CC BY
16
Акцизы на алкоголь в странах Совета сотрудничества Персидского залива отсутствуют в связи с запретом на его употребление, но эти страны могут рассмотреть возможность введения акциза на табачные изделия и автомобили.
«Налог на прибыль корпораций играет важную роль в налоговой системе рассматриваемых стран, за исключением стран Совета сотрудничества Персидского залива, где он применяется только к иностранным корпорациям. Сейчас он в бюджетных поступлениях составляет 1,5% ВВП в странах, богатых природными ресурсами, и 4,3% в остальных (здесь он дает 20% всех налоговых поступлений). Ставки налога во всех рассматриваемых странах существенно снизились - с 35-55% в начале 1990-х годов до 18-28% в 2012 г. Несмотря на снижение ставок, поступления от этого налога везде возросли» (с. 23).
За исключением стран Совета сотрудничества Персидского залива все остальные страны имеют подоходный налог на физических лиц. Он взимается по прогрессивным ставкам. Однако он дает всего 11% всех налоговых поступлений в странах, не имеющих значительных природных ресурсов, и только 9% в странах, богатых природными ресурсами. Прогрессивная шкала этого налога во всех странах начинается с уровня ниже 10% - по международным стандартам это очень мало. Наивысшая ставка во всех странах изменилась следующем образом: в богатых ресурсами странах - с 20 до 0,5% (бюджетные поступления в данном случае не изменились в остальных - с 40 до 2% (поступления несколько выросли). В любом случае во всех рассмотренных странах именно этот налог является наименее заметным источником пополнения бюджета (с. 31).
С. В. Минаев
ВЛАСТЬ
2015.04.014-022. АРАБСКИЙ КРИЗИС И ЕГО МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ / РАН. Ин-т Африки. Центр цивилизац. и регион. исслед.; под. общ. Васильева А.М.; отв. ред.: Саватеев А.Д., Исаев Л.М.-М.: Ленанд, 2014. - 250 с. - Библиогр. в конце отд. ст. (Сводный реферат).
Из содерж:
2015.04.014. ЛАНДА Р.Г. Социально-политические и идейные корни современных переворотов в арабском мире. - С. 9-14.
2015.04.015. КИСРИЕВ Э.Ф. Цивилизационный диссонанс как основа протестных тенденций в исламском мире. - С. 15-28.
2015.04.016. ТКАЧЕНКО А.А. Политические потрясения в арабском мире: Общее и особенное. - С. 56-66.
2015.04.017. ШИШКИНА А.Р. Инструменты протестной активности в арабских странах: Традиционные СМИ У8 новые медиа. -С.67-78.
2015.04.018. ДОЛГОВ Б.В. Развитие «арабской весны» и радикальный исламизм. - С. 79-93.
2015.04.019. СЛЕДЗЕВСКИЙ ИВ. Политический процесс и перспективы правящих режимов в Египте и Тунисе. - С. 94-108.
2015.04.020. СЛЕДЗЕВСКИЙ ИВ. Нарастание геополитического кризиса в регионе Большого Ближнего Востока. - С. 175-183.
2015.04.021. ТРУЕВЦЕВ КМ. «Арабская весна»: Что после? -С.195-205.
2015.04.022. САВАТЕЕВ А.Д., Следзевский И.В., Винокуров ЮН. Заключение. - С. 237-243.
Ключевые слова: арабский кризис; внутренние и международные последствия.
Р.Г. Ланда (главный научный сотрудник Института востоковедения РАН) (014) характеризует социально-политические и идейные корни современных переворотов в арабском мире.
Национальные революции в Египте (1952), Ираке (1958), Алжире (1954-1962), Йемене (1962), Ливии и Судане (1969) были направлены не только против империализма, но и против его союзников в лице феодалов, компрадоров, прозападной бюрократии. Они привели к власти военно-революционные режимы с четко выраженной республиканской и антимонархической ориентацией. Поэтому прежние аристократические группы - правящие элиты и финансовые воротилы, несмотря на принципиальное сотрудничество с Западом, стали искать контакты с исламистами, включая их радикальное крыло. Они делали ставку на вспыхнувшее еще в конце 1954 г. острое соперничество между исламистами и военными революционерами Египта, впоследствии переросшее в борь-
бу за власть исламистов вообще со светскими националистическими режимами в арабском мире.
Одновременно с этим росло влияние исламистов и вообще идеологии «политического ислама», будучи спровоцированным пребыванием советских войск в Афганистане в 1979-1989 гг. и успехами исламской революции в Иране (1978-1979).
К началу XXI в. светские режимы в значительной мере утратили свой авторитет, а новые лидеры (С. Хуссейн, Х. Мубарак, З. А. Бен Али) оказались в той или иной мере скомпрометированы либо коррупцией, либо жестокостью своих репрессивных методов управления. Их политика вызывала все большее недовольство населения, более 40% которого составляла молодежь в возрасте 15-30 лет. Значительная часть этих людей страдала от безработицы, низкой оплаты труда, неуважения их гражданских прав. В то же время это были, как правило, обладатели дипломов о высшем и среднем образовании, которое многие из них получили на Западе. Именно они начали то, что потом назвали «арабской политической весной» и «революцией образованной молодежи».
