CC BY
24
Бога - творца мира на основании разумного устройства сотворенного им мира. Напротив, в оде «Христос» Державин опирается не на разум или науку, а на Священное Писание, на божественное откровение как единственный источник христианских истин, что резко противостоит европейскому Просвещению с его попыткой примирить веру и разум. Лирический герой оды «Христос» отказывается от религиозного Просвещения Запада, с помощью божественной благодати преодолевая свое интеллектуальное отчуждение от христианских тайн и обретая путь страстной веры. Учитывая, что именно Державин ввел автобиографизм в русскую поэзию, заключает исследователь, речь лирического субъекта в оде может быть воспринята как «исповедь самого Державина, вернувшегося на старости лет к своим религиозным корням» (4, с. 315).
Доктор филол. наук П.Е. Бухаркин (С.-Петербург) (4) полагает, что темы ломоносовских духовных од «правильнее было бы интерпретировать не как выражение в слове собственных неповторимых переживаний, а как размышление над внутренними событиями человеческого бытия вообще. Главное в их содержании - духовно-метафизические проблемы: греха и добродетели, гонений и воздаяния, справедливости, возмездия, милости, пусть и спроецированные на остро переживающее их как свою личную жизнь сознание отдельного человека, но тем не менее остающиеся именно духовно-метафизическими, а не индивидуально-лирическими. Смысл жизни и согревающая эту жизнь Божественная любовь - вот что здесь наиболее важно» (4, с. 59-60). Это именно духовные, а не собственно лирические или философские произведения. Их глубинное содержание - обретение человеком гармонии бытия в усилии осознать собственную жизнь и окружающий его мир.
Т.Г. Юрченко
2015.01.017. КАЛАШНИКОВА О.Л. «СЕЙ РОД СОЧИНЕНИЙ ПЛЕНИТЕЛЕН»: О РУССКОЙ ПРОЗЕ XVIII в. - Днепропетровск: Новая идеология, 2013. - 344 с.
Ключевые слова: литературный процесс; рукописная повесть; русский роман; мемуарная проза; литературная сказка.
Автор монографии, д-р филол. наук О.Л. Калашникова (профессор Днепропетровского национального ун-та им. Олеся Гончара), исследует русскую прозу эпохи Просвещения как целостную
систему, включающую рукописную повесть первой половины XVIII в., русский роман, мемуарно-автобиографические жанры и литературную сказку.
Процесс развития русской культуры в конце XVII в. и особенно в Петровскую эпоху стимулировал расцвет светских жанров и привел к появлению оригинального «русского романа». Именно в тот период завершилось становление централизованного государства, что привело к разрушению привычных социальных связей. Повесть, где предметом изображения оказалась частная жизнь человека, стала той художественной формой, где нашел отражение момент эмансипации личности. Герой светской повести XVII в. утратил несамостоятельность, характерную для персонажей древнерусской литературы Х!—ХУ! вв., подчиненных идеологической схеме автора-проповедника. «Утверждая ценность отдельного человека, часто падшего, русская повесть XVII в. обозначила те тенденции в развитии жанра, которые подготавливали гуманистический характер русской литературы "золотого века"» (с. 8), - подчеркивает автор. Светская повесть, будучи лабораторией русского романа, формировалась в ходе творческого развития национальных традиций и усвоения канонов европейской повести и романа.
Начиная с XVI в. западноевропейские произведения стали источниками сюжетов для русской литературы. География европейских литературных влияний была обширной: Франция, Сербия, Белоруссия, Чехия, Италия, Польша. В конце XVII - первой половине XVIII в. множество европейских произведений вошли в российское читательское сознание, заполняя собой безроманное пространство русской литературы.
