CC BY
97
ДРЕВНИЙ МИР
2013.01.003. ОСБОРН Р. АФИНЫ И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ. OSBORNE R. Athens and Athenian democracy. - Cambridge etc.: Cambridge univ. press, 2010. - XIX, 462 p. - Bibliogr.: p. XVIII. -XIX, 419-448.
Ключевые слова: Древняя Греция; Афины; афинская демократия.
Монография профессора античной истории Кембриджского университета (Великобритания) Робина Осборна представляет собой фундаментальное исследование афинской демократии во всех ее политических, социальных, экономических, художественных и религиозных проявлениях. Книга состоит из предисловия, вводной (первой) главы, пяти частей, включающих главы 2-18, и заключения.
Особое внимание автор уделяет взаимосвязи между специфическим типом афинской политической системы и характером афинского общества. «...Тот факт, - пишет он, - что Афины были демократией, несомненно, оказывал воздействие на афинское общество, афинскую экономику, искусство и религию Афин. Но равным образом социальные формы, экономика, искусство и культовая практика влияли на тот особый способ, каким фактически работала афинская демократическая конституция» (с. XII).
Данное исследование базируется как на литературных источниках, так и на эпиграфических материалах - надписях, сделанных от имени государства, демов и других объединений, а также частных лиц. Наряду с текстами археологические материалы, с точки зрения автора, имеют фундаментальное значение для понимания специфики афинского сельского хозяйства и изучения мобильности населения. Столь же важны, считает он, скульптура и расписная керамика для понимания воздействия имперской политики Афин на афинское общество, и религии - на общество и политику.
Попытка использовать археологические данные для изучения афинской политики и афинского общества, как надеется Р. Осборн, заставляет обратить внимание на те возможности, которые предоставляют нелитературные тексты и неписьменные источники вообще, а также на новые пути исследования, которые открывает во многом еще не реализованный исторический потенциал тысяч изо-
бражений на афинской чернофигурной и особенно краснофигурной посуде.
Первая глава - «Меняющееся видение демократии» - представляет собой обзор истории изучения афинской демократии за последние 50 лет. 50-е годы прошлого столетия, отмечает Р. Ос-борн, явились началом нового этапа в изучении данной проблемы, основоположником которого стал профессор Кембриджского университета А.Х.М. Джонс. И если прежде внимание историков привлекала главным образом политическая организация Афин, специфика их государственных институтов, то, по мнению Джонса, для того, чтобы понять, как работала афинская демократия, необходимо в первую очередь исследовать ее экономическую базу.
В настоящее время, разумеется, мало кто из исследователей разделяет идею Джонса о том, что афинская демократия в столь малой степени зависела от рабства, что освобождение всех рабов не могло иметь существенного значения. Однако сама постановка вопросов о социальной структуре и экономической системе Афин была крайне важна, поскольку явилась стимулом дальнейших исследований в данном направлении.
Большой вклад в изучение реальной практики функционирования афинской демократии внес М. Финли. В отличие от Джонса, Финли не сомневался в том, что рабство являлось фундаментом античной экономики и что рост свободы в Афинах шел рука об руку с ростом рабства. Многие специфические черты афинской демократии он объяснял тем, что Афины были обществом, в котором каждый знал каждого (face-to-face society). «Эта идея, - пишет Р. Осборн, - долгое время казалась мне неподходящей применительно к классическим Афинам с их гражданским коллективом порядка 50 тыс. взрослых мужчин». Однако изучение эпиграфических материалов, содержащих сведения о повседневной политической жизни афинян, показало, что они воспроизводили центральную систему принятия решений на уровне локальных групп, которые действительно по своим размерам и характеру соответствовали понятию face-to-face societies. Эти группы - фратрии, gene и, главным образом, демы (demoi), представлявшие собой объединения типа сельских общин, - в последние 20 лет привлекают все большее внимание исследователей.
Проблема эффективности управления в условиях прямой демократии и при фактическом отсутствии того, что можно назвать «правительством» рассматривается в части I, состоящей из трех глав. При ее решении, считает Р. Осборн, необходимо, прежде всего, учитывать характер афинского общества. По его мнению, «афинская демократия крайне зависела от гомогенности гражданского населения, гомогенности, которая сознательно культивировалась - и культивировалась в ущерб личной свободе - и которая формировала не только тот самый контекст, в котором демократия только и могла эффективно функционировать, но и ту уникальную среду, в которой создавалась классическая трагедия и комедия» (с. 27).
