CC BY
7
В монографию включены записи живых диалогов с поэтом, раскрывающие его мироощущение, его непосредственный облик, манеру мыслить и говорить. В заключение публикуется 21 стихотворение Ю. Казарина (стихи отобраны совместно поэтом и автором монографии).
А.В. Подчинёнов (Екатеринбург)
Русское зарубежье
2011.01.030. СОРОКИНА В В. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА РУССКОГО БЕРЛИНА 20-х годов XX века. - М.: Изд-во. Моск. ун-та, 2010. - 328 с.
Литературная критика русского Берлина, сложившаяся в 20-е годы прошлого века, объединяет в себе особенности историко-культурного и геополитического плана, пишет кандидат филол. наук В.В. Сорокина (МГУ). С одной стороны, литературная критика названного периода представляет собой начальный этап формирования литературной критики русского зарубежья, типологически восходящей к традициям русской литературной критики. С другой -эпоха 20-х годов как в Европе, так и в России имела общие черты, влиявшие на характер литературной критики и в России, и в зарубежье, и на Западе. Вместе с тем в Берлине начала 20-х годов сложилась уникальная культурная, экономическая и политическая ситуация.
В книге четыре главы: «Берлин - первая литературная столица эмиграции», «Русская классическая литература в критике русского Берлина», «Проблемы и темы современного русского литературного процесса в освещении берлинской критики» и «Западноевропейская литература глазами берлинских критиков». Со времен первой русской революции 1905 г., отмечает В.В. Сорокина, постепенно сформировалась новая общность, с характерной для нее атмосферой межкультурного взаимодействия. «Эта же среда придала и неповторимое обаяние литературной критике, открывшей собой дорогу русскому зарубежному литературоведению» (с. 52).
Альтернативой русской литературоведческой школе стала в зарубежье литературная критика классической литературы. Основ-
ной акцент в ней делался «на новый синтетический подход»: «толкование эстетическое и философское» (Ходасевич), на изучение писательского наследия на фоне России и в контексте русской истории; актуальным стал «вопрос об испытании русской классики как явления пророческого для России, как символа русскости» (с. 53). В Берлине были опубликованы многие критические работы, ускорившие интеграцию классики в европейскую культурную среду и давшие импульс возникновению западноевропейской русистике.
Внимание берлинской критики сосредоточено на творчестве Пушкина, Толстого и Достоевского. В 1920-е годы наметились основные направления изучения этих писателей в последующие «периоды - споры о сущности русского самосознания, исторические пути России, религиозно-философское пророчество судьбы родины, степень ответственности культуры, вопросы преемственности русской традиции и ее связи с западноевропейской» (с. 58). Появились также работы о Грибоедове, Карамзине, Баратынском, Аксаковых, Гоголе, Гаршине, Жуковском, Лескове, Чернышевском, Салтыкове-Щедрине, Успенском, Некрасове, Тургеневе, П. Д. Бобо-рыкине, А.К. Толстом, Никитине, Герцене, Чехове. Интерес к ним неоднороден. Зачастую он вызван лишь юбилейными датами; иногда - публикацией их собраний сочинений или находками новых неизданных произведений, чаще писем или мемуаров (Тургенев, Лесков, Чехов, Грибоедов, Тютчев, Салтыков-Щедрин). Нередко новые данные о жизни писателя почерпнуты из оказавшихся на Западе архивов.
Интерес к Пушкину в зарубежье развивался в двух направлениях. Критики писали новые биографии поэта, учитывая разыскания в сфере его личной жизни. Вместе с тем Пушкина превращают в «идеолога» русского зарубежья, учителя, пророка и воспитателя. В то время как в Советской России пушкинское понимание свободы отождествляли с революцией, а его самого объявляли предшественником русской радикальной интеллигенции, в зарубежье первостепенное значение придавали кризису пушкинских радикальных воззрений, писали о его разочаровании в декабризме. К середине 20-х годов в берлинской литературной критике сформировался образ Пушкина, в котором соединились черты обычного человека с его горестями и радостями и идеолога, пророка: «Жизнь и творче-
ство его стали для нас символом всей нашей жизни как народа, символом нашего национального духа, - писал Н. Котляревский. -Гений писателя отождествился с гением России... Ни один наш писатель не совмещает в себе в такой отчетливой полноте все самые типичные черты ума и характера нашей народности. Он был по-нашему, по-русски религиозен. Религиозность нашего народа была всегда интимной областью его психики, мало доступной чужому глазу»1. Так пушкиноведение, начиная с «берлинского» периода, постепенно превращалось из строго академической науки в обращенную к широкому читателю публицистику о поэте - символе России.
Как и в Пушкине, критики видели в Тютчеве поэта идеи, а в Баратынском - идеи темной, беспорядочной, раскрывающей скорее «ночную» жизнь человеческой души, чем «дневную». Уникальность Тютчева Ю. Айхенвальд видит в том, что, познав «ночное, хаотичное, мрачное», он представляет контраст Достоевскому, которому тоже виделась жизнь в «ночном» освещении: «Но Достоевский из своей кромешной ночи вышел темный, Тютчева ночь оставила светлым. Вся жизнь его прошла под "кротким, благостным влиянием" Жуковского, - казалось бы, столь неподходящего для настроений хаоса; и кроткой была его поэзия, хотя и соприкоснувшаяся демоническому началу жизни»2.
