CC BY
58
публикация прервана. «Политическая ошибка Зощенко, возможно, состояла лишь в том, что не психоанализ и дискурс излечения был уместен в сложившихся обстоятельствах, а дискурс покаяния... Постоянное балансирование на грани искусства в его почти предельно возможной миметической ипостаси никак не совпадало с главными тенденциями литературного соцреализма» (с. 296).
Подводя итоги, автор монографии замечает, что та литература русского авангарда, которая развивала поэтические устремления символизма, потерпела крах, поскольку «"деконструированные" нарратив, синтаксис, грамматика и слово. не способны были выражать отчетливые политические идеи, тогда как для "заказчика" это казалось первостепенным. Но такая же участь постигла и стратегию решительного отторжения символизма, поскольку чистый "миметизм", к которому она ведет, тоже не способен передавать какое-либо добавочное "содержание"» (с. 378). Ведущее место в советской эстетике занял «нарративно-аллегорический канон»: «развитая» нарративность вкупе с «умеренной» символизацией, упрощенной до «аллегории лозунга».
Т.Г. Юрченко
2014.04.031. ЩЕГЛОВ Ю. «ЗАТОВАРЕННАЯ БОЧКОТАРА» ВАСИЛИЯ АКСЁНОВА: КОММЕНТАРИЙ. - М.: НЛО, 2013. - 152 с.
Ключевые слова: комментарий; архетип; персонаж; реминисценция; сюжетный блок; гуманизм.
Литературный и историко-культурный комментарий к одному из знаковых произведений 1960-х годов - повести «Затоваренная бочкотара» (1968) В.П. Аксёнова - последний масштабный труд русского литературоведа и лингвиста Ю.К. Щеглова (19372009). Это не только виртуозная работа филолога-эрудита, но и меткие наблюдения памятливого современника эпохи и собеседника писателя.
Сложная система намеков и умолчаний, сквозные отсылки к современной литературе, ирония над советским языком и бытом, -все то, что было с полуслова понятно первым читателям повести, -требует для нынешнего восприятия расшифровки и пояснения.
«Затоваренная бочкотара» - первая, еще подцензурная и потому сравнительно сдержанная веха «нового стиля» В. Аксёнова.
Читателю не просто определить ее «сквозную идею», смысл символики, эксцентрических гипербол, степень оправданности «снов, двойников, зеркальных отражений, экскурсов в заумь типа старинных "дыр бул щыл"» (с. 5). Однако смысловая направленность повести достаточно прозрачна: «В атмосфере позднесоветского цинизма, безверия годов "застоя", варварского "первоначального накопления" послесоветских лет, наконец, воинствующего аморализма современной антикультуры США, на которую Аксёнов с великолепной сатирической остротой откликается в своей прозе последних лет, - писатель никогда не давал заглохнуть романтико-идеалистической, идущей от ранних 60-х годов струе своего творчества и создавал произведения, взывавшие к человеческой порядочности и совести, учившие презрению к "наперсникам разврата"» (с. 6).
Ю.К. Щеглов подчеркивает приверженность писателя гуманистическим ценностям: «При всей абсурдности, при всем, мягко говоря, неблагообразии рисуемого писателем мира мы не найдем у него уступок моральному релятивизму и нигилизму, этим фирменным знакам постмодерна; в своем распределении симпатий и антипатий Аксёнов стоит по одну сторону с Л.Н. Толстым и А. П. Чеховым, чьи вакансии в русской литературе как защитников человечности и духовной культуры постоянны и не подлежат упразднению» (с. 6). Писатель отдает предпочтение ненужному и презираемому перед свыше одобренным, солидным, неудаче перед успехом, непрактичности перед карьерным «достиженчеством»; все это является очевидной перекличкой с миром толстовских и чеховских героев.
По мнению Ю.К. Щеглова, «Затоваренная бочкотара» почти целиком состоит из узнаваемых мотивов, архетипов и сюжетных блоков:
1) объединившаяся на почве какой-либо общей идеи компания (мушкетеры, кругосветные путешественники, философы-спорщики, охотники за сокровищами) пускается в странствие и встречает на своем пути разных людей, наблюдает различные места и нравы, попадает в приключения;
2) путешествие героев вписано в архетипическую схему «регенерации» - личного переживания, в ходе которого герой становится новым человеком, проходя ряд испытаний (близость смерти
или подобие смерти, пребывание в низких местах, миметирующих подземное царство);
3) герою поручается присмотр за неким объектом, который обладает сверхъестественными свойствами и постепенно вступает в таинственную связь со своим попечителем, завладевает его душой, требует подчинения и делает его послушным придатком.
