CC BY
17
ЭТИКА И ЭСТЕТИКА
2013.03.013-020. АКТУАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ БИОЭТИКИ. (Сводный реферат).
2013.03.013. QADEER I. Benefits and threats of international trade in health: A case of surrogacy in India // Global social policy. - Toronto, 2010. - Vol. 10, N 3. - P. 303-305.
2013.03.014. ALSHARIF M.J., LABONTE R., LU Z. Patients beyond borders: A study of medical tourists in four countries // Global social policy. - Toronto, 2010. - Vol. 10, N 3. - P. 315-335.
2013.03.015. ADLER DB A., ZLOTNIK SHAUL R.J.D. Discipling bioethics: Towards of standard of methodological rigor in bioethics research // Accountability in research. - L., 2012. - Vol. 19, N 3. -P. 187-207.
2013.03.016. SCHRAG Z.M. The case against ethics review in the social sciences // Research ethics. - N.Y., 2011. - Vol. 7, N 4. - P. 120131.
2013.03.017. REUBI D. The human capacity to reflect and decide: Bioethics and the reconfiguration of the research subject in the British biomedical science // Social studies of science. - L., 2012. - Vol. 42, N 3. -P. 348-368.
2013.03.018. ГНАТИК Е.Н. Проблемы геронтогенетики // Философские проблемы биологии и медицины: Сборник материалов 4-й ежегодной научно-практической конференции. - М.: Принтберри, 2010. - Вып. 4: Фундаментальное и прикладное. - С. 75-77.
2013.03.019. БАЛАКШИН В. С. К вопросу о восприятии времени и его замедлении // Философские проблемы биологии и медицины: Сборник материалов 4-й ежегодной научно-практической конференции. - М.: Принтберри, 2010. - Вып. 4: Фундаментальное и прикладное. - С. 77-79.
2013.03.020. БРАГИН А.В. Простые наблюдения за социальным поведением как основной прием при анализе соматических откло-
нений организма // Философские проблемы биологии и медицины: Сборник материалов 4-й ежегодной научно-практической конференции. - М.: Принтберри, 2010. - Вып. 4: Фундаментальное и прикладное. - С. 79-80.
И. Куодир (013) отмечает, что дилемма - иметь собственного ребенка с помощью новых технологий или усыновить чужого ребенка - представляет собой личный выбор каждого индивида. Этот выбор обусловлен экономическими, политическими и культурными факторами. Противоречие возникает тогда, когда в той или иной стране запрещается суррогатное материнство, однако не возбраняется выезжать с подобной целью в другие страны. В такой стране, как Индия, например, число случаев суррогатного материнства для иностранных граждан растет, в то время как число подобных случаев для местных жителей сокращается. Все это отражает рост предложения на рынке искусственных репродуктивных услуг. Рынок подобных услуг чутко реагирует на неудовлетворенный спрос представителей обеспеченных слоев населения. В результате этого инвестиции в область биотехнологий постоянно увеличиваются.
Рассматривая указанную проблему в этической плоскости, следует учесть следующие два фактора. Во-первых, представители Всемирной торговой организации, следуя интересам международных корпораций, рассматривают протекционизм как ограничение прав отдельных членов этой организации. Подобная политика не может способствовать развитию национальной системы здравоохранения в развивающихся странах. Во-вторых, критического внимания заслуживает политика правительств развивающихся стран, представители которых действуют в интересах международных коммерческих структур.
Масштабы «репродуктивного туризма» возрастают. «Национальные правительства способствуют этому "росту без учета справедливости", камуфлируя свои действия такими фразами, как "система безопасности", "целевая помощь бедным слоям населения", "инклюзивное развитие" и т.п.» (013, с. 304). Индийское правительство, например, поддерживает такие документы, как Билль об искусственных репродуктивных технологиях (2008) и Билль о национальной системе здравоохранения (2009). Согласно первому документу, услуга суррогатного материнства должна предостав-
ляться в условиях свободного рынка. Согласно второму документу, эта услуга должна быть свободной и всеобщей. Иными словами, приоритетом пользуется развитие новых биотехнологий не в интересах большинства, а для избранных. В рамках общества имеет место противоречие между теми, кто стремится отстаивать правила рынка в сфере здравоохранения, с одной стороны, и теми, кто против этой идеи - с другой.
