицированный в вопросах организации службы, обучения, воспитания, чем в армии. Ведь, что такое отдельная рота? Это полк в миниатюре. На командире роты все: и караульная служба, и боевая подготовка, и тыл, и техника. Причем замов по всем этим направлениям, в отличие от комполка,у него нет, и оперативной помощи от вышестоящего начальства ждать не приходится — штаб батальона или полка ой как далеко от роты...» (Это поучение опубликовано в журнале «На боевом послу» № 4, 2006 г. С. 13). Наставляя сыновей таким образом, Алим Нур-Магомедович, возможно, вспоминал годы службы в магаданском полку, где ему не раз приходилось, работая в штабе, самому вставать во главе дальних подразделений и принимать самостоятельные решения по всей гамме задач и просто жизни подразделения, начиная от организации быта и питания подчиненных до самостоятельной разработки и проведения служебно-боевых операций и организации спортивных соревнований. Капитан Меликов, сам результативный спортсмен, умел и в солдатском коллективе найти способных и увлеченных спортом людей. И подразделения, в которых он поработал, неизменно выдвигались в число передовиков не только в службе, но и в спортивных соревнованиях, проводившихся в части и в летнее и в зимнее время.
Становление сильно потрепанного сокращениями коллектива магаданской воинской части проходило в годы, когда в должность начальника внутренних войск МВД РСФСР вступил генерал-майор В.И. Алейников, сменив сильно постаревшего предшественника генерал-лейтенанта В.М. Бочкова. Тут же в Москве было собрано совещание командиров соединений и отдельных частей, на которое я впервые вылетел со своим «комиссаром» майором Д.И. Дробышевым. На этом совещании мне неожиданно предложили выступить с трибуны. Выступая без всякой подготовки, я, естественно, говорил что-то о нуждах полка. В перерыве генерал-майор В.И. Алейников, спустившись из президиума, остановил меня на несколько минут, и совсем нестрого, по-товарищески, сказал, что в моих в общем то правильных, по его мнению, мыслях проскальзывали «объективистские», как он выразился, нотки. Видимо, я излишне выпячивал наши магаданские трудности и особенности. На всю жизнь запомнились мне умные слова, сказанные вдумчивым знающим дело человеком, занимавшим столь высокий пост. Если честно, то я впервые в жизни так вот один на один разговаривал о делах службы с генералом.
Для того чтобы сориентировать командиров частей и ознакомить их с новыми условиями службы и боевой подготовки, возникшими после сокращения штатов и перевооружения частей, в апреле 1960 г. дальневосточников собрали на инструктивное совещание в Хабаровске. Методы руководства частями в основном сводились к привычному показному «закручиванию гаек». По моим наблюдениям, почти никто из многочисленных «отраслевых» начальников не вникал в суть действительных проблем. Впрочем, встречались и исключения. В Хабаровске совещанием руководил начальник штаба внутренних войск генерал-майор Б.И. Чугунов. То был весьма авторитетный в войсках и почитаемый офицерами генерал. Я о нем слышал, но ранее не встречал. Прибыв в Хабаровск, увидел полнеющего человека лет сорока без видимых поползновений на подавление окружающих
своим генеральским авторитетом. Он по-деловому беседовал с командирами хабаровского, владивостокского и сахалинского полков. А меня почему-то называл «князем магаданским».
В ходе совещания продолжали решаться многие организационные вопросы. Сопровождавшие генерала Чугунова офицеры, просматривая штатное расписание полка, вычеркнули оркестр. Пришлось мне доложить лично генералу, что полк в Магадане единственная воинская часть, и оркестр часто приходится задействовать на праздничных демонстрациях, на торжественных мероприятиях в масштабе города. Моментально поняв ситуацию, генерал-майор Б.И. Чугунов со словами: «И похоронить-то по-человечески не смогут...» — восстановил оркестр в штатном расписании. Так, благодаря генералу Чугунову, у нас уцелела должность дирижера, на которой работал капитан П.Ф. Присталов, один из наиболее ярких офицеров полка и весьма одаренный человек. Кстати, никакой специальной музыкальной подготовки он не имел. Выпускник обычного военного училища, Паша Присталов прекрасно играл на любом музыкальном инструменте своего оркестра и талантливо руководил художественной самодеятельностью полка. К тому же был душой любого офицерского застолья. Словом, дирижер в полку был, как говорится, на своем месте.
На том же Хабаровском совещании генерал-майор Б.И. Чугунов помог магаданскому полку сохранить в штатном расписании шесть легковых автомашин, доставшихся от расформированного соединения. Эти автомашины и потом несколько раз пытались сократить. Во время защиты очередного штатного расписания, уже в Москве, у меня произошел сложный разговор с тыловиками. Некий полковник Туманов, заметив «излишние» автомашины, попытался сократить их число. Я стал ему объяснять, что приходится ездить в роты за сотни километров. «Почему не пользуетесь железнодорожным транспортом?!» — вскричал полковник и, схватив телефонную трубку, стал кому-то докладывать о выявленном им «безобразии». С трудом объяснил ему, что от Магадана до ближайшей железнодорожной станции тысячи три километров...
В апреле 1960 г. дальневосточников и сибиряков собрали на инструктивное совещание в Ангарске под Иркутском. Там заканчивалось строительство знаменитейшей в те годы гидроэлектростанции на перекрытой плотиной реке Ангаре, прославленной вскоре Евгением Евтушенко в подлинно прекрасной глубокой и умной поэме «Братская ГЭС». В Ангарск, как и на другие совещания командиров частей, я ездил со своим заместителем по политической части майором Д.И. Дробышевым. К слову сказать, то был беспредельно преданный своему делу человек, и надежный во всех отношениях товарищ. Отражение этой поездки содержится в письме родителям от 5 мая 1960 г., то есть, после двух месяцев командования частью: «... Очень долго не писал, хотя собирался ежедневно. Оченьустаю и занят. У нас состоялось большое сокращение, начальство ушло на пенсию, и я теперь работаю командиром войсковой части. Она стала меньше той, в которой я служил помощником начальника штаба. Поэтому особым повышением (по окладу) это не считается, но работы и ответственности очень много...