«Эти три составляющие "Затоваренной бочкотары" переплетены, образуя классический сюжет о моральной регенерации, решаемой одновременно в сказочно-приключенческой, лирической, комически-игровой и иронической тональности» (с. 8). Аксёнов и сам указывал, что это произведение нетрагическое, в отличие от его автобиографического романа «Ожога» (1969-1975), где те же тема и сюжетная схема решены в трагическом ключе.
«Вводная заметка» дает подробную характеристику каждому персонажу повести. Ближе всех остальных героев к центральному символу повести, отвозимой на склад утильсырья бочкотаре, стоит Володя Телескопов - «подвижный, как перекати-поле, легковесный, как кузнечик, несущийся по волнам и ветрам жизни, как щепка или лист, - этот персонаж, что по-английски зовется словом "drifter" (от одного корня с "дрейфовать"), а по-советски "летун"» (с. 19). Однако на фоне иных интеллектуалов, щеголяющих видимостью «умной сложности», Володя выделяется искренностью, ненадуманностью своих философских размышлений. Именно его осенила мысль об одиночестве человека во вселенной и проникновенная догадка о любви как единственном оправдании жизни: «Как известно, именно таким персонажам, как Телескопов, т.е. лишенным солидности, неуважаемым и выключенным из истэблишмента, часто оказывается известна тайная мудрость жизни (ср. хотя бы конечную победу неудачника Никиты из толстовского "Хозяина и работника" или многие подобные парадоксы у Чехова)» (с. 20).
В целях сохранения архитектонической целостности Ю.К. Щеглов разбивает Комментарии на две части: «Комментарии к основному тексту» и «Комментарии к снам».
В «Комментариях к основному тексту» автор объясняет не только явления малоизвестные и забытые, но и памятные, знакомые, если они типичны и важны для понимания художественного замысла произведения. Например, фразу: «Устроил я его в цех. Талант телескоповский, руки телескоповские, наша, телескоповская
голова, львиная и легкая. Глаз стал совершенно художественный. У меня, Петр Ильич, сердце пело, когда мы с Владимиром вместе возвращались с завода...»1, - Ю.К. Щеглов трактует как отражение стиля советских произведений о «рабочих династиях», классическим образцом которого служит роман В. А. Кочетова «Журбины» (1952). Исследователь отмечает, что, «пародируя тему "рабочих династий", Аксёнов затрагивает важный момент литературной мифологии сталинизма и последующих советских периодов» (с. 31).
Во фразе: «По сути дела, и радиола "Урал", и шифоньерка, и мотоцикл, хоть и без хода, - все дело рук старика Мочёнкина»2, -автор комментариев обращает внимание на изоморфизм мышления и сходство риторики двух героев - Ивана Мочёнкина и Вадима Дрожжинина. Параллелизм между столь разными, но в равной степени показательными фигурами разных эпох не случаен: «Оба в изобилии пользуются идеологическим жаргоном своего времени. Оба - узкие специалисты в малоизвестной, причудливой области (охолащивание мелкого скота, выявление вредного инсекта - изучение крохотной страны Халигалии). Оба отличаются крайним рвением, совершают в своих соответственных сферах добровольные "подвиги труда", и оба по-сальеристски тяжело переживают успех случайных лиц, "профанов", вторгшихся на облюбованную ими профессиональную территорию... Можно сказать, что Вадим и дед Иван образуют подгруппу персонажей с особо тесной взаимосвязью: в большей степени, чем все другие путники, эти двое нацелены на истеблишмент и завоевание в нем своего личного, пусть скромного места» (с. 39).
В кульминационном моменте «Затоваренной бочкотары» комментатор находит реминисценции из чеховского «Вишнёвого сада». Стоит сравнить две фразы: «Тут словно лопнула струна, и звук, таинственный и прекрасный, печальным лебедем тихо поплыл в небеса» (у В. Аксёнова)3 и «вдруг раздался отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печаль-
1 Аксёнов В.П. Затоваренная бочкотара: Сб. - М., 2009. - С. 5.
2 Там же. - С. 10.
