CC BY
21
вскрывает их значение и иногда - противоречия, демонстрируя плюрализм «уроков» экономики.
Наконец, третий тип отношений - это отношения источника и модели, когда сказочное повествование стилизует себя под научный дискурс. Так, «Беседы о множественности миров» Б. де Фон-тенеля - не сказка по жанру, но пробабилистская концепция, изложенная в этом научно-философском сочинении, открывает повествовательные возможности для создателей сказок: «Тексери-он» мадемуазель де Любер, «Микромегас» Вольтера и др. Причем в философских сказках предлагаются такие теоретические положения, которые не существовали до создания данных художественных произведений. Сказка становится экспериментальной моделью научной гипотезы, а не редукцией научной идеи до нарративного украшения.
Таким образом, делает вывод А. Гайар, сказка способствует выработке знания, получаемого не в виде замкнутого содержания, некоего ящика Пандоры, но в качестве записанного размышления, дискурса. В свою очередь разнообразные научные знания актуализируют сказочное повествование и превращают сказку в жанр Нового времени. Можно обобщить: с того момента, как мы осознали, что знание - не статическая данность, а конструкция, находящаяся в постоянном становлении, взаимодействие проверенных научных теорий с непроверенными, непроверяемыми и даже неправдоподобными научными гипотезами является не только неизбежным, но и необходимым процессом.
Н.Т. Пахсарьян
2011.03.016. XVIII ВЕК: ЛИТЕРАТУРА КАК ФИЛОСОФИЯ, ФИЛОСОФИЯ КАК ЛИТЕРАТУРА / Под ред. Пахсарьян Н.Т. - М.: МГУ, 2010. - 512 с.
Сборник, содержащий статьи участников Седьмой международной конференции «XVIII век: литература как философия, философия как литература» (МГУ, 25-27 марта 2010), посвящен проблемам литературы и культуры эпохи Просвещения. Материалы сборника сгруппированы в разделы: «Общие вопросы философско-художественного синтеза XVIII в.», «Философия творчества и эти-ко-эстетические проблемы культуры Просвещения», «Поэзия и философия в эпоху Просвещения», «Проза и философия XVIII столе-
тия», «Театр и философия века Просвещения», «Искусство и философия XVIII века» и «Традиции философско-художественного диалога XVIII столетия в литературе Х1Х-ХХ1 веков». Реферируются статьи по русской литературе.
В статье «"Воздвигните на небо очи ваши": Взаимодействие философского, научного и художественного дискурсов в российской литературной традиции XVIII века» И.П. Кулакова прослеживает особенности, которыми был окрашен в России «длительный этап перехода от мифо-поэтической картины мира к концептуальной, модельной» (с. 30). Именно небесная сфера становится с XVIII в. символом науки, мышления вообще. Российская философская поэзия оказалась одним из путей осмысления проблем взаимоотношений человека, Земли и Космоса (Ломоносов, Державин, Херасков, Бобров). Почвой для формирования русского предромантизма стали теория и практика русского масонства, с характерным для него особым (символическим) отношением к небесным явлениям. «Новая концепция природы вдохновляла русскую лирику XVIII в., а романтическое ощущение ночи, вглядывание в ночное небо (идущее еще от "ночной поэзии" английского сентименталиста Э. Юнга)... приближало к разгадке божественной тайны природы, позволяя увидеть невидимое и одновременно помогая осмыслить место в этом мире человека» (с. 43). Картина мира Нового времени сильно усложняется, и, расставаясь с мифопоэтическим сознанием, человек (в данном случае - представители культурной элиты) начинает осознавать себя как личность. Как сложное существо в сложно устроенном мире. Но это именно русская ипостась новоевропейской личности, заключает исследователь.
Тему продолжает И. А. Кротенко (Кутаиси, Грузия) в статье «Взаимодействие философского и литературного дискурса в русской литературе XVIII века». Синкретизм русской культуры в целом, взаимосвязь философской и литературной мысли сохранился и в XVIII в., повлиял на целое поколение писателей, их творчество, языковую стилистику. Христианские ценности, изначально заложенные в истории русской литературной мысли, оставались неизменными даже в рационалистический XVIII в. Поэтому в русской литературе автора называли «творцом», а произведение воспринималось как окно в мир. Русская литература и культура «сформировали собственную формулу антропоцентрической модели мира -
эпистему, выдвинули в качестве идеала просвещенного человека, подчиняющего свои поступки пониманию чувства добра, красоты, гражданственности» (с. 53). Философское осмысление мира в России реализовалось в художественной практике. Начиная с этого времени, русская литература в основе своей опиралась на философское понимание действительности. Философы становились писателями и поэтами, писатели - литературными критиками и эстетами.
