CC BY
13
2012.04.021. ЯЗЫК. ТЕКСТ. ДИСКУРС: Научный альманах Ставропольского отделения РАДК / Под ред. проф. Манаенко Г.Н. -Ставрополь: Изд-во СГПИ, 2011. - Вып. 9. - 392 с. - Библиогр. в конце ст.
В реферируемом выпуске альманаха, посвященном памяти профессора П.В. Чеснокова, содержатся исследования текста и дискурса в когнитивной парадигме.
В статье М.Ю. Олешкова «Речевое пространство социума как система дискурсивных практик» предлагаются определения понятия речевого (дискурсивного) пространства и связанных с ним понятий. Дискурсивное пространство определяется автором как система дискурсивных практик, первичных и вторичных речевых жанров, различных типов устных и письменных высказываний. Культурно-речевая среда определяется как речевая общность людей, говорящих на каком-либо языке, и совокупность используемых этой общностью культурных элементов - символов, ценностей, норм, обычаев, традиций. Дискурс представляет собой коммуникативно-прагматический образец речевого поведения, протекающего в определенном социальном пространстве, имеющий определенный набор переменных (социальных норм, отношений, конвенций, ролей, речевых форм и др. Таким образом, дискурс выполняет свои функции - когнитивную, номинативную и коммуникативную - в условиях среды, играющей по отношению к слову роль окружения. Дискурсивная среда связана с прагматическими параметрами коммуникативной ситуации, в рамках которой происходит общение, и часто бывает институционально обусловлена. В качестве ее существенных признаков выделяются: аудитория, включая адресанта, предмет речи, параметры окружения (такие как место и время), код (язык), канал сообщения, форма сообщения (речевой жанр), цель, специфика коммуникативного события, «ключ» (оценка эффективности речевого события). В действительности каждая речевая среда индивидуальна, при этом количество дискурсивных сред каждого языка конечно. Это обусловлено рамками социальных норм и конвенций, принятых в данном сообществе, и фреймовой структурой коммуникации: фрейм, хранитель стереотипного знания, стандартизирует структуры сознания. Таким образом, речевое пространство как совокупность дискурсивных практик индивидуумов является той средой, в кото-
рой языковое сообщество реализует систему своего языка на уровне коммуникации. Дискурсы, в свою очередь, «создают, развивают и трансформируют социальное пространство бытования социума в целом» (с. 37).
О. С. Сачава в статье «Интердискурсивность: синхрония и диахрония» исследует феномен целенаправленной (инсценируемой) интердискурсивности, заключающейся в намеренном смешении текстов разных жанров. Целенаправленная интердискурсивность предполагает переключение воспринимающего сознания на другую систему кодов и знаний. Воздействующий эффект намеренного смешения дискурсов строится на игре с нормой: то, что нарушает обыденность, привлекает внимание. Например, рекламное сообщение о магазине Ме&аМагН демонстрирует заголовок и лексико-грамматические формы, характерные для юридического текста: «Свод законов МеШаМагк:: Все товары фирменные и продаются по мизерным ценам. Если в течение месяца покупатель находит дешевле в магазинах города, ему возвращается разница» (с. 64). Типичный для текста закона обобщенно-личный характер создается посредством возвратных глагольных форм. Персуазивный эффект от смешения дискурсов усиливается, поскольку юридический текст воспринимается как устанавливающий те или иные нормы и законы и не подразумевающий критической оценки.
Интердискурсивность в диахроническом аспекте предполагает взаимодействие в рамках одного текста дискурсов разных эпох. При целенаправленно инсценируемой дискурсивности этого вида происходит сознательное нарушение адресантом сообщения современных языковых и речевых норм. Однако в этом случае, в отличие от синхронической дискурсивности, маркерами смены дискурсов может выступать ограниченный набор языковых и неязыковых средств, знания о которых входят в общекультурную компетенцию носителя языка. Это, например, употребление соответствующих речевых оборотов, историзмов, старинное начертание букв или часто используемый в названиях современных брендов твердый знак в конце слова: консалтинговое агентство «Доходъ», водка «Хлебниковъ» и т.д.
Е.А. Манаенко в статье «Концепт в ряду смежных понятий: Смысл - значение - фрейм - гештальт - прототип - стереотип», основываясь на работах разных исследователей, дифференцирует значение терминов, используемых когнитивной лингвистикой.
Концепт отличается от понятия способом постижения объекта: если понятие связано с рациональным знанием, отражающим общие и существенные признаки, концепт включает в себя эмоционально-оценочные признаки, он не только мыслится, но и переживается. По определению Ю.С. Степанова, концепты являются «сгустками культуры в сознании человека» (с. 69). Понятие может рассматриваться как обобщенное содержательное ядро концепта, образующее его устойчивый и стабильный пласт; смысл же всегда зависит от интерпретирующего субъекта - он порождается и воспринимается носителями языка в тех или иных дискурсивных условиях, которые В.А. Звегинцев характеризовал как «неповторяющиеся ситуации», требующие творческого мыслительного усилия (с. 70). Термин «концепт» более синонимичен термину «смысл». Значением слова, по мысли Е. С. Кубряковой, «становится концепт, схваченный знаком» (с. 71), поскольку сам концепт - «скорее посредник между словами и экстралингвистической действительностью, и значение слова не может быть сведено исключительно к образующим его концептам» (там же).