3 Там же. - С. 66.
ный» (у А.П. Чехова)1. Лирическое настроение в конце аксёновской повести соотнесено с настроением чеховской комедии. Героям «Затоваренной бочкотары», слившимся в единую семью, предстоит расставание и друг с другом, и с символической бочкотарой, с которой «они все сроднились, как чеховские герои со своей не менее многозначной усадьбой. Как и в чеховском последнем акте, в финале "Затоваренной бочкотары" происходит примирение "враждующих сторон" (Трофимова с Лопахиным, Мочёнкина с его спутниками)» (с. 69-70).
Отдельная сфера повести, самостоятельный поэтический мир «Затоваренной бочкотары» - сны. Ю.К. Щеглов делит их на три серии. В первых снах героев идет процесс отождествления каждого со всеми остальными. Это раздвоение, связанное с рефлексией и самооценкой, также можно наблюдать у Толстого, Достоевского, Чехова. Во вторых своих снах герои преисполнены больших надежд и ожиданий, которые оборачиваются неудачей: «Вслед за этим, как всегда, каждому является его собственный Хороший Человек. Он приоткрывает перед героями (за исключением Мочёнки-на) новые возможности взамен нереализованных, приглашает их к акциям иного типа - пусть более скромным, но более "идеалистическим" по своему характеру и нацеленным на общее благо» (с. 102). Третьи сны исполнены драматизма и борьбы: «Вероятно, следует рассматривать третью серию снов как последний, отчаянный пароксизм всего старого в путешественниках... как, например, ненужное соперничество, погоня за сомнительными ценностями, мстительность, зависть, разного рода фобии - перед окончательным их очищением от всего этого "наследия прошлого" и умиротворенного слияния в любви к символической бочкотаре, выражением чего будет их последний, общий сон» (с. 110).
Между тем во всех сериях снов выделяются общие черты: 1) конфронтация героя с непропорционально большими единичными предметами / существами, в которых материализованы либо какие-то важные моменты его биографии, либо его фобии; 2) широко открытые пространства или большие коллективы людей; 3) напряженная борьба; 4) взгляд на себя со стороны (двойники,
1 Чехов А.П. Полн. собр. соч.: В 30 т. - М., 1974-1983. - Т. 10. - С. 81.
отражения в зеркале); 5) символические репрезентации подсознательных объектов (например, во втором сне Володи «завалящая маленькая ложь» превращается в лягушку и весело скачет к луже; 6) постоянно возникающие странные гибриды; 7) единое содержание: испытания, мученичество, символическая смерть, отречение от всего во имя нарастающей иррациональной любви «к таинственной, практически бесполезной и никому в этом мире не нужной бочкотаре» (с. 77).
Ю.К. Щеглов подчеркивает, что весь сюжет повести имеет сходство со сном, в той мере, в какой он характеризуется слиянием героев «в единую душу, движущуюся в направлении Хорошего Человека» (с. 75).
К.А. Жулькова
Зарубежная литература
2014.04.032. ЛИТЕРАТУРА ХХ-ХХ1 вв.: ИТОГИ И ПЕРСПЕКТИВЫ ИЗУЧЕНИЯ: Материалы Одиннадцатых Андреевских чтений / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. - М.: Экон, 2013. - 384с.
Ключевые слова: теория романа; модернизм; постмодернизм.
Ежегодный сборник Андреевских чтений открывается рубрикой «Литературная панорама столетия». Вступительная статья «Эстетико-философские смыслы "закатности" в концепции фаустовской культуры Освальда Шпенглера» А.А. Степановой (Днепропетровский университет экономики и права) посвящена трактовкам понятия Der Untergang (по-русски принято переводить «закат», букв. - «гибель»), отразившим «все апокалиптически-катастрофически-пессимистические настроения первого десятилетия ХХ в.» (с. 9). Автор прослеживает развитие понятия «от заката античности, через закат романтизма - к закату Европы»1. «Рас-
1 А.А. Степанова, автор статьи, проводит аналогии с живописью, с импрессионизмом, объясняющим «закат» как мгновение пейзажной зарисовки, «схваченной вспышкой угасающего солнца»; с греческим словом НХюРаай-е^а (греч.: закат, «обожженный лучами солнца»); с книгой О. Зеека «Закат античного мира»; со стихотворением Ш. Бодлера «Романтический закат».
