CC BY
13
призваны исследовать социальные, правовые и этические аспекты применения новых медицинских технологий.
П.Дж.Д. Фунг приходит к выводу, что туризм, связанный с потребностью в стволовых клетках, - это комплексная, актуальная и трудно решаемая проблема. Недостаточный уровень исследо-ванности возможных последствий использования стволовых клеток порождает серьезные проблемы, связанные с безопасностью жизни пациента и нанесения ему возможного экономического ущерба. Даже при отсутствии неблагоприятных медицинских показаний данное лечение может «не работать» по отношению к тому или иному конкретному пациенту. Вопрос о том, следует ли продолжать эту терапию или отказаться от нее, в конечном счете зависит от благоразумного выбора каждого пациента.
О. В. Летов
2019.01.027. БУЦЦИ Э. ВКЛАД АДЫ ЛАМАККЬИ В ИНТЕРПРЕТАЦИЮ ЭТИКИ ФРЭНСИСА УЭЙЛЕНДА. BUZZI E. Il contributto di Ada Lamacchia alla interpretazione dell'etica di Fransis Wayland // Rivista di filosofía neo-scolastica. -Milano, 2017. - An. 59, N 1. - P. 191-213.
Ключевые слова: философия; США; этика; критика, социальная этика, кальвинизм.
В статье рассматривается критика итальянским специалистом по кантианской философии Адой Ламаккьей этических воззрений одного из ведущих философов морали американской ортодоксальности XIX в. Фрэнсиса Уэйленда. Особое внимание уделяется антиутилитаристской позиции Уэйленда, ее оригинальным и происходящим из кантианской этики мотивам, социальной этике, а также взаимоотношениям между философскими размышлениями и теологией Реформации в контексте дебатов о современности в США того периода. Этот автор наряду с Б.П. Боуном называется одним из наиболее значимых для американской академической ортодоксии и трансцендентализма (с. 191).
В главе «Религиозный и интеллектуальный контекст» (с. 192-193) подчеркивается, что американская философия конца XVIII - XIX в. развивалась в контексте «американизации» колониального и постколониального протестантства и его перехода на
интеллектуальный уровень, где ему предстояло определить в философской области как себя, так и американскую идею, этическое сознание. Это отход от традиций европейской теологии в перспективе «модернизации» (с. 192) западного христианства с приближением к нормам американской действительности. В среде, где религия играла первостепенную роль в моральной, социальной и политической областях, границы между теологией и философией остались достаточно неопределенными. Требовался переход от спекулятивных традиций колониальной мысли и федеральной пуританской теологии к моделям умеренного и «дидактического» просветительства, выступающего за социальный и научный прогресс при неизменности моральных ценностей. М. Ноли назвал это «удивительным интеллектуальным синтезом» Америки, смесью религиозного протестантского евангелизма, республиканской политической идеологии и нравственных суждений здравого смысла.
В главе «Новая моральная философия и философия здравого смысла» (с. 193-196) утверждается, что основа этого интеллектуального синтеза, определяющегося как новая моральная философия, теистическая (ментальная) наука о разуме или евангелическое просветительство, начала формироваться после распространения теорий этики морального чувства Ф. Хатчесона, философии морали Дж. Батлера при их восприятии в терминах шотландского реализма или философии здравого смысла Т. Рида, Д. Стюарта, Дж. Битти и У. Гамильтона. Мысль академической ортодоксии, развивавшаяся шотландскими эмигрантами, в частности Дж. Уай-терспуном и Дж. Мак-Кошем, создала (с. 193) койне американского научного мира и интеллектуалов евангелического протестантизма. Доктрины шотландского реализма предлагали спекулятивные инструменты для развития локианского эмпиризма. «Наука о разуме» стала преамбулой этики и теологии. Этический сентиментализм Хаттчесона, моральная теория Батлера и философия Рида позволили создать универсалистскую оптимистическую этику по канонам «бэконианского» духа - «моральную науку», основанную на авторитете сознания, опыта и знания законов человеческой природы. Философия здравого смысла представлялась идеальной для ослабления трения между стойким житейским рационализмом и высокой оценкой знания. Последствия приверженности кальвинистским традициям, яростный антиинтеллектуализм и популизм
создали антиистеблишмент, который предстояло определить с экк-лезиологической точки зрения. Такое восприятие, выражающееся во враждебности к власти, а также вере в идеалы и добродетель «обычного человека», стало описываться как требование «эпистемологической самодостаточности» или эпистемологическая и моральная опция индивидуального опыта. Это проявилось (с. 194) в «Основах науки о морали» Уэйленда, уверенности в своих силах Эмерсона, трансцендентальном эмпиризме Боуна с высокой оценкой «эго», идеализме Ройса и мысли прагматистов. Уэйленд утверждал, что священники не обладают монополией на истину, а простые верующие имеют право на личное суждение в вопросах религии. Философия (с. 195) здравого смысла сформировала основание для теологии, гармонизировав разум и откровение, религию и науку в моделях Батлера и У. Пейли. Уэйленд был уверен в том, что основополагающей истине, особенно в религиозной и моральной области, можно обучить любого понимающего совершеннолетнего человека. Это убеждение вместе с евангелическим движением сформировало «специфически американскую форму» протестантской теологии, создав фундамент для кристаллизации молодой нации, и в гармонии с республиканским этосом и этико-политичес-кими идеалами революции определило нравственную, социальную и политическую проблематику эпохи перед Гражданской войной.