Гомогенность поддерживалась как структурой самого демоса, так и всей системой государственных институтов, анализу которых посвящены главы 2 и 3. С точки зрения автора, ключевым институтом афинской демократии было не народное собрание, как принято считать, а Совет 500 - орган, в котором, что особенно важно, каждая аттическая община (дем) всегда имела своих представителей в количестве более или менее пропорциональном числу членов данной общины. Это обстоятельство выгодно отличало Совет от народного собрания с его достаточно случайным составом участников и в силу своей многочисленности мало пригодного для детального обсуждения проблем. Совет, однако, не был ни правительством, ни неким подобием парламента, а его ежегодно меняющийся (по жребию) состав не обеспечивал того, что можно назвать преемственностью.
Континуитет афинской политике, по мнению британского исследователя, придавал не Совет, а те, кто выступал в народном собрании в роли «политических советников» демоса. Именно они являлись носителями корпоративной памяти и обладали определенной степенью компетентности в практической политике. Однако наличие политической элиты при «дилетантском» Совете лишь отчасти объясняет эффективность такого «открытого правительства». Гораздо большее значение в этом плане, полагает Р. Осборн, имел строго корпоративный характер афинского общества, главным образом, корпоративная структура самого демоса. Каждый афинянин к моменту приобретения гражданского полноправия оказывался членом целой серии взаимно перекрывающих друг друга
объединений, формировавшихся по месту жительства, по происхождению, на основе общих занятий, религиозных интересов, финансовых обязательств, совместной военной службы и т.д. Некоторые из них включали также метеков, иностранцев, женщин и даже рабов. Но важнейшие, структурообразующие, объединения - фратрия, дем (demos), фила - были объединениями афинских граждан, членство в которых определялось никаким иным критерием, кроме афинского происхождения. Структура этих групп имела параллели в структуре полиса в целом, а номенклатура должностных лиц была почти идентична центральной. Собрания их членов рассматривали дела, во многом сходные с теми, которыми занимался демос в экклесии, и издавали сходные по форме декреты. Тем самым обеспечивалась подготовка граждан к дебатам в народном собрании полиса. Таким образом, как подчеркивает автор, demos как совокупность афинских граждан в народном собрании был лишь расширенной версией demos'а как подразделения афинского народа, собиравшегося на своей agora (с. 32, 43-48).
Однако, пишет Р. Осборн, имелась и негативная сторона корпоративного сообщества афинян, которая, впрочем, более других была важна для поддержания его гомогенности. Исключение рабов и бывших рабов из гражданского коллектива означало исключение эксплуатируемой рабочей силы, тех, кто выполнял рабскую или унижающую свободного человека работу на других. Использование рабского труда оставляло очень немного сфер жизни, где один афинский гражданин мог заставить другого выполнять работу, которую он считал унизительной для себя. Богатым и бедным в Афинах были присущи весьма различные стили жизни, но различие между ними не было отношением прямой эксплуатации одних другими. Наличие рабов, таким образом, если и не устраняло напряженность между высшими и низшими слоями афинского общества, то существенно снижало ее.
Относительная гомогенность гражданского коллектива не смягчала остроту политических и судебных дебатов, но исключала возможность формирования политических партий. По той же причине вряд ли можно провести разграничение в Афинах между театральной, «избранной», публикой и остальной массой граждан, и в целом между «высокой» и «народной» культурами. Высокая вероятность того, что театральная аудитория (или dikastai в народных
судах) не отличалась какой-то спецификой от гражданского коллектива в целом, предполагает наличие весьма тесной взаимосвязи между афинской драмой, судебной риторикой, общественной скульптурой и политической жизнью.
В целом, заключает автор, без корпоративной организации демоса, без той исключительности, которая ограничивала классовый состав гражданского коллектива, и без усиливающего эти факторы воздействия крайне политизированного искусства демократия в ее афинской форме вряд ли могла функционировать. «Афинская демократия, - пишет он, - порождена афинским образом жизни, который мы могли бы охарактеризовать как нелиберальный, культурно шовинистический и узкоограниченный. По существу, она является продуктом закрытого общества» (с. 37).
В части II - «Афинская демократия и афинская экономика» (главы 5-8) - автор обращается прежде всего к длительное время обсуждаемому вопросу о том, являлось ли рабство основой демократии, и исследует проблему соотношения рабского и свободного труда в Афинах, способы использования рабов, влияние рабства на экономику и политику (глава 5). Он доказывает, что и в идеологическом плане (унижающие занятия, свойственные зависимому положению, не могут выполняться свободными и равноправными гражданами в условиях декларируемого равенства), и на практике (потребности сельского хозяйства в рабочей силе) рабство имело большое значение для афинской демократии (с. 81).