В первых протестных выступлениях исламистов практически не было. Они выжидали, пока образованная молодежь, которую, в отличие от исламистов, полиция не привыкла преследовать, добьется первых результатов и сойдет со сцены, поскольку она не имеет ни четкой организации, ни единой идеологии, ни политического опыта, которым исламисты овладели неплохо. «Революция образованной молодежи» как «движение нового типа», как надежда на социальные перемены ожидания оптимистов не оправдала, чем воспользовались исламисткие круги, с конца 1970-х годов упорно прокладывавшие себе дорогу к признанию в обществе, в том числе среди таких модернизироавшихся социальных слоев, как интеллигенция, госслужащие, студенчество, официцерство, предприниматели. Однако пребывание у власти для исламистов, даже ибранных в соответствии с демократической процедурой, как, например, в Египте, оказалось достаточно кратким.
«Несмотря нак усиливающийся процесс социальной поляризации среди арабов, главным вопросом при всех поворотах их политической жизни в ближайшее время будет не расслоение или расстановка политических сил, не обострение или ослабление конфликтов между ними, а степень осмысления ими своего поло-
жения в обществе, их идейное самоопределение. Исламизм претендует на идеологическую монополию, на ограничение общественной и политической мысли рамками ислама, причем все чаще -в интерпретации исламских радикалов. Удастся ему это или нет -от этого будут зависеть и социально-политическая ориентация арабского общества, и идейная подоплека поворотов в его развитии» (014, с. 14).
Э.Ф. Кисриев (заведующий сектором сравнительной регио-налистики Института Африки РАН) (015) выделяет три теоретико-методологической подхода в анализе событий «арабской весны»: теолого-идеологический, позитивистский и цивилизационный.
В теолого-идеологическим подходе основное внимание уделяется религиозной (исламской) составляющей. Подразумевается, что ислам или отдельные теологические его направления решающим образом мотивируют группы приверженцев на определенного рода политические действия. Эти религиозно мотивированные акции, а такжде реакция на них со стороны противостоящих им сил, определяют общий ход происходящих событий. Вследствие этого главный акцент делается на идеологии, организации и практике исламских движений как таковых, их отдельных направлений в таких терминах, как «ваххабизм», «салафизм», «суфизм», «тарика-тизм», «такфиризм», «джихадизм», «халифатизм» и др., а также исламских политических партий.
Позитивистский подход во главу угла ставит изучение конкретных экономических, политических, социальных, демогравфи-ческих параметров рассматриваемых обществ, в которых и видит причины недовольства и политической активности масс. Это могут быть такие социальные характеристики, как относительно высокий уровень обнищания масс, безработица, в особенности среди молодежи, политика авторитарной и коррумпированной власти престарелых руководителей, рост имущественнотго расслоения, процесс ускоренной урбанизации и т.д. К этому подходу следует отнести рассуждения об исключительной мобилизационной и регулирующей роли современных социальных сетей, базирующихся в Интернете.
Цивилизационный подход выдвигает на передний план культурологическую проблематику относительно несовместимости «западного» и «восточного» общества. Последние события в араб-
ском мире трактуются как проявление борьбы несовместимых культурных кодов, в которой неизбежен решительный выбор: либо отказ от своей культурной исламской основы и переход на магистральный путь вестернизации и либерализации, либо ее сохранение. Данный подход опирается на концепцию американского политолога С. Хантингтона относительно того, что в современных условиях главным источником конфликтов становятся культурные по своей природе несоответствия между различными цивилизациями.
Кисриев считает, что цивилизационный подход является наиболее релевалентным в осмыслении существа происходящих катаклизмов в арабском мире. Но и он нуждается в коррекции. Динамизм современной жизни, приводящий к перманентной незавершенности объективирования социальных структур и обусловленной этим неизбежной неполноте и неустойчивости знаний о них, ведет к тому, что теперь цивилизации в большей мере проявляют себя в пределах субъективной реальности, т.е. в сознании современного захватываемого динамизмом быстрых изменений индивидуума. В связи с этим можно говорить о феномене «цивилиза-ционного диссонанса» по аналогии с концепцией «когнитивного диссонанса», предложенного Л. Фистингером1.
Состояние цивилизационного диссонанса, которое возникает у современных людей в ходе непрерывно развивающейся глобализации, суть результат хронического отставания процессов легитимности постоянно преобразующегося институционального порядка. В результате этого люди остро ощущают и переживают конфликт цивилизаций, проецируя его вовне. В систему социального знания человека постоянно вторгаются и требуют непротиворечивого согласовыания (легитимации) диссонирующие компоненты. В этих условиях идеологические ресурсы оказываются инструментами преодоления личностью цивилизационного диссонанса.
