CC BY
37
История права и государства
УДК 83 (929) М.В. Ашик*
60 послевоенных лет Воспоминания. Часть пятая
Михаил Владимирович Ашик родился в 1925 г. в Ленинграде. После начала войны активно участвовал в создании оборонительных укреплений в блокадном Ленинграде. В марте 1942 г. вместе с семьей был эвакуирован на Северный Кавказ. 2 февраля 1943 г. добровольно ушел на фронт. Участвовал в боях на 2-м и 3-м Украинских фронтах, в освобождении от фашистов Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии, Австрии, Чехословакии. Был трижды ранен. Награжден орденами Красной Звезды, Богдана Хмельницкого и боевыми медалями. В послевоенное время удостоен второго ордена Красной Звезды, ордена «За службу Родине», Отечественной войны 1-й степени, а также венгерского ордена «Звезда Республики» и многих медалей.
За героизм и мужество, проявленные в боях с фашистами, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 г. Михаилу Владимировичу Ашику было присвоено звание Героя Советского Союза.
В послевоенные годы М.В. Ашик окончил Ленинградскую офицерскую школу МВД СССР, Военный институт КГБ им. Ф.Э. Дзержинского. 30 лет прослужил во внутренних войсках. С 1970 по 1979 гг. являлся заместителем начальника Высшего политического училища МВД СССР. После увольнения из армейских рядов 20 лет работал на Кировском заводе ведущим инженером конструкторского бюро. В настоящее время, находясь на заслуженном отдыхе, Михаил Владимирович активно участвует в воспитании подрастающего поколения.
Воспоминания М.В.Ашика включают главы «Офицерская школа», «23-я дивизия», «Магадан», «Военный институт», «На штабной работе», «Командир полка», «В штабе дивизии», «Высшее политическое училище МВД СССР».
Офицерская школа МВД, учебе в которой посвящена первая глава, в последующей жизни стала Средней школой милиции сперва в Стрельне, а затем в Петродворце. В настоящее время это учебное заведение, отметившее свое 90-летие, является факультетом Санкт-Петербургского университета МВД России.
M.V. Ashik*. 60 post-war years. Memoirs
Mikhail Ashik was born in 1925 in Leningrad. After the war, was actively involved in setting up defensive fortifications in blockaded Leningrad. 2 Feb, 1943 voluntarily went to the front. For heroism and courage displayed in the battles with the Nazis decree of the Presidium of the Supreme Soviet of the USSR from May 15, 1946 Mikhail Vladimirovich Ashik was awarded the title Hero of the Soviet Union. Memoirs of M.V. Ashik include chapters «Sam school», «23-rd Division», «Magadan», «Military Institute», «On the staff work», «The commander of the regiment», «At the headquarters of the division», «Higher Political School USSR Ministry of Internal Affairs».
5. На штабной работе
Прямого рейса в Магадан в 1958 году все еще не существовало, пришлось лететь с пересадками. Если в 1951 году мы с женой до Магадана добирались почти месяц — через Владивосток, Находку, по Охотскому морю до бухты Нагаево, то теперь, несколько лет спустя, столь долгими путями пользовались немногие. Большинство приезжающих предпочитало добираться до Магадана воздухом.
Под Москвой при пересадке в аэропорту Быково в вокзальной суете повстречался нам майор, мой однокашник по Военному институту. Его оставили служить в Москве, и он уже летел куда-то в командировку. Ожидая посадки в самолет, товарищ по учебе довольно грубо и бестактно, не стесняясь присутствия жены и сына, упрекал меня в том, что я, отлично закончив институт, не проявил настойчивости и согласился служить в далеком Магадане. Забегая вперед, скажу, что этот майор со временем дослужился в Москве до генеральского чина и, встречаясь со мной на совещаниях, не только не интересовался моей службой, но даже «не узнавал».
* Ашик, Михаил Владимирович, ветеран Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза, полковник в отставке.
* Veteran of the Great Patriotic War, Hero of the Soviet Union, a retired colonel.
...В аэропорту нас никто не встречал, да и не просили мы об этом никого. До города добрались в переполненном автобусе и выгрузились на центральной улице, называвшейся тогда Колымским шоссе (вскоре оно было переименовано в проспект Ленина). До знакомой гостиницы нужно было лишь дорогу перейти. Но там без предварительных заявок и распоряжений высокого начальства постояльцев, как и прежде, не принимали.
