CC BY
50
ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ
2017.02.035. РЕПНИКОВ А.В. КОНСЕРВАТИВНЫЕ МОДЕЛИ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ. - М.: РОССПЭН, 2014. - 527 с.
Ключевые слова: консерватизм; российское государство; революция; охранительство; К.Н. Леонтьев; Л.А. Тихомиров.
В книге рассматриваются предлагавшиеся идеологами русского консерватизма концепции преобразования России. Как отмечает автор, ранее долгие годы термину «консерватизм» придавалась негативная окраска, его представители трактовались лишь как «реакционеры» и «мракобесы». Считалось, что не может быть никакого консервативного творчества, что консерваторы только мечтают повернуть колесо истории вспять. Но такой взгляд на представителей этого общественно-политического течения грешит заведомой односторонностью. Ведь ни традиция, ни модернизация не являются сами по себе каким-то абсолютом. Реформы не всегда ведут к улучшению жизни большинства населения, а контрреформы не всегда имеют деструктивный характер. «Консерваторы видели пути решения проблем, стоящих перед страной, не в радикально революционной ломке, а в опиравшемся на национальный опыт постепенном эволюционном реформировании системы» (с. 5). С точки зрения автора консерваторы по своему решали вопрос «реформы ради России или Россия для реформ?». При этом даже резкая критика реально существующих общественных институтов совместима с консерватизмом, как и поддержка любого существующего порядка не означает автоматической принадлежности к консерваторам. Более глубокому пониманию настоящего отношения многих консерваторов и традиционалистов к проблеме прогресс / реакция, возможно, скорее может помочь образ бергсонов-ского лучника, чья стрела тем быстрее летит в будущее, чем
дальше он тянул ее назад. Если они и были готовы говорить о ценности и важности прогресса, то имели в данном случае в виду «здоровое развитие - стало быть, радикальная ломка государственного и бытового строя не есть прогресс. Все живое растет очень медленно» (с. 144).
Тем не менее вполне можно говорить об общем настороженном отношении русских консерваторов к фактически имевшему тогда место прогрессу и техническим изобретениям, поскольку «не случайно для многих из представителей этого направления понятия "капитализм", "технические изобретения", "либерализм" были синонимичными» (с. 127). «По мнению таких консервативных теоретиков, как Леонтьев, Победоносцев, Шарапов, Пасхалов, Меньшиков и пр., непременными спутниками буржуазного прогресса и капитализации были буржуазно-либеральные идеи, охватывающие "верхи", и социалистические идеи, охватывающие "низы"» (с. 143).
Чтобы по-новому взглянуть на консерватизм, автор предлагает выйти за пределы дихотомии «реформа - контрреформа». А «для этого необходимо учитывать во взглядах творцов "контрреформ" религиозной составляющей, поскольку она (а не только защита интересов правящего сословия, своих собственных имений, общественного положения и прочие прагматичные интересы) в значительной степени влияла на их действия» (с. 6). При этом отмечается плюралистичноть становления и развития консервативной мысли. Он не был «железной» идейной конструкцией с четко очерченной системой взглядов, хотя стержнем его и являлось влияние Православия на все стороны общественной жизни. Большую роль играл и идеал мощного централизованного иерархического государства. «На всех этапах развития консерватизма в нем присутствовали элементы формулы "Православие. Самодержавие. Народность"» (с. 19).
Тем не менее многими исследователями отмечалась слабость выдвигавшихся консерваторами социально-экономических программ и их утопичность. Есть даже термин «консервативная утопия», хоть и менее употребительный, чем «социалистическая утопия». Правда, спрашивает автор, почему нельзя говорить и о «либеральной утопии»? Оценка какой-либо идеологической программы как утопии субъективна в том смысле, что зависит от партийной принадлежности оценщика. Автор в этом контексте отме-
чает многие сильные реалистические стороны консерваторов. Например, их критический подход к представительной демократии на русской почве оказался более близким к действительности, чем модели либералов.