В главе «Академические моралисты» (с. 196-198) рассматриваются этические взгляды университетских интеллектуалов (с. 196). Их объединяла идея о необходимости формирования общественного сознания посредством образования. Данную функцию они считали целью высшего образования и условием формирования ведущих классов новой нации, стремясь создать не столько класс интеллектуалов, сколько граждан, обладающих деловым разумом, благочестивым сердцем и благородными побуждениями. Их целью было обеспечение «интеллектуального порядка и стабильности в текучем обществе». Эти мыслители, протестанты, выступали против унитаризма Боуна и умеренной позиции Уэйленда, стремясь примирить автономную этическую теорию с религиозными убеждениями. Они стремились представить ясную и систематизированную моральную доктрину с элементами эпистемологии, психологии и антропологии как частями «науки о разуме» в качестве основания для интеллектуально дос-
товерной единой модели - ньютоновской науки с ее методом исследований и аргументации, а также свободным, бесстрашно честным духом изыскания Бэкона. Определение Уэйлендом этики как науки о законах морали - дальнейшее приравнивание ее законов к физическим (с. 197), математическим и химическим в качестве «модусов существования» или «порядка последовательности» -выражает дух академических моралистов. Это придало этике практичность, а также ввело понятия личного, общественного, религиозного и политического долга, структурируя предмет морали. Религиозный морализм и «благочестивый сайентизм» стремились вернуть рациональный порядок Вселенной, задуманной и управляемой Создателем, гарантируя союз этики, науки и религии, законность, гомогенную в отношении библейских заветов, этических нормативов и научной пунктуальности. Смесь консерватизма и радикализма ради интерпретации существования в терминах альтернативной морали и абсолютного деонтологического императива, по Д. Мейеру, определяют доктрины «академических моралистов». Это когерентная и формальная философия с темпераментом евангелического протестантства. Ее представители кодифицировали общую евангелическую этику, предлагая интеллектуальное единство в эпоху сектантских и доктринальных различий и оговаривая измерение философской стабильности для неспокойного общества. Их размышления обеспечили этические рамки, моральный компас и убедительную лексику для национальной публичной жизни (с. 198).
В главе «Фрэнсис Уэйленд: Противоречивая фигура?» (с. 199-200) последний вассматривается как характерный представитель эпохи и религиозной среды, что предполагало приверженность идеям, мобилизующим евангелическое движение: аболиционизму, университетской реформе, необходимости рафинирования моральной науки, связанной с проблемами развития культуры и политического сосуществования американских граждан. Его влияние подтверждалось успехом «Основ науки о морали». Значимость этого труда состоит в выборе оригинальных текстов, интерпретации культурных бурь и духовных потребностей ради создания ментальности, чувств и языка ряда поколений. Для Уэйленда характерна оппозиция по отношению к рабству, в частности к идее библейского происхождения этого института, при уважении к пра-
вам каждого человека и к свободе как первому и основополагающему из данных Богом индивиду средств: личности, собственности, характеру и репутации. Стержень его позиции - теория естественных прав человека (с. 199) со ссылками на созидательное религиозное измерение личности, находящей в них сущностное обоснование. Подобное видение наряду с интересом к природе общества, долгу подчинения политическим властям, праву сопротивляться несправедливому закону заставляло его противостоять сторонникам рабства как в философском плане, так и при интерпретации Библии. Отмечается также его неспособность разделять оптимизм относительно моральных и религиозных условий американского общества из-за несоответствия республиканских морально-политических ценностей евангелическому посланию. Это означало трудность принятия сущностного этического антропоцентризма академической ортодоксальности и, по М. Ноллу, - первичное осознание естественной теологии эвиденциализма (с. 200).