В Магадане старые товарищи, все еще работавшие в разных отделах Управления МВД, по-доброму встретили меня. В отделе кадров с сочувствием поведали, что обещанная мне должность командира учебного батальона подлежит сокращению, а равных вакансий нет. Отдел контрразведки к тому времени полностью прекратил свое существование. Почти все товарищи уволились. Продолжал служить лишь майор Тимонин, возглавлявший теперь какую-то архивную комиссию, и капитан М.А. Балунов, работавший раньше следователем нашего отдела контрразведки. Он теперь служил на небольшой должности в штабе соединения. По рассказам сослуживцев, открывалась неприглядная картина нудно протекавшего развала союзного Министерства внутренних дел, чего, до предела загруженный учебной нагрузкой в Москве, я не замечал. Да и Военный институт был в системе КГБ, его пока не разваливали. Наиболее болезненным для военных людей было, конечно, сокращение штатов. А такие явления и в армии, и в войсках МВД следовали одно за другим. Те из сотрудников, кто имел выслугу, получали пенсию, величина которой, по решениям партии и правительства, то и дело сокращалась. При этом если увольняемый не дотягивал до выслуги хоть месяц, хоть день — пенсии не полагалось. Немало людей, прослуживших 23-24 года, шли на любое понижение в должности, ехали в любую глухомань, лишь бы дотянуть до заветного пенсионного срока. Но такое удавалось далеко не каждому. На магаданской периферии в те годы можно было встретить полковника из аппарата Министерства, приехавшего дослужить на должности рядового инспектора ГАИ, а то и просто участкового милиционера. Мне, к счастью, такого не предлагали, а временно определили на должность младшего помощника начальника штаба соединения. Должность невеликая для майора, только что получившего диплом с отличием в военном вузе. Но выбора не было: жена и сын сидели на узлах в вестибюле гостиницы, в кармане — последние рубли, а тут все-таки реальная работа и друзья рядом...
Некоторые офицеры штаба соединения, в котором с декабря 1958 года я начал работать, были, в общем-то, мне известны по прошлой службе в Магадане. Правда, руководство соединением за годы моей учебы в Москве почти полностью сменилось. Тем не менее в штабе еще трудились хорошо мне знакомые люди. Например, подполковник О.М. Ярцев, носивший редкое имя Овидий. С Ярцевым в годы, предшествовавшие учебе в Москве, мне приходилось бывать в совместных командировках. Если раньше я с ним взаимодействовал как работник отдела контрразведки при расследовании различных происшествий, то теперь оказался в роли подчиненного ему штабного офицера, что, согласитесь, не одно и тоже.
Войсковая составляющая соединения, в штабе которого я начал работать, теперь стала небольшой и состояла из батальонов и более мелких подразделений. Эти части были разбросаны по Магаданской области. Батальон на Чукотке, например, ликвидировался полностью, а от учебного батальона, в котором готовили сержантов, осталась всего одна рота. Большинство подразделений находились за сотни километров от Магадана. Управляли ими очень примитивно: ни одной радиостанции в соединении не было. Связь поддерживалась по гражданским телефонным линиям, и, конечно, выездами офицеров штаба, политаппарата и служб тыла в отдаленные подразделения. Таким образом, работа моя опять оказалась связанной с частыми разъездами по обширной Магаданской области, территория которой, как тогда любили повторять, равнялась «двум Франциям».
Но главную сложность на первых порах представлял все же извечный для российских офицеров квартирный вопрос. Однако и он разрешился неожиданно скоро. В письме от 16 февраля 1959 г. родителям я сообщал о получении маленькой, восьмиметровой, но своей комнаты.
