CC BY
19
мемориал представляет неудобство с хозяйственно-административной точки зрения как нарушитель норм установленного порядка.
В четвертой и пятой главах предлагается анализ происходящего в контексте коммеморативных практик - поминальной обрядности и спонтанной уличной мемориализации, символической памяти. Предметный ряд мемориала - цветы, портреты, оставленные посетителями предметы религиозного культа (иконы, лампадки) - является многозначным символическим высказыванием, причем наиболее значимой частью является наличие на Мосту собственно людей, которые обеспечивают быстрое восстановление мемориала даже в случае его полного уничтожения.
В научной литературе такие мемориалы называют народными, импровизированными, перформативными. Развитие спонтанной мемориализации в мире представляет собой составную часть более широкого процесса - становления новых форм индивидуальной и групповой самопрезентации и обрядности; за последние два десятилетия в этой сфере произошли поистине тектонические сдвиги, подчеркивает автор.
Т.Б. Уварова
2018.04.034. ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНОГО ЕДИНСТВА И ИДЕНТИЧНОСТИ В КОНТЕКСТЕ МИРОВОГО ОПЫТА: По материалам конференции молодых ученых. Москва, 13-15 декабря 2016 г. / Отв. ред. Баринова Е.Б. - М.: ИЭА РАН, 2017. - 243 с.
Ключевые слова: национальное единство; идентичность; традиционная культура; религия, новые религиозные течения; город и деревня; физическая антропология; медицинская антропология.
В сборник вошли работы полидисциплинарного сообщества молодых ученых (этнологов, археологов, антропологов, социологов, философов), в которых анализируются различные ракурсы сложных социальных феноменов идентичности и национального единства. В соответствии с проблематикой исследования сгруппированы в восемь тематических разделов. Теоретические подходы представлены в разделе I «Проблемы национального единства и идентичности»; раздел II «Традиционная культура в меняющемся
мире» посвящен формам репрезентации традиционной культуры в современных условиях; «Религия и новые религиозные движения» -тема раздела III. Раздел IV «Город и деревня. Трансформации культуры и стратегии идентичности» включил публикации о различиях и сходстве развития основных социокультурных локусов. Биосоциальным проблемам посвящены разделы VI «Физическая антропология и биосоциальная природа человека» и VII «Медицинская антропология».
Актуальные направления исследований современного нацие-строительства представлены в разделе V «Миграции и границы» и разделе VIII «Социальная память и историческая политика». Первый из них открывает статья В.А. Барановой и К.Р. Смуровой «Особенности адаптации крымских татар в Крыму после репатриации». Статья основана на материалах полевых исследований кафедры этнографии и антропологии Санкт-Петербургского государственного университета летом 2015 и 2016 гг. в Бахчисарайском районе Крыма, где проводилось комплексное изучение современных хозяйства и культуры местного русского, украинского и татарского населения. В годы Великой Отечественной войны часть крымских татар участвовала в боевых действиях на стороне противника. После освобождения Крыма в 1944 г. уже 18-20 мая все крымскотатарское население (около 210 тыс.) было депортировано в Среднюю Азию, Сибирь, Поволжье и на Урал. Массовое возвращение на полуостров началось только в 1989 г., когда Верховный Совет СССР принял Декларацию о признании преступными и незаконными действий, совершенных в отношении целого народа.
Возвращение детей и внуков депортированных людей на территории, заселенные к этому времени русскими и украинцами, создало немало спорных и сложных ситуаций, привело к социально-экономическим и этноконфессиональным конфликтам, последние с середины 2000-х годов стали преобладающими. Особенно это касается Бахчисарайского района, где крымские татары проживают компактно, на землях, занятых преимущественно незаконно. Проблемы со стихийным «самостроем» характерны для Симферопольского, Белогорского, Судакского районов. Даже в районах дисперсного проживания крымскотатарского и восточнославянского населения и при очевидном нивелировании внешних культурных
различий в виде взаимных заимствований, тенденции к росту самосознания и самоопределения среди татар в Крыму явно налицо.
А.В. Бредихин в статье «Социально-политическая роль казаков в приграничных регионах Российской Федерации» характеризует деятельность казачьих сообществ и анализирует участие казачьих элит в системе местного управления. В настоящее время российское казачество объединено в 11 реестровых войсковых казачьих обществ. Процесс институционализации российского казачества подкреплен созданием совещательных органов (Совет при Президенте Российской Федерации по делам казачества, создан 12 января 2009 г.) и органов исполнительной власти, ответственных за взаимодействие с казачьими обществами (Федеральное агентство по делам национальностей, создано 15 марта 2015 г.). Аналогичные органы созданы в субъектах Российской Федерации: в Ростовской области, Краснодарском и Ставропольском краях (с. 166). На территории Северо-Кавказского федерального округа ведут работу Кубанское и Терское войсковые казачьи общества.