В статье «Греческая анакреонтика в русских переводах XVIII века: философский аспект» Т.Ф. Теперик отмечает, что творчество именно этого греческого поэта вызвало наибольшее количество переводов и подражаний в истории русской поэзии: от анакреонтических од А.П. Сумарокова и М.М. Хераскова до анакреонтической песенки Н.С. Гумилёва. Одним из ключевых для анакреонтической лирики является стихотворение о приметах, по которым можно узнать любящих. Однако Анакреонтом не сказано, какие характерные приметы они имеют. К переводу этого стихотворения, с его философским подтекстом, обращались Н. Львов, А. Кантемир, а позднее А. С. Пушкин. Характерными чертами литературного перевода XVIII в. являются интертекстуальные связи, не только с подлинником, но и с другими переводами того же самого текста.
«Философские подтексты анакреонтики М.В. Ломоносова» находятся в центре внимания С.А. Саловой (Уфа). Идеологическими доминантами в русской рецепции поэтической персоны Анакреонта оставались эпикурейские коннотации. Анализируя второй и третий фрагменты стихотворного цикла Ломоносова «Разговор с Анакреоном» (оды XXIII, XI Анакреонта и ответы на них Ломоносова), С.А. Салова в общих чертах реконструирует тот философский контекст, на пространстве которого проходило оформление нравственно-этической проблематики всего стихотворения. Участником своего диалога с Анакреонтом поэт сделал Катона Младшего, олицетворявшего в его глазах этику долженствования, манифестируемую понятием «катекон». Однако ломоносовская реконструкция образа мыслей древнего стоика носит опосредованный характер и отчетливо ориентирована на диалог Цицерона «Ка-тон Старший [или] о старости». «Танатологическая проблематика XXII оды из анакреонтеи в интерпретирующем переводе Ломоно-
сова, - по мнению исследователя, - явно пересекается с полемически заостренными против эпикурейцев рассуждениями Цицерона о приближении смерти как четвертой причине, "почему старость может показаться жалкой"» (с. 213).
В ответной реплике Ломоносова развернуто графически четкое противопоставление не только характеров эпикурейца и стоика, но и знаковых для приверженцев соответствующих нравственно-философских систем поведенческих установок. Сохраненная при этом инерция иронического отношения автора к Анакреонту сделала более выпуклой и наглядной диалогическую природу запечатленного в стихотворении мировоззренческого конфликта.
«Эпиталамические Оды в русской культуре XVIII века: Eros & Politics inc.» - тема статьи А.В. Петрова (Магнитогорск). Традиции стихотворной эпиталамы были заложены в России В.К. Тредиаковским и М.В. Ломоносовым. Первый ввел жанр эпиталамы в русскую литературную культуру; второй - в культуру придворную, сделав день бракосочетания одическим «случаем». Постепенно складывались идеология и поэтика торжественной оды как панегирического жанра. При всех частных особенностях, диктуемых воспеваемыми «случаями», основу идеологии ломоносовской оды составлял государственно-политический миф о счастье и благополучии российских подданных, управляемых преемниками Петра I. В ломоносовской «Оде на день брачного сочетания их императорских высочеств государя великого князя Петра Федоровича и государыни великия княгини Екатерины Алексеевны» 1745 г. идейная направленность мифа получает в соответствии с празднуемым событием политико-эротический характер. Намеченный Ломоносовым двуединый - эротико-политический - идейный комплекс и соответствующие «общие места» эпиталамической оды (прекрасные душой и телом новобрачные, брак по любви как залог будущего счастья россиян, радующиеся и веселящиеся россы и Природа и пр.) будут определяющими для одописцев вплоть до конца XVIII в.
Т.В. Саськова в статье «Жанр эклоги и философия "наивного сознания" в перекрестьи литературных стилей» пишет, что философские аспекты жанровой содержательности пасторали определяют особенности буколической картины мира. Это такие проблемы в их специфическом понимании и освещении, как: человек и
природа; природа - культура - цивилизация; природа и искусство; природа и любовь и др. Эклоги составляют значительную часть творчества А.П. Сумарокова: более семидесяти довольно больших по объему произведений. Это - пример «сплава классицизма, сентиментализма и рококо» (с. 189). Эклоги Сумарокова посвящены любовной теме. Она - преобладающий, если не единственный предмет изображения в них. Композиционно эти пасторальные опыты состоят из монологов и диалогов пастуха и пастушки с небольшими вкраплениями авторского комментария, так что словесное самовыражение естественных персонажей позволяет раскрыть философию «наивного сознания», которая сводится к утверждению ценности любви, причем любви чувственной, «природной». Пасторальная картина мира носит здесь откровенно мифопоэтический характер. В свободном, раскрепощенном изображении радостей чувственной любви ощутима не просто гедонистическая философия, но взятое на вооружение просветительской идеологией убеждение, что человек создан для счастья и наслаждения здесь, в земной реальности. Сумароков стремится показать в эклогах любовь, сочетающую чувственный жар с нравственной чистотой, любовный пыл с моральным чувством, порядочностью, верностью. Такая «трактовка природы человека, которая подразумевала защиту ее естественных прав и требование моральной безупречности, предопределила сложную интерференцию классицизма, сентиментализма и рококо, а также специфическое пересечение философских стратегий жанра и стиля» (с. 195).