Разрешение цивилизационного диссонанса, образующегося у индивидуума в ходе социализации (аккультурации) в нынешних условиях всеохватывающей глобализации, может осуществляться в двух основных направлениях: ментальном и поведенческом.
1 Фистингер Л. Теория когнитивного диссонанса. - СПб., 1999.
Ментальные усилия могут быть направлены на попытки примирения и согласования диссонирующих смыслов. Это может проявляться в повышенном внимании к идеологической проблематике, к новым политическим или религиозным учениям, обращениям к прошлому духовному опыту и т.д.
Поведенческие усилия также могут быть разными. Это активный поиск новой нетривиальной информации, новых неординарных наставников. Это могут быть решительные политические и религиозные обращения. Это могут быть активные поиски единомышленников, смены идентичностей, стремление найти новые связи и отношения с единомышленниками.
Например, в исламском мире в отношении религиозного исповедания существенное развитие сейчас повсеместно получают, как правило, два направления: мистическое (тарикатские братства с непререкаемым авторитетом учителя и жесткой ритуализациекй всех сторон жизни) и предельная рационализация исламского учения, замыкающегося для обеспечения максимальной логической непротиворечиивости на безусловной сущности Всесильного Аллаха (убеждения ваххабитов или салафитов). И первое, и второе направления увязывают свою приверженность историческим аналогам далекого прошлого, однако подлинная природа этих, казалось бы, диаметрально противоположных исламистских течений состоит в усилиях адептов преодолеть цивилизационный диссонанс. В это время традиционный ислам, который имел свои специфиче-скуие особенности в каждом отдельном социокультурном ареале и не нуждался ни в предельной рационализации, ни в крайней мис-тифицированности, все более теряет своих приверженцев и ослабевает в настоящее время.
Столь быстрые и неожиданные крушения режимов в ряде арабских стран могут быть обусловлены нарастающей внутренней неустойчивостью равновесия. Режимы рушились под воздействием резонансных эффектов совладения внешних «колебательных движений» с внутреннимим. Все это обусловлено в целом усиливающейся динамикой изменений институционального порядка, вызванного глобализацией, а критическую массу приверженцев радикального ислама системы формирует цивилизационной диссонанс. «В этой связи слова С. Хантингтона о том, что "столкновение цивилизаций - это и есть линии будущих фронтов" являются
крайне актуальными при одной важной оговорке: линии разлома цивилизаций образуются в наше время прежде всего в головах наших современников» (015, с. 28).
В.А. Ткаченко (заведующий Центром изучения стран Северной Африки и Африканского Рога Института Африки РАН) (016) отмечает, что в ходе «арабской весны» (автор называет ее Большой арабской революцией) в обширном регионе Ближнего Востока и Северной Африки произошел крах сложившейся авторитарной модели политической власти в большой группе стран, которую эксперты считали вполне адекватной длительной исторической традиции устройства политической власти в этом регионе.
Беспрецедентные политические потрясения явились закономерным результатом фатальных системных ошибок, совершенных правившими авторитарными режимами: запредельной концентрацией власти, нарушением конституционных норм, регулирующих перераспределение властных полномочий, передачу власти; недооценки роли малого и среднего бизнеса в социально-экономической и политической жизни; отсутствием эффективного противодействия тотальной коррупции и т.п.
Характерная черта «арабской весны» состояла в том, что вопрос о модели власти, смене ее решался не в плоскости выбора между левыми, популистскими идеалами, правыми либерально-демократическими и т.д., а между моделями современного или архаичного мироустройства. Обострилась борьба между современным формированием элементов и структур гражданского общества и архаикой, полуразвалившимися и перестраивающимися институтами и структурами авторитарной власти, сопротивление которых, немалое и даже усиливающееся в отдельных странах, привело в ряде из них к гражданской войне (Сирия, Ливия, Йемен).
«Арабская весна» показала, что исламский сектор политических сил оказался ведущим. В условиях кризиса и накала протест-ных настроений исламские движения и организации могут создать и объединить широкий спектр оппозиционных сил и завоевать большинство допустимых мест на выборах различного уровня. Низведение прежними режимами обширного исламского спектра оппозиции до уровня внесистемной имело самые негативные последствия и стало, наряду с другими факторами, «спусковым крючком» массового протестного движения.
В отдельных странах, затронутых потрясениями - в Йемене и Бахрейне, - конфессиональный и племенной факторы сыграли решающую роль в развитии протестного движения.
Общей чертой для стран региона было также использование новейших технологий подготовки и организации протестных выступлений.
Одним из общих итогов политических потрясений стало оживление начавшегося в арабских странах в 70-80-е годы ХХ в. процесса политических и экономических реформ.