Конфликт между политико-правовыми идеями либералов и консерваторов во многом обусловлен столкновением противоположных онтологических принципов христианского и секуляризо-ванно светского мировоззрений. Действительно, консерваторы уделяли повышенное внимание религиозным вопросам как в своих концепциях, так и в личной жизни. Например, по Тихомирову, для духовного развития личности недостаточно одного общественного и государственного авторитета, поскольку только религия может давать всеобъемлющий идеал.
Для российских консерваторов была характерна сакрализация самодержавной власти, но это можно правильно понять лишь при учете религиозной константы в их рассуждениях. Ведь если, например, при рассмотрении принципа социальной иерархии опускается эта константа, то все сводится лишь к оправданию привилегий дворянства, немотивированному отрицанию классовой борьбы и т. д. Но ведь защита монархии, элитарности и иерархичности проводилась консерваторами с упором на православные ценности. «Иерархия как признак "культурного цветения" и сильной государственности - противостоит эгалитарно-демократическим концепциям, а самодержец является верховным арбитром над всеми сословиями, поддерживая равновесие между ними. Государство не может строиться только на основе любви и согласия. Насилие нельзя вынести за скобки человеческой истории, но четкая иерархическая система может ослабить это насилие, распределив его на все слои в обществе. Подобная система превращается не в аппарат подавления свободы, а в регулятор требований, предъявляемых к каждому члену общества в зависимости от его положения. В таком случае чем выше статус человека, тем больше его ответственность. Ответственность не только служебная, но и нравственная» (с. 168169). С этой точки зрения главный носитель власти в государстве был и самым несвободным в нем человеком. Для консерваторов неравенство было нормальным состоянием человечества. Все они, начиная от видных мыслителей, философов и правоведов и закан-
чивая лидерами правых партий, выступали за сохранение в России сословного строя и сословной иерархии.
При этом очень интересно, что во многом в силу как раз религиозной константы или компоненты представители консерватизма практически не стремились дать политико-правовое, юридическое или идеологическое обоснование для монархии, дать ей четкое рационально-теоретическое обоснование, найти какую-то формулу самодержавия. Для них оно было скорее неким «надъ-юридическим фактом». Также в силу религиозного фундамента консерватизма самодержавная и другая из нее вытекающая власть воспринималась не столько как привилегия, сколько как бремя. Она не должна была выходить за рамки, установленные верой и обычаями, соблюдать религиозно-нравственные нормы. Монарх для консерваторов уже в силу своего положения не причастен духу партийности, стоит вне классов и частных интересов, и поэтому и может свободно следовать нравственному идеалу. Однако, добавляет автор, излишне доказывать, что политика порой зависела именно от личных предпочтений того или иного монарха. Как мы переходим от теоретических построений консерваторов и рассмотрению конкретной истории, мы видим, что чрезмерная зависимость от личного фактора - слабое место консервативной концепции в целом.
В противовес идее особого бремени власти и ответственности царя консерваторы практически единодушно подчеркивали аполитичность народа, считая это благом. Политика, считали они, это дело политиков, а не людского большинства, которое не может решить вопросы, в которых не компетентно. Например, для Победоносцева очень важной была мысль о том, что идеалы русского народа имеют не общественно-политический, а нравственно-религиозный характер.
Фиксируясь на негативных сторонах идущего прогресса и либерализации общественно-политической жизни, усиления капиталистических тенденций, консерваторы сами были вынуждены в какой-то степени модернизировать свои мировоззренческие установки. Действительно, вся их деятельность была именно реакцией на реформы времен Александра II. Они были вынуждены искать ответы на вызовы времени и стремились посредством определенных адаптационных перемен сохранить суть существующей общественно-политической системы, самодержавную систему власти.
