CC BY
86
В.Ф. Новодранова («Концепты и антиконцепты и их репрезентация языковыми средствами (на материале медицинской терминологии)»); Е.Н. Дмитриева («Концептуальный аппарат науки и его репрезентация в специальном языке на материале LSP "Эксплуатация водного транспорта"»); Р.С. Кимов («Способы концептуализации пространства в языках»); Л.А. Фурс («Роль когнитивной доминанты в моделировании синтаксически репрезентируемого концепта»); Т.В. Белошапкова («Категория аспектуальности в свете когнитивно-дискурсивной парадигмы»); А.А. Боронин («Интерпретация персонажных субтекстов: когнитивно-дискурсивный подход»); В.И. Заботкина, М.Н. Коннова («Концептуальный анализ динамики метафор времени в английском языке»); А.Г. Гурочкина, А.С. Пер-синина («Концепт "время" и его образная объективация в поэтическом идиолекте У. Шекспира»); И.В. Игнатова («Отражение концепта "ВЛАСТЬ" в английской и русской фразеологии»); Е.А. Пименов («Особенности репрезентации концепта Angst в немецком языке»); М.В. Пименова («О методе исследования концептов внутреннего мира человека»); К.Я. Сигал («Лексикализация словосочетаний: психолингвистический взгляд»); А.В. Вдовиченко («Интерпретируемость предложений "языка" в теореме Х. Патнэма и в естественном коммуникативном процессе»); Е.И. Голованова («Когнитивный подход в исторических исследованиях языка»).
А.А. Клиновская
ТИПОЛОГИЯ. КОНТРАСТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА
2010.04.005. СТАТЬИ ПО ТИПОЛОГИИ. (Сводный реферат).
1. АМАТОВ А.М., ОНИЩЕНКО А.В. Типологический аспект глагольной переходности // Вестн. Башкир. ун-та. - Уфа, 2009. - Т. 14, № 3 (1). - С. 784-787.
2. АРСЕНТЬЕВА Е.Ф., КОНОПЛЁВА Н.В. Вопросы перевода фразеологических единиц и типология межъязыковых соответствий ФЕ, семантически ориентированных на лиц мужского пола, в английском и русском языках // Учен. зап. Казан. гос. ун-та. - Казань, 2009. - Т. 151, кн. 3. - С. 168-178.
3. КУСТОВА Е.Ю. Интеракциональная типология французских интеръективов // Вестн. Воронеж. гос. ун-та. Сер. Лингвистика и межкультурная коммуникация. - Воронеж, 2009. - № 1. - С. 82-87.
4. МАЛЫХ Л.М. К проблеме изучения различий в сравнительном языкознании // Вестн. Удмурт. ун-та, Сер. 5 История и филология. -Ижевск, 2009. - Вып. 1. - С. 107-119.
5. МУРЯСОВ Р.З. Актуальные проблемы грамматической типологии // Вестн. Башкир. ун-та. - Уфа, 2009. - Т. 14, № 3 (1). - С. 11611166.
6. РОСТОВЦЕВ-ПОПЕЛЬ А. А. Типология демонстративов: средние дейктики // Вопр. языкознания. - М., 2009. - № 2. - С. 22-34.
7. ЭРШЛЕР Д. А. К типологии непациентивных значений аккузатива // Вопр. языкознания. - М., 2009. - № 3. - С. 32-49.
В статье (1) рассматривается категория переходности глагола в типологическом аспекте как одна из фундаментальных категорий естественного языка. В силу отсутствия строгой корреляции между семантической категорией переходности и трансформационным потенциалом предикативных конструкций в анализе глагольных предикатов предлагается различать лексико-семантический и функционально-синтаксический критерии.
Статью предваряет краткий экскурс в историю проблемы. Разработка субъектно-объектных отношений и связанная с ней категория глагольной переходности приводит к появлению целых направлений в лингвистике. Так, синтаксическая типология, возникшая в конце XIX в., была связана с открытием эргативной конструкции в индоиранских, кавказских, эскимосо-алеутских, баскском и многих других языках. Эргативную конструкцию отличает то, что подлежащее при переходном глаголе-сказуемом получает особое падежное и согласовательное оформление, отличное от оформления подлежащего при непереходном глаголе. При этом подлежащее при непереходном глаголе совпадает по форме с прямым дополнением. Автор указывает на отличие таких конструкций от номинативной (или аккузативной). Позже было установлено, что номинативная и эргативная конструкции - не единственно возможные способы выражения субъектно-объектных отношений. Есть и другие специфические конструкции, прежде всего так называемая активная. Имеется также ряд других конструкций, которые встречаются редко. А.Е. Кибрик предлагает функциональное объяснение этому факту.