Оценивая перспективы политического развития стран региона, Ткаченко считает, что «Большая арабская революция и ее последствия во многом будут определять вектор развития каждой из стран Северной Африки и Ближнего Востока не только в ближайшей и среднесрочной, но и долгосрочной перспективе. Этот вектор будет складываться из борьбы, главным образом, двух тенденций. С одной стороны, тенденции к сохранению реальных властных функций в руках относительно узкой группы, в основном или частично представленной верхушкой силовых ведомств или ближайшего окружения лидера или главы государства при, вероятно, косметических или протодемократических реформах. Этот вектор эволюции модели политической власти можно с некоторой степенью условности определить как косметически "правильная", трансформируемая в замедленном темпе авторитарная модель... С другой стороны, возникла и реально существует как результат "арабской весны", тенденция к формированию основ, структур и институтов гражданского общества. Специфической особенностью второй возникающей модели будет, возможно на ограниченный исторический период, доминанта исламского спектра политических сил, представляющих в основном умеренный ислам. Жизнеспособность той или иной модели во многом будут определять результаты экономической и социальной политики. Авторитарная модель, как правило, не способна или, как показали политические потрясения, не обладает достаточным потенциалом обеспечить на длительную перспективу наиболее благоприятные условия национального развития.
Но условия, необходимые для демократического вектора, исторически не сложились в регионе, хотя предпосылки для их формирования имеются. Глубина и масштабность проблем, ко-
торые обнажила "арабская весна", столь масштабны, что ожидать их быстрого решения не приходится. Это усиливает опасения, что может начаться очередная волна протестных движений с непредсказуемыми последствиями, тем более, что во многих странах отсутствуют надежные социально-экономические амортизаторы, без которых трудно, а в отдельных случаях невозможно предотвратить эрозию государственности, "распад социума". Остается открытым вопрос: способны ли в условиях системного кризиса страны региона реализовать эффективные реформы или хотя бы создать основу для доверия между политической властью и широкими слоями общины, которые ждут реальных результатов от давно назревших преобразований?.. Лишь успешная реализация (реальная, а не на бумаге) объявленных реформ, прежде всего конституционной, а также избирательной системы, в результате чего будут избраны новые, легитимные органы власти, может позволить восстановить доверие масс к власти, легитимировать последнюю, позитивно повлиять на настроения "улицы" и в более отдаленной перспективе - провести давно назревшие экономические, социальные и политические преобразования.
Ситуацию в регионе, таким образом, можно охарактеризовать, как и в начале "арабской весны", находившуюся "в точке напряженного ожидания"» (016, с. 60-61, 65-66).
А.Р. Шишкина (младший научный сотрудник Лаборатории мониторинга рисков социально-политической дестабилизации Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики») (017) подчеркивает роль новейших коммуникационных технологий в общественно-политической жизни региона.
Распространение интернет-технологий в арабском мире обеспечило значительные преимущества для пользователей, позволив им преодолеть монополию традиционных элит на доступ к информации, открыв возможность выражать собственное мнение, что способствовало формированию плюралистического киберпростран-ства. Для государств с традиционной высокой степенью контроля средств массовой информации появление неподконтрольного властям информационного ресурса имело огромное значение.
Наиболее значимой характеристикой использования социальных медиа в антиправительственных выступлениях 2011-2012 гг. стало то, что они повлияли в первую очередь на динамику соци-
альной мобилизации. Сообщества в Интернете использовались в качестве площадок для обмена информацией группами активистов. Социальные сети использовались в целях обмена фото- и видеоматериалами революционных событий, прежде всего тунисских, а также информацией о жертвах насилия со стороны правительств и сил безопасности, мобилизации молодых людей обоего пола к участию в активных действиях на улицах городов. В Twitter, е и БаоеЬоок'е генерировались и распространялись материалы о формах, способах и тактиках противостояния полиции. Однако в социальных сетях практически не наблюдалось дискуссии по таким вопросам, как, например, содержание лозунгов, выдвижение национальных лидеров, формирование стратегии дальнейших действий или модели будущего развития общества.
Вместе с тем А. Шишкина констатирует, что «несмотря на значительную роль социальных медиа в мобилизации общества, обсуждении и подготовке начала выступлений, они не только не являлись первопричиной начала выступлений, но и не стали единственной движущей силой протестной активности. Особенно ярко это проявилось во время массовых отключений Интернета и ограничения мобильной связи, которые лишь укрепили стремление арабов выйти на улицы и присоединиться к демонстрациям. К этому времени сетевые площадки коммуникации для них, по большому счету, были уже не важны, поскольку для координации дальнейших действий легко заменялись своими "аналоговыми" эквивалентами в виде плакатов, граффити или листовок с указаниями времени и места сбора и т.д. Другими словами, революционный настрой в рассматриваемых странах был подогреваем за счет Интернета, но в конечном счете не стал полностью от него зависим» (017, с. 77).