Ездил в Ангарск на совещание. Встретил много знакомых по учебе в Москве и даже по учебе в Ленинграде, тех, которых не видел с 1949 г. Там уже весна, а у нас ею лишь попахивает. Ангарск — город-сказка. Начат строительством в 1951 г. Строятся уже сотые кварталы. Все жители живут лишь в отдельных квартирах, со всеми удобствами, вплоть до газа. Красиво, чисто, невиданно — город будущего. Я представлял себе города при коммунизме, через много лет. Так это город, который можно себе только вообразить. Если бы рассказали б мне то, что я увидел, то, пожалуй, не поверил. Ни в городе, ни поблизости нет ни одного барака, ни одной хибары, нет даже сарая нетипового. Все чисто, свежо, продумано.
Иркутск — грязная помойная яма: старые, черные, бревенчатые дома, грязь и мерзость. Хабаровск — сочетание Ангарска и Иркутска в равных приблизительно долях.». Что касается Иркутска, то мы там были ранней весной, таял снег, зелени никакой, поэтому, видимо, и показался мне город излишне грязным.
В Магадане все служебное время уходило на организационную работу. От упраздненного соединения остались склады совершенно не нужного теперь полку военного имущества. На складах скопилось несколько сот снятых с вооружения карабинов и автоматов ППШ. Только патронов для не использовавшегося теперь даже для учебной стрельбы оружия оставалось больше миллиона. Имелось немыслимое количество сигнальных ракет и иного имущества. Никакого штата для содержания и обслуживания этих складов реформаторы не оставили. В полку имелась лишь одна маломощная оружейная мастерская во главе с капитаном В.С. Лабынцевым и два-три сверхсрочника-вооруженца. На них и легла вся тяжесть работ по перевооружению полка на автоматы Калашникова.
Не менее сложной, чем перевооружение полка, явилась организация автотранспортной службы. Железных дорог, понятно, на Крайнем Севере тогда не было, да и теперь они не предвидятся. Авиация
— дело дорогое, к тому же в то время в тех местах она только развивалась. Аэродром в Магадане был маленький, ютившийся между сопок на 23-м километре. Если облака опускались, прижимаясь к вершинам сопок, аэродром не принимал даже небольших самолетов ЛИ-2. А, когда появились крупные лайнеры типа ТУ-104, ИЛ-18, то их двадцать третий километр не мог принимать даже в хорошую погоду. Все пассажирские и грузовые перевозки на сотни и тысячи километров мы проводили на автомашинах. Долгая зима, сильные морозы, снежные бури, ледовые заторы: «наледи», да все это среди сопок и настоящих гор.
Автомашины, которыми владел полк, и те немногие, которых присылали на пополнение автопарка, совершенно не годились для работы в Магаданской области. Приходилось их
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России №9 3 (47) 2010
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России №9 3 (47) 2010
дооборудовать — утеплять кузова и кабины, ставить самодельные печки типа «буржуек». Такую печку наши умельцы сумели установить даже в кабине легковой машины «Победа». Наши шоферы и офицеры-техники, не имея никаких рекомендаций, сами изобретали разные средства утепления, придумывали свои добавки к охлаждающей жидкости и маслам, чтобы не допустить замерзания двигателя на остановках. Не преувеличивая, можно сказать, что по части автотехники магаданский полк был уникальным среди других частей внутренних войск. Но московские управленцы долго нашего отличия понять не могли: ни на одно ходатайство, связанное с техническим переоборудованием присылаемых автомашин, мы ответа не получали.
И второй существенный момент, связанный с автотранспортом: все колымские водители были «договорники», т.е. приехали работать по трудовому договору, так называемому «оргнабору». Чтобы заключить такой договор, им нужно было иметь приличный стаж и права шофера 1-го класса. К тому же предпочтение отдавалось членам партии. Благодаря столь высоким требованиям, на Колыме водители представляли собой настоящую рабочую аристократию, знавшую себе цену и пользовавшуюся колоссальным авторитетом среди колымского населения. А у нас в полку за рулем только солдаты срочной службы, вчерашние мальчишки. Водительские права они, как правило, получали на курсах при военкоматах. Стажа ни у кого, естественно, не было. К счастью, трассовские шофера к солдатам за рулем относились как к своим сыновьям и коллегам. Если солдат-водитель в пути остановится, ни один шофер мимо не проедет. Как бы ни спешил водитель со своим грузом, обязательно остановится и предложит свою помощь.
Офицеры-автомобилисты полка А.Д. Федченко, А.Т. Коряк В.П. Дронь вырастили немало прекрасных водителей и для строевых машин, и для командирских — легковых. В любое время года, в любую погоду, хоть днем, хоть ночью автомашины наши всегда были в боевой готовности. По этой части я как командир полка никаких неприятностей не имел.
Иногда беда приходила, как говорится, «откуда не ждали». Среди оставшегося после расформирования дивизии имущества сохранялась одна необычная вещь, не то забытая, не то брошенная уже давно расформированной здесь дивизией Советской Армии. Эта вещь была Боевым Знаменем с тремя прикрепленными к полотнищу орденами. Знамя лежало в сейфе подполковника А.И. Логинова и досталось мне «по наследству» вместе с кабинетом и сейфом. Поначалу я в нижнюю часть сейфа просто не заглядывал. Но вот прошли первые месяцы организационной суматохи, установилась связь с инстанциями, и я решил, что нужно доложить рапортом по команде о наличии в полку «бесхозного» Знамени. Начальство всех уровней довольно грубо с упреками стало требовать объяснений, зачем, мол, его «принимал»! Словом, Знамя принесло начинающему командиру полка первые неприятности. Кончилось тем, что после довольно резкой переписки Знамя удалось отправить в Москву. О том, чтобы оставить его в полку и использовать реликвию для воспитания и сплочения личного состава, даже речи не велось.