Магадан за годы нашего отсутствия сильно изменился. Если раньше люди радовались строительству каждого, как правило, красивого дома, теперь появились целые улицы, застроенные похожими друг на друга современными домами без «архитектурных излишеств». С этими излишествами очень активно боролся тогда Н.С. Хрущев, едко высмеивая архитекторов, проектировавших колоннады, балконы, ненужные, как он считал, башенки на домах и другие украшения. Не случайно новые дома, с тесными квартирами, с пониженными до предела потолками в народе называли «хрущобами». При этом шутили: мол, Хрущову удалось соединить туалет с ванной, но он, бедняга, не успел соединить потолок с полом. Шутили беззлобно — жизнь все-таки заметно улучшалась, да и квартиры эти раздавались совершенно бесплатно. В Магадане открылись новые магазины. О многих дефицитных товарах стали забывать: того изобилия, которое перед нами открылось, и на «материке»-то не встречалось. Например, в Москве купить нужную книгу, оформить подписное издание в те годы, было чрезвычайно сложно. В одном из первых писем, отправленных родителям из Магадана, есть такие строки: «Сегодня подписался на «1001 ночь» в восьми томах. Запись очередников велась с весны, а я встал на очередь лишь третьего дня — 216-м. Подписывали только 200 человек. За счет неявившихся подписался 146-м. Стоял в очереди всего два часа...»». В письме от 2 января 1959 г. содержится такое свидетельство: «ВМагадане все есть и жизнь кипит. Сегодня открылся широкоэкранный кинотеатр. Идет "Поэма о море"...»
Нужно сказать, что городские изменения в лучшую сторону людская молва связывала с именем нового секретаря обкома партии П.Я. Афанасьева. Он действительно много сделал для благоустройства не только Магадана, но и всего края. Однако главная его заслуга, думается, в том, что он первым попытался избавить Магадан от дурной славы «лагерной столицы», настойчиво удаляя из области остатки лагерей, а также бродяг и преступников. (Что же касается ссыльных поселенцев, то их уже
давно освободили от ограничений, и многие из них уехали «на материк»). Магадан того времени заселялся выпускниками различных учебных заведений, присылаемыми сюда «по распределению», т.е. грамотной, высококвалифицированной молодежью. Это и раньше, во времена Дальстроя, очень широко практиковалось. В краеведческой литературе то и дело встречается: «В ноябре 1931 года в бухту Нагаево прибыло более тысячи демобилизованных воинов-дальневосточников...». Заметим, что это было за пять лет до строительства в городе первого двухэтажного каменного дома. Ни города, ни поселка в бухте Нагаево еще не было. Вот они-то — воины-дальневосточники — и были первыми его строителями. И в дальнейшем в бухту Нагаево один за другим прибывали пароходы, доставлявшие все новые отряды молодежи: «Осенью 1937 года, последними в ту навигацию пароходами,, прибыли 300 демобилизованных красноармейцев и пограничников, а также 18 девушек». И далее: «...В 1938 г. по путевкам ЦК комсомола на Колыму прибыл второй большой отряд молодежи. Это уже были квалифицированные специалисты — строители, дорожники, горняки, автомобилисты, медики.». Строки эти — из книги магаданского ученого Д.И. Райзмана «Очерки истории Северо-Востока России», изданной в Магадане в 2006 г. Далее он же сообщает, что в 1945 г. на работу в Дальстрой было отобрано 2000 девушек. Вот это и было истинное население с нуля создававшегося колымского края. Добавим к этому, что в год, когда появилась Магаданская область, в крае работало 12440 коммунистов и 12261 комсомолец. Был, надо полагать, и соответствующий процент беспартийных. Вот оно и проявилось — истинное лицо далекой, незаслуженно оболганной Колымы.
За то, чтобы Магадан перестал слыть в народе местом лагерей и ссылки, первый секретарь обкома Павел Яковлевич Афанасьев сражался весьма своеобразно, «по-партийному», как тогда любили объяснять большие и малые беззакония. Пользуясь неограниченной властью, он приказал милиции собрать по городу всех бродяг (их тогда называли «бичами») и насильно погрузить на последний пароход, уходивший из порта в связи с закрытием навигации. Нетрудно представить, как возмущались руководители Приморья в Находке и Владивостоке, когда там появились выпровожденные из Магадана бродяги. Рассказывали, что Павел Яковлевич на все протесты отвечал: мол, Магадан не место ссылки: разве не «материк» своих бездельников и тунеядцев многие годы ссылал в Магадан? Принимайте теперь обратно...