В современной лингвистике наметились два подхода к вопросу о переходности глагола (и, соответственно, глагольного пре-
диката, простого или сложного): семантический и синтаксический. Семантически переходность связана с распространением действия на тот или иной объект и, очевидно, допускает определенную градацию. В связи с этим целесообразно ввести следующие семантические типы переходности в зависимости от степени выраженности:
• направленное действие;
• воздействие;
• каузативность.
Направленность предполагает, что действие лишь распространяется на объект, который сам в его реализации не участвует. К переходным глаголам первого типа относятся, например, глаголы перцепции и ряд других.
Воздействие включает в себя уже не только направленность действия, но и подверженность объекта этому действию, хотя еще не подразумевает, что последний претерпел то или иное изменение. Впрочем, результат воздействия может быть выражен другим предикатом, и тогда глагол, выражающий воздействие, будет описывать причину.
Каузативность означает определенные изменения в состоянии объекта, вызванные воздействием, оказанным на него со стороны субъекта. Таким образом, являясь, по сути, наиболее выраженным в семантическом отношении типом переходности, каузативность включает в себя все три ступени: направленность, воздействие и терминальное изменение состояния объекта.
В связи с синтаксическими особенностями переходных и непереходных глаголов возникает ряд принципиальных вопросов. Прежде всего, следует ли считать английский глагол переходным, основываясь лишь на том факте, что он имеет после себя беспредложное дополнение, и каковы критерии того, чтобы дополнение можно было считать прямым?
На примерах английского языка автор показывает, что при присвоении глаголу той или иной синтаксической категории учитываются трансформационные возможности предиката, но не его внутренняя семантика. При таком подходе получается, что один и тот же глагол обладает некоторым набором синтаксических категорий, образующих парадигму и реализуемых в конкретном типе синтаксической конструкции. Лабильность же с точки зрения
трансформационного потенциала следует рассматривать как способность глагола вступать в синтаксические связи, как допускающие пассивизацию, так и не допускающие ее. Наличие у глагола ряда квантитативных категорий не может представлять особой проблемы (например, стоит ли рассматривать эти единицы как один глагол или как разные).
Статья (2) посвящена проблемам перевода фразеологических единиц, дается анализ типологии межъязыковых соответствий англо-русских фразеологизмов, семантически ориентированных на лиц мужского пола.
Одним из основных направлений сопоставительного языкознания является выявление и изучение типов межъязыковых соответствий. Все теоретики и практики перевода обращают особое внимание на трудности, связанные с переводом идиоматических выражений. В «шкале непереводимости» или «труднопереводимо-сти» фразеологизмы занимают едва ли не первое место.
Исследоваие предваряет краткий обзор работ по проблемам перевода. В научной литературе не существует единого подхода к передаче ФЕ на язык-рецептор. Многие авторы (Ш. Балли, В.В. Виноградов, Б. А. Ларин, Н.М. Шанский) являются сторонниками лингвистической классификации, построенной на критерии слитности компонентов фразеологизма, то есть определяют, к какому типу относится ФЕ (фразеологические сращения, фразеологические единства, фразеологические сочетания, фразеологические выражения), и в зависимости от этого подбирают прием перевода. По мнению С. Влахова и С. Флорина, такой подход следует считать правомерным, так как от степени слитности компонентов зависит в определенной мере и возможность полноценного перевода, выбор наиболее удачных приемов. Автор приводит также противоположную точку зрения (Н.Л. Шадрин), согласно которой надо исходить из нескольких классификационных признаков. Наиболее существенными являются признаки структурно-семантические, стилистические и генетические. Опираясь на указанные факторы, автор выявляет закономерности и анализирует средства перевода для каждого из трех выделяемых классов (фразеологизмов-словосочетаний, фразеологизмов-предложений и фразеологизмов с частично предикативной структурой).