В главе «Под знаком "критического разума"» (с. 200-205) мысль Уэйленда представляется пунктом сосредоточения философских и теологических концепций американской культуры. Ла-маккья связывает его с европейской философией, кантианским критицизмом и этикой, утверждая, что его мысль, признавая основы посткартезианской философии вплоть до кантианской морали, выработала критическую этику в границах между аналитической и трасценденталистской трактовкой с фундаментальной темой морального смысла (с. 201). По мнению Буцци, нет оснований утверждать, что Уэйленд основательно читал Канта или испытывал его влияние. Связь между ними позволяет Ламаккье определить этику первого как «критическую». В таком контексте трансцендентальный критицизм, по словам К. Эспозито, представляет для нее перманентную перспективу дискурса о рассматриваемых ею мыслителях (с. 202). Философия Нового времени обозначается кодом критического разума как вечной необходимости существования мысли, подвергнувшейся упадку в рациональной культуре, но не обязательно противостоящей онтолого-метафизическому дискурсу и религиозному фактору. Особенно если эта мысль определяется из возможности и условий познания и основополагающей роли опыта, а также интернационализации моральных принципов. В американской философии эти темы выражены изначально из-за
обстоятельств культуры, в которой они обретали форму: с одной стороны, примата обыденного опыта, как в требовании «эпистемологической самодостаточности» индивида, так и в более широком смысле, устанавливающем практическую сферу интересов, обязательств и реляций морального субъекта; и, с другой, - центрального места религиозного измерения как открытости трансцендентности со ссылкой на протестантские традиции в евангелическом движении. Представители одного спекулятивного метода Уэйленд и Боун принадлежали к двум направлениям протестантизма (первый был баптистом, а второй - методистом) и развивали свои философские размышления в преподавательской среде академических институтов (с. 203). Их мысль питалась из этического источника, который в гармонии с религиозным сознанием мог обеспечить фундаментальные духовные и моральные ценности, «моральный порядок» гражданского и политического сосуществования, гарантировавший права индивидума. Боун предложил метафизическое обоснование личности в видении реальности как «вселенной персон с высшей Персоной во главе». Уэйленд (с. 204) -«философию человека» как морального субъекта в сети реляций и целей. Моральное сознание - способность осознавать качество действий и оценивать его - соединяет индивидуума с измерением моральных законов вселенского порядка, вечным источником, достойным глубокого благоговения. Этика возвращает к неизменному основанию морального порядка высшего «Упорядочивающего» («ОМта1юге»), напоминает о возможности ошибок и границах индивидуального сознания, указывает на необходимость открытости практического разума библейскому откровению. Интерпретация Ламаккьи позволяет рассматривать этику Уэйленда на двух уровнях. Первый включает ее философский контекст - рецепцию и ассимиляцию концептуальных структур и аргументов из европейской философии, второй - американские «обстоятельства» и проблемы культуры и общества, приведшие к выработке социальной этики, отличной от индивидуализма либеральной доктрины.
В главе «Критика утилитаризма» (с. 205-209) утверждается, что понятие «морального качества» действий противопоставляет воззрения Уэйленда теории У. Пейли, определяющего (с. 205) счастье как критерий моральной оценки. Американский мыслитель намеревался переформулировать нравственный вопрос для деба-
тов с конвенционалистскими и утилитаристскими доктринами. Он показал, как по своей естественной склонности можно осознавать и выполнять нравственные обязательства ради собственных целей. Влияние Дж. Батлера помимо модели аналогии проявлялось в идее «моральной науки» как осознания морального качества, в определении авторитета морального сознания не только как способности к суждению, но и как высшего императивного стимула и в критике эгоистических или утилитаристских теорий (с. 206), основывающихся на различении любви к себе как интегральной части человеческой природы и эгоизма как «порочной склонности», а также возможности согласования первой с добротой или добродетелью. Ламаккья же сосредотачивается на воспринятом из британской морали и Канта. Этика Уэйленда обращена не к событиям, а к модусу их восприятии, возможности ведения этического дискурса по аналогии. Он не исключал соображений о последствиях, «полезности» действий, но для него не существует их априорного нравственного качества (с. 207). Из нравственного опыта возникают основы моральной науки: моральный смысл и моральная способность (/осока) или осознание того, как принимать первый. Поскольку сознание связано с порядком целей и осмыслением существования, по аналогии можно возвыситься до универсальной моральной власти Бога, Творца порядка целей. Моральное благо обладателя сознания принимается как «долг» или «обязательство» человека в системе целей. Уэйленд не сводит мораль к императивной форме, а извлекает долг из опыта. Моральному смыслу он придает универсальный рациональный характер для оправдания основополагающей способности человека к сознательному и ответственному самоопределению в порядке целей как собственных, так и общества. Оригинальный опыт извлекается из морального качества действий и обязательств, определяющихся из постоянных реляций. Так проблематично избежать релятивизма, выделить категорию, определяющую высший закон, и упорядочить комплекс моральных обязательств в конфликтных ситуациях. По Д. Мейеру, эта причина заставляла Уэйленда довериться божественному откровению и интегрировать его в концепцию интуиции, поддерживая верой недостаточность логических структур (с. 208). Интерпретация Ламаккьи отчасти опровергает это, признавая религиозный момент в качестве позитивной открытости критического разума и возмож-
ности использовать метод аналогий как логическое основание. Мысленные построения Уэйленда позволяют характеризовать этические и экзистенциальные ожидания, а также индивидуальные и универсальные цели.