Идея суррогатного материнства порождает ряд этических и социальных проблем. Так, Билль об искусственных репродуктивных технологиях вступает в противоречие с положением индийской внутренней политики, согласно которому нормой является наличие двоих детей в семье. Авторы этого документа позиционируют суррогатное материнство как условие продвижения искусственных репродуктивных технологий, институт, созданный в интересах будущих родителей. И. Куодир выражает убежденность в том, что легитимация идеи суррогатного материнства согласуется с евгеническими взглядами на природу жизни и подрывает значение таких мер, как искусственное оплодотворение и усыновление ребенка. Кроме того, эта идея способствует режиму анонимности и секретности и вступает в конфликт с условием здоровой социализации детей. Особый этический интерес вызывает вопрос о рамках вознаграждения за услуги суррогатного материнства. Билль об искусственных репродуктивных технологиях по сути создает предпосылки для эксплуатации суррогатных матерей - выходцев из развивающихся стран. По мнению И. Куодир, международное сообщество юристов должно разработать нормы, приемлемые как для представителей развитых, так и для граждан развивающихся стран. Репродуктивные усилия матери не укладываются в нормы, существующие для работников «продуктивного социального труда» хотя бы потому, что усилия матери нельзя ограничить по времени. Кроме того, значимость ребенка для матери не имеет стоимости, она бесценна. В Билле об искусственных репродуктивных технологиях усилия матери по рождению ребенка и последующему его вскармливанию именуются «компенсацией за оказание услуг». При этом упускаются из виду такие факторы, как необходимость медицинского ухода за матерью и ребенком, правовое обеспечение интересов роженицы, транспортные расходы, потребность роженицы в психологической поддержке, консультации по разным жиз-
ненным вопросам и др. Уникальность явления суррогатного материнства требует учета подобных факторов в международном масштабе, с тем чтобы исключить возможность эксплуатации женщин из развивающихся стран. Согласно указанному выше документу, суррогатная мать лишена каких-либо прав: она не имеет никакой возможности оставить себе ребенка ни при каких условиях, не обладает никакими документами, подтверждающими рождение ребенка. Иными словами, существующее законодательство охраняет права потребителей услуг, но не исполнителей (роженицы). Вопреки Конвенции ООН о правах ребенка, Билль об искусственных репродуктивных технологиях допускает отрыв ребенка от суррогатной матери в период грудного вскармливания. Подобный отрыв может создать реальную угрозу здоровью ребенка.
В заключение И. Куодир выражает надежду, что межгосударственные дискуссии на тему суррогатного материнства способствуют решению назревших этических вопросов.
М.Дж. Алшериф, Р. Лабонте и З. Лу (014) отмечают, что ярким проявлением коммерциализации системы здравоохранения в глобальном масштабе выступает так называемый «медицинский туризм». Этот вид услуг становится одним из наиболее быстро развивающихся видов бизнеса в мировом масштабе. Все это стимулирует рост новых технологий, совершенствование транспортных маршрутов, расширение информации об этом виде услуг в Интернете. Под «медицинским туризмом» понимается пересечение межгосударственных границ с целью получения медицинских услуг. Мотивом медицинского туризма могут служить такие факторы, как более низкие цены на медицинские услуги, более краткие сроки получения этих услуг и т.п. Вектор медицинского туризма, как правило, направлен с севера, где расположены развитые страны (США, Канада, Западная Европа), на юг, где проживает население развивающихся стран (Азия, Ближний Восток, Латинская Америка).
Пациенты-иностранцы в данном случае попадают в новую культурную среду, и перед ними неизбежно встает задача - адаптироваться к этой среде. Хотя этические вопросы медицинского туризма широко обсуждались в прессе, ученые не обладают достоверной информацией о численности подобных пациентов, точных названий пунктов их назначения, конкретных видах получаемых ими услуг. Согласно исследованиям М.Дж. Алшериф, Р. Лабонте и
З. Лу, проведенным в медицинских центрах таких развивающихся стран, как Индия, Китай, Иордания и Объединенные Арабские Эмираты, количество медицинских туристов в процентном отношении от общего числа «медицинских туристов» распределялось следующим образом: из США - 3,8%, Канады - 3,8, Великобритании - 0,9, России - 3,8, Катара - 23,2, Омана - 19,3, Йемена - 11,6, из других стран Ближнего Востока - 30,8, Южной Африки - 2,8%.
М.Дж. Алшериф, Р. Лабонте и З. Лу подчеркивают, что необходимы международные конвенции, которые, обобщая наиболее удачный опыт, позволяли бы использовать единый подход к проблеме медицинского туризма. В рамках Всемирной организации здравоохранения необходимо выработать добровольный кодекс поведения в отношении как реципиентов, так и доноров этих видов медицинских услуг. Подобный кодекс должен быть принят правительствами как развитых, так и развивающихся стран. Нельзя не учитывать и то обстоятельство, что у сторонников неограниченного развития медицинского туризма существует сильное политическое лобби, которое нередко действует вопреки интересам граждан развивающихся стран.
Д.Б.А. Дэниэл и Р.Дж.Д. Злотник Шол (015) отмечают, что за последние 40 лет биоэтика превратилась в определенное «поле исследований» в рамках академической научной деятельности. В сфере этого поля формируются специалисты, организуются научные журналы, составляются учебные программы, проводятся конференции и т.п. Все это отражает важность постановки и решения этических проблем в области биомедицины. Исходя из этого обстоятельства, некоторые ученые относят биоэтику к разряду новых научных дисциплин наряду с такими, как феминистские исследования, эпистемологические науки, теория конфликтов и др. Подобные тенденции подчеркивают необходимость того, что наука должна отражать социальную динамику, чутко реагировать на запросы времени. Вместе с тем круг традиционных дисциплин ограничивает возможности поиска нового.