Для сопоставительного анализа автор дает краткие особенности английского и русского языков.
Особенности английского языка:
наличие определенного и неопределенного артиклей;
наличие двух падежей: общего и генитивного; притяжатель-ность выражается с помощью 's или s' в случае множественного числа;
отсутствие категории рода;
передача падежных отношений с помощью позиции слов и предложных конструкций.
Особенности русского языка:
отсутствие категории определенности/неопределенности;
наличие категории рода (мужской, женский и средний род);
наличие развитой падежной системы;
наличие категории вида у глаголов (совершенный/несовершенный вид);
свободный порядок слов.
На основе сопоставительного анализа фразеологических единиц, семантически ориентированных на лиц мужского пола в английском и русском языках, выявлены следующие типы межъязыковых соответствий: фразеологические эквиваленты (полные и частичные), фразеологические аналоги (полные и частичные) и безэквивалентные фразеологические единицы. В реферируемой статье подробно рассмотрены фразеологические эквиваленты и аналоги.
Полные фразеологические эквиваленты тождественны с оригиналом на всех уровнях: семантическом (совпадают сигнификативно-денотативное значение, субъективно-оценочный, функционально-стилистический и эмоционально-экспрессивный компоненты коннотации фразеологизмов); на структурно-грамматическом и компонентном уровнях.
В исследуемом материале выявлена только одна пара полных фразеологических эквивалентов. Данный факт объясняется принадлежностью сопоставляемых языков к разным системам.
Фразеологизмы the Prodigal son и блудный сын со значением «человек, покинувший какое-либо содружество людей, привычные занятия и т. д. в поисках новой среды, новых занятий и позднее вернувшийся к прежнему» являются полными эквивалентами, так
как их сигнификативно-денотативные и коннотативные макрокомпоненты значений совпадают. Оба фразеологизма относятся к межстилевым или нейтральным единицам. Одинаковы их структурно-грамматическая организация и компонентный состав: оба они относятся к классу субстантивных единиц и построены по модели adj + п.
Частичные эквиваленты характеризуются тем, что имеют полное совпадение на семантическом уровне и незначительные расхождения в плане выражения, которые могут носить компонентный или морфологический характер. В качестве различающихся компонентов, как правило, выступают лексемы смежной семантики.
Межъязыковые фразеологические полные аналоги тождественны по сигнификативно-денотативному значению и субъективно-оценочной коннотации, но допускают расхождения как в компонентном составе и грамматической структуре, так и в образной основе и экспрессивно-оценочных коннотациях.
Частичные аналоги имеют значительные расхождения на всех уровнях и характеризуются лишь приблизительным сходством сигнификативно-денотативного значения. Таким образом, частичные аналоги составляют промежуточное звено между полными аналогами и безэквивалентными ФЕ.
Таким образом, в исследуемом материале были выделены полные и частичные фразеологические эквиваленты и полные и частичные фразеологические аналоги, основным критерием разграничения которых является семантическая характеристика фразеологических единиц. Принадлежность сопоставляемых ФЕ к разным языковым группам и структурно-семантическая усложненность обусловливают крайне ограниченное количество (только одна пара) полных фразеологических эквивалентов. Однако в исследуемом материале выявлено достаточно большое количество частичных эквивалентов. Анализ межъязыковой частичной эквивалентности показал, что различия, как правило, находятся на уровне компонентного состава и структурно-грамматической организации. Сигнификативно-денотативный и коннотативный макрокомпоненты фразеологического значения характеризуются тождественным набором семантических признаков. Полные и частичные аналоги
образуют также многочисленные группы в обоих сопоставляемых языках и характеризуются яркой и нетождественной образностью.
В статье (3) междометия французского языка представлены как семиотические конверсивы, выполняющие в речевом взаимодействии функции интенциональных, иллокутивных и аргумента-тивных операторов и дискурсивных коннекторов.
При создании первобытного звукового коммуникативного кода междометия становятся: 1) средством отражения объективного мира (ономатопеи, звукообразы), 2) средством отражения (проявления) эмоций и интенциональных состояний. Первый знак ико-ничен, второй - симптоматичен (индексален).