И не только от бомжей старался очистить колымский край секретарь обкома. Опорожнял он и остававшиеся в области лагеря. В 1958 году на «материк» ушел последний эшелон осужденных по «политическим» статьям. На самом деле то были никакие не «политики», а особо рьяные пособники врага, попросту палачи, свирепствовавшие на оккупированных территориях в годы войны. Их не касалась даже гуманнейшая амнистия, объявленная Указом, подписанным К.Е. Ворошиловым 17 сентября 1955 г. По тому закону освобождались от ответственности все советские граждане, служившие в годы Великой Отечественной войны в немецкой армии, в созданной оккупантами полиции и в любых специальных вражеских формированиях, вплоть до шпионских школ. Не применялась амнистия лишь к карателям, чья вина в убийствах своих соотечественников была доказана в законном порядке. В живых такие преступники оставались лишь потому, что с 1946 г. в стране была отменена смертная казнь, которую они вполне заслуживали. Свои 25-летние сроки эти нелюди должны были теперь отбывать не на Колыме, а где-то в центральных районах страны. Прошло уже более полувека, дожившие до наших дней пособники врага в годы военного лихолетья давно уже свыклись с ролью «реабилитированных», но от дурной славы полюбившийся многим Магадан, по моим наблюдениям, никак не может очиститься. Некоторые литераторы, журналисты, телевизионщики, нацеленные на критику всего, что было до них, нет-нет да свяжут, когда в шутку, а иногда и всерьез, далекий северный город с недоброй памятью лагерей и репрессий. Несправедливо навязываемую Магадану «славу» я бы сравнил с Австралийским континентом, куда в свое время Англия высылала преступников. В книге Л.Н. Скрягина «Считаются пропавшими без вести» (М.: Современник, 1996) в главе «Драма плавучих тюрем» я обратил внимание на такой текст: «Англичане, захватив остров Тасмания, превратили его в место ссылки уголовных преступников, приговоренных к пожизненной каторге. Местных жителей они переправили на скалистый остров, где нет ни одного источника пресной воды. Вскоре аборигены погибли. Остров Тасмания заселили колонистами, предоставив им право пользоваться трудом ссыльных каторжан. За 50 лет на остров перевезли около 100 тысяч ссыльных. Их везли в трюмах, закованными в цепи. В течение трехмесячного плавания многие умерли от болезней. Кроме того, некоторые суда оказывались на рифах. Если плыть в Хабарт, огибая южный берег Тасмании, то с борта корабля можно видеть останки плавучих английских каторг. На них погибали прикованные цепями преступники, осужденные на пожизненный мучительный труд...» Так поступали «просвещенные мореплаватели» англичане. А французы своих каторжников ссылали на острова Новая Каледония. Об этом можно прочитать в известных у нас романах В. Гюго, А. Дюма и в других книгах, основанных на вполне реальных делах. Из потомков европейских воров и бандитов со временем сложились здоровые преуспевающие нации, гордящиеся, к слову сказать, своими лихими предками. Уточним, что из тех мест на свои «материки» преступников организовано никогда не возвращали. А у нас забыли, как из Магадана полвека назад вывезли на кораблях не подлежащих амнистированию преступников. Кстати, происходило это в то время, когда я еще учился в Москве, то есть, до 1958 года. Давненько. Но для истории колымского края это, на мой взгляд, имеет значение.
В августе 1959 года в нашей семье родился второй сын-магаданец. Старшего сына Володю на время родов отправили в пионерский лагерь на 23-й километр. Надеялись, что там, вдали от морской сырости, ему будет хорошо. (К сожалению, надежды не оправдались). В письме родителям по поводу рождения внука я писал: «...Здоров, жизнерадостен,улыбается, спит, не кричит и вообще парень симпатичный. Волосы длинные, мордашка по горизонтали шире, чем по вертикали. Все остальное в пределах нормы. Молоко у Аси есть. Она здорова. Уже дома. Вовочка в лагере, ездил к нему в прошлое воскресенье и вчера, то есть в субботу. Он имеет видок неважнецкий. Но настроение бодрое, не скучает и домой не собирается...»
Весь 1959 год у меня прошел в разъездах по делам налаживания службы и жизни частей и подразделений нашего соединения. Весной начинался промывочный сезон, для охраны и перевозки золота, которое на Колыме обычно называли «металлом», соединением внутренних войск должно быть подготовлено к службе не менее 500 военнослужащих. Каждый день в подразделениях был подчинен строгому служебному распорядку. Солдаты, сержанты и офицеры — все были заняты, ни скучать, ни тосковать не приходилось. Дни, свободные от несения службы, заполнялись учебными занятиями по тактической, строевой, огневой подготовке. Устраивались и спортивные соревнования, которые проходили как желанный праздник в любом подразделении.