Б.В. Долгов (старший научный сотрудник Центра арабских исследований Института востоковедения РАН) (018), анализируя предварительные итоги «арабской весны», отмечает, что главным из них является усиление исламистских движений и их приход к власти в некоторых арабских странах. В то же время общественные силы, представляющие либерально-демократические, националистические, левые движения, которые также активно участвовали в свержении диктаторских режимов, в частности в Тунисе и Египте, оказались оттесненными на задний план. Их сторонники не при-
емлют того, что плодами революции воспользовались исламистские движения.
Следует подчеркнуть, что социально-экономические проблемы в этих странах только обостряются. Эти факторы усиливают напряженность и раскол в обществе. Социально-политические процессы в постреволюционных арабских странах характеризуются нестабильностью. В них активно пытаются участвовать различные политические силы - как исламистские движения, в том числе их радикальные течения, так и силы, отражающие светское направление.
Особым случаем «арабской весны» является гражданская война в Ливии и Сирии. Они не представляют собой результат развития только внутренних кризисных процессов. Конфликтные ситуации здесь были активизированы внешними факторами для достижения своих стратегических целей путем военного вмешательства в Ливии и политико-экономического и террористического давления в отношении Сирии.
Важным фактором «арабской весны» является подъем радикальных суннитских исламистских движений, усиление которых происходит во многом под влиянием продолжающихся конфликтов, в частности в Сирии, и террористической активности в Ираке. Это, в свою очередь, провоцирует обострение суннитско-шиитского противостояния. Причем внешние факторы используют его для достижения своих стратегических целей, активно поддерживая «джихадистские» суннитские группировки.
При этом проводится политика двойных стандартов по отношению к радикальному исламизму. С одной стороны, с ним ведется борьба, если он выступает против интересов Запада, как это происходит в Афганистане и Йемене. С другой стороны, ему оказывается поддержка, как это делалось в Ливии и имеет место в Сирии, если радикальный исламизм можно использовать для достижения стратегической цели - свержения неугодных режимов.
Однако распространение радикального исламизма несет дестабилизацию в страны региона. Он также представляет угрозу не только для стран «арабской весны», но и для Запада.
Говоря о перспективах развития «арабской весны», Б. Долгов считает, что «они во многом зависят от того, насколько новые режимы в Тунисе и Египте способны, с одной стороны, прийти к кон-
сенсусу с политическими силами, представляющими светское направление, и, с другой, - подавить радикальный исламизм, представляющий деструктивную силу. Важным вопросом является также дальнейшее демократическое развитие арабских стран» (017, с. 93).
И. В. Следзевский (заведующий Центром цивилизационных и региональных исследований Института Африки РАН) (019) считает, что успех исламистов на выборах в Египте и Тунисе обозначил изменение их роли в политическом процессе. Из бескомпромиссной оппозиции к правящему (секулярному) режиму они превратились в составную часть правящей элиты, несущей ответственность за экономическую и социальную политику своих стран, выбор внешнеполитических союзников, решение финансовых проблем с международными кредитными организациями.
Однако новое исламистское руководство Египта и Туниса оказалось не готово к проведению широких социально-экономических реформ и решению неотложных социально-экономических проблем, связанных с массовой безработицей и ростом цен на услуги повседневного спроса. Вместо этого оно сосредоточилось на форсированной исламизации «сверху» и «снизу» тунисского и египетского обществ. Ведущие позиции в процессе исламизации «снизу» заняли представители радикального (салафитского) ислама, ставшие мощной группой давления на государственную власть и умеренных исламистов.
Рост исламского радикализма не укрепил положения правящих исламистских режимов. Произошло, скорее, обратное - стало падать их значение как фактора политической стабильности в египетском и тунисском обществах.
Одно из главных условий легитимного прихода исламистов к власти - изменение к лучшему положения широких народных масс -не было выполнено. Экономического «чуда» не произошло. Начавшийся в этих условиях новый подъем протестных движений в обеих странах поставил под сомнение не только способность исламистов эффективно решать проблемы общества, но и легитимность правящих постреволюционных режимов в целом, обнаруживших явно консервативный характер своей политики.
На риск развала легитимных структур власти и деятельности исламских правительств указывают рост политического насилия в
Египте и Тунисе и антиправительственная направленность уличных акций протеста. По составу своих участников и характеру требований (смена правящих партий и приход к власти независимой политической оппозиции) эти акции все более напоминают противостояние власти и масс в начале 2011 г. Протестные настроения охватили и организованную светскую оппозицию, напуганную активизацией исламистских сил и обвинявшую исламистских лидеров в стремлении монополизировать государственную власть. В Египте к лету 2013 г. недовольство политикой президента Мурси достигло таких масштабов, что поставило под угрозу существование правящего режима и вновь вывело на передний план египетской политики военных.
Неспособность правящей исламистской партии сохранить политическую стабильность в стране и привела к ясно враждебной дестабилизации правящего режима и побудили военных к смещению президента Мурси и его аресту.