В главе «Социальная этика» (с. 209-211) констатируется, что этическая мысль Уэйленда пришла к доктрине (с. 209), основанной на естественном месте человека в порядке целей и существовании-в-реляциях, в котором происходит конвергенция ожиданий. Интерпретация Ламаккьи позволяет проследить, как он основывался на правах индивидуума и его оригинальных реляциях, гарантирующих включение в гражданское общество не из необходимости, а благодаря «оригинальным порывам» для вхождения в измерение непосредственных отношений с трансцендентным источником социальной структуры, Создателем, поскольку Он - более фундаментальный источник суверенитета и критерий обязанностей, нежели любой политический институт. Утверждение трансцендентного измерения прав индивидуума, не ущемляемых ни обществом, ни штатом / государством, делегитимизирует абсолютизм и предоставляет основание для утверждения «революционного значения Америки». Интерпретация Уэйленда отличается от радикального индивидуализма Г.Д. Торо в силу его убежденности в необходимости гражданского общества и порядка, утвержденного на принципах, которых придерживался Бог во время творения. Его критика утилитаризма (с. 210) позволяет примирить любовь к себе и благожелательность, индивидуальные интересы и ориентацию на общее благо, свободу и гражданскую добродетель. Мысль Уэй-ленда - «интеллектуальное ядро викторианской этики в Америке», характеризующая культурные и спекулятивные моменты в процессе секуляризации системы духовных и моральных ценностей. Она оправдывается и питается верой и набожностью. В попытке основать публичную этику, сохранив «видение вечного» в моральной жизни, мыслитель предложил ключи к трактовке периода интеллектуального развития, когда религиозный момент снижался до благочестивого морализма, а публичная мораль приобретала религиозный тон и пафос.
В главе «Американская мысль и кальвинизм» (с. 211-213) утверждается, что труд Ламаккьи позволяет прояснить позицию Уэйленда на уровне, относящемся к религиозной и теологической
кальвинистской перспективе. Она характеризуется как отказ от кальвинизма. Буцци же представляет развитие американской протестантской теологии как эволюцию кальвинизма в дебатах о его значении и истинности. Это позволяет признать широкий спектр теологических позиций в интеллектуальной среде (с. 211). В случае Ф. Боуэна речь идет об отказе от догматов о Троице и божественности Христа. Представители академической ортодоксии, в том числе Уэйленд, придерживались кальвинистских доктрин эдвардси-анской или гопкинсианской школы. Но даже в этом «ортодоксальном» течении имело место перемещение центра теологических рефлексий от радикально теоцентрического видения Эдвардса к антропоцентрическим концепциям в силу необходимости познать человека. Они предоставили основание для оптимистичного гуманизма, ориентированного на активную миссионерскую деятельность, социальную реформу и формирование «характера» как фактора гражданского достоинства и общественного примирения. А. Макграт говорил о скрытом в кальвинизме светском отношении к жизни и неспособности к сохранению диалектической связи между Богом и миром. По словам Буцци, нравственные, экономические, социальные и политические ценности кальвинизма могут быть отделены от теологического основания и обрести автономное существование (с. 212), что является одним из наиболее значимых аспектов рецепции и ассимиляции этой доктрины западным миром, в особенности Северной Америкой. «Основы науки о морали» Уэйленда и с этой точки зрения открывают интересную перспективу видения истории американской философии (с. 213).
И.М. Цибизова