Командиром одного из батальонов, выполнявшим службу довольно далеко от Магадана, в поселке Сусуман, был майор Хаджи-Мурат Харитонович Дзитиев. Северокавказец-осетин, выпускник знаменитого Орджоникидзевского училища, он был ярким представителем своего народа. И внешне выглядел он замечательно, и командиром был настоящим. Бывая в его батальоне в качестве офицера штаба, отвечающего за организацию службы, я мог лишь отмечать его разумную распорядительность и безупречную организацию службы в его батальоне. Кстати, отдаленную воинскую часть, сокращенную тогда до батальона, он принимал от подполковника Александра Ивановича Логинова, который теперь командовал нашим соединением. Службистом А.И. Логинов был, как говорится, до мозга костей. Как утром рано ни придешь на службу, а командир уже на месте, как правило, успевал обзвонить батальоны, роты и уже был в курсе любого дела, если за ночь что-то произошло. Начальником штаба при нем был майор Д.П. Павликов, тоже преданный службе человек. И другие офицеры управления дивизии были под стать своим командирам и начальникам. Все действовали как единый слаженный аппарат.
Основная офицерская служба работников штаба проходила в подразделениях. А в управлении соединения, кроме текущей штабной работы, по специально разработанным программам проводилась командирская учеба. Совершенно особым обязательным предметом считалась политподготовка, связанная с постижением простейших положений марксистско-ленинского учения, а также тактическая подготовка и топография. По военным дисциплинам и лекции, и семинарские занятия поручались чаще всего мне, вчерашнему выпускнику Военного института. Как-то, прослушав мою лекцию об организации обороны по взглядам зарубежных армий, командир соединения сказал: — Года на два тебя хватит!
Не то он имел ввиду, что через два года взгляды зарубежных тактиков изменятся, и знания мои устареют, то ли я за этот срок все забуду...
Боевой подготовкой в соединении ведал майор В. Михно, умелый, нужно сказать, организатор учебы офицеров. Особое место в командирской учебе занимала огневая подготовка. Офицеры управления стреляли из автомата, пулемета, из личного оружия. Была, конечно, и спортивная стрельба. Для этого использовались специальные револьверы системы «наган». Стреляли целевыми патронами по спортивным мишеням, т.е. на очки. Выезды на стрельбище сопровождались особым настроением. По укоренившейся в соединении традиции офицерская стрельба оценивалась так: каждое потерянное очко — рубль. Например, кто-то выбил 29 очков из тридцати: кладет в шапку один рубль. Тот, кто выбил 25 очков, за потерянные пять очков кладет в шапку пятерку. На вырученные деньги покупали коньяк, который с шумом и смехом прямо на морозе тут же и выпивали. За удовольствие расплачивались мазилы. Но стреляли, в общем-то, неплохо: коньяка много не получалось, да и офицеры умели пить аккуратно: никаких замечаний на этот счет мы не получали, и спортивная стрельба процветала.
Вообще спортивная работа в Магаданском соединении неплохо была поставлена. Кроме стрельбы, в особом почете были лыжные гонки, футбол, волейбол, хоккей и шахматы. Чтобы не пересказывать то, что знаю с чужих слов, приведу без сокращений письмо старого друга, магаданского однополчанина полковника А.Н. Меликова, в котором он вспоминает свои первые служебные годы после окончания Орджоникидзевского военного училища: «Еще до поступления в военное училищеяувлекался спортом. Это дело продолжил в стенах училища, да и после выпуска. Надо сказать, что в условиях Крайнего Севера в воинских коллективах спорт был не на последнем месте... В одной из бесед перед распределением по частям в Магадане с нами — выпускниками — беседовал капитан АГрачев, начальник физподготовки и спорта. Я сказал, что играл в футбол за команду «Аинамо» Махачкалы на первенство России и показал ему свои спортивные документы. Это, видимо сыграло свою роль, и летом 1956 года меня откомандировали для прохождения службы из Сусумана в Магадан. Там я оказался во внештатной спортивной команде «Аинамо». Тренером у нас был бывший игрок ленинградского «Зенита», выпускник 'Харьковского военного училища МВА лейтенант В.Н. Костигин, с которым вот уже более полувека поддерживаю дружеские отношения. Наша команда имела неплохие результаты. Мы в ту пору выиграли первенство и кубок города. Ъолельщиков на наших играх всегда было много. По окончании футбольного сезона я вернулся в поселок Сусуман на должность начальника физподготовки и спорта существовавшей там воинской части. Находясь на этой должности, непосредственно связанной со спортом, мне удалось создать футбольный коллектив, и когда летом 1957 года к нам приехала команда «Аинамо» из Магадана, то мы их обыграли со счетом 2 : 1. Аля «столичной» команды того времени это был шок, как теперь любят выражаться...»