Формирующиеся дисциплины неизбежно испытывают «вызов» со стороны представителей смежных областей знания. Биоэтика в этом смысле не является исключением. Теоретические разногласия в области биоэтики, в частности, проявляются в том, что ученые по-разному определяют эту область исследований. Одни
называют биоэтику полноправной научной дисциплиной, другие относят ее к «поддисциплинам» или к «второстепенным дисциплинам», третьи считают биоэтику «мультидисциплинарным» или «трансдисциплинарным» исследованием, четвертые рассматривают ее как некое «поле исследований». Эти разногласия представляют собой не просто спор о понятиях, а отражают фундаментальные противоречия. Поскольку каждая научная дисциплина обладает своими методами и критериями строгости, споры о дисциплинарном статусе биоэтики выявляют разногласия относительно методов и критериев строгости этой области исследований.
Любая академическая дисциплина характеризуется, в частности, применяемыми методами и принятыми критериями строгости. Что касается методов, то в области биоэтики применяются более десятка различных методов исследования. Каждый из этих методов берет свое начало в какой-то иной дисциплине: юриспруденции, медицине, философии, теологии, социологии и т.п. В свою очередь, каждая из перечисленных выше дисциплин обладает своими собственными критериями строгости. Иными словами, в рамках каждой дисциплины существуют в той или иной степени общепринятые критерии, чтобы определить, когда применение методов исследования должно привести к истинным результатам. Возникает закономерный вопрос: если биоэтика формируется на основе совокупности дисциплин, какие критерии строгости должны использовать представители этой области знания?
Среди представителей биоэтики не существует согласия по вопросу об основном методе исследования. В области знания, где используется множество различных методов, трудно выделить критерии строгости. Проблема дисциплинарного статуса биоэтики порождает следующие вопросы.
В теоретическом контексте не существует четких стандартов для ответов на биоэтические вопросы. Поскольку представители этой области знания ставят перед собой различные цели и используют различные методы, неясно, как можно оценивать высказанные в рамках биоэтики нормативные суждения. Ученые-биоэтики опираются на такие теоретические системы, как либертарианство, концепция коммунитарности, деонтология, неокантианство, утилитаризм, неоаристотелианство, концепция добродетелей, феминизм, интерпретивизм, концепция принципов, казуизм, либеральный эга-
литаризм, религиозная этика и др. В рамках такого множества теоретических оснований трудно объективно оценить и сравнить различные выводы.
Отсутствие критериев строгости приводит к тому, что одни и те же научные термины интерпретируются по-разному. Как в связи с этим можно оценить качество биоэтических исследований? Одни представители биоэтики нередко незнакомы с методами, используемыми их коллегами. Если тот или иной метод используется неправильно, с помощью каких критериев этот факт может быть доказан?
Отсутствие критериев строгости в той или иной дисциплине порождает не только эпистемологические, но и социальные проблемы. В силу этого обстоятельства суждения в этой области могут подвергаться сомнению в их достоверности и обоснованности. Если представители той или иной дисциплины не в силах сформулировать общепринятые критерии истинности и обоснованности знания, то этот факт подрывает саму ценность этой дисциплины. Все это создает угрозу для работы как ученых-теоретиков, так и практиков.
В отсутствие дисциплинарных стандартов и оценочных норм ученым нелегко принимать практические решения. Без широкого понимания различных дисциплин, на основе которых формируется биоэтика, ученый не обладает достаточной информацией, чтобы принять то или иное решение. Целостная интеграция этих дисциплин остается для представителей биоэтики неразрешимой задачей.
Неопределенный дисциплинарный статус биоэтики порождает ряд институциональных проблем. В отсутствие критериев строгости биоэтические вопросы можно рассматривать в качестве частного случая устоявшихся академических дисциплин. Вместе с тем прогресс биоэтики свидетельствует об ограниченности традиционной дисциплинарной структуры науки.
Не существует строгого определения того, что представляет собой академическая дисциплина. Вместе с тем выделяют два основных компонента этого понятия. Во-первых, любая дисциплина обладает определенным набором социологических характеристик. Эти характеристики включают в себя институциональные структуры, такие, как наличие журналов, исследовательских центров, академических программ, проведение конференций и т.п. Во-вторых,
академическая дисциплина отличается наличием эпистемологических особенностей. Поскольку цель представителей любой дисциплины - познать особенности окружающего мира, ученые как бы разделяют мир на все более и более мелкие части, надеясь, в конце концов, постичь целое.
Если обратиться к биоэтике, то она обладает набором социологических характеристик: ее представители издают научные журналы, работают в исследовательских центрах, создают академические программы, проводят конференции и т.п. Кроме того, они говорят в определенном смысле на одном языке, обладают единой историей предмета, преследуют сходные цели. Труднее обстоит дело с общностью эпистемологических характеристик. Представители биоэтики используют в своих исследованиях множество разнообразных количественных и качественных методов, опираясь при этом на различные этические учения. Трудно определить, какие из этих методов и учений оказываются доминирующими, и каким образом можно оценивать и сравнивать различные нормативные суждения. Таким образом, Д.Б.А. Дэниэл и Р.Дж.Д. Злотник Шол приходят к выводу, что биоэтика не отвечает эпистемологическим критериям академической дисциплины.