Характеризуя перспективы эволюции нынешних политических режимов в Египте и Тунисе, Следзевский указывает на два возможных варианта. «Первый вариант - продолжение обострения борьбы за власть между конкурирующими группами правящей элиты в сочетании с ростом протестной активности "арабской улицы", но без возникновения прямой угрозы существующим режимам политической власти. Данный вариант наиболее вероятен в случае успешного проведения парламентских и президентских выборов и ослабления исламистских сил, особенно их радикального фланга.
Второй вариант - обострение политической борьбы на разных уровнях общественной жизни с возникновением непосредственной угрозы правящим режимам. Ключевыми условиями этого варианта являются дезинтеграция государственной власти, прежде всего раскол в ее силовых структурах, и упадок легитимности режимов в результате блокирования демократического процесса, частой насильственной сменяемости политических лидеров, продолжения массовых столкновений и перерастания мирных форм борьбы в вооруженные, паралича нормальной экономической и политической жизни. Логика этого сценария предполагает возникновение непримиримой оппозиции, открытое вмешательство в политический кризис внешних сил и, возможно, начало вооруженной
борьбы с правящим режимом. Так или иначе, но риски и угрозы политической стабилизации в Тунисе и Египте, скорее всего, будут нарастать» (019, с. 107-108).
В другой своей статье, посвященной международным аспектам арабского кризиса (020), И.В. Следзевский утверждает, что «не очень отдаленным последствием оппозиционной волны в арабских странах станет передел сфер влияния в регионе Ближнего Востока с важными, но еще недостаточно определившимися геостратегическими результатами: перекройка существующих межгосударственных границ, возможность появления довольно большого числа квазигосударств, опирающихся на этнические и этноконфессио-нальные общины и существующие при поддержке влиятельных геополитических центров региона, новая конфигурация таких центров и колебания их потенциального могущества (в региональных и мировых масштабах) и уязвимости» (020, с. 180).
Речь идет в первую очередь о Сирии, Ливане и Ливии. С учетом вовлеченности в конфликты на территории этих стран ключевых государств региона, заинтересованности США в установлении стратегического контроля на Ближнем Востоке и в Северной Африке, вопрос о перекрое границ нестабильных или распадающихся государств может довольно скоро войти в повестку дня всего мирового сообщества. Можно предвидеть и условия подобного развития событий. Если исламизация внутренних политических конфликтов в арабских странах будет нарастать и, особенно, если этот процесс будет использоваться как инструмент политики региональных и мировых держав, борющихся за контроль над регионом, то можно ожидать дальнейшего роста нестабильности, связанного с перекройкой политикой карты Ближнего Востока.
В то же время возникает вопрос о возможностях геополитической интеграции стран региона или, по крайней мере, установления нового равновесия сил на базе конкуренции идей исламизма и либеральной демократии. Падение казавшегося прочным режима Х. Мубарака в Египте, вооруженные конфликты в Ливии и Сирии укрепили позиции консервативных монархических режимов, прежде всего Саудовской Аравии и Катара. Однако до некоторой степени усиление исламского (консервативного) геополитического центра уравновешивается повышением роли Турции, допускающей диалог западных либерально-демократических и исламских ценно-
стей. Турция ясно обозначила свою вовлеченность в конфликт в Сирии, а также процесс политических преобразований в Египте и арабо-израильский конфликт. Препятствием на пути установления Саудовской гегемонии служат также укрепление позиций в арабских странах шиизма, политическое влияние которого опирается на прямую поддержку Ирана.
Новая расстановка сил в регионе влияет на позиции арабских стран как регионального центра мировой политики. Кризис власти в странах, традиционно являющихся оплотом арабизма (Египет, Сирия), бесспорно ослабляет политические и цивилизационные позиции этих стран в мире. Арабский социализм перестает быть важной культурно-идеологической составляющей в мировой конкуренции идей и региональных моделей развития. В то же время феномен роста самоорганизации арабских обществ в его разных проявлениях привлекает внимание к арабскому миру и перспективам его развития. От идеологического и цивилизационного выбора арабских народов будет во многом зависеть и дальнейшая эволюция исламизма: соотношение его радикальных и умеренных течений. Мировое геостратегическое значение имеет открытое противоборство двух крупнейших держав региона - Саудовсой Аравии и Ирана.
Можно с уверенностью предположить, что в ближайшей перспективе в регионе продолжится нарастание дестабилизирующих процессов, усилится связь региональных конфликтов с расстановкой мировых сил, нарастанием тенденций глобальной нестабильности и неопределенности. Вполне реальны перспективы территориального расчленения Сирии и Ирака (в связи с возможным выделением в самостоятельное государство Курдистана).
Тяжелой проблемой (прежде всего для Ирака, но в плане перспектив региональной интеграции и для всего региона Ближнего Востока) остаются взаимоотношения между суннитами и шиитами. В большей степени геополитическое и геокультурное положение Арабского Востока зависит и от эволюции правящего режима в Иране.
«Оппозиционная волна в арабских странах обостряет большинство этих проблем, не открывая ясной перспективы их разрешения. Арабский мир стоит перед проблемой предотвращения нарастания региональной анархии, смягчения крайностей радикального ислама
и налаживания диалога различных политических сил и государств» (021, с. 182).