Близкие славянофилам мыслители (С.Ф. Шарапов, И.В. Киреевский) предлагали сохранить самодержавие посредством созыва Земского собора или с помощью реформы системы местного самоуправления и «обуздания» бюрократического аппарата. Другие (Л. А. Тихомиров, В.В. Шульгин и др.) поддерживали существование Государственной думы как института, который восполняет важный пробел в государственном управлении при условии, что Дума не ограничивает и не ставит под вопрос незыблемость монархического принципа власти и самодержавия. Третьи ни в каком виде не принимали идеи народного представительства. Однако в целом, как констатирует автор, все попытки консерваторов спасти режим самодержавия путем придания ему более современного облика оказались невостребованными ни властью, ни оппозицией, и на «рынке идей» уже на рубеже идей охранители сильно уступали своим оппонентам из либерального и леворадикального лагерей.
Что касается геополитических представлений русских консерваторов, то для многих из них во второй половине XIX в. были характерны панславистские стремления. Тем не менее в начале XX в. уже вовсю раздавались голоса и тех, кто подвергал жесткой критике идею славянского объединения (первым тут задолго до этого времени был К. Н. Леонтьев). Отмечалось, что славянские народы, получив от России мощную поддержку и независимость, сами отнюдь не стремились к оформлению с ней каких-либо союзов.
Также война с Японией подтолкнула многих консерваторов к разработке концепции активных действий России на Дальнем Востоке, к размышлениям о взаимоотношениях России с Китаем и Персией.
Особенно важно, что в тот период многие консерваторы предостерегали от союзнических отношений с Великобританией и настаивали на союзе с монархической тогда Германией: такой союз представлялся им более естественным. Война России с Германией, как пророчески предостерегали они, усилив Великобританию, привела бы к печальным последствиям не только для России, но и всей континентальной Европы. По их мнению, не Германия, а Англия являлась действительным историческим врагом России. Особенно точностью предсказаний тут обращает на себя «Записка» П.Н. Дурново, поданная Николаю II в феврале 1914 г., буквально за полгода до начала Первой мировой войны.
При этом для консерваторов была несомненной историческая и идеологическая связь православия с самодержавием. Однако многие из них критиковали излишнюю государственную опеку над Церковью (линия Победоносцева) и бюрократизацию Церкви, требовали большей ее независимости и восстановления патриаршества (против чего категорически возражал тот же Победоносцев).
Начало и нарастание негативных тенденций в церковной жизни многие консерваторы не без оснований связывали с петровскими преобразованиями: упразднением патриаршества, учреждением Святейшего Синода и растущей бюрократизацией церковной деятельности.
Однако и у противников введения патриаршества были свои весомые аргументы. Дело в том, что были небеспочвенные опасения, что оппозиционным силам патриарх был нужен скорее для борьбы с самодержавием: «Неоднократно звучавший с высоты трона отказ в созыве Поместного собора был обусловлен целым рядом объективных причин. Среди них едва ли не главной была оппозиционная настроенность по отношению к церковной власти весьма значительной части высшего духовенства. В случае восстановления патриаршества император мог получить в лице первопрестольного архиерея главу оппозиционно настроенных сил, и при возникновении каких-либо (пусть даже незначительных) разногласий между церковной и государственной властями патриарх мог перейти в открытую оппозицию царю. При этом он был бы фактически "недосягаем" для светской власти. В случае, например, суда над патриархом для рассмотрения его дела следовало бы приглашать "равночестных" ему по сану восточных первосвятителей (как в случае с патриархом Никоном в 1666 г.). При этом государству грозила бы вероятность церковно-политического раскола, аналогичного расколу XVII в., что, в свою очередь, могло послужить катализатором революции»1.
Автор отмечает, что, хотя на рубеже ХК-ХХ вв. консерватизм в России приобрел ярко выраженную национально-религиозную окраску, мало кто из его теоретиков пытался разрабатывать доктрину собственно русского национализма. В тогдашних спорах
1 Бабкин М.А. Современная российская историография взаимоотношений Русской Православной Церкви и государства в начале XX века: (Досоветский период) // Отечественная история. - М., 2006. - № 6. - С. 176-178.