Современные исследования в сфере биоэтики Д.Б.А. Дэниэл и Р.Дж.Д. Злотник Шол определяют одновременно и как область знания, и как форму междисциплинарных изысканий. Биоэтика -это область знания, поскольку исследования в этой сфере проводятся на основе опыта общепринятых научных дисциплин. Эти исследования осуществляются на основе норм, принятых в рамках той или иной общепринятой дисциплины. А поскольку в сфере биоэтики проводятся различные виды исследований, эту область знания можно определить как междисциплинарную. Результаты, достигнутые в той или иной конкретной дисциплине, сравниваются друг с другом как на микроуровне (в рамках одной статьи), так и на макроуровне (в разных статьях).
Отсутствие общепринятых критериев строгости в сфере биоэтических исследований порождает следующие вопросы. Во-первых, это обстоятельство указывает на то, что в области биоэтики не существует метода, на основе которого можно было оценивать результаты, достигнутые с помощью различных теорий. Во-вторых, отсутствие общепринятых критериев приводит к тому, что
трудно оценить качество того или иного достигнутого научного результата. В-третьих, следствием первого и второго положений оказывается то, что подвергается сомнению достоверность и обоснованность результатов, достигнутых представителями биоэтики. В-четвертых, все это препятствует процессу принятия решений в практических случаях. Тому, кто призван принять решение, нередко трудно обобщить необходимую имеющуюся в данной области информацию. В-пятых, отсутствие общепринятых критериев строгости ставит под сомнение институциональные достижения в сфере биоэтики. Если нет общепринятого метода, то каким образом можно обосновать качество проводимых исследований?
З.М. Шрэг (016) считает, что представители социальных наук заняли скептическую позицию в отношении этических комитетов начиная с периода образования этих комитетов в начале 1960-х годов. Эта позиция обусловлена тем обстоятельством, что этические нормы, призванные регулировать отношения между ученым-медиком и испытуемым, были экстраполированы на многие другие социальные науки, такие, как этнография, политология, теория коммуникаций, география и т.п.
З. М. Шрэг подчеркивает, что одни и те же этические нормы нельзя экстраполировать на представителей различных областей знания. В противном случае подобная экстраполяция может привести к негативным последствиям. Эти негативные последствия, в частности, могут выражаться в следующем. Во-первых, этические комитеты могут выдвигать неразумные ограничения. Во-вторых, решение этического комитета - это лишь постановка, а не решение проблемы. В-третьих, в рамках того или иного этического комитета может не быть эксперта именно в данной области знания. В-четвертых, представители этического комитета могут использовать принципы и методы, неприемлемые для данного конкретного случая. Например, нельзя распространять критерии, используемые учеными в количественных методах исследования, на дисциплины, где используются качественные методы изучения. В-пятых, в результате решения этических комитетов могут пострадать невиновные. В-шестых, помимо обращения к практике использования этических комитетов существуют иные способы решения научных проблем.
В итоге З.М. Шрэг предлагает «освободить» представителей социальных наук от норм, общепринятых в рамках медицинской этики. «Необходимость доказательства вины всегда должна лежать на стороне обвинения» (016, с. 129).
Д. Рэби (017) отмечает, что биоэтика как совокупность философских понятий, этических принципов, норм медицинского права и этических комитетов становится все более влиятельной областью знания. Определенный вклад в развитие теории и практики биоэтики внесли такие учреждения, как университеты, больницы, фонды, медицинские ассоциации, заинтересованные группы пациентов, правительственные и международные организации, фармацевтические компании. Формирование биоэтики способствовало тому, что руководители биомедицинских исследований должны руководствоваться в своей работе определенными этическими правилами, а врачи в процессе лечения пациентов призваны учитывать необходимость уважения их жизни и достоинства. Биоэтика складывается из таких разнородных элементов, как руководящие этические принципы проведения научных исследований, исходные категории (патернализм, достоинство, уважение и т.п.), официальные отчеты, касающиеся этической стороны проводимых биомедицинских исследований, политическая воля защищать людей от возможных негативных последствий научных экспериментов, этические исследовательские комитеты, книги и учебники по биоэтике, исследовательские центры в области медицинского права и медицинской этики, материальные средства и оборудование, национальные комиссии по биоэтике.
Выделяют следующие три периода развития биоэтики. Первый период от начала 1960-х до конца 1970-х годов - это этап формирования основ биоэтики, вызов существующей медицинской практике. Этот вызов исходил из таких разных источников, как феминистское движение, либеральные группы граждан, стоящие в оппозиции к медицинской администрации, движение за права психически больных граждан, объединения интеллектуалов, подвергающих критике современную медицину, врачи, проявляющие беспокойство за безопасность людей, принимающих участие в биомедицинских исследованиях в качестве испытуемых, христианские философы, выступающие против господства науки и медицины в современном мировоззрении людей.