Но вот прошло много лет, и меня, отставного полковника, числящегося ветераном магаданского полка, в 1988 г. уведомили письмом из Магадана, что полку присвоено наименование “Минский”. И переданы вместе со Знаменем три боевых ордена: Красного Знамени, Суворова 3-й степени и Кутузова 3-й степени, полагаю, что это те самые, из-за которых у меня были неприятности. В письме высказывалась просьба прислать для Комнаты боевой славы части фотографии, касающиеся службы в войсковой части 6611 и сохранившиеся документы. Жаль, конечно, что в те далекие времена сокращений и гонений никому не пришла в голову мысль вручить Знамя с орденами существовавшей в Магадане воинской части. Додумались, наконец. Да, думается, поздновато: вскоре в Магадане не стало никакой воинской части внутренних войск...
Впрочем, и в те времена большие и малые новшества в организации внутренних войск появлялись одно за другим. В рамках хрущевского «усиления влияния партии» придумали утверждать назначение командиров войсковых частей в местных обкомах партии. Магаданские обкомовцы удивились. Им был знаком и понятен порядок утверждения в должностях различных директоров, заведующих, главных режиссеров, главных врачей, главных редакторов. Но военных они пока в должностях не утверждали. Тем более что коммунисты войсковой части на партучете в обкоме не состояли, для этого у них был свой политотдел. Тем не менее пришло время, и меня пригласили на заседание обкома партии. Первый секретарь П.Я. Афанасьев, проходя через приемную, заметил меня и, взяв под локоть, со словами: «Не пристало Герою дожидаться в приемной» провел в зал заседаний. После обсуждения городских партийных вопросов, слово предоставили заведующему административным отделом Дмитрию Шаповалову. Тот начал было читать справку-характеристику, но Павел Яковлевич прервал его словами: «Товарища Ашика мы знаем — Герой Гражданской войны...» После этих слов без прений меня утвердили в должности командира части. При этом никто из присутствовавших даже не попытался поправить главу обкома. «Герой Гражданской войны» в те времена был уходящим термином, но в устах пожилого человека, безусловно, свидетеля той «далекой Гражданской», подобная оговорка особого удивления не вызывала. После памятного для меня заседания многие члены обкома — военком, прокурор и другие, встречая меня на различных заседаниях и совещаниях, в шутку называли «Героем Гражданской войны».
Первое время наш полк был «отдельным», и я отчитывался перед Управлением внутренних войск в Москве. Но это продолжалось недолго. В ходе очередного витка реорганизации внутренних
войск в Москве был назначен новый начальник генерал-майор Н.И. Пильщук, а в Хабаровске была создана дивизия, и в неё включили войсковые части всего Дальнего Востока, а заодно и магаданский полк, лишившийся при этом приставки «отдельный». Дивизию возглавил командовавший до этого хабаровским полком подполковник П.П. Нистратов. Управление дивизии сформировали в основном из офицеров этого полка. А магаданцам теперь пришлось ездить в командировки не только по своим подразделениям, но и в Хабаровск на командирские занятия, совещания и даже на партийные собрания, конференции, заседания партийной комиссии, по кадровым и по другим делам.
Новый начальник внутренних войск, генерал-майор Н.И. Пильщук, окончивший наш Военный институт в звании полковника, был из пограничников. Руководить войсками он начал с того, что потребовал перестроить службу согласно многолетнему опыту погранвойск. Многочисленные вводимые им новшества нужно было начинать с переучивания солдат, переписывания служебной документации, переоборудования служебных помещений и учебно-материальной базы. Как всегда, никаких дополнительных материальных средств на это не отпускалось. Однако проверяющие из вышестоящих штабов приезжали один за другим. Среди них — штабисты, политработники, тыловики, медики и даже ветеринары. Но никто из них не собирался помогать в обучении личного состава: все стремились проверять, контролировать, экзаменовать. Строго проинструктированные ревизоры были суровы, придирчивы и строги. Им все вроде бы не нравилось, начиная от комнаты в гостинице, в которую их помещали, до табличек на дверях казарменных помещений. И стены, по их мнению, выкрашены краской не того цвета, и койки заправлены не в том стиле. Да, и сами койки “не уставные”, ибо на них стояли панцирные сетки. А это, по их мнению “не положено”. Объяснения, что других коек с материка не завозилось, не умеряло их пыл.
В планы работ комиссий неизменно включался вопрос о посещении Обкома партии для доклада о результатах проверки. Но стоило обкомовцам сказать, что проверяющие из Хабаровска, то оттуда сразу же шло заявление: «Мы Хабаровску не подчинены!» При этом часто поминали то далекое время, когда Магадан был одним из заштатных городов Хабаровского края, и с тех времен, видимо, помнились какие-то обиды. «Вы уж там сами с ними разбирайтесь...» — говорил милейший человек Дмитрий Шаповалов, заведовавший в Обкоме административным отделом. А приезжие, не принимаемые в «партийном штабе», делали вывод: мол, командование части не сумело наладить деловые взаимоотношения с областным руководством. В те времена это считалось большим упущением.
В связи с этим расскажу такой случай. Как-то вечером я провожал очередного ревизора — полковника Богачева — в гостиницу. В пути не остывший от разговоров в штабе строгий, насупленный полковник довольно нудно отчитывал меня за какие-то упущения и советовал «крепить связь с партийными органами». И вдруг навстречу идет простенько одетый пожилой человек — первый секретарь Магаданского обкома партии П.Я. Афанасьев. Полковник Богачев его, конечно, не знал. А тот имел обыкновение вечерами прогуливаться по главной улице города. Это знали все областные руководители и нередко, подключившись к прогулке, набивались на беседу, чтобы решать несложные деловые вопросы. Такой способ, говорили, был довольно-таки действенным. Видимо, секретарь обкома услышал последний совет полковника. Он подошел к нам, и, как будто не замечая полковника, завел со мной, как с хорошим знакомым, дружеский разговор о погоде, о том как прекрасны белые ночи: время-то было позднее и ночь действительно была белая. Заговорил об облаках, о красоте вечернего неба и еще о чем-то. Пока он все это говорил, полковник с недовольным видом шел рядом, а, когда простенький старичок заговорил с кем-то другим и отстал, Богачев раздраженно спросил, кто этот бесцеремонный старик. Когда я сказал, что это первый секретарь обкома партии, полковник сразу же замолк и до самой гостиницы не проронил ни слова. Думаю, бывая в других областях нашей страны, полковник Богачев таких секретарей обкомов не встречал.