Человек использует оба типа прототипических знаков для закрепления результата когнитивных впечатлений от мира (объекта) и собственного субъективно-эмоционального бытия (субъекта) как результата рефлексии. При передаче этого результата в адрес другого человека оба типа знаков превращаются в сигнал, или индекс (указание на предмет или внутреннее состояние). Тройственную когнитивно-семиотическую природу прототипичного междометного знака можно представить в виде табл. 1.
Таблица 1
Семиотический тип Конгитивная функция Языковая функция
Икона Субъект-объектная когниция Дескртптивная
Симптом Рефлексия Эмотивная
Сигнал (индекс) Субъект-объектная когнитивная трансакция Экспрессивная
Превращение доязыковой, прототипической речи в язык можно представить как процесс перехода мотивированных икони-ческих форм в конвенциальные, демотивированные в синхронии, стереотипные употребления, закрепляющиеся в языке в виде слов и развивающиеся по законам языка (ЛЕ, ЛСВ, ФЕ, и т.д.). Динамика взаимодействия условности (конвенциональности) и изобразительности варьируется от знака к знаку и от языка к языку. Так, морфо-логизм русского языка легко превращает звукоизобразительные элементы в существительные, глаголы, наречия, прилагательные: «ахи», «ахать», «ахово», «аховое» и т.д. Аналитизм французского языка значительно ограничивает словообразовательные возможно-
сти звукоизобразительной лексики, сохраняя при этом прототипич-ность исходной междометной формы: «faire fi», «sans dire ouf», etc.
Существует и обратный процесс, когда закрепленные в языке конвенциональные формы (символы) превращаются в речи в контекстно обусловленные знаки-индексы, значение которых зависит от ситуации употребления. Этот процесс может быть назван праг-матизацией знака. Происходит своего рода генетическое обращение, или семиотическая конверсия (трансляция) знака: знак-икона/индекс - знак-символ - знак-индекс /икона. Прагматизация (ситуа-тивность) и вторичная иконичность лежат в основе интеръ-ективизации - превращения дескриптивных слов и конвенциональных форм в междометия: Черт! Блин! и т.д. Такие употребления, пройдя через узус, также конвенциали-зируются и становятся достоянием языка, его междометного и фразеологического фонда. Например, Voyons! не призывает собеседника «рассмотреть» предмет спора или несогласия (Voyons! приблизительно соответствует русскому «Вы посмотрите!»), а маркирует отношение говорящего к ситуации речевого взаимодействия (удивление-возмущение - «Ты посмотри!»). Такая делокутивная деривация (закрепившееся в языке употребление в речи) лежит в основе образования большинства производных междометий: Tiens!; Allons!; Allez!; Dis donc!; Soit!; Pensez-vous!; Vas-y!; Tu penses!; Tu parles!; Bis!; Fichtre!, etc. (с. 83).
В процессе речевого взаимодействия интеръективы выполняют три основные функции:
- модально-семантическую, передающую отношение, оценку;
- интеракциональную, выражающуюся в модификации иллокутивной, аргументативной и интерперсональной значимости высказывания;
- дискурсивную (интерактивную), заключающуюся в структурировании дискурса.
В момент порождения высказывания интеръективы реализуют следующие когнитивно-коммуникативные операции: 1) актуализация определенного мысленного содержания (пропозиции) через субъективность (аффективность) говорящего (выражение чувств, оценка и т.д.); 2) иллокутивное согласование высказываний в речевом взаимодействии; 3) аргументативная ориентация высказывания; 4) интерперсональное оформление высказывания (стратегия сотрудничества / конфронтации, личностная оценка и
т.д.); 5) дискурсивная организация высказывания в соответствии с перечисленными аспектами речевого взаимодействия и связи с предыдущими и последующими высказываниями в рамках инте-ракционального дискурса.
Статья (4) посвящена проблемам изучения различий в сравнительном языкознании. Интерес к различиям между языками возник в процессе совершенствования типологических исследований. Анализ выявляемых различий позволяет установить несколько типов различий, образующих динамическую шкалу, в которой роль формы в результатах сравнения языков уменьшается, а роль содержания языковых единиц увеличивается. При наличии разнообразных пограничных случаев можно утверждать существование двух основополагающих типов различий: содержательных различий (при структурных сходствах) и структурных различий (при общности содержания).