Второй период от начала 1980-х до конца 1990-х годов характеризуется тем, что биоэтика как область исследования оказывает существенное влияние на практику проведения биомедицинских исследований. Третий период начала XXI века - это этап консолидации и совершенствования биоэтики как академической дисциплины. Этическое знание, процедуры и механизмы, разработанные в предшествующие периоды, были адаптированы к новым условиям.
Одним из важнейших норм биоэтики выступает правило информированного согласия, в соответствии с которым ученые, осуществляющие эксперименты с участием людей, должны информировать этих людей об условиях и особенностях предстоящего эксперимента, а также заручиться их письменным согласием на участие в этом эксперименте. В своей статье Д. Рэби пытается показать, каким образом литература по вопросу о правиле информированного согласия пациентов видоизменила образ субъекта, принимающего участие в эксперименте в качестве испытуемого, в условиях Великобритании, стране, где во многом были сформулированы основы биоэтики.
В 1960-1970-е годы образ субъекта, принимающего участие в биомедицинском исследовании в качестве испытуемого, представлялся гражданином, который во имя общества и социального блага готов предоставить свое тело для эксперимента тогда, когда ученый сочтет это необходимым. Этот образ сформировался под влиянием таких категорий, как «социальная солидарность» и «благосостояние». В соответствии с логикой этого мировоззрения политические субъекты - это граждане, обладающие определенными правами. Эти права обеспечиваются государством, проводящим социальную политику, направленную против лишений, голода и болезней. В ответ на эту политику граждане обязаны вносить свой посильный вклад в общественное благо. Например, в области медицины граждане должны в той или иной мере принимать участие в проводимых под эгидой министерства здравоохранения биомедицинских исследованиях. В этих условиях врач представлялся не только специалистом в своей области, но и джентльменом, чье достоинство характера не позволит совершать действий, которые бы приносили вред здоровью и психике пациента. Подобный подход был назван патерналистским и подвергнут критике за то,
что субъект, принимающий участие в биомедицинском исследовании в качестве испытуемого, выступает лицом пассивным и некомпетентным, нуждающимся в защите. Возникла потребность в новом представлении о субъекте исследований.
В период между 1980 и 2000 гг. сформировался иной образ субъекта, принимающего участие в биомедицинском исследовании в качестве испытуемого. Этот образ существенно отличался от предыдущего. В соответствии с этим образом субъект, принимающий участие в биомедицинском исследовании в качестве испытуемого, - это лицо, сознательно принимающее решение, участвовать или не участвовать в исследовании. Иными словами, это человек, который мыслит, действует, общается и принимает решения. Двумя наиболее характерными чертами новых отношений между исследователем и испытуемым выступают такие понятия, как диалог и уважение. Таким образом, исследователь должен уважать выбор субъекта, принимающего участие в биомедицинском исследовании в качестве испытуемого, даже в том случае, когда этот выбор противоречит его интересам. Что касается диалога, то врач или исследователь должны объяснить испытуемому все возможные положительные и отрицательные последствия эксперимента. Кроме того, важным этическим требованием оказывается то, что исследователь не должен оказывать давление или манипулировать поведением субъекта, принимающего участие в биомедицинском исследовании в качестве испытуемого.
Таким образом, развитие биоэтики позволило осуществить сдвиг в практике биомедицинских исследований. Если на первых этапах развития биоэтики эти исследования осуществлялись под лозунгами научной свободы и энтузиазма от прогресса медицины, то позднее они проводились с учетом таких факторов, как защита человеческой жизни и достоинства от угроз, исходящих от науки. В своей работе Д. Рэби показывает, каким образом англоязычная литература по теме информированного согласия пациента в период между 1980 и 2000 гг. оказала влияние на формирование нового образа субъекта, принимающего участие в биомедицинском исследовании в качестве испытуемого. Этот образ существенно отличается от предшествующего, в рамках которого субъект был готов принести себя в жертву ради прогресса медицины. Новые нормы взаимоотношений между исследователем и испытуемым позволяют
определить, что не должно иметь места в ходе проводимых исследований, каким образом та и другая сторона должны взаимодействовать друг с другом. Конечно, отношения между исследователем и испытуемым могут на практике отличаться от существующих норм, однако и тот, и другой благодаря существующим трудам и технологиям имеют возможность узнать, как должны осуществляться их взаимоотношения. Д. Рэби подчеркивает продуктивную природу биоэтики, развитие которой позволило изменить способ мышления и поступков современных людей.
Е.Н. Гнатик (018) указывает, что процесс старения - одно из самых загадочных явлений природы, познание сущности которого является сложнейшей задачей современной науки. Изучение этого феномена не только имеет значительную ценность для удовлетворения научного любопытства, расширения мировоззрения, но также является необходимой предпосылкой разработки эффективных методов профилактики и лечения возрастных заболеваний и увеличения не только средней, но и максимальной видовой продолжительности жизни. Генетические исследования механизмов старения становятся одними из приоритетных в ХХ1 столетии. Используя достижения молекулярной биологии, современные ученые многое открыли в понимании биологического смысла жизни и смерти. Привносится новое и в познание социального смысла жизни и смерти. Без этого их человеческая специфика исчезает, остается тайной во всей ее первозданности. Вне этих полюсов - жизни и смерти - невозможно правильное понимание будущего человека в биологическом плане.