В статье «О "методах философствования": Ломоносов и Муравьёв» Т.Е. Абрамзон (Магнитогорск) отмечает, что Ломоносов разработал тот способ философствования, который на некоторое время стал приоритетным «методом» в русской культуре XVIII в. Его именуют научно-религиозным: научные открытия не только не противоречат идее божественного творения мира, но предоставляют доказательства существования Бога, прославляя гениальность «архитектора мира». Ломоносов формулирует свои представления о мироустройстве в «Утреннем размышлении о Божием величестве», «Вечернем размышлении о Божием величестве», «Письме о пользе Стекла», стихотворениях, помещенных в научные трактаты. Это стихотворное философствование имеет три главные составляющие: 1) рассматривание и описание природного явления; 2) по-
пытку его научного объяснения; 3) прославление Творца, мудро устроившего этот мир. Муравьёв был одним из первых, кто обратил внимание на заслуги Ломоносова в области естественных наук и «философического знания». Однако в поэтических опытах Муравьева нет места научно-религиозному дискурсу в том глубоко научном и восторженном виде, в котором он присутствует в творчестве Ломоносова. Муравьёв вошел в русскую литературу, когда в ней впервые обозначилось «новое» чувствование природы, связанное с наслаждением ею, в частности, восходом или заходом солнца (с. 198). Цель Муравьёва не познание, а наслаждение, его интерес сосредоточен не на причинах явления, а на самом процессе. Ломоносовская натурфилософия с ее космическим масштабом и восторженным пафосом не отменяется, а «функционирует в качестве рамы, в которой происходит дальнейшее постижение мира и человека следующим поколением» (с. 201). Научно-религиозное натурфило-софствование теряет у Муравьёва гносеологическую направленность и обретает эпическую и эстетическую функции. Кроме того, созерцание природы у Муравьёва включает еще одну черту - литературность этого философствования.
В статье «Философский дискурс эпохи в "Письмах русского путешественника" Н. М. Карамзина» Т. А. Алпатова приходит к выводу о том, что, характеризуя концепции современных мыслителей, называя имена и произведения, приводя буквальные и замаскированные цитаты, описывая реальные встречи с европейскими мыслителями, Карамзин исподволь готовит и себя как автора, и собственно читателя к отвержению всякой «готовой» и однозначно трактуемой истины. Эта мысль стоит за отрицанием «систематических» философских дискурсов и предпочтением иной философии -более близкой эмпирически-реальным впечатлениям бытия, менее рассудочной и «логизированной», - философии, переходящей из сферы чистой мысли в реальное, этически совершенные поступки (как у Лафатера) или в искреннюю готовность понимать и чувствовать глубину чужой мысли, сохраняя беспристрастие. Философская насыщенность книги различными и принципиально несистематизированными, не выстроенными иерархически материалами становилась метафизическим аналогом художественных поисков Карамзина - поисков субъективного подвижного повествования.
Ю.В. Соложеникина и А.В. Растягаев (Самара) в статье «От поэтики чуда к философии Просвещения: "Житие канцлера Франциска Бакона" Тредиаковского» обращают внимание, что автор акцентирует самостоятельность, свободу и непредвзятость размышлений Ф. Бэкона над проблемами мира, общественного и природного бытия. Бэкон, по Тредиаковскому, был призван привести в совершенство и систему новое Знание, а его разум рассматривается писателем как отблеск Божественного духа. Тредиаковский стилистическими средствами (эпитетами, метафорами, парными сочетаниями, сниженной лексикой, апелляцией к читателю) усиливает качество нового слова Бэкона, основанного не на суеверии и догматике, а на разуме и опыте. Особенно резкой критике писатель подвергает философию Аристотеля, считая ее пустой, бесплодной и бесполезной. Тредиаковский, писатель Нового времени, обращает внимание не только на истинность, но и на полезность бэконо-вых сочинений, их всенародную пользу. Он выступает защитником опального философа и, ссылаясь на оценки его современников, убежден, что заслуги Бэкона в просвещении народа столь велики, что не могут быть омрачены никакими суетными мирскими событиями.
«"Философия жизни" в русской рукописной литературе XVIII века» рассматривается в статье А.В. Архангельской. Тема статьи В.Е. Калгановой (Сочи) - «Комедия А.П. Сумарокова "Опекун": философия любви».
Т.Г. Петрова
2011.03.017. ЛИТЕРАТУРА И ТЕМА РАБСТВА: XVIII-XIX вв. Littérature et esclavage, XVIII-XIX siècles / Sous la dir. de Moussa S. -P.: Desjonquères, 2010. - 400 p.
Составитель сборника Сарга Мусса - руководитель Национального общества научных исследований, объединяющего ученых трех университетов - Лиона, Сент-Этьена и Гренобля, специалист по литературе путешествий, анализирующий проблему «другого» в культурном сознании XIX столетия. Реферируемая книга включает материалы конференции, проведенной названным обществом в Лионском университете в июне 2009 г.
В предисловии С. Мусса обращает внимание на разрыв между высокой степенью изученности проблемы рабства в историче-