Собственно русские повести первой половине XVIII в. (петровские повести, повести 1730-1750-х годов), эволюционировавшие к большой жанровой форме и усвоившие многие романные принципы художественного отражения мира, не могли не испытать воздействия иностранной прозы. «С другой стороны, - отмечает исследовательница, - безвестные русские книжники, переводя и переделывая иноземные романы, пытались как-то "вписать" их в существующую систему русской литературы, еще не имевшей к тому времени своего романа и узнавшей сам термин только в 1730 г. благодаря кантемировскому переводу книги Фонтенеля "Разговор о множестве миров". Статус жанровых определений "роман" и "по-
весть" обретут в России еще позже, лишь в XIX в. Однако русские книжники, переводя иноземные произведения этих жанров, стремились соотнести их с уже известными и существовавшими в русской литературе жанровыми формами, называя переведенные европейские произведения чаще всего "гисториями", тем самым включая их в один жанровый ряд с русской повестью-гисторией первой половины XVIII в. Так сама ситуация попадания иноземных произведений в русскую литературу предопределила процесс ассимиляции "чужого" романа и повести, а также пути взаимодействия и взаимовлияния европейской и отечественной литературной продукции» (с. 45). Этот процесс характерен для всех трех основных потоков прозы первой половины XVIII в.: собственно русских повестей, повестей-переделок на темы западноевропейских романов, известных по народным книгам, и рукописных переводов европейских романов, которые также были живым явлением русской литературы» (с. 51).
Рождение романа в русской литературе 1760-х годов было подготовлено социальными переменами, изменениями в идеологическом климате России. Манифест Петра III о вольности дворянства (1762), освободивший правящее сословие от обязательной государственной службы и создавший благоприятные условия для просвещения и самообразования дворян, оказался одним из толчков к активизации интеллектуальной деятельности в России того времени: чтение стало важнейшим элементом культуры и быта россиян. В 1760-е годы наблюдается быстрый рост книжного дела в России, причем издатели стремились учитывать читательский вкус разных социальных слоев.
Одним из существенных общественно-культурных факторов середины XVIII в., стимулировавших ускоренное развитие русской литературы, явилась западноевропейская культура. В 1768 г. по инициативе Екатерины II было создано «Собрание, старавшееся о переводе иностранных книг на Российский язык», осуществившее переводы Монтескьё, Вольтера, Дидро и других писателей-просветителей. Благодаря деятельности переводчиков-профессионалов группы Сухопутно-Шляхетского кадетского корпуса в 1750-1760-е годы на российский читательский рынок попали переводы французских романов Лесажа, Прево, Скаррона, Мариво, Руссо, Вольтера; в 1770-1790-е годы на русский язык были переведены анг-
лийские и немецкие романы Дефо, Филдинга, Ричардсона, Свифта, Голдсмита, Стерна, Виланда, Гёте.
О.Л. Калашникова констатирует, что к середине 60-х годов существенно изменился социальный состав русской интеллигенции, сложившейся к 1750-м годам как дворянская и преимущественно аристократическая. «Теперь круг русских писателей, публицистов, мыслителей расширился за счет выходцев из средне- и мелкопоместного дворянства, из среды разночинцев, что способствовало процессу демократизации общественного сознания. Ф.А. Эмин, В.Н. Лукин, Н.Г. Курганов, М.Д. Чулков, В.Е. Теплов, М.Н. Попов, В.А. Лёвшин, Д.С. Аничков, С.Е. Десницкий, Н.А. Третьяков, Я.П. Козельский и другие привнесли в русскую общественную мысль идеи и представления о мире и человеке, свойственные демократическим слоям русского общества. В рядах новой демократической интеллигенции формируется буржуазная идеология. Философская, историческая, литературная деятельность именно в эти годы начинает формироваться как государственно и национально значимая» (с. 129).
Зарождаясь в эпоху Просвещения, русский роман стремился изначально отстоять свое право называться серьезным и полезным жанром, достойным отстоять свое место в литературе идей. Родоначальником нового для русской литературы жанра стал Ф.А. Эмин. Начиная с переводов и переделок, писатель в течение всего 1763 г. создал и два оригинальных романа: «Похождения Мирамонда» и «Приключения Фемистокла», жанровая природа которых не поддается однозначному определению. Романное наследие Эмина достаточно велико: три оригинальных романа и четыре перевода-переделки западноевропейских произведений. Исследовательница подчеркивает, что, хотя удельный вес второй части романной продукции писателя чуть больше, однако не следует делать из этого факта прямолинейный вывод о том, что первый русский романист был подражателем, а не творцом, как истолковывают творчество Эмина зарубежные ученые (А. Мейнье, А. Моннье). По мнению О.Л. Калашниковой, «переводы Эмина точнее называть переделками уже потому, что ученые сумели определить западноевропейский оригинал только одного переводного романа писателя "Бещастный Флоридор, история о принце Ракал-муцком"» (1763).