Очень непрост был Павел Яковлевич. Он сразу понял, что земляка-магаданца отчитывает какой-то заезжий ревизор. И тут же пришел на помощь. И действительно помог — полковник больше не учил меня крепить связь с партийными органами.
Заметную роль в жизни магаданской воинской части играла учебная рота, готовившая сержантов и других младших специалистов. Командовал ротой капитан В.З. Алтухов, а командирами взводов у него были недавние выпускники Орджоникидзевского военного училища лейтенанты В.М. Сечкарь и А.Я. Черкасов. Подразделение это, естественно, выделялось свои внешним видом и очень выручало нас по части показной стороны строевой подготовки. А дело тут в том, что по плану боевой учебы полагались «строевые прогулки по городу». Полк выстраивался с оркестром и проходил по двум-трем улицам, а затем торжественно возвращался в свой военный городок на 4-м километре. Начальник штаба полка майор В.Р. Зубко прекрасно все это организовывал. А прекрасный строевик капитан М.Ю. Межиров, его помощник по боевой подготовке, как правило, возглавлял колонну. Дирижер полка капитан П.Ф. Присталов тоже был хорошим строевиком, и в полковой колонне его музыканты с блеском проходили по улицам. Однажды после такой строевой прогулки мне позвонили из обкома партии и похвалили за своевременную демонстрацию нашей «военной мощи». Смею полагать, что в той международной обстановке «демонстрация военной мощи» партийному руководству показалась политически актуальной. И не случайно! 31 августа 1961 г. специальным постановлением ЦК КПСС и Правительства СССР было отсрочено увольнение в запас солдат и сержантов, выслуживших сроки военной службы. Это решение связывали с событиями вокруг Кубы, где наши установили на позиции
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 3 (47) 2010
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России №9 3 (47) 2010
свои ракеты, чем вызвали серьезное волнение во всем мире, названое историками и политиками «Карибским кризисом». Опрометчиво установленные ракеты пришлось снять. Но военные реформы в нашей стране не затихали.
Большие и малые организационные изменения за четыре года моего командования магаданским полком шли одно за другим. То и дело изменялись штаты, вооружение, планы боевой подготовки, менялась форма одежды и даже знаки различия. Служить в этих условиях военным людям помогали присущие им оптимизм и соответствовавший обстановки юмор. Один из армейских анекдотов того времени был таким: «За что сняли Алена Даллеса?» (то был шеф американской разведки). Ответ: «Он не знал, какие штаты в нашей армии (штаты беспрерывно менялись) и какую военную форму носят в СССР». И действительно, никакая разведка за изменениями в нашей форме уследить не могла. То введут новые эмблемы на петлицы, то черные погоны флотским офицерам, то рубашки с галстуком вместо гимнастерок. Затем пошли мундиры с кортиками, парадные шинели стального цвета. А были еще офицерские плащ-палатки (до этого были одинаковые для всех), золоченые шнуры над козырьком вместо практичных ремешков на фуражках, позволявшие на любом ветру прочно удерживаться им на голове. Потом ввели офицерские кашне трех цветов — белые, зеленые и серые, затем — брюки защитного цвета, вместо синих. При этом прежние суконные нужно было донашивать. Остряки в связи с этим шутили: «Мы не служим, а дослуживаем, форму не носим, а донашиваем, солдат не учим, а переучиваем... »
Новый 1961 год начался с вызова в Москву на совещание у начальника внутренних войск. Вылетели, как полагалось, вдвоем с замполитом майором Д.И. Дробышевым. Москва встретила необычно приветливо: встречающая автомашина на летном поле, новая гостиница «Алтай», расположенная в районе новостроек. Среди участников совещания — много хороших друзей по прежней учебе и службе. Совещание проводилось в Московской дивизии внутренних воск, в военном городке в котором я жил в годы учебы в Москве. Заслушивание невеселых докладов начальников различных служб и направлений скрашивалось выездами в столичные части на показные учения и образцовые строевые смотры. После упразднения союзного МВД части и соединения внутренних войск СССР утратили централизованное руководство. Войска МВД союзных республик стали подчиняться своим республиканским министерствам внутренних дел и фактически не общались друг с другом. Заодно поделили училища, школы, госпиталя, санатории, ликвидировали Музей внутренних войск, закрыли журнал «На боевом посту», разрушили связи кадровых аппаратов.
Однако на совещании эти вопросы особо не обсуждались: кто ж будет возражать против решений партии и правительства! Мы тогда находились на пике хрущевского управления страной: в портах на металлолом разделывали новейшие крейсера, на аэродромах уничтожались истребители и бомбардировщики, да так, что даже для музеев экземпляра не оставляли. Но об этом на совещании, конечно, разговора не было, хватало других заморочек, казавшихся тогда очень важными. Дело в том, что непродуманные методы управления войсками внесли дезорганизацию во многие направления службы. Время было такое, что никого с хорошей стороны не отмечали, никого не только не награждали, а наоборот — отбирали ранее врученные ордена, например, за участие в выселении татар Крыма и за другие подобные акции. Очередных званий старшим офицерам и генералам не присваивали, даже разговоров об этом не велось, но за упущения спрашивали по-прежнему строго. По новым требованиям к организации службы с участниками совещания провели показные занятия на базе знаменитой дивизии ОМСДОН имени Ф.Э. Дзержинского, которой командовал тогда генерал-майор П.Е. Корженко, Получив соответствующую накачку на итоговом совещании, командиры частей и соединений разъехались по своим частям.