К.М. Труевцев (доцент кафедры общей политологии Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики») (022) подчеркивает, что «"арабская весна" была не изолированным явлением, а кульминационной точкой мировой турбулентности, охватившей в целом четыре страны. Эта политическая турбулентность, связанная с новым этапом процесса глобализации, отнюдь не завершилась в 2011 г., а принимает иные формы» (022, с. 195).
Важным уроком политического процесса, продолжающего развиваться на Ближнем Востоке, в Северной Африке и соседних с арабским миром регионах, стало то, что этот политический процесс развивается вовсе не по сценариям, написанным извне. В связи с этим следует отметить, что выводы относительно смены парадигмы панарабизма исламистской парадигмой как ведущей силы и главным вектором политических изменений оказались по меньшей мере преждевременными.
Вопрос о том, сможет ли исторический антипод арабского национализма - панисламизм стать его полноценной заменой в качестве идеальной платформы дальнейшего вектора политического развития, кажется, близок к своему разрешению.
Как показал недавний опыт политического развития Туниса и Египта, даже умеренные исламисты, придя к власти, стали проводить политику нетерпимости в отношении иноконфессиональных и секулярных секторов общества, гендерной сегрегации и дискриминации, что никак не могло вести к консолидации общества, формированию единого поля политической культуры. Результатом такой политики стал наметившийся вектор раскола общества.
Первые признаки явного раскола общества появились еще зимой 2013 г. в Тунисе, когда исламистами был убит один из лидеров демократического движения. Настоящей кульминацией раскола стал каирский Тахрир лета 2013 г., когда противостояние между египетскими секулярными силами и исламистами достигло точки невозврата, армия встала на сторону секулярных сил, осуществив военный переворот в пользу последних. Следует отметить, что военный переворот, который, очевидно, носил во многом превентивный характер, все же не отвел египетское общество от грани
гражданской войны, и ее сполохи бушуют в разных частях страны, унося человеческие жертвы и угрожая принять тотальный характер.
Раскол уже вышел за национальные рамки отдельных стран и принял региональный характер, грозя преодолеть теперь уже и рамки ближневосточного региона.
Эпицентром регионального раскола стала Сирия. Поначалу недовольство режимом здесь носило характер, едва ли уступающий по своей глубине и размаху тому, что ранее отмечалось в других странах, захваченных процессом «арабской весны». Однако зверства исламистов, их насилие по отношению к мирному населению привели к тому, что они постепенно стали восприниматься как чуждая, инонациональная сила, причем такое отношение формировалось не только в алавитском и христианском населении, но и в его суннитской части. Тем более, что группировками, наиболее отличавшимися зверствами, зачастую командовали не сирийцы, а выходцы из других стран, в том числе и неарабских. Именно это оказалось главным фактором, обозначившим поворот во внутри-сирийской борьбе, и одновременно привело к постепенному росту авторитета армии и ее поддержке со стороны значительной части населения.
Другим фактором, способствовавшим перелому стратегической ситуации, стало то, что вмешательство арабских и международных террористических сил в дела Сирии, все больше носило отчетливо конфессиональный характер. Таким образом, уместно говорить о реальном формировании «шиитской оси» Сирия - Ирак, Иран - Хизбалла, которая является ответом на складывание «суннитской оси» Саудовская Аравия - Катар - Турция. Причем тактический перевес, имеющий и возможный стратегический вектор, складывается сейчас в пользу первой.
«Расползание конфликта, - констатирует Труевцев, - превращает Ближний Восток, как это уже было не раз, в самый опасный регион мира, с той, однако, разницей, что еще никогда в современной истории конфликт в регионе не был столь многомерен и труднопредсказуем по своим возможным последствиям» (022, с. 203).
А.Д. Саватеев (заместитель директора филиала Института Африки РАН в Санкт-Петербургском университете, ведущий научный сотрудник Института Африки РАН), И.В. Следзевский (за-
ведующий Центром цивилизационных и региональных исследований Института Африки РАН), Ю.Н. Винокуров (ведущий научный сотрудник Института Африки РАН) (022) формулируют ряд выводов, либо вытекающих непосредственно из содержания монографии, либо порождаемых аналогией анализируемых событий с событиями других исторических эпох, с историей других социально-политических кризисов, оказавших влияние на мировое развитие.
Во-первых, интернационализация арабского кризиса, вовлекающего в водоворот происходящих событий в той или иной степени европейские, американские, азиатские страны, порой на государственном уровне, или в других случаях на уровне неправительственном или конфессиональном. Но если одни страны оказываются как бы втянутыми в арабскую смуту (например, Россия, Китай, Иран), то другие сами активно включаются в арабский кризис. Вторая группа государств, прежде всего Франция, Великобритания, США, Саудовская Аравия, Катар, сыграла решающую роль в разгроме Ливии. Решение США нанести удар по Сирии под предлогом якобы имевшего место применения химического оружия правительственными силами создавало реальную предпосылку для начала войны, которая могла бы перерасти в мировой конфликт.