Название первого романа-переделки Эмина «Любовный вертоград, или Непреоборимое постоянство Камбера и Арисены» (1763) подчеркивало традиционное для того времени отождествление романа с «любовной историей». «Любовный вертоград» стал своеобразной данью традиции рукописной русской прозы первой половины XVIII в. Именно в этом произведении, очень популярном в широких демократических кругах России, шло накопление романного опыта. Традиционное и закрепленное в рукописной романной традиции первой половины XVIII в. понимание романа как истории любви с многочисленными приключениями привело Эми-на к выбору столь же традиционного любовного конфликта. Однако, как и в рукописном романе, традиционный конфликт осложнен здесь социальным аспектом.
Уже первое произведение Эмина-романиста отразило его интерес к духовной стороне бытия и поиски средств ее художественного изображения. В двух оригинальных романах «Непостоянная фортуна, или Похождения Мирамонда» и «Приключения Феми-стокла», написанных в том же 1763 г., писатель попытался противопоставить свое понимание романа как универсального жанра его классицистической трактовке, сформулированной М.М. Херасковым в программной статье «О чтении книг». Не приемля противопоставление романа как несерьезного чтения литературе полезной и отвечая на потребность демократических кругов русского общества в своем чтении, Эмин попытался создать полезный роман, включив в него элементы философских и политических сочинений. Стремясь к достоверному, правдивому изображению жизни, писатель пытался передать ее многоголосицу, включая в назидательный, наполненный философскими рассуждениями роман о «высокой» любви плутовские новеллы, казалось бы, диссонирующие с основным тоном повествования. Используя плутовские сюжеты в романной структуре, конструируя новую для русской литературы жанровую форму, Эмин синтезировал художественный опыт национальной и европейской литератур.
Опыт писателя в оплодотворении романа элементами плутовской новеллы окажется одинаково важным для обеих линий развития русского романа в 1750-1760-е годы: «высокой» и «низовой». В «Приключениях Фемистокла» автор отказался от канонической для романа сюжетообразующей роли любовной интриги, от
авантюр, создав произведение, близкое по жанровой форме к «Телемаку» Фенелона, показав в романе примеры различного политического устройства общества. Роль философских бесед в сюжете подчеркнута уже в самом названии романа: «Приключения Феми-стокла, и разные Политические, Гражданские, Философические, Физические и Военные его с сыном своим разговоры». О.Л. Калашникова отмечает, что в произведении Эмина «читатель приглашался не просто к чтению, но к активному размышлению, точнее, к соразмышлению: романный диалог автора с читателем начинался с предисловия к книге.
Не назидательная, а философская ориентация книги подчеркнута притчей о философе Платоне и его соседе, помещенной также в предисловии. Философская установка и определяет своеобразие жанровой природы произведения, в которой авантюрная героика уступает место интеллектуальной» (с. 139), что, по мнению исследовательницы, позволяет назвать произведение Эмина «философ-ско-политическим романом воспитания».
Вновь обратившись к модели мира в любовно-авантюрном романе, опробовав ее сюжетные и изобразительные штампы в «Горестной любви маркиза де Толедо» и в «Награжденной постоянности, или Приключениях Лизарка и Сарманды» (1764), Эмин сделал следующий шаг в поисках более совершенной формы для полезного романа. Писатель создал вершинное свое произведение «Письма Ернеста и Доравры» (1766), в котором учел находки всех трех созданных им жанровых разновидностей романа. Подобно Ж.-Ж. Руссо, Эмин сосредоточил внимание на изображении внутреннего мира своих героев, трактуя жизнь как жизнь души, включая природу как часть живого пространства, в котором живет человек, в историю героя, перенося конфликт внутрь личности, избирая вслед за Руссо эпистолярную форму романа. Однако «Письма Ернеста и Доравры» - это не только подражание Руссо. Эмин создал оригинальное русское произведение, в котором поставлены русские проблемы, введенные романистом в русло проблем европейского Просвещения, найдя оригинальную жанровую форму.