А в Москве вновь входившее в силу Управление войск устроило зимние спортивные соревнования. На них от нашей воинской части выехала команда лыжников: старшина Василий Лапко, сержант Александров, сверхсрочнослужащая Щеголева и другие, возглавляемые помощником начальника штаба капитаном М.Ю. Межировым. Там магаданские спортсмены очень удачно выступили, заняв 2-е место по войскам! Всем им было присвоено звание «Мастер спорта СССР», очень почетное в те годы. Спортивный триумф магаданских спортсменов произошел вскоре после переподчинения нашей войсковой части Хабаровской дивизии внутренних войск. Там, узнав о наличии в подчиненной им теперь воинской части талантливых спортсменов, дали команду о переводе их в Хабаровск. Получалось так, что воины-спортсмены не раз уже отстаивавшие спортивную честь Магадана, завтра же будут выступать против своей области. Зная повышенный патриотизм наших обкомовцев, я обратился к ним за помощью. И те, конечно, встали горой за честь города, и взращенные на магаданской земле спортсмены остались в своей родном войсковом коллективе.
В годы службы командиром войсковой части я был избран депутатом Магаданского городского совета, сначала по 205-му избирательному округу, потом повторно по 236-му. На сессиях горсовета опять заседал в кругу всего магаданского руководства. Теперь это было удобно — можно было поговорить по служебному делу и с начальником УВД, и с прокурором, и с военкомом, и со своим соседом, недавно появившимся на 4-м километре, — командиром ракетной воинской части — все они были такими же депутатами, и сессии нередко превращались в своеобразные деловые встречи.
В апреле 1961 г. состоялся первый полет человека в космос. Первопроходцем стал Юрий Гагарин. В каждом уголке нашей страны по-своему, но неизменно радостно отмечали это событие. На волне
всеобщего ликования Магаданский обком партии попросил единственную тогда в Магадане воинскую часть устроить что-то подобное салюту, или попросту пострелять из ракетниц на площади перед Домом культуры. Спешно в ближайших подразделениях собрали 8 ракетниц. Из курсантов учебной роты сформировали боевые расчеты — на каждую ракетницу по два ракетчика: один стрелял, другой заряжал. И вечером устроили залповую стрельбу, благо ракет на войсковом складе было предостаточно.
Вспоминаю, как трудно было, в период организации полка по новым штатам, докладывать наверх о невероятном количестве ракет, которые лежали на наших складах. От интендантских начальников из Хабаровска приходили недоуменные запросы — почему у вас их столько?! А потом пришло приказание — поделиться ракетами, а заодно и винтовочными патронами, с местными охотниками. Думаю еще много лет охотничьи хозяйства от Гижиги до Чукотки подавали друг другу сигналы нашими ракетами, и стреляли из своих охотничьих карабинов нашими винтовочными патронами.
А вот от патронов для отслуживших свое автоматов ППШ мы так и не сумели избавиться: их по-прежнему девать было некуда. Может быть со временем спустили их под лед Нагаевской бухты, как когда-то поступили с самурайскими мечами? А там дело было так. В начале 1950-х гг., после отправки на родину военнопленных японцев, выяснилось, что где-то на оружейном складе лежит чуть ли ни вагон самурайских мечей и сабель. Переплавить бы их, там ведь сталь-то, небось, хорошая была! Но кто-то из начальства приказал утопить эти мечи и сабли в проруби, чтобы и следа от самурайской дикости тут не оставалось! Прорубили прорубь чуть ли ни в центре бухты Нагаево и на санях, запряженных лошадкой, стали возить туда эти мечи охапками. Я как оперработник отдела контрразведки того времени входил в состав наблюдающей за утоплением сабель комиссии и смотрел на все это с сожалением... И теперь, несмотря на имевшийся у меня «опыт», ни в коем случае не предлагал подобного варианта избавления от штабелей патронных ящиков, загромождавших наши оружейные склады.
Весной 1961 г. меня вновь вызвали в Москву. Начальник внутренних войск генерал Н.И. Пильщук пожелал лично познакомиться с командирами всех частей и соединений. Принимал он по несколько человек одновременно. В группе из шести человек вошел я в кабинет начальника войск, находившийся тогда в старом доме на узкой московской улочке недалеко от площади Дзержинского. Там, стоя в шеренге, все шестеро громкими “командными” голосами поочередно называли свою должность, звание и фамилию. После такого “знакомства” генерал занял место за столом и начал высказывать свои требования продолжавшим стоять в шеренге офицерам. Эти требования сводились к тому, чтобы офицеры, независимо от занимаемой должности и воинского звания лично возглавляли войсковые наряды, как это принято у пограничников. Эти и другие, в общем-то, уже известные офицерам требования, генерал высказывал в жестких выражениях и в повышенном тоне. И вдруг, совсем не по теме, он заявил, что тот, кто успел обзавестись автомобилем или дачей, ни очередного звания, ни повышения по службе не дождется. При этом начальник войск похлопал по двум стопкам бумаги на своем столе и сказал, что в них материалы на всех офицеров-собственников. Оказалось, что генерал столкнулся со случаями отказов офицеров переезжать на новые места службы из-за того, что кому-то не хотелось оставлять квартиру, дачу, гараж. Такого явления, по его словам в погранвойсках не наблюдалось.
Пополнив свой служебный опыт общением с начальником войск, по пути в Магадан я остановился в Хабаровске, чтобы доложить командиру дивизии о полученных в Москве указаниях. Там, вдохновенный повышением в должности, бывший командир хабаровского полка подполковник Петр Павлович Нистратов давал свои указания. В роль командира дивизии он вошел очень быстро, и с командирами полков, с которыми еще вчера был в равной должностной категории, разговаривал по-генеральски.