сторонники отождествления Российской империи с русским национальным государством и связанного с этим утопического стремления к поголовной русификации всего населения империи составляли заведомое меньшинство среди русских националистов. Это, впрочем, не отменяет того, что русские консерваторы признавали, что в Российской империи русский народ занимает господствующее положение, положение народа-хозяина, так как в основном его трудами создано государство, и именно он наложил печать своего гения на общежитие множества народов, населяющих страну. Тем не менее, как пишет автор, «хотя русский консерватизм несет в себе специфические национальные черты, но в многонациональном государстве консерватизм не должен быть тождествен национализму. В России он в первую очередь выступает как имперская идеология, лишенная идеи национальной исключительности» (с. 337).
Что касается экономических воззрений консерваторов, то большинство из них (К.Н. Леонтьев, С.Ф. Шарапов, Н.А. Энгель-гардт) считали, что крестьянская община в силу традиций коллективизма напрямую связана с самодержавной формой правления. Как писал К.Н. Леонтьев, «а индивидуализм рано или поздно неизбежно и даже неприметно ведет к конституции, т.е. к полнейшему господству капиталистов, банкиров и адвокатов» (цит. по: с. 355). Очень многие правые политики и публицисты не поддерживали идеи Столыпина о разрушении общины и насаждении хуторов. Известно, что очень активная оппозиция столыпинским реформам (при одобрении все же переселенческой политики) исходила как раз из правых рядов. Правда, консерваторы не могли не видеть, что община препятствует росту производительности труда, поэтому их отношение к этому вопросу было довольно неоднородным. Убежденные противники общины и сторонники Столыпина были и среди консерваторов. В целом проблема общины, как в социально-экономическом разрезе, так и в политическом, так и не была решена консервативной мыслью.
Некоторые консерваторы немало внимания уделяли рабочему вопросу, призывали к активной роли государства в этой сфере. Они не отрицали фактов безудержной капиталистической эксплуатации, но хотели обуздать ее не революционными мерами, а государственным регулированием. Особенно много работал в этом на-
правлении Л. А. Тихомиров, написавший ряд статей и брошюр на эту тему и даже сотрудничавший с полицейским шефом С. Зубато-вым, пытавшимся учредить в России легальное рабочее движение при активном содействии органов внутренних дел.
Также для многих консерваторов были характерны протекционистские и изоляционистские идеи в экономической сфере, продиктованные искренним стремлением защитить традиционные слои российского общества и российского производителя. Они были прямым ответом на модернизационный вызов и социалистическую угрозу. По мере осознания того, что их социально-экономические идеи остаются без ответа в обществе и правящих кругах, в среде консерваторов еще задолго до революций 1917 г. стали расти пессимистические предчувствия относительно будущего России. Консерваторы пророчили либо иностранную кабалу с диким капитализмом, либо социалистическую революцию. Наибольший интерес тут опять представляют взгляды К.Н. Леонтьева, у которого представления о великой исторической миссии России сменилось предчувствием глобальной катастрофы. В последние годы он стал много размышлять о социализме «с царем». Ему стало казаться, что историческая роль социализма на русской почве может состоять в том, чтобы в новой форме возродить имперское и антизападническое содержание.
Когда произошло крушение монархии в феврале 1917 г., правые за редким исключением не мечтали о возвращении Николая II, не стремились организовать освобождение царской семьи и пытались приспособиться к новым условиям. Например, Л.А. Тихомиров после визита к нему домой в Сергиевом Посаде комиссаров Временного правительства даже дал 8 марта подписку о признании новой власти и готовности ей повиноваться. Отсутствие сопротивления со стороны правых было вызвано, во-первых, сильнейшей дискредитацией самодержавия к тому времени и бездарной политикой правящих до революции кругов, и, во-вторых, условиями военного времени. Последнее диктовало необходимость попытаться объединиться как можно скорее против внешнего врага.
Уже позже революции крайние «правые» иногда принимали сторону крайних левых, поскольку и тех и других объединял общий антилиберальный настрой. Среди убежденных монархистов, принявших «опыт Ленина», оказались В.В. Шульгин и А.И. Собо-
левский (академик-языковед, бывший товарищ председателя Союза русского народа).