Почти одновременно с вершинным произведением Эмина появилось произведение М.Д. Чулкова, антиномичное как «Письмам Ернеста и Доравры», так и «высокой» линии русского романа 1760-1770-х годов, но в то же время связанное с системообразую-
щими признаками этой линии, - «Пересмешник, или Славянские сказки» (1766-1768). Пародийные связи «Пересмешника» с жанровой структурой «высокого» романа, проявившегося в конфликте, проблематике, сюжетно-композиционных особенностях, в образах автора и героя, определили жанровый облик произведения Чулкова как антиромана.
«Пересмешник» еще не мог решить задачу исследования механизма этих связей. «Пройдя необходимый для жанра этап организации традиции, Чулков создал новую разновидность романа, основанную на осознании социальной природы бытия человека, -роман "Пригожая повариха, или Похождение развратной женщины"» (с. 226), отмечает автор монографии. Название нового произведения уже определяло тот социальный угол зрения, под которым рассматривались жизнь и судьба человека. Повариха становилась героиней романа, а третьесословный читатель, наконец, обрел свой роман и смог найти в нем отражение своих проблем, увидеть жизнь своего социального круга. Концепция действительности как обыкновенной реальности, определившая жанровую структуру произведения Чулкова как социально-бытового романа, отразила перемены, происходившие в мировосприятии российского человека.
К концу 1760-х - началу 1770-х годов под влиянием социально-политических перемен, происходивших в России во время Пугачёвского восстания, в общественном сознании оформилась мысль о постоянно меняющемся мире. «Живая» действительность оказалась в центре внимания философов и историков, она начинает завоевывать и искусство, в котором постепенно утверждается эстетический статус новой реальности - эмпирической. Повествование о событиях «действительно бывших», пережитых реальными людьми, вызывают общий интерес, стимулируя развитие мемуарно-автобиографической литературы.
Особую роль в истории жанра русской литературы XVIII в. суждено было сыграть роману «Несчастный Никанор, или Приключение жизни российского дворянина Н***» неизвестного автора. Появление в 1775 г. первой части этого произведения ознаменовало завершение определенной стадии в истории русского романа, дальнейшее развитие которого пошло «уже по магистральному направлению, определенному первым русским социально-психологическим романом "Несчастный Никанор"» (с. 292).
Жанровое содержание русского романа в ХУШ-Х1Х вв. определялось социально-психологическим исследованием природы человека. Открытые автором «Несчастного Никанора» новые художественные представления о мире и человеке и новые жанровые формы их воплощения получили развитие в произведениях П.Ю. Львова, Н.Ф. Эмина, А.А. Измайлова, М. Хераскова.
Границы завершения процесса самоопределения русского романа, его отделения от других, генетически связанных с ним жанровых форм обозначены рождением именно в 1770-е годы новых жанров в русской литературе. Это литературная сказка («Литературные древности, или Приключения Славянских князей» М.И. Попова и печатная повесть «Утренники влюбленного» В.А. Лёвшина, «Разные повествования, сочиненные некоторой россиянкою» и др.), «выдвинувшиеся на первый план в жанровой системе русской прозы 1760-1770-х годов, где ведущая роль принадлежала роману» (с. 339).
Анализ системообразующих принципов «высокого» и «низового» романов и характера их взаимодействия, выявленные закономерности развития жанра позволили О. Л. Калашниковой сделать вывод о том, что «в течение первого десятилетия своей истории (примерно с 1763 по 1775 г.) русский роман прошел определенный цикл развития, свой первый виток - диалектическую триаду: тезис ("высокий" роман) - антитезис ("низовой" роман) и синтез (социально-психологический роман "Несчастный Никанор", соединивший принципы обеих подсистем русского романа)» (с. 339).
Т.М. Миллионщикова
2015.01.018. РОЖЕ Ф. САД - 66.
ROGER Ph. Sade 66 // LHT (Littérature. Histoire. Théorie) [Revue électronique]. - P., 2013. - N 11. - Mode of access: http://www. fabula.org/lht/11/roger.html. - Date of access: 14.10.2014.
Ключевые слова: маркиз де Сад; Петер Вайс; цензура; скандал; театр; политика; эстетика.
Автор статьи, Филипп Роже, профессор университета Лион-2, главный редактор журнала «Критик», сравнивает критику середины 1960-х годов, посвященную творчеству маркиза де Сада (1740-