То были годы сильнейших пертурбаций в нашей армии и на флоте. В конце 1959 г. правительство приняло решение о сокращении Вооруженных Сил на 300 тыс. человек. Не успели военные оправиться от такой перетряски, как в январе 1960 г. на сессии Верховного Совета принимается «Закон о новом значительном сокращении Вооруженных Сил СССР». Теперь увольнялся миллион двести тысяч военнослужащих. Одновременно было принято обращение к парламентам и правительствам всего мира сократить численность своих войск, а затем перейти ко всеобщему и полному разоружению! Разумеется, никто в мире к этому не прислушался. Но Советский Союз продолжал разоружаться. С
партийных трибун — а это тогда значило, что с самого верха — звучали громкие заявления: мол, нам армия и флот больше не нужны, что любую войну, если её нам навяжут, мы выиграем с помощью ракет, атомных и водородных бомб. Сокращение коснулось и пограничников, и внутренних войск. В стране безжалостно сокращались не только полки и дивизии. Ликвидировались прекрасные военные училища, отправлялись на все четыре стороны даже курсанты выпускных курсов.
Тогда же, в январе 1960 года, Указом Президиума Верховного Совета МВД как союзное министерство было упразднено. Оставались только республиканские МВД, совершенно лишенные руководства из центра. Одновременно они теряли связи между собой, которые ранее поддерживали через союзное министерство.
Армейские сокращения коснулись и внутренних войск. Офицеры, присланные в свое время в Магадан из союзных республик, невесело шутили: мол, в Швейцарию теперь легче получить перевод, чем на родную Украину. А служили в Магадане люди из Армении, Грузии, Узбекистана. В недоумении они задавались вопросом о возвращении на родину, когда закончится трехлетний срок службы на Крайнем Севере, на Сахалине и в других «медвежьих углах». Но ответа получить было неоткуда — общего министерства и всех его служб не существовало. Сотрудники же российского министерства МВД с горечью шутили: в мире теперь две страны, не имеющих министерства внутренних дел — это СССР и Монако.
К 1960 году в обстановке повальных сокращений соединение внутренних войск в Магадане было окончательно ликвидировано. Из его остатков сформировали войсковую часть, равную полку. Меня в новом формировании назначили временно исполняющим должность командира. Первоначально полагали, что командира пришлют «с материка». Однако таковой долго не приезжал, и меня со временем утвердили в должности.
Во вновь созданной воинской части сохранялись почти все подразделения и службы, существовавшие в ликвидированном соединении, но численность работников в них сократилась, а должностные оклады стали значительно ниже. Офицеры, руководившие ранее службами, имевшие достаточную выслугу, не пожелали идти на понижение и выбирали пенсию. Многим надоели ежегодные сокращения, в результате которых если не выгоняли совсем, то понижали в должности, в окладе. Сколько ж можно было жить под «дамокловым мечом»! И люди уходили в расцвете сил, в середине карьеры. Начальник штаба соединения, 37-летний майор Д.Н. Павликов, с учетом «фронтовых» и с зачетом службы на Крайнем Севере имел достаточную выслугу. Служить начальником штаба в остававшемся вместо соединения полку он не хотел и выбрал пенсию. Уходили опытные, заслуженные, совсем еще не старые люди, прошедшие через фронты Великой Отечественной войны. Но и в отставке им не давали покоя. Мало того, что размер пенсии уменьшался — так и заработок поступавших на гражданскую работу военных пенсионеров ограничивался. Ходили слухи, что у военных пенсии вот-вот отберут. Дело в том, что выступавший по всяким поводам Н.С. Хрущев стал упрекать офицеров за то, что они, здоровые и полные сил, получают пенсии. Предлагал «поправить» это дело и для начала лишил пенсии снятого им с должности министра внутренних дел генерал-полковника С.Н. Круглова. При этом Хрущев публично заявил, что генерал здоров, работа ему предоставлена в городе Кирове, следовательно, военная пенсия ему не нужна. Эти идеи с удовольствием подхватили партийные газеты, а других тогда просто не существовало. В «Правде» печатались фельетоны и карикатуры на военных пенсионеров, упражнявшихся на дачах пудовыми гирями. Наши новоиспеченные пенсионеры уезжали на «материк» в довольно подавленном настроении.