Что двигало ими и другими «бывшими»? Об этом дает хорошее представление цитата из одного бывшего белогвардейца, очень опытного разведчика и офицера Генерального штаба, перешедшего на сторону красных: «Идея монархизма, - писал бывший царский разведчик в середине двадцатых, - для России утеряна навсегда. Потуги эмигрантов-монархистов считаю беспочвенными и лишенными всякой реальной перспективы. Я воспитан и жил в такой атмосфере, которая не позволяет мне иметь левые убеждения. Однако Советский режим принимаю, так как вижу, что идея "единой и неделимой России" большевиками разрешена, хотя и на свой особый манер. Кроме того, Советский Союз ведет большую работу в смысле проникновения на Восток, что импонирует мне как человеку, посвятившему всю свою жизнь разрешению той же задачи в условиях старого режима. Все это мирит меня с большевиками»1.
В рядах защитников самодержавия были видные писатели, крупные философы и историки, но в целом правые интеллектуалы не могли похвастаться своей широкой известностью. С.Ф. Шарапов, К.Н. Леонтьев, Т.И. Филиппов и др. не были столь известны как Марков, Пуришкевич или Дубровин. Правая публика предпочитала популярную публицистику и простые лозунги. К тому же среди правых мыслителей практически не было тех, кто удачно сочетал бы в своей деятельности научную, публицистическую и политическую составляющие. В целом, как резюмирует автор к концу своей книги, одной из причин политического поражения отечественного консерватизма в начале XX в. стало то, что правительство и Николай II делали ставку не на творческое начало в консерватизме, а исключительно на его охранительную составляющую. Власть поддерживала правых только когда откровенно нуждалась в них, а чуть что - сразу ставили их на место, не давая им никакой возможности действовать более свободно и творчески. Пожалуй, только Столыпин пытался применить наработки консерваторов в своей политической деятельности. В итоге же все попытки консерваторов спасти положение и воплотить свои идеи на практике потерпели
1 Мерзляков В.М. О некоторых аспектах деятельности КРО ОГПУ в 1920-е годы // Материалы Исторических чтений на Лубянке. 1997-2000 годы: Российские спецслужбы: История и современность. - М., 2003. - С. 86-92.
крах. Они видели недостатки существующей системы, но не могли критиковать их открыто. Разочарование во власти и ее верховном носителе породило растущее предчувствие неизбежности грядущих великих потрясений, что, в итоге, и произошло.
Ю.В. Пущаев
2017.02.036. ГЕЗГИН И. МИФОЛОГИЯ, ИДЕНТИЧНОСТЬ И ЭРИТРЕЙСКИЙ ПОЛУОСТРОВ.
GEZGIN I. Mythology, identity and Erythrae // Proceedings of III International Cesme-Chios history, culture and tourism symposium: 03-04 November, 2016. - Сesme, 2016. - P. 10-25.
Ключевые слова: этническая идентичность; социальная идентичность; географическая идентичность; принадлежность; чувство места; мифология; миф об основании; миф о сотворении; многонациональность.
Статья доктора Исмалила Гезгина из Эгейского университета (Турция) открывается цитатой из «Политики» Аристотеля, которая в классическом переводе С.А. Жебелева звучит следующим образом: «Племена, обитающие в странах с холодным климатом, притом в Европе, преисполнены мужества, но недостаточно наделены умом и способностями к ремеслам. Поэтому они дольше сохраняют свою свободу, но не способны к государственной жизни и не могут господствовать над своими соседями. Населяющие же Азию в духовном отношении обладают умом и отличаются способностью к ремеслам, но им не хватает мужества; поэтому они живут в подчинении и рабском состоянии» (с. 10).
По мнению Гезгина, этническая идентичность формируется как следствие социальных и политических процессов и находится под влиянием власти и ценностей социума, возникающим в угоду требованиям времени. Обычно она (идентичность) основана на изменениях ситуационной и субъективной идентификации себя и других, которые укоренены в повседневной практике и историческом опыте, но также трансформируется и прерывается. Идентичность образуется в момент напряженности между различными группами и не связана с внешним проявлением генетики.
Автор считает, что человеческие существа пытаются определить жизненную среду в процессе конструирования собственной