Нужно сказать, что это был очень энергичный, неплохо знающий службу, строевой, беспощадно требовательный офицер. Вскоре ему присвоили полковничье звание — редчайшее в то время явление. Давно уже командиры дальневосточных войсковых частей и соединений выше подполковника, вплоть до ухода на пенсию, не поднимались. Дело было зимой, и в Магадане он появился в новенькой полковничьей папахе. Естественно, Петру Павловичу хотелось нанести визит начальнику областного управления МВД. Я позвонил генералу Макееву и попросил назначить время приема командира дивизии. Тот категорически отказал: «С Хабаровском у меня никаких дел нет. Ко мне его не веди. Разбирайся с ним сам!» Примерно также реагировали на приезд командира дивизии в Магаданском обкоме. Хоть и не все сказанные в его адрес слова доходили до полковника Нистратова, но, будучи умным человеком, он все понимал. В результате двери кабинетов не желавших его видеть начальников полковник открывал чуть ли не ногой.
И еще одним качеством обладал Петр Павлович — во внеслужебной обстановке он был прост. Когда поздно вечером мы закончили дела в штабе, он как о чем-то совершенно обычном сказал, что пойдет ко мне ужинать и заодно хочет знакомится с семьей. Асенька умела принимать гостей. Стол приличествовал обстановке, бутылка коньяка было выпита до дна. Увидев моих сыновей, еще не спавших, Петр Павлович изрёк: «А вот и женихи для моих дочерей!». Их у него оказалось четыре. Забегая вперед, хочу сказать, что Петр Павлович, став со временем генералом, на всю жизнь оставался добрым и хорошим другом нашей семьи.
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России №9 3 (47) 2010
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России №9 3 (47) 2010
Личная жизнь в то время у нас с женой протекала довольно активно. Родившиеся в Магадане сыновья росли. Асенька, работая медсестрой в поликлинике, возглавляла женсовет нашей воинской части. Активистки женсовета дарили подарки на слетах отличников учебы и службы, вручали призы отличившимся спортсменам, участникам художественной самодеятельности. Летом женсовет устраивал выезды семей офицеров за город на природу. Все это способствовало сплачиванию коллектива, помогало командованию лучше узнавать и понимать своих людей. За время жизни на Крайнем Севере мы с женой приобрели немало искренних и верных друзей.
Видимо, московскому руководству, маниакально повышающему «влияние партии», показалось недостаточным утверждение командиров соединений и частей в обкомах партии — они надумали утверждать каждого персонально в ЦК КПСС. В Москву вызывали по пятнадцать человек. 18 сентября 1961 г. вызвали меня. Поселили в гостинице «Москва», в одном номере с коллегой — командиром ленинградского полка подполковником А.М. Копаневым. К группе вызванных в столицу командиров был прикреплен офицер из управления войск, и он водил нас, словно школьников в музей, на Старую площадь. Там, в здании ЦК, происходило это «утверждение». На каждого завели что-то вроде опросного листа, и в течение двух недель кандидаты на утверждение в должности, на которых они работали уже не один год, отвечали на вопросы. В кабинетах принимали по одному после долгого сидения в приемных. Поначалу прошли беседы с инструкторами, потом — со старшими инструкторами, затем с замзавотделами. И так все выше по должностям, и по этажам выше, и по устройству приемной, а также кабинета. В целом же довольно скромно все было оборудовано в здании ЦК на Старой площади. Просто если у инструктора стул, то у старшего инструктора — довольно скромное кресло. У деятеля повыше и кресло пообширнее, и стол побольше, и сукно, которым покрыт стол, подороже, и портьеры на окнах побогаче. Не более того.
Нужно сказать, что в любом кабинете в здании ЦК принимали уважительно, вопросы задавали один проще другого, и ответы выслушивали доброжелательно. Запомнился завсектором отдела административных органов ЦК по фамилии Блинов. Он особенно оживился, когда узнал, что я по военной биографии имел отношение к боевым делам Дунайской флотилии. Этот Блинов стал называть фамилии адмиралов, старших офицеров из штабных дунайцев, но, убедившись, что я — бывший командир взвода морской пехоты — общих с ним знакомых адмиралов не имею, отпустил меня с миром. А в остальных кабинетах — пара вопросов о делах, которые там никому неинтересны. Вежливо-рассеянное заслушивание ответа, пожелание успехов — и пошел в более высокий кабинет. После нескольких дней ожидания результатов собеседования ЦК КПСС всех, наконец, утвердил, и офицеры разъехались по своим частям.
В те дни, когда я маялся под дверями цековских кабинетов, приходилось бывать и у своих непосредственных начальников в Управлении войск. Хабаровскую дивизию курировал подполковник Сандак, с которым я был знаком по Военному институту. Говорили, конечно, о судьбах офицеров. Вместо отслужившего все сроки службы на Крайнем Севере майора В.Р. Зубко, переводимого в Хабаровск, мой куратор пообещал прислать перспективного начальника штаба. Пусть он первое время поработает, я должен буду ввести его в курс дел, и со временем этот молодой и растущий офицер заменит меня на посту командира части. Мне же дадут достойный перевод на «материк». Вернувшись в Магадан, я проводил майора Зубко и стал ждать преемника. Подполковник Сандак — верный человек — позвонил: мол встречай, рейс такой-то.
Вот я и на аэродроме. Прилетает самолет, я высматриваю «молодого, растущего», но такого среди приехавших не нахожу. Сошел какой-то офицер, по виду лет на десять старше меня. На него я не обратил внимания, пока он сам ко мне не подошел. Оказался подполковником Н.А. Демидовым, прислан к нам начальником штаба. Николай Алексеевич всю жизнь тихо служил в ОМСДОНе, о нашей службе представления не имел. Подполковника Сандака я не винил, от него мало что зависело при решении подобных вопросов. Замены офицеров продолжались, Но, несмотря на обещания, приезжали с «материка» не лучшие.