Столетний юбилей Достоевского в 1921 г. стал причиной резкого размежевания советской и зарубежной критики. В Советской России шло разоблачение «реакционной сущности» писателя (прекратилось издание его произведений, изучение их в школе, создание монографий о нем и т.п.), в Берлине же за три года было издано пять книг о нем3 (правда, уже печатавшиеся в России до революции или имевшие в своей основе материалы, собранные до и в
1 Котляревский Н. Пушкин как историческая личность. - Берлин, 1925. -С. 245-246.
2 Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. - Берлин, 1923. - Цит. по кн.: Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. - М, 1998. - Т. 1. - С. 119.
3
Шестов Л. Достоевский и Ницше. - Берлин, 1922; Розанов В. Легенда о Великом инквизиторе. - Берлин, 1924; Штейберг А. Система свободы Достоевского. - Берлин, 1923; Лапшин И. Эстетика Достоевского. - Берлин, 1923; Вышеславцев Б. Русская стихия у Достоевского. - Берлин, 1923.
первые годы революции). В Берлине было продолжено осмысление Достоевского как художника-философа и пророка.
В работах о творчестве Тургенева, Чехова и Толстого «последовательно проводится мысль о... вкладе этих писателей в европейскую и мировую литературу» (с. 108).
Обращаясь к литературе XX в., критики, как отмечает исследователь, проявляли интерес к отличию ее от классики, к судьбе современной литературы в метрополии и эмиграции, особенно к поэзии.
Берлинская литературная критика отличалась жанровым разнообразием. Это прежде всего газетные и журнальные публикации: справочно-библиографические сведения, рецензии, речи, юбилейные статьи, репортажи о литературных событиях, некрологи, публицистические эссе, воспоминания, информация о литературной жизни в СССР и за границей.
Обострился интерес к личности критика, ответственного за оценки тех или иных литературных явлений, полемика вокруг его задач «в новых геополитических условиях» (с. 114-115). При этом границы современного литературного процесса представлялись достаточно размытыми. В литературной критике русского Берлина, утверждает В.В. Сорокина, отразились особенности начального этапа в истории литературной критики русского зарубежья: «Интерес к задачам, стоящим перед исследователем литературы в новых социально-политических условиях; внимание к возрастающему значению личности самого критика; прогнозирование путей развития литературы» (с. 184-185). Вместе с тем на страницах периодических изданий критики-берлинцы анализировали художественные тексты «старых» и «новых» прозаиков и особое внимание уделяли поэзии как наиболее интенсивно развивающейся части современной литературы. Высокая оценка начинающих писателей -М. Булгакова, В. Набокова и Б. Пильняка - была подтверждена их последующим творчеством. Скромный интерес к «парижским» авторам (И. Бунину, И. Шмелёву, М. Алданову, Д. Мережковскому) «связан с тем, что за короткий период существования русского Берлина ими не было написано ничего значительного», он объясним и предпочтением А. Блока, В. Маяковского, С. Есенина, М. Горького и А.Н. Толстого - в их творчестве берлинцы видели основное направление современного литературного процесса
(с. 231). Оказавшись в ситуации отдаления от предмета исследования, «критика русского Берлина смогла сосредоточить свое внимание на самых важных моментах развития литературы, уловить ее тенденции, предсказать будущее» (с. 184).
Значительное место в литературной критике русского Берлина занимает интерес к западноевропейской литературе прошлого и современности. Творчество русских писателей рассматривалось на фоне западноевропейской литературы, с тем чтобы выявить русскую самобытность. Очевиден интерес к писателям-изгнанникам -Данте, Гейне, Байрону, Уайльду, Мицкевичу, Вольтеру, судьба которых была сопоставима с судьбой русских эмигрантов.
Среди разножанрового потока публикаций о западноевропейской литературе материалы о классиках представлены скромнее, чем о современниках, что объясняется литературно-критической, а не литературоведческой направленностью изданий русского Берлина. Наибольшего внимания удостаивалась французская литература (юбилеи братьев Гонкуров, А. Дюма-сына и Ш. Бодлера, творчество В. Гюго, С. Малларме, О. Бальзака, А. Мюссе, Вольтера, Г. Мопассана, Ж. Верна, П. Мериме). Причины упадка западноевропейской литературы берлинская критика видела в отходе большинства современных писателей от магистральной дороги реализма в сторону модернизма. Американская поэзия и проза не вызывали высокой оценки - как вторичные по отношению к литературе Старого Света.
Справочный аппарат издания содержит обширную «Библиографию» («Критика русского Берлина: Источники», «Литературная критика», «Русское литературное зарубежье», «Работы о русском Берлине 20-х годов XX в.») и «Персоналии».
Т.Г. Петрова
2011.01.031. БАРАБТАРЛО Г. «ЛАУРА» И ЕЕ ПЕРЕВОД // Набоков В.В. Лаура и ее оригинал: Фрагменты романа / Пер. с англ. Ба-рабтарло Г. - СПб.: Изд. группа «Азбука-классика», 2010. - С. 131189.
Последний роман В. Набокова «Лаура и ее оригинал» («The original of Laura»), над которым писатель работал с декабря 1975 до весны 1977 г. с перерывами из-за болезни, так и остался незаконченным. Набоков распорядился сжечь черновик (каталожные кар-