Сравнительные исследования, как традиционные (сравнительно-историческое, типологическое, ареальное), так и более современные (контрастивная лингвистика, сравнительная лингво-культурология), объединяет общий метод изучения языков (и культур) - метод сравнения. В самом общем виде результатом сравнения является выявление сходств и различий сравниваемых языков. Однако изучение специфики сравнительных исследований на разных этапах развития сравнительного языкознания показывает наличие выраженных тенденций к преимущественному интересу лингвистов либо к сходствам, либо к различиям между языками. Важно, что этот интерес диктуется не прихотью лингвистов, а созревшими условиями к изучению языков в том или ином аспекте их сравнения.
Длительное развитие сравнительно-исторического, ареально-го и типологического языкознания связано, в первую очередь, с изучением структурных сходств между языками разной степени общности по структурным критериям сравнения. В современном языкознании сформировалось представление о трех основных видах языковых сходств (генетического родства, ареальной сродст-венности и типологического сходства), из которых типологическое сходство рассматривается как наиболее общий вид структурного сходства между языковыми системами, так как оно не ограничено
ни временем, ни пространственными факторами и может определяться для любых языков и любых состояний языков.
Типологическое сходство можно рассматривать как наиболее общий вид структурного сходства еще в связи с тем, что оно прямо связано с выявлением лингвистических универсалий, то есть таких элементов и свойств языка, которые присущи всем языкам мира или большинству из них. Типология призвана существенно ограничивать многообразие языков, кажущееся на первый взгляд бесконечным. В этом - ее миссия в науке и прогрессивная роль. Однако, достигнув пика своего развития, универсалогия, построенная на типологическом методе анализа языков, выявляющем сходства между ними, стала эволюционировать в свою противоположность, связанную с другим направлением сравнения языков - через преимущественное изучение различий между ними. Данное направление сравнения языков получило название «кон-трастивная лингвистика» (КЛ). Относительная молодость КЛ, ее глубинная взаимосвязь со всеми существующими направлениями сравнительного языкознания привели к тому, что многие методологические вопросы контрастивного анализа языков, в том числе что является целью контрастивных исследований, отношение КЛ к типологии и т.д., представляют собой спорные моменты. Центральным вопросом, по мнению автора, остается характер взаимоотношений между типологией и КЛ. Он напрямую связан с решением другого важного вопроса о роли изучения различий в данных научных направлениях. Так, достаточно распространено мнение о том, что типология изучает не только сходства, но и различия, как и КЛ. В данной статье предпринимается попытка проанализировать роль изучения различий в типологических и контрастивных исследованиях, а также создать определенную типологию различий, выявляемых в процессе сравнения разноструктурных языков.
Интерес к различиям начал определяться, как ни парадоксально, в процессе сравнения близкородственных языков. Наличие близкородственных языков, генетическое родство которых исторически засвидетельствовано и не вызывает сомнений, ставит перед исследователем вопрос о том, обязательно ли их генетическое родство сопровождается их структурной общностью на современном этапе существования этих языков. Фундаментальные исследования романских языков в этом направлении дали богатый фактический
материал для выявления того, что можно назвать структурными различиями. Однако в отличие от структурных сходств, определяющих базовое, типичное (универсальное) сходство между языками, понятие структурных различий не столь однозначно.
Результатом исследования являются следующие выводы автора.
1. Вопрос разграничения типологии и КЛ - отражение главной проблемы гуманитарного знания - «антиномии единства и разнообразия». Интерес к различиям между языками возник в процессе совершенствования типологических исследований и все более глубокого познания языков. КЛ - направление сравнительного исследования «от общего - к частному», от сходств - к различиям. Типология - направление сравнительного исследования «от частного - к общему», от различий - к сходствам. В целом же оба направления отражают единый процесс сосуществования всеобщего / общего и единичного в сравниваемых языках.
2. КЛ, понимаемая в широком смысле как сравнение языков на уровне грамматических (и лексических) подсистем, и КЛ в узком смысле как сравнение языков на лексико-семантическом уровне, не противоречат, а дополняют друг друга и являются этапами поступательного движения ко все более глубокому познанию языков через корреляцию формы и содержания языковых единиц.