Ценность продления жизни является очевидной. Существование человека имеет в себе самом высшую цель. Кроме того, прибавление здоровых и активных лет не только отвечает подлинно гуманистической идее продления счастливого индивидуального существования человека, но также принципиально важно для развития цивилизации в исторической перспективе. «Сохранение развитой человеческой индивидуальности, обогащенной знаниями, опытом и мудростью - важное условие процветания общества. Природа одарила род людской неограниченным интеллектуальным потенциалом, но его прогрессирующее использование возможно лишь при условии перманентного продления индивидуальной жизни» (018, с. 75). Как известно, постепенное улучшение условий
жизни способствовало более полной реализации генетической программы все большего числа людей. В эпоху каменного века человек в среднем жил 19 лет, в XVI столетии - 27 лет, в 1900 г. - 45, в 1945 г. - 57, в 1970 г. - 70 лет. Однако в последние годы данный процесс замедлился. Сейчас прирост жизни на один год требует уже 10 лет прогресса общества и немалых материальных затрат. Вероятно, эти трудности станут нарастать по мере приближения к видовым срокам жизни. Разработка мер, повышающих уровень деятельности генетического аппарата, как раз и призвана способствовать увеличению сроков видовой продолжительности жизни и, возможно, изменению хода генетических часов. Исследования в этой сфере весьма значимы в деле борьбы с наследственными и инфекционными болезнями, за достижение и реализацию полноценной старости. При этом речь идет не о переделке наследственных основ человека, а о целенаправленной корректировке процессов, по мере приближения старости все более нарушающих структуру генов и их функции в соматических клетках человека. Перед наукой стоит задача научиться защищать организм от старения путем воздействия на его молекулярные процессы. Сегодня наиболее общей характеристикой старения считается снижение жизнеспособности и повышение вероятности смерти. Это означает, что бессмертие принципиально возможно только в отсутствие старения. Однако возможно ли с научной точки зрения увеличение не только средней, но и максимальной продолжительности жизни? Ведь если существует биологический предел долговечности человека, то в будущем наблюдаемый ныне процесс увеличения среднего срока жизни неизбежно замедлится и навсегда остановится несколько ниже возраста 120-130 лет даже при самом оптимистическом прогнозе, предполагающем максимально здоровый образ жизни, подкрепляемый растущей экономикой, благоприятной экологией, социальной средой и развивающейся медициной. Строго говоря, вопрос о существовании естественного предела долговечности человека является спорным. Из-за отсутствия надежных свидетельств о продолжительности жизни с древних времен и до недавнего времени на сегодняшний день нет уверенности в том, что максимальный, а не только средний срок жизни, не увеличивался в человеческой истории, а потому неизвестно, будет ли он изменяться в будущем. Вместе с тем открытия в области биологии и генети-
ки старения в определенной степени добавляют оптимизма. Расшифровка генома человека способствовала возрождению идей о бессмертии и продлении человеческой жизни, творческой активности, поскольку выяснилось, что многие болезни старости закодированы в геноме. Эксперименты с лабораторными животными позволили установить, что генетические манипуляции и изменения среды могут существенно увеличивать среднюю и максимальную продолжительность жизни. Эти данные в сочетании с изучением молекулярных механизмов старения дарят надежду, что в будущем могут быть разработаны новые более эффективные средства предотвращения или замедления возрастных болезней, что сделает возможным продолжение роста средней и даже увеличение максимальной продолжительности жизни человека.
Главный вопрос биогеронтологии о первичной причине старения еще не получил определенного однозначного ответа. Предполагают, что некоторые механизмы старения являются частными, присущими определенным клеточным линиям, тканям организма или биологическим видам. Другие механизмы старения, действующие у самых различных организмов, иногда называют общими. В рамках биогеронтологии предложены различные концепции старения, и вполне вероятно, что все они правильно описывают различные особенности этого сложного явления. Теория молекулярного окислительного повреждения и теория маргинотомии, которая связывает старение с сокращением теломерной ДНК, могут быть упомянуты как примеры хорошо сформулированных и экспериментально обоснованных частных теорий. Критика этих (и ряда других) концепций основана на их попытках объяснить старение в рамках одного механизма, поскольку сегодня считается, что старение - мультифакториальный процесс. Судя по всему, как любая важная биологическая функция, старение обусловлено параллельным действием нескольких молекулярных механизмов. Необходимость общей теории подчеркивается целым рядом исследователей, работающих в области биологии старения. Предназначение такой унифицированной парадигмы - объединить рациональные содержания частных теорий, разрешить имеющиеся противоречия, предложить общую причину старения и объяснить межвидовую и внутривидовую вариацию продолжительности жизни. Общая теория старения призвана также стать концептуальной основой усовер-
шенствованной стратегии лечения и профилактики возрастных заболеваний. Одно из препятствий на пути к системному пониманию старения парадоксальным образом совпадает с достижениями биогеронтологии - обилием экспериментальных данных и теоретических представлений, подлежащих концептуальной интеграции. Вместе с тем нынешний объем знаний все-таки может оказаться недостаточным для создания общей парадигмы старения без взаимодействия с другими областями биологии (например, биологией развития и эволюционной биологией). Можно также предположить, что понимание закономерностей процессов старения в целом может быть достигнуто только при определенном осмыслении таких сложных и еще нерешенных проблем, как природа индивиду -альности, памяти и сознания. В таком случае общую парадигму старения вряд ли удастся создать, оставаясь исключительно в информационных пределах современной биогеронтологии. Без сомнения, разработка единой концепции старения обещает быть исключительно трудной задачей. История геронтологии демонстрирует иллюзорность надежды на создание некоего простого варианта общей теории.