Почти сразу после возвращения из ЦК последовала инспекторская проверка магаданского полка. Проверка охватывала не менее 75 процентов солдат и сержантов и, конечно, всех офицеров. А это значит, что приехавшей в Магадан комиссии нужно было принять различные нормативы по физической подготовке, опросить по темам политической подготовки, проверить строевую подготовку, и, самое трудоемкое, проверить выполнение упражнений по стрельбе. Дело осложнялось тем, что октябрь для Магаданского полка — это последняя возможность отправить «на материк» увольняемых в запас солдат. Их отъезд разрешался только пароходом: авиатранспорт для солдат и сержантов в те годы был недоступен. Последние пароходы уходили в конце месяца и все волновались по этому поводу.
Вообще-то проводить инспекторскую проверку накануне увольнения старослужащих в запас
— это вообще-то гробить войсковую часть. Нестроение у солдат и сержантов — демобилизационное, нацелить их на приличную сдачу всех положенных нормативов, на отличный показ строевых приемов, на выполнение непростых упражнений на стрельбище — дело почти невозможное, ведь каждый душой уже по дороге к дому.
Люди, обрушившуюся на их головы незапланированную инспекторскую проверку, естественно, не приветствовали. Но офицеры и сержанты работали день и ночь. Солдат и сержантов срочной службы, увольняемых в запас, сумели должным образом настроить. Уже в ходе проверки возникали
поистине драматические моменты. Случилось так, что для хорошей оценки по огневой подготовке не хватало буквально одного балла. Чтобы этот балл получить, не хватало всего одной отличной оценки по стрельбе из ручного пулемета. Но штатные пулеметчики уже отстрелялись, и на «отлично» не тянули. По условиям проверки офицер сам выбирал оружие. Тогда командир роты старший лейтенант С.А. Тюльменков взял ручной пулемет и с огневого рубежа точным огнем буквально смел все выставленные мишени. Благодаря этому подвигу оценка полка поднялась, и заветный «хор» по огневой подготовке был получен. Остальные оценки тоже были положительными.
О результатах проверки, о своих замечаниях комиссия из Хабаровска обязана была проинформировать Магаданский обком партии. Но даже в таком, вроде бы простейшем, вопросе возникли сложности. Заведующий административным отделом Дмитрий Шаповалов, узнав, что инспекторская комиссия просит принять её, категорически заявил, что Хабаровску мы не подчинены, и проверять нас, магаданцев, они не имеют права. С трудом мне удалось уговорить его придти хотя бы на итоговое совещание. Тот приехал, посидел минут пятнадцать и, сославшись на занятость, удалился. А я, как командир части, получил внушение: «Не сумел установить нормальные отношения с местными партийными органами!».
Несмотря на некоторые трения, наше сближение с руководством хабаровской дивизии, офицерами штаба соединения и тыловых служб продолжалось. Вскоре они стали считать магаданский полк «своим». Как свои, без кавычек, нужды магаданского полка воспринимал начальник автослужбы дивизии подполковник Лев Маркович Гулько. От него я знал, как он отстаивал перед московскими тыловиками транспортные интересы нашего полка, раскинувшего свои подразделения на сотни километров по Крайнему Северу. И ему москвичи, как и мне кода-то, советовали шире использовать железнодорожный транспорт, а не требовать для магаданского полка каких-то особых условий по части эксплуатации автомобильного транспорта.
Прошла еще одна магаданская зима, наступила весна 1962 г. Первомайский праздник. Войсковая часть 6611 выделяет оркестр, командир и замполит приглашены на трибуну, которую в тот год устроили у здания обкома партии. Вместо переведенного по службе в город Горький моего замполита и начальника политотдела майора Д.И. Дробышева на эту должность прислали московского комсомольского работника майора В.И. Коробкина. Над трибуной, как полагалось, выставлен весь набор рисованных портретов членов Политбюро ЦК КПСС. В хрущевское «десятилетие», которое было в самом разгаре, из партийного «штаба» то и дело выгоняли то одного, то другого «вождя». Армейским политработникам было привычно снимать портреты проштрафившихся. За Маленковым, Молотовым, Кагановичем с треском убрали Жукова, затем под руку попался Ворошилов. В тот год из Политбюро изгоняли не то Кириленко, не то Кириченко. Не остывший от полученного в Москве инструктажа майор Коробкин окинул бдительным оком портреты и, не сомневаясь, брякнул обкомовцу Д. Шаповалову, всю подготовку к демонстрации организующему: мол, вместо Кириленко у вас висит портрет Кириченко. А в исполнении магаданских художников, рисовавших с ретушированных фотографий, портретные физиономии были мало отличимы друг от друга. Обкомовец забеспокоился и шепнул о подозрении третьему секретарю обкома Комаровскому. Тот с опаской доложил о возможной промашке подошедшему первому секретарю: мол, начальник политотдела считает. П.Я. Афанасьев, даже не взглянув на портреты, бросил: «Убрать с трибуны этого начальника!..» Действительно, не менять же портреты, когда шествие трудящихся уже приближается к трибуне. Никакого продолжения этого казуса не было. Портреты так и оставались висеть без замены. Перепутаны они или нет — никто, конечно, не дознавался.
Первомайская демонстрация, как всегда, заканчивалась торжественным прохождением перед трибуной нашего полкового оркестра во главе с майором Пашей Присталовым. Но не только оркестром славился наш талантливый дирижер. Он отлично организовывал нашу художественную самодеятельность. Выступали певцы, офицеры и солдаты, имелись и свои поэты, Но особо отличался хор, в котором выступали жены наших офицеров и сверхсрочников. Творческие успехи в художественной самодеятельности отмечали все чаще приезжающие к нам хабаровские руководители. Ирина Борисовна Межирова как памятную реликвию всю жизнь бережно хранила Почетную грамоту, полученную за творческие успехи от командования хабаровским соединением. По приглашению политотдела полка жена капитана А.Н. Меликова — Татьяна Николаевна, работавшая преподавателем в педагогическом институте, проводила беседы в штабе и в подразделениях на темы этики поведения, знакомила с новинками художественной литературы. Кстати, как раз в те годы поднимался на пик популярности А.С. Солженицын, прогремевший на всю страну своей повестью «Один день Ивана Денисовича». Популяризировали её со всех партийных трибун. Секретарь Магаданского обкома по пропаганде Комаровский, выступая перед офицерами части на сборах, сказал, что включил книгу Солженицына в свою кандидатскую диссертацию. В те времена очень модно было по разным поводам защищать диссертации.