Триада «фрейм - концепт - гештальт» акцентирует различные подходы к информации, хранящейся в концепте. Фрейм структурирует информацию, разделяя ее на части. Ч. Филлмор определяет фрейм как «когнитивную структуру, знание которой предполагается концептом, представленным тем или иным словом» (с. 72). В.З. Демьянков отмечает относительную конвенциональность концепта, фиксирующего то, что является в данной культуре типичным. С другой стороны, В.И. Карасик подчеркивает вариативность представлений, отражаемых фреймами: «от коллективных и абстрактных до сугубо конкретных и личностно-индивидуальных, при этом последние могут значительно отклоняться от общепринятого представления» (с. 72). Понятие «гештальт» опирается на целостность хранимого образа. Его особенность проявляется в присущем ему свойстве метафорического переноса, в стремлении представить абстрактное в терминах более наглядной, чувственно воспринимаемой сущности (Е.К. Войшвилло, С.Г. Воркачев). Термин «стереотип» подчеркивает типичность соответствующего представления о фрагменте мира. Дж. Лакофф определяет стереотипы как «типичные примеры, которые применяются для формирования быстрого суждения о каком-либо предмете или явлении и посредст-
вом которых воспринимаются многие категории» (с. 73). Согласно В.В. Красных, стереотип - это «некий инвариант определенного участка картины мира» (там же), типовой образ-представление или типовая модель действия, поведения.
С.И. Красса в статье «Линвоконцентр и концепт» предлагает ввести в когнитивные исследования, наряду с понятием концепта, понятие лингвоконцентра. Этот исследовательский конструкт, характеризуется как признаками, общими с концептом, так и рядом отличающих его черт:
1) концепты, как признают многие исследователи (Ю.С. Степанов, В.Н. Телия, В.И. Карасик, Г.Г. Слышкин и др.), представляют собой ментальные единицы, которые могут осуществляться не только в вербальной сфере. Лингвоконцентр является лингвистической единицей, актуализирующей кумулятивную функцию языка, в том числе он репрезентирует культуру в языке. Концентр, как и концепт, является междисциплинарной единицей, однако должен исследоваться преимущественно в рамках языкознания, на стыке когнитивной лингвистики, лингвокультурологии и социолингвистики; 2) в составе лингвокультурного концепта выделяются понятийный, ценностный и образный компоненты. Структура лингво-концентра также трехслойна - в ней выделяются понятийный, символьный и образный компоненты; 3) в качестве центра лингво-культурного концепта выступает ценность, в структуре лингвокон-центра центральную роль играет символ, представляющий культурную ценность в концентрированном виде; 4) один и тот же концепт представлен в языке единицами разных уровней, и, наоборот, одна и та же единица может представлять разные концепты. Лингвоконцентр представляет собой лингвистическую словарную единицу, поэтому свободные словосочетания, предложения и тексты не рассматриваются как его репрезентации; 5) вместе с тем лингвоконцентры, как и концепты, характеризуются определенной «размытостью», и их «привязка» к тем или иным языковым единицам не всегда имеет однозначное решение; 6) подобно концептам, лингвоконцентры являются изменчивыми единицами - меняются их составляющие, содержание, и это в итоге может привести к смене оценочного знака; 7) в плане сознания носителя языка и культуры выделяются индивидуальные, групповые, социокультурные, этнокультурные и общечеловеческие концепты. Лингвокон-
центры автор соотносит с социокультурными концептами; 8) лин-гвокультурные концепты могут классифицироваться по многим основаниям - по тематике, типам дискурса, по носителям, по типам транслируемости. Лингвоконцентры, в силу их большей структурированности, позволят строить более строгие классификации, оставаясь при этом в рамках языкознания; 9) для моделирования лин-гвоконцентров могут использоваться когнитивные структуры, применяемые для моделирования конептов, - фреймы, сценарии и др.; 10) линвоконцентры могут рассматриваться как средство создания идеографических и социолектных континуумов. Поэтому наиболее подходящей «площадкой» апробации этого понятия является словарь социального диалекта. Например, исследование словаря тюремно-блатного жаргона, проведенное А.В. Цыбулевской, выявило синонимические ряды, которые формируют идеографические компоненты, отражающие основные интересы и виды деятельности лиц и групп, принадлежащих к данному социокультурному сообществу: такие как «дело», «отдых», «расплата». Центральные единицы этих сфер выступают как лингвоконцентры, а соотношение между сферами и формирующими их единицами отражают приоритеты арготической субкультуры.