В. С. Балакшин (019) предпринимает попытку объяснения с точки зрения физики и психофизиологии, а также нейрофизиологии процесса замедления восприятия времени, которое наблюдал Ф.М. Достоевский во время припадков «падучей», от которой он страдал на протяжении всей своей жизни.
В 1687 г. вышел в свет труд И. Ньютона «Математические начала натуральной философии», где даны определения абсолютного и относительного времени. Абсолютное или истинное математическое время протекает равномерно. Все формулы классической динамики справедливы при условии равномерного течения времени. Но все процессы в природе протекают неравномерно. Относительное время есть изменчивая, постигаемая чувствами, внешняя, совершаемая при посредстве какого-либо движения, мера продолжительности, как, например, час, день, месяц, год, употребляется в обыденной жизни вместо истинного математического времени.
Для измерения времени сначала применялись солнечные, песочные, огненные и водяные часы. В XIII в. были изобретены колесные часы. Московские кремлевские колесные часы были сооружены в 1404 г. В XV в. в конструкцию механических часов
вводится пружина. Принцип действия маятниковых часов был открыт Галилеем в 1583 г. и разработан математически Гюйгенсом в 1673 г. Маятниковые часы имели точность, позволившую решить важные астрономические задачи. После изобретения и внедрения телеграфа выяснилось, что телеграмма, посланная из Владивостока рано утром 1 июня, будет доставлена адресату в Москве 31 мая поздно вечером.
В 1927 г. были разработаны кварцевые часы, в которых вместо колебаний маятника использовались упругие колебания пластинки кристалла кварца. Маятниковые и кварцевые часы позволили обнаружить, что вращение Земли происходит неравномерно. Первые молекулярные часы были изобретены в 1953 г., в них вместо маятника используются молекулы аммиака, и вместо механических колебаний - электромагнитные колебания. В атомно-лучевых цезиевых часах в качестве стандарта частоты используются атомы цезия. В часах с квантовым генератором в качестве рабочего тела используются атомы водорода.
Этологи, психологи, биологи, физиологи, зоологи говорят о биологических часах. Они применяют понятие «Времязадатель (генератор хронирующих импульсов)» и считают, что большинство животных обладают эндогенными биологическими часами, которые приспособлены к ритмическим изменениям среды. Часы эти могут быть цирканнуальными, лунными, приливно-отливными или циркадианными.
Многие особенности репродуктивной физиологии и репродуктивного поведения, а также зимняя спячка и миграция связаны с цирканнуальными циклами. У одноклеточных и сложно устроенных многоклеточных организмов в ходе эволюции развилось чувство времени, основанное на действии эндогенных часов, захватываемых экзогенными ритмами. Животные обычно имеют дело с изменениями среды циклической природы - суточными, приливно-отливными, сезонными. Многие из них обладают некоторым внутренним ритмом, или часами, для предсказания периодических изменений и подготовки к ним. Подобно многим другим насекомым, пчелы обладают внутренними часами, которые запускаются «генератором хронирующих импульсов».
В юности Альберт Эйнштейн любил читать «Братьев Карамазовых» Достоевского. Он писал, что Достоевский дает ему
больше, чем любой ученый: он вызывает этический порыв такой непреодолимой силы, какой возникает от истинного произведения искусства. Интересную загадку, касающуюся времени, задал Ф.М. Достоевский. Он отмечал, что в течение нескольких мгновений он испытывает такое счастье, которое невозможно в обыкновенном состоянии и о котором не имеют понятия другие люди. Он чувствовал полную гармонию в себе и во всем мире, и это чувство так сильно и сладко, что за несколько секунд такого блаженства можно отдать всю жизнь.
Достоевский называл себя сам - и другие также считали его -эпилептиком, на том основании, что он был подвержен тяжелым припадкам, сопровождавшимся потерей сознания, судорогами и последующим упадочным настроением. Зигмунд Фрейд считал, что эта эпилепсия была лишь симптомом его невроза, который следует определить как истероэпилепсию, т.е. как тяжелую истерию. Особенностью эпилептических припадков Достоевского было резкое замедление течения времени, ощущение прикосновения к Вечному Бытию. (Жизнь есть, а смерти нет совсем. Есть минуты, вы доходите до минут, и время вдруг останавливается и будет вечно.) Карл Ясперс писал, что в эпилептической ауре секунда переживается как бесконечность или вечность (Достоевский).