Почти каждого хорошего специалиста — штабника, политработника, медика, тыловика-хозяйственника, вооруженца, автомобилиста — мы провожали скрепя сердце, понимая, как сложно будет наладить работу по управлению частью после их ухода. Мне, как остававшемуся «за старшего», выпала нелегкая обязанность достойно проводить отставников. Страшно не хотелось расставаться с отличным штабистом капитаном Л.И. Принценталем. В управлении соединения он был старшим помощником начальника штаба, а я, майор, получив высшее военное образование в Москве, работал у него младшим помощником, и запомнил Леонида Иосифовича высокоопытным работником, тактичным и порядочным человеком, у которого я многому научился.
На «материк» уезжали практически все увольняемые: Магадан не считался тогда местом постоянного проживания. В те времена существовал разумный порядок, при котором уезжавший из районов Крайнего Севера офицер получал квартиру на «материке». В тот год, когда расформировывалось магаданское соединение, министерство предоставляло жилье во вновь строящихся ведомственных домах, в областных, как правило, городах. Сорокалетнему командиру дивизии подполковнику А.И. Логинову предстояло ехать в Рязань. Однако ему пришлось задержаться до лета, пока не закончится учебный год у его дочери-восьмиклассницы. Всю весну 1960 года Александр Иванович, наладив простейшую удочку, ходил на лед бухты Нагаева, часами сидел там над лункой, а потом раздавал излишки своего улова женам бывших подчиненных. Нередко звонил он в двери нашей квартиры, чтобы вручить пакет корюшки хозяйке. С наступлением лета Логиновы уехали в Рязань, однако переписка с ними еще несколько лет продолжалась.
Вместе с командиром соединения из Магадана уезжали почти все политработники. Оставался лишь пропагандист политотдела капитан А.М. Колчинский, прекрасный лектор, специализировавшийся по международной тематике. Когда он читал лекцию по международной обстановке, желающих его послушать было так много, что люди даже стояли в проходах лекционного зала. Материалов для докладов хватало. Наш «дорогой Никита Сергеевич» появлялся то в родной деревне Калиновке, то в Нью-Йорке, то в Индии, то в Бирме, то в Индонезии. Побывал он и в Афганистане — лет за двадцать
до нашего вторжения в эту страну. И всюду он активно выступал, давая отличный материал нашим пропагандистам. В Париже на совещании глав правительств четырех великих держав он пристыдил Д. Эйзенхауэра за полет самолета-шпиона, сбитого над Уралом, и отменил его дружеский визит в нашу страну. Лекция Александра Михайловича Колчинского по этому вопросу была настолько яркой, что запомнилась мне в деталях.
На должности заместителя начальника штаба оставался служить капитан Михаил Григорьевич Зубрик, офицер не просто опытный в службе и штабной работе, но и умнейший от природы человек. Друзья по работе в штабе называли его «ходячей энциклопедией», и для такого определения имелись все основания. К тому же Зубрик — прекрасный шахматист. Видимо, благодаря ему в соединении шахматная игра по популярности стояла чуть ли не наравне с огневой подготовкой. Почти каждый выезд майора М.Г. Зубрика в подразделения заканчивался шахматным турниром — отлично организованной одновременной игрой на нескольких досках. И редкий сержант или солдат мог похвастаться, что хотя бы в ничью завершил игру с капитаном Зубриком.
Из офицеров управления соединения оставались служить единицы. Среди них капитан В.М. Дьяков, опытный работник кадрового аппарата. Сложно ему было работать в те годы, когда почти все представления на присвоение офицерам очередного звания возвращались из Москвы без удовлетворения. Отменили ордена офицерам и сверхсрочникам за безупречную службу, а награждения медалями за выслугу лет задерживались. Лишь приказы о наказаниях приходили без задержек. Невеселое время мы переживали.