Вряд ли можно сомневаться, пишет Р. Осборн, что количество рабов в Афинах было велико, хотя абсолютную их численность установить невозможно. Литературные тексты и надписи позволяют предполагать, что афиняне, принадлежащие к классу гоплитов и более высокого статуса, как правило, были собственниками рабов, причем в количестве, достаточном, чтобы сдавать их на службу гребцами на триерах. Афиняне более низкого имущественного ценза, скорее всего, не имели лишних рабов, но, по-видимому, очень немногие из них не имели рабов вообще (с. 89).
На рудниках и в ремесленных мастерских любого размера, в работах по дому почти исключительно использовался труд рабов. Наиболее спорным остается вопрос о степени применения рабского труда в сельском хозяйстве. Его использование в крупных поместьях не вызывает сомнений. Однако в источниках нет ясных сви-
детельств о том, в какой мере труд рабов применялся в крестьянских хозяйствах, и был ли он вообще необходимым структурным элементом крестьянского производства.
Предложенное автором решение вопроса, как он сам отмечает, является не более чем рабочей гипотезой, обоснованность которой зависит от ряда количественных оценок. Все они могут быть поставлены под сомнение, но тем не менее способны, с его точки зрения, послужить некоторой основой для понимания проблемы.
Исходя из существующих в науке оценок площади ежегодно обрабатываемых земель в Аттике, численности богатых граждан (порядка 2 тыс. семей) и мелких землевладельцев (ок. 25 тыс.), трудозатрат (человеко-дней на га) в напряженные периоды земледельческого цикла (пахота, посев, сбор урожая), автор приходит к заключению, что потребность первых в рабочей силе составляла 15 тыс. человек, а вторых - 35 тыс. Следовательно, для мелких землевладельцев было возможно обойтись дополнительным трудом членов семьи (женщин, детей и, возможно, домашних рабов). В крупных хозяйствах потребность в дополнительном труде могла иметь массированный характер. Однако рабочая сила, в которой они нуждались, будь то свободные или рабы, была рабочей силой, которая не использовалась совсем или не использовалась на сельскохозяйственных работах в течение остальной части года и, следовательно, должна была находить иное применение. В отличие от сельского хозяйства, ремесленное производство имело гораздо менее сложный годовой цикл, что делало использование рабов в нем более продуктивным (с. 95).
Часто утверждается, пишет Р. Осборн, что только наличие рабов предоставляло гражданам свободное время, необходимое для участия в политической жизни. Сомнительность этого утверждения, по мнению автора, обусловлена аграрной основой гражданской экономики, оставлявшей граждан относительно свободными от хозяйственных забот в течение большей части года. Однако оно справедливо в том смысле, что существование рабов позволяло поддерживать фикцию гражданского равенства (с. 100).
Переходя далее к изучению высшего слоя афинского общества (глава 6), автор исследует вопрос о том, какое воздействие оказывали разного рода взносы и повинности в пользу полиса на их экономическое поведение. В связи с этим британский ученый за-
трагивает также дискуссионную проблему о характере античной экономики в целом и роли рынка в частности и показывает, как политическая идеология, религиозные мотивы и соображения, связанные с социальным статусом, определяли экономические подходы богатых к сельскохозяйственной деятельности, которая часто являлась основой их богатства.
Как показывает автор, богатые афиняне нуждались в больших суммах денег, и не только эпизодически, но постоянно, как для уплаты чрезвычайного военного налога (е18рИога), который приобрел в IV в. До н.э. регулярный характер и составлял от 0,5 до 2% от стоимости имущества, так и для финансирования разного рода литургий, среди которых самой затратной была триерархия. Одним из главных традиционных источников покрытия таких расходов была разработка частными лицами серебряных рудников. Однако потребность в деньгах вела к появлению аграрных и других менее традиционных предпринимательских практик. Документы IV столетия демонстрируют явное повышение спроса на аренду общественных земель, и богатые люди энергично старались перехватить даже маленькие участки такой земли. Очевидно, что эти люди нуждались в них не для удовлетворения собственных продовольственных потребностей. Высокая социальная ценность владения землей определенно играла некоторую роль в такой аренде, но желание иметь дополнительный источник дохода, изъятый в ряде случаев из учета при эйсфоре, возможно, также не следует недооценивать. Произведенные автором расчеты показывают, что сельское хозяйство, по крайней мере для состоятельных землевладельцев, могло быть достаточно прибыльным делом и доходы от него в значительной степени были способны удовлетворить финансовые претензии полиса к богатым гражданам. Возможно, пишет он, пример Перикла, который всю продукцию своего поместья продавал сразу после сбора урожая, уникален. Но если по крайней мере четверть зерновой продукции Аттики поступала на рынок, то, учитывая потребность богатых граждан в деньгах, их активное участие в рыночных операциях кажется неизбежным. Таким образом, отмечает Р. Осборн, трудно согласиться с утверждением М. Финли о том, что крупные землевладельцы точно так же как и крестьяне отличались стремлением к «самодостаточности», «автаркии», и подобно мелким землевладельцам не обладали «качественно иным
подходом к проблемам и возможностям сельского хозяйства» (с. 119). Впрочем, пишет он, очевидно и то, что вряд ли более 10% афинских граждан испытывали финансовое давление со стороны полиса и, соответственно, большую потребность в деньгах, а рынок, на который они вынуждены были выходить, чтобы эту потребность удовлетворить, имел исключительно локальный характер и функционировал в рамках крайне замкнутой, автаркичной, экономики (с. 120-121).