Служба в магаданском полку со сработавшимся дружным офицерским коллективом имела одну особенность. Если на «материке» офицера переводили в другую часть, то это, как правило, было связано
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России №9 3 (47) 2010
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России №9 3 (47) 2010
с повышением по службе, а на Крайнем Севере существовала плановая замена офицеров через три года. Правда, как у нас водится, установленный порядок в точности не соблюдался, служили и по пять, и по десять лет, не получая перевода. Но пришло время, и постепенно все офицеры разъехались по разным частям внутренних войск. Я получил перевод в Ленинградскую дивизию на должность начальника оперативного отделения штаба дивизии. Из магаданских офицеров в Ленинграде со мной служили капитаны В.И. Маркачев, А.П. Рутковский, А.К. Сараян, дослужившийся до звания «подполковник». Полковниками в годы службы в Ленинграде стали магаданцы В.Н. Костикин, Ф.В. Рудько, Т.С. Авксентьев.
Давно замечено, что трудная служба и сложности жизни шлифуют характеры, воспитывают и закаляют людей. Полученной магаданской закваски многим хватило на годы. Бывший мой начальник штаба, ставший полковником, В.Р. Зубко прекрасно зарекомендовал себя на службе в Главном управлении внутренних войск в Москве. Кроме него в главном штабе наших войск служили ставшие полковниками В. Труфманов и Д.А. Засорин. Полковник Б.К. Царикаев заканчивал службу командиром учебного полка войск МВД в городе Калач-на-Дону и славился в войсках как прекрасный офицер-воспитатель. Полковник М.Ю. Межиров без академического образования (из Магадана очень непросто было добиться зачисления в академию) дослужился до положения заместителя начальника штаба дивизии внутренних войск в Кирове, получив звание «полковник» еще в должности начальника боевой подготовки дивизии. А Алим Нур-Магомедович Меликов, после 13 лет командования полком в Уфе, стал единственным в стране не прошедшим академию командиром бригады в Одессе. В других войсках это генеральская должность. Возражая очередным замечаниям кадровиков, начальник внутренних войск генерал армии И.К. Яковлев как-то сказал о полковнике А.Н. Меликове: «Если бы все так командовали бригадами и полками, войска были бы отличными» К этому стоит добавить, что старший его сын, родившийся в Магадане, Михаил Алимович Меликов, командовал Новочеркасском дивизией войск МВД оперативного назначения, получив на этом посту звание генерал-майора. А младший сын Сергей Алимович Меликов стал генералом, командуя прославленной Отдельной дивизией особого назначения войск МВД, дислоцирующейся под Москвой.
Не терял я связи и с другими офицерами. Подполковник М.Г. Зубрик навещал меня в Ленинграде. Службу он завершил старшим офицером в штабе Горьковской дивизии войск МВД. Навещал меня в Ленинграде и Павел Филиппович Присталов — наш безотказный дирижер. Он заканчивал службу в Пятигорском полку войск МВД, и там тоже своим оркестром славился на всю округу. Приезжал в Ленинград бывший шофер командирской машины, ставший лейтенантом, Марченко. Я слышал о его успешной службе, но связь, к сожалению, потерял. А другой мой шофер, Гуров, в письме звал своего бывшего командира, с которым тысячи километров колесил по колымской трассе, к себе в гости. Общение в качестве шофера с офицерами полка, видимо, не прошло даром для солдата: в городе Анна Воронежской области он работал директором крупного совхоза.
Со многими однополчанами, вот уже около полувека я не теряю связи. Прекрасные письма сослуживцев помогают жить. Михаил Григорьевич Зубрик, Михаил Юрьевич Межиров, и Алим Нур-Магомедович Меликов откликнулись на просьбу помочь в написании этих воспоминаний. До конца своих дней поддерживал меня своими письмами настоящий комиссар, бывший моим замполитом в Магадане, Дмитрий Иванович Дробышев. Верный наш начальник штаба Владимир Романович Зубко в одном из писем заметил: «...Я и сейчас вспоминаю нашу службу на Крайнем Севере, где было очень трудно, но мы с желанием и радостью отдавали все силы работе с людьми, и у нас получалось неплохо. И сейчас, как вспомню, стоят перед глазами знакомые лица офицеров, сержантов, солдат, многих из которых я помню и теперь. Все они были настоящими Героями в служение Родине...»
А вот слова полковника Михаила Юрьевича Межирова: «...Коллектив нашего Магаданского полка был самый лучший в моей жизни. Я с благодарностью вспоминаю содержательную, инициативную работу командования, уважительное отношение к каждому воину, независимо от его должности и опыта работы. Благодаря такому стилю работы командования полка, в коллективе сложилась деловая, творческая обстановка, а вернее дружественная, без панибратства. Я не знаю ни одного случая нарушения дисциплины или нетактичного поведения офицеров...»
Около 12 лет моей жизни было связано со славным Магаданом, милым городом в северозападном уголке нашей страны. И сыновья мои, ставшие моряками, всегда гордились своей далекой Родиной. Но побывать там им не удавалось. Старший сын Владимир Ашик офицер-подводник, совершив почти кругосветное плавание из Североморска под Мурманском через два океана на Камчатку, служил на своей атомной субмарине в Петропавловске-Камчатском. А младший сын Игорь Ашик инженер-океанолог шесть лет зимовал совсем недалеко от Магадана — в Тикси. Летом 2005 г. на судне «Академик Федоров», высаживая очередную научно-исследовательскую станцию на лед, он побывал на Северном полюсе. Каждое упоминание города Магадана на экране, в печати, в литературе
— радостное событие в нашей семье. Надеюсь, благодарные чувства к городу нашей молодости мы с женой сумеем передать нашим внукам и правнукам.