Во-вторых, арабский кризис продемонстрировал серьезные противоречия между арабским национализмом и исламским фундаментализмом. На волне гражданских протестных выступлений исламистские движения свергли секуляризированные национальные правительства и временно пришли к власти в Тунисе и Египте. В то же время минувшие три года арабской смуты показали, что при всей глубинной укорененности ислама и определенной народной поддержке народа исламистские духовные и политические лидеры оказались не в состоянии предложить программу действий, способную объединить народ, добиться ощутимых позитивных результатов в экономике и социальной сфере. В итоге египетские «Братья-мусульмане», оказавшиеся у кормила власти в результате вполне демократических выборов, уже через год были низвергнуты армией, которую поддержала значительная часть египетского общества. Одновременно еще отчетливее проявились противоречия между двумя возможными путями эволюции арабских стран -консервативным и модернизаторским. Первый - опирается на тра-
диционные ценности и нормы ислама как базовый принцип существования общества и человека, второй ориентируется на модернистскую, западноцентристскую систему либерально-демократических ценностей. В то же время и тот, и другой пути явно включают в себя элементы противостоящих культур. Поэтому жесткие разграничения между сторонниками светского и религиозного пути развития государства и общества в том же Египте и Тунисе, еще недавно считавшимися самыми светскими государствами из всех арабских стран, не очевидны.
В целом арабский кризис приобретает некоторые черты социально-политического хаоса, овладеть которым попытались было лидеры западного мира. Способствуя усилению турбулентности кризиса в надежде на «вывод из игры» непокорных арабских лидеров и на подрыв влияния своих геополитических соперников, они все же не достигли своих целей. И вынуждены были отказаться от своего намерения.
Некоторые авторы используют для определения природы арабского кризиса понятие «революция», которое имеет вполне устоявшееся содержание. Большинство же предпочитают иные понятия: «кризис, восстание, протестные движения, бунт, смута», они представляют больше возможностей в исследовании многомерности арабских событий.
«Изменения, начавшиеся в арабском мире, - констатируют авторы заключения, - оказались действительно глубокими, они затронули не только область социально-политических отношений, но и сферу ментальную - коллективные установки и ожидания масс. Обнаружились изменения в отношении египтян, тунисцев, сирийцев к коренным вопросам организации жизни общества и государства, серьезные различия в культурной и религиозной самоидентификации арабов. И если по форме эти изменения вполне можно назвать политическими переворотами, поскольку речь идет о смене политических групп на вершине власти, то в основе своей они охватывают социально-культурную сферу, область цивилизационно-го самосознания, самоопределения арабских народов в становящемся все более неустойчивым и неопределенным мире. В пользу этого тезиса свидетельствует резко обострившийся антагонизм между шиитской и суннитской ветвями Уммы, становящийся важной частью глубокого арабского кризиса» (022, с 241).
В системном плане антиправительственные выступления свидетельствуют прежде всего о кризисе власти, оказавшейся неспособной предложить обществу (прежде всего секуляризированной части городского населения) привлекательный образ будущего стран этого региона.
Показательно, что в небольших городах, как и в сельской местности, протестных выступлений практически не было. Жители арабской «глубинки» остаются «молчаливым большинством», склонным к поддержке действующей власти. Не исключено, что именно они сыграют главную роль в определении будущего своих стран, и значительная часть государств арабского мира сдвинется все-таки в направлении консервативных исламских жизненных ценностей.
Международное воздействие «арабской весны» далеко не исчерпано. Слишком многие политические лидеры стремятся извлечь дивиденды из разворачивающихся в этом регионе конфликтов. Внутренние антагонизмы выплескиваются за пределы государства, приобретая не просто международный масштаб, но и межцивилизационный характер.
Ю.И. Комар
2015.04.023. БЕЛФЕР М. МАЛОЕ ГОСУДАРСТВО, ОПАСНЫЙ РЕГИОН. БАХРЕЙН: СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ОЦЕНКА. BELFER M. Small state, dangerous région. A stratégie assessment of Bahrain. - Frankfurt a. Main: Peter Lang edition, 2014. - 412 p.
Ключевые слова: Бахрейн; история; международные отношения; АГИЗ.
Митчелл Белфер (заведующий кафедрой международных отношений и европейских исследований Столичного университета, Прага, Чехия) прослеживает в долгосрочной перспективе историческое развитие бахрейнской государственности, с особым вниманием к факторам ее выживания, в условиях повышенной взрыво-опасности окружения, в частности, угроз, исходящих от Ирана. Устойчивость Королевства Бахрейн как независимого политического образования кажется, на первый взгляд, «загадкой в мета-нарративе почти непрерывной борьбы за контроль над аравийским побережьем на протяжении без малого трех столетий». Особенно,