В статье Т.М. Смоленской и И.С. Парет «Телевизионная программа как особый медиатекст» данный жанр впервые исследуется как лингвистический объект. Авторы устанавливают специфику телепрограммы с точки зрения ее текстовых характеристик и способов языкового оформления. Отмечается, что телевизионной программе свойственны такие характеристики классического текста, как связность, целостность и завершенность. Так, целостность телевизионной программы создается, помимо общей идеи служить ориентиром в определенной медиасфере, также взаимодействием «основных» и «побочных» текстов и разных типов информации: в этом типе текста обязательно присутствует список названий передач, наименование телеканалов, комментарии и аннотации. Связность достигается при помощи композиции, соответствующей времени и месту каждой передачи, и логического единства, которое проявляется, в частности, в названиях телепередач. Так, в утренние часы на разных каналах идут передачи информационно-развлекательного характера, название которых отражает их направленность и потому содержит общий лексический компонент: «Доброе утро»
на 1-м канале, «Утро России» на канале Россия-1, «Доброе утро» на СТС и др. Связность и единство телепрограммы проявляются также в единстве стиля: этот тип текста является неофициальным, сочетающим нейтральную и эмоционально-оценочную лексику. Тексту телепрограммы свойственна тенденция к стереотипности и стандарту, предполагающая ограниченность и воспроизводимость определенных языковых средств в наименованиях и аннотациях. Наряду с этим телепрограмма характеризуется интертекстуальностью, проявляющейся в отсылках к предшествующим текстам этого жанра, в явном и скрытом цитировании. Например, название передачи «Тихий дом» ассоциируется с названием романа М.А. Шолохова, название передачи «Люди исчезают в полдень» - с названием старого сериала «Тени исчезают в полдень». Можно также говорить о гибридности телепрограммы: она сочетает языковые и визуальные знаки. Установленные признаки текста телевизионной программы позволяют говорить о нем как об особом жанре, представляющем разновидность медиатекста и находящемся, подобно слогану, на периферии публицистического стиля.
Т.Г. Борисова в статье «Химическая терминология как вербальный результат когнитивной и деривационной обработки знания (На примере наименований химических элементов периодической системы Д.И. Менделеева)» рассматривает химический термин как наименование понятия, которое выступает инструментом профессионального познания и опосредования фрагментов полученного химического знания в семиотические знаки. «Являясь вербальным средством оперативной деятельности в профессиональной сфере и главным инструментом профессиональной коммуникации, химические термины, будучи вербализованной основой языка науки, формируют единое интегративное терминологическое пространство языка химии» (с. 153). Большинство наименований образованы на базе имен собственных - топонимов, антропонимов, мифонимов, космонимов: франций, германий, дубний, галлий, кур-чатовий, эйнштейний, ниобий, палладий, гелий и т.д. Термины, мотивированные именами собственными, содержат национально-культурные коннотации и репрезентируют энциклопедические знания. Так, элемент, открытый в 1952 г. в Беркли, был назван эйнштейнием в честь А. Эйнштейна - выдающегося американского физика, чья теория относительности изменила традиционные пред-
ставления о пространстве, времени и материи. Поэтому наименования химических элементов, образованных на базе имен собственных, можно рассматривать как знаки, обладающие двойной мотивированностью. Например, название менделевий, во-первых, содержит информацию о том, в честь кого он назван (такие термины, как правило, указывают на страну, в которой они были открыты), во-вторых, является средством кодирования профессионального знания: «химический элемент III группы периодической системы, относится к актиноидам. Радиоактивен» (с. 157).
Т.И. Скоробогатова в статье «Историческая память и фразеология: Валидонимы в составе французских фразеологических единиц» исследует фразеологизмы (ФЕ) французского языка, к которых стержневым компонентом выступают названия болезней. В целом их число не особенно велико, но многие из этих фразеологизмов существуют многие века. Это свидетельствует о том, что они являются носителями социальной памяти форанцузского языкового сообщества, хранилищем «коллективных воспоминаний о совместно пережитом травматическом опыте» (с. 189). Характерно, что наиболее часто в роли валидонимов - компонентов ФЕ встречаются номинации особенно опасных инфекционных заболеваний, эпидемии и пандемии которых в прошлом приводили к смерти десятков и сотен тысяч людей. На первом месте среди них - чума и проказа. Отсюда ФЕ: fuir comme la peste букв. бежать как от чумы, датируемый 1654 г., или traiter en lépreux букв. обращаться как с прокаженным. Показателем известности этих заболеваний, их «отмеченности» в языковой памяти служит также тот факт, что их наименования употребляются в ФЕ. Как правило, с определенным артиклем: mourir de la variole букв. умереть от оспы; choisir entre la peste et le cholera букв. выбирать между чумой и холерой.
Е.О. Опарина
2012.04.022. ЧАКИ М. КУЛЬТУРА КАК КОММУНИКАТИВНОЕ ПРОСТРАНСТВО - НА ПРИМЕРЕ ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЫ. CSÁKY M. Kultur als Kommunikationsraum - am Beispiel Zentraleuropas // Ztschr. für Mitteleurop. Germanistik. - Tübingen, 2011. - Jg. 1, H. 1. - S. 3-24.
Статьей М. Чаки открывается первый номер журнала «Zeitschrift für mitteleuropäische Germanistik», который с 2011 г. выходит