3. Анализ выявляемых различий между разноструктурными языками позволяет установить несколько вариантов (типов) различий, образующих динамическую шкалу, в которой роль формы в результатах сравнения языков уменьшается, а роль содержания языковых единиц увеличивается. При наличии разнообразных пограничных случаев можно утверждать существование двух основополагающих типов различий: содержательных различий (при общности формы, то есть при структурных сходствах) и структурных различий (при общности содержания).
4. При очевидной значимости изучения различий между сравниваемыми языками роль изучения сходств в контрастивной лингвистике не до конца осмыслена. С методологической точки зрения ценность поиска различий между сравниваемыми языковыми явлениями заключается в углублении представлений исследователя об их структуре (семантической или грамматической). Поиск же сходств между сравниваемыми языками позволяет найти место
выявленным различиям в языковой системе / подсистеме. Таким образом, установление диалектической связи между сходствами и различиями, с одной стороны, и с формой и содержанием - с другой, позволяет углубить понимание структуры языковых единиц и системных отношений, в которые они вступают в языке.
В статье (5) рассматривается типология грамматических категорий в разных языках. При этом основное внимание уделяется соотношению понятий «грамматическое ядро» и «грамматическая периферия» и демонстрируется степень грамматикализации различных языковых значений. Автор выявляет также типы межъязыковой асимметрии в контексте теории функционально-семантических полей.
При исследовании универсальных свойств языков как в плане выражения, так и в плане структурации содержания единиц языка разных уровней (следовательно, сложностей) в триаде «контра-стивная лингвистика-типологическое языкознание-лингвистические универсалии» важную роль играет контрастивное (сравнительно-сопоставительное) изучение двух (иногда и более) языков независимо от их генетической принадлежности. Несмотря на то что сопоставительная лингвистика первоначально возникла в недрах сравнительно-исторического языкознания и, прежде всего, при изучении родственных и близкородственных языков, в современном языкознании она базируется в основном на выявлении сходств и различий в формальных и функционально-семантических планах единиц языка в состоянии синхронии.
Исследование названной триады стимулировалось в исторической ретроспективе двумя факторами: 1) интересом языковедов к вскрытию универсальных свойств языков и тем самым возможностью приблизиться к познанию закономерностей мышления и, следовательно, к более адекватному вскрытию механизма взаимодействия языка и мышления; 2) прикладными потребностями, т.е. потребностями общения народов - носителей языков, что, в свою очередь, служило толчком к развитию переводческой деятельности, приведшей впоследствии к возникновению особой отрасли лингвистической науки - переводоведения и соответственно необходимостью изучения чужих (иностранных) языков. Это привело к формированию в лингвистике к середине XX в. особого направления - контрастивистики. Если иметь в виду, что общее число язы-
ков мира, по свидетельству Лингвистического энциклопедического словаря (ЛЭС), колеблется от 2500 до 5000, то можно (или, наоборот, трудно) себе представить необходимое поле исследований в области контрастивной лингвистики. Даже если проводить сравнительно-сопоставительное исследование наиболее распространенных языков мира (китайский, английский, хинди и урду, бенгальский, португальский, японский, немецкий, французский и т.д. (1, с. 609), то это потребовало бы усилий многотысячного отряда лингвистов во многих странах
В современной контрастивистике основное внимание уделяется сопоставительному изучению отдельных концептов, семантических полей, выявляемых в вокабуляре языка, грамматических категорий и реже деривационно-семантических категорий. Особенно богатый и благодатный материал для контрастивных исследований поставляет лексикон языка, основным объектом которых являются семантические поля, шире - лексико-семантические парадигмы. Контрастивное изучение лексико-семантических парадигм на современном уровне лингвистических исследований не сводится к выявлению семантических различий коррелирующих лексических единиц в двух (или более) языках. Оно предполагает также выявление лингвокультурологических наслоений на семантику языковых единиц. Так, в сопоставляемых языках тот или иной концепт может быть на современном этапе языка формально невыраженным. Например, в английском, немецком и французском языках представлена специальная лексическая единица для обозначения лица, живущего в пригороде или в одной части города и регулярно совершающего поездки на работу в другую часть города, ср.: нем. Pendler «jmcl., der ausserhalb seines Wohnortes arbeitet ocler eine Ausbildung erhcilt unci tciglich von seinem Wohn-, zum Arbeitsort unci zurttck fcihrt» (Klappenbach / Steinitz). Аналогичное явление имеет место во французском языке, ср.: navetteur «personne qui fait regulierement la navette par un moyen de transport collectif, entre son domicile et son lieu de travail»; ср. также в английском языке: commuter «житель пригорода, работающий в городе и ежедневно ездящий на работу поездом, автобусом и т.п.». В современных двуязычных словарях предпринимаются неудачные попытки перевода такого рода слов на русский язык.