Категория времени вошла в психологию в конце XIX в. Различные школы и направления изучали восприятие времени - феномен недооценки и переоценки интервалов времени. В XX в. в рамках теории деятельности С.Л. Рубинштейн ввел понятие «чувство времени» как одну из характеристик психического состояния.
Данные экспериментов свидетельствуют о том, что функционирование мозга существенно зависит от скорости распространения сигналов по отросткам нейронов (аксонам); при этом скорость прохождения сигнала прямо пропорциональна скорости обработки мозгом поступающей информации. Выяснено, что аксоны покрыты электроизолирующей миелиновой оболочкой, толщина которой коррелирует со скоростью распространения импульсов.
Джозеф Эрлангер и Герберт Спенсер Гассер установили наличие трех типов волокон, обозначенных первыми тремя буквами латинского алфавита. Наиболее толстые волокна типа А проводят импульсы со скоростью 5-100 м/с, волокна типа В - со скоростью 3-14 м/с, и волокна типа С - со скоростью 0,3-3 м/с. Эрлангер и
Гассер доказали, что отдельные волокна, входящие в состав нерва, служат различным целям. Толстые волокна, передающие импульсы с высокой скоростью, несут команду мышцам. Более тонкие волокна передают в мозг информацию от органов чувств. С наименьшей скоростью переносят импульсы нервные нити, проводящие, например, чувство боли.
Если скорость обработки информации весьма индивидуальна, то объем кратковременной памяти в среднем одинаков у всех людей и составляет 7±2 единицы информации.
М. Вебер и Т. Юнг описали необычные вспышки обострения и сужения сознания, появляющиеся в качестве ауры при эпилептических припадках. Они указали на описание Достоевским собственной ауры: «...мозг как бы воспламенялся... с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы... Ощущение жизни, самосознания почти удесятерялось в эти мгновения, продолжавшиеся как молния» (019, с. 79).
А.В. Брагин (020) подчеркивает, что признаки фенотипа у любого животного отражают его адаптивность, т.е. выполнение соответствующих функций в естественной среде обитания, где на протяжении тысячелетий действовал естественный отбор. «Поэтому любая морфологическая и физиологическая структура в состоянии патологии является для наблюдателя сигналом или знаком того, что организм не справляется со своими "задачами", но данное состояние адаптировано индивидуально для решения конкретных личных проблем» (8, с. 79). Основная методологическая черта в поиске ответов на вопросы о современных путях лечения человека лежит не в углублении изучения физиологических, генетических, биохимических и т.д. механизмов развития изменений фенотипа в спектре норма - патология, а в обычных наблюдениях за социальным поведением животных, как модели поведения человека. Изучение указанных «глубинных» механизмов приводит к решению проблем, где фиксируются уже последствия, т.е. патологические изменения, а наблюдение и функциональный анализ поведения (в духе этологии) - к причинам подобных изменений в фенотипе. Первый подход связан с манипуляцией над личностью, когда болезнь рассматривается профессионалами чем-то чужеродным, от чего можно избавиться физически. Одна из причин такого подхода в распространенном использовании ratio кантовских антиномий:
объективное - субъективное, явление - вещь в себе, материя - дух, инстинкт - научение, тело - душа, альтруизм - эгоизм и т.д. Технический прогресс методик в биологии и медицине не соответствует прогрессу в области психической сферы человека. Второй подход, как бы с другой стороны, позволяет обращать взгляд на явления нормы и патологии как градацию в структуре фенотипа, и ответ на вопрос о видосохраняющей функции данной структуры подсказывает императив технического невмешательства (естественнонаучного предсказания последствий влияния явлений на соматические нарушения). Наш основной орган восприятия - оси1ш, поэтому нет ничего более совершенного для познания социальных явлений чем наблюдения и в тоже время столь сложной мотиваци-онно зависимой перцепции.
Причиной современных заболеваний считают так называемый хронический стресс. При этом наблюдается неадекватное накопление и неадекватная реализация специфической нервной энергии (агрессии), которая не реализуется естественным путем, а в лучшем случае как смещенное или переориентированное поведение, а в худшем через «пробивание» нереализованной энергии (потенциала) через наследственную предрасположенность к определенным тканям и органам. Зачастую большинство из нас таким путем адаптируется к проблемам жизни, а не решает их. Глубинное нарушение восприятия явлений, как составляющего общий континуум фактов исторически возникло в европейской философии, в частности у Декарта. Зачем хотеть «считать все ложным», чтобы убедиться в «истинности своего существования»? С одной стороны, распространение физических и математических наук на область естествознания считается прогрессивным трендом в университетском образовании, с другой стороны, любуясь красотой своей собаки, например, субъект никогда не станет обосновывать свое чувство при помощи статистических методов. Аппетенция к рефлексивной способности с тенденцией в сторону сомнений единичных, «случайных» наблюдений в онтогенезе человека и приводит к патогенезу познания как инстинкта, что не может не отразиться на всем облике организма - фенотипа.
О.В. Летов