В период «Русской весны» 2014 г. казачество показало себя в качестве значимого актора политических процессов на юго-востоке Украины. Казачья элита кооптирована в систему власти субъектов РФ. В соответствии с отчетом 2016 г. на Большом Войсковом (отчетном) круге, в региональных законодательных органах власти представлено девять казаков, в собрания депутатов муниципальных районов, городских округов, а также городских и сельских поселений избрано 363 казака, во главе районов, городов и сельских поселений стоят 120 казаков (с. 168).
В статье К.А. Зверева «Русскоязычное население Эстонии: Проблемы идентичности» анализируются процессы самоопределения значительной части русскоязычного населения страны, составляющего около 30% от общей численности. По данным эстонской статистики, около 35-40% русскоязычных являются гражданами Эстонии, около трети (95 тыс.) - гражданами России, еще треть (100 тыс.) - неграждане и около 10 тыс. - граждане других государств (с. 173). По оценкам эстонских социологов, в Эстонии сложилась ситуация «два общества в одном государстве». Страна разделилась на эстоноязычное и русскоязычное общества, каждое из которых обладает своим информационным полем, образовательной
средой, рынком труда, жизненным пространством (эстонцы и неэстонцы проживают обычно в разных жилых районах).
Без дееспособной элиты, без прочного ядра интеллигенции русскоязычная община Эстонии так и осталась рыхлым, аморфным и разобщенным образованием неэстонцев, лишь формально объединенных русским языком, культурой и социально-правовым статусом. Это привело ее к замыканию в себе и медленной маргинализации. «Оформление русскоязычной общины в диаспору помогло бы русским не ассимилироваться, а именно интегрироваться в эстонское общество, став его частью и сохранив при этом русский язык и культуру, которые только обогатили бы и Эстонию, и эстонский народ», - считает автор (с. 174).
Статья А.Ф. Балашовой «Образ памяти в ее телесном проявлении в воспоминаниях о Великой Отечественной войне», которой начинается заключительный раздел сборника, посвящена проблеме соотношения и взаимосвязи интеллектуального и чувственного в воспоминаниях человека о событиях многолетней давности. Так, в воспоминаниях о войне зафиксированы как коллективные воспоминания и стереотипы, так и яркие индивидуальные переживания и даже ощущения на телесном уровне - через слух, зрение, обоняние и осязание. Эти индивидуальные впечатления: звуки, запахи, осязательные и вкусовые реакции - присутствуют в записях устных рассказов о войне, становятся реальным наполнением коллективной рамки памяти, в роли которой выступают общеизвестные официальные версии событий (с. 221).
А.А. Плеханов в статье «Украинская историческая политика и социальная память в 2010-2016 гг.» анализирует проекты Украинского института национальной памяти, данные социологических исследований, проведенных группой «Рейтинг» для выявления основных этапов исторической политики в стране. Несмотря на то что в 2014 г. Институт был переучрежден, основные проекты, касающиеся ОУН-УПА, Второй мировой войны, голода 1932-1933 гг., продолжают реализовываться и поныне, а также новым проектом с 2014 г. стала декоммунизация, в которой Институт играет одну из ключевых ролей.
Автор выделяет шесть этапов реализации исторической политики на Украине.
I этап (середина 1980-х годов - 1991 г.) строится на критике советской историографии, дискредитация официальной версии истории СССР осуществляется через осуждение советского тоталитаризма, сталинизма.
II этап (1991-1994). В этот период предпринимается удачная попытка выстроить символическую связь между новоприобретен-ной украинской государственностью и государственным опытом УНР, ЗУНР и Гетманской державы. К середине 1990-х годов складывается нарратив национализированной истории, представляющий собой синтез историографии украинской эмиграции и советского украинского нарратива.
На III этапе (1994-2004) президент Л.Д. Кучма институционализирует закрепление исторической политики предшествовавшего периода и учреждает в 1998 г. День памяти жертв голодоморов, в 1999 г. - День Украинского казачества.
IV этап (2004-2010) определяется деятельностью президента В. А. Ющенко и его окружения. В 2006 г. создается Институт национальной памяти, который становится одним из важных акторов институционального воспроизводства исторической политики (с. 225-226).
V этап (2010-2013) характеризуется контрмерами команды президента В.Ф. Януковича по отношению к политике прежнего периода.
В рамках VI периода (2014 г. - настоящее время) помимо возвращения к позициям времен В.А. Ющенко новой тематикой становится декоммунизация, происходит признание роли ОУН-УПА. Восприятие этой политики населением различается как по регионам страны, так и по возрастным и социальным стратам.
Сборник заключает обзорный материал Д.С. Маняйкиной, К.С. Поляковой и А.М. Соленковой «Риторика "повестки дня" парламентских выборов 2016 г.: "украинский вопрос"».
Т. Б. Уварова