Сверхсрочнослужащие, остававшиеся служить в полку после расформирования соединения, составили особый, поистине бесценный фонд войсковой части. Все они подбирались из солдат, отслуживших по призыву три года на Крайнем Севере. Здесь они приобретали воинские специальности, прочно входили в боевые коллективы своих подразделений, и большинство из них оставались служить и дальше. Почти все старшины подразделений и все сержантские должности в автослужбе, в арттехвооружении, в интендантстве, а также в оркестре были укомплектованы сверхсрочниками. Труд их неплохо оплачивался за счет полуторных окладов и надбавок за службу на Крайнем Севере. Срок выслуги пенсии сокращался наполовину. А это значит, что 25-летняя выслуга получалась после 12-13 лет службы. И 30-летние мужчины, не растратившие еще своих сил и здоровья в крае, где согласно поговорке, «десять месяцев зима — остальное лето» получали при желании свои заслуженные пенсии. Но уходить на пенсию сверхсрочники не спешили. К тому же мы остро нуждались в опытных мастерах-автомобилистах, оружейниках, кладовщиках, ибо от былого мощного тылового хозяйства упраздненного соединения в полку оставались склады, переполненные имуществом, оружием и боеприпасами, которые обслуживали несколько сверхсрочников.
Со многими из уезжающих однополчан мне приходилось беседовать по разным возникавшим тогда вопросам. Среди них был мой ровесник — фронтовик Г.Г. Быстрицкий, награжденный на войне орденом Ленина. О нашем разговоре при его отъезде Георгий Георгиевич совершенно неожиданно напомнил мне через 44 года... В 2004 году в Москве наш министр устроил торжественный прием Героев Советского Союза в связи с 60-летием учреждения этого звания. На том приеме мы и встретились. Оказывается, Георгий Георгиевич Быстрицкий был представлен к званию Героя во время войны. Но награждение не состоялось. Прошли годы, и его сын, кстати, родившийся в Магадане, поехал в архивы, нашел там наградные материалы отца и обратился прямо к президенту Б.Н. Ельцину. Тот, не долго думая, издал указ, присвоив нашему однополчанину звание Героя России.
О том, служили ли в Магадане другие Герои Советского Союза, я мало знал. Слышал, что в аэропорту начальник — Герой, но знаком с ним не был. Еще встречал одного, заявлявшего, что Звезду у него отобрала жена при разводе. Но вот недавно получил от автора книгу «Помним вас земляки», в которой магаданский ученый-краевед Д.И. Райзман рассказал о полусотне Героев Советского Союза, чья судьба так или иначе, связана с Магаданом. И мне бросилось в глаза такое явление: Герои, живущие в Ленинграде-Петербурге, все знакомы друг с другом. Их собирают по праздникам в Смольном, в Мариинском дворце, в музеях, их показывают по местному телевидению, с ними встречаются первые лица города, устраиваются банкеты, застолья. А в Магадане даже местные газеты никогда не писали на эту тему. Думаю, была на это специальная установка: в советское время печать жестко управлялась. То был период замалчивания Дня Победы, установленного Сталиным в его речи 9 мая 1945 года и не признаваемого Хрущевым. Но удивляет меня не это. Ведь даже о Герое Советского Союза, служившем оружейным мастером на Старой Веселой, Ю.И. Гулине, я ничего не знал! Ну пусть я ничего не слышал о Герое Советского Союза Н.А. Акиншине, работавшем бульдозеристом на прииске имени В.Чкалова, или о А.В.Ларине, возглавлявшем бригаду проходчиков на шахте в Кадыкчане. Но, как я мог не знать, что известный всей стране герой штурма рейхстага в Берлине майор С.А. Неустроев работал старшим оперуполномоченным здесь, в Берлаге, а потом в нашем министерстве дослужился до полковника! Или не знать, что в Управлении Дальстроя работал старшим оперуполномоченным — моим коллегой! — Герой Советского Союза А.Н. Логунов, а комендантом поселка Старая Веселая в 1960-х годах служил Герой Советского Союза М.М. Сурошников. Добросовестный ученый-краевед назвал около полсотни (!) имен наших земляков-магаданцев, Героев Советского Союза: геологов, пограничников, моряков, чекистов, да просто жителей нашего края, носивших на своей груди Золотую Звезду Героя. А ведь я очень внимательно следил за краеведческой литературой, интересовался историей Магадана и всей области. Зачем же этот факт из биографии края был так решительно изъят? Этого я себе до сих пор представить не могу.