В главе 7, посвященной сельскому хозяйству и аграрным отношениям в Аттике, автор более подробно останавливается на вопросе о соотношении различных категорий землевладельцев и объемов находящейся в их распоряжении земельной собственности, а также на дискуссионном вопросе о размере земельного участка, соответствующего цензовому классу зевгитов, входивших в категорию воинов-гоплитов - лиц, способных обеспечить себя тяжелым вооружением (с. 137-138).
В главе 8 рассматриваются данные литературных и эпиграфических источников о мобильности населения и земельной собственности в Аттике в поздний классический и ранний эллинистический периоды (1У-Ш вв. до н.э.). Автор показывает, насколько непохожими в этом плане могли быть афинские демы, даже столь во многом сходные, как береговые демы Рамнунт и Торик.
Часть III (главы 9-13) посвящена афинской судебно-правовой системе и ее роли в функционировании афинской демократии. В главе 9 («Закон в действии в классических Афинах») основное внимание автор уделяет вопросу о том, кто фактически осуществлял судебное преследование и как использовались суды. Как показывает британский исследователь, добровольный обвинитель часто отнюдь не был незаинтересованной или своекорыстной третьей стороной, но лично потерпевшим.
В специальных работах, анализирующих афинскую судебно-правовую систему, как правило, большое (или даже слишком большое) внимание уделяется роли сикофантов. При этом, пишет Р. Осборн, отмечается явная тенденция интерпретировать сико-фантство как «проклятие», «бедствие» или «болезнь» афинского общества и, что более важно, как своего рода профессию. В данной работе (глава 10) автор пытается доказать, что образ сикофанта в современной историографии как «очернителя», инициирующего
судебные дела из-за финансовых выгод, является следствием ошибочной интерпретации риторических конструкций, содержащихся в судебных речах афинских ораторов. Автор отмечает, что сико-фантство было жизненно необходимо для функционирования афинской демократии, но сикофантов не было в том смысле, что отсутствовал некий «класс» людей, которых можно было бы назвать профессиональными обвинителями, мотивированными в своих действиях чисто корыстными соображениями (с. 206).
В части IV (главы 14 и 15) рассматривается то, как афинская демократия представлена в изобразительном искусстве. Изучение скульптуры и изображений на краснофигурной керамике дает основание автору сделать вывод о том, что если визуальный мир ранней демократии является миром, полным соперничества, соревнования, то визуальный мир демократии начиная примерно с середины V в. до н.э. стал миром, из которого соперничество было практически устранено. В части V (главы 16-18) при обсуждении проблемы воздействия религии на афинскую политику и афинское общество автор также обращается к анализу изображений на крас-нофигурной посуде.
А.Е. Медовичев
СРЕДНИЕ ВЕКА И РАННЕЕ НОВОЕ ВРЕМЯ
2013.01.004. КУЛЬТУРА ВОЗРОЖДЕНИЯ. ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ В КУЛЬТУРЕ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ / Отв. ред. Браги-на Л.М. - М.: РОССПЭН, 2012. - 335 с.
Ключевые слова: культура Возрождения; историческая память; традиции и новаторство; методы познания.
Реферируемый труд - плод усилий 26 российских авторов, специалистов в различных сферах истории Возрождения. В нем представлены материалы конференции октября 2008 г., организованной Комиссией по культуре Возрождения. Сборник имеет междисциплинарный профиль, он вышел под эгидой Научного совета РАН «История мировой культуры». В статьях сборника изучены различные аспекты культуры эпохи Возрождения в странах Европы, освещаются проблемы исторической памяти как одной из главных особенностей культуры этого времени. Освещен характер ос-