Контрастивное изучение грамматического строя языков занимало и продолжает занимать ведущее место в исследованиях сравнительно-сопоставительного направления. Следует отметить особую активность в этой области лингвистики Института немецкого языка (Германия, г. Мангейм), в котором осуществлен научно-исследовательский проект по составлению сопоставительных грамматик немецкого языка с французским, испанским, итальянским, португальским, польским, сербским и хорватским, турецким, японским и т.п. под руководством директора данного научно-исследовательского центра профессора Г. Штиккеля.
При типологии грамматических категорий достаточно четко различаются два направления. С одной стороны, лингвисты выделяют типы грамматических категорий частей речи того или иного конкретного языка, обусловленные разной степенью их грамматикализации, т.е. насколько последовательно и полно та или иная категория представлена в словоизменительных парадигмах. По характеру языковой репрезентации А.В. Бондарко указывает на три типа грамматических категорий. С этой точки зрения, по мнению автора, интерес представляет классификация морфологических категорий в русском языке А.В. Бондарко по признаку коррелятивности форм в пределах одного и того же слова: 1) категории, последовательно представленные корреляциями форм одного и того же слова - последовательно коррелятивные (например, наклонение, время, лицо, род глагола и т.д.); 2) непоследовательно коррелятивные, т. е. категории частично коррелятивные, которые выражены противопоставленными друг другу формами разных слов (вид, залог глагола, число существительных, степени сравнения прилагательных и наречий); 3) некоррелятивные, т.е. категории, которые не могут быть выражены двумя и более формами одного и того же слова и всегда репрезентируются формами разных слов (род имен существительных) (12, с. 77).
Сектором типологических исследований Института лингвистических исследований (ИЛИ) РАН опубликован ряд работ, в которых описываются грамматические категории или лексико-грамматические категории частей речи разных языков (14-15). Однако в этих трудах вопросы контрастивной грамматики и типологии межъязыковых грамматических категорий не рассматриваются.
С одной стороны, с точки зрения контрастивной грамматики интерес представляет прежде всего исследование грамматических категорий частей речи как межъязыковых коррелятивных (нередко одноименных) и грамматических категорий, представленных только в одном из сопоставляемых языков.
Наиболее существенной задачей контрастивной лингвистики является не просто выявление сходств и различий, а степень сходства, или степень межъязыковой эквивалентности семантически сходных или одноименных категорий в сопоставляемых языках.
Даже в близкородственных языках одноименные грамматические формы могут иметь существенные различия в функционально-семантическом отношении. Так, формы перфекта в английском и немецком языках (англ. present perfect и нем. Prasensperfekt) обнаруживают заметные различия.
Межъязыковая асимметрия коррелятивных грамматических категорий - явление нередкое как в родственных, так и неродственных языках. Асимметрия в грамматическом строе языков имеет разные формы. Прежде всего, она заключается в том, что одна и та же категория может быть репрезентирована разным количеством словоформ, т.е. они могут характеризоваться неравнообъемными морфологическими парадигмами. Так, семантическая категория времени, присущая многим языкам мира, может быть формально представлена тремя (русск. язык), шестью (лат., нем., англ. и др. языки), одиннадцатью (балле, франц. языки и т.д.) грамматическими формами, что a priori исключает наличие полной грамматической асимметрии (эквивалентности).
С другой стороны, асимметрия грамматических категорий проявляется в неравнообъемном охвате ими лексического материала.
Третья важная задача контрастивного и типологического языкознания состоит в необходимости детального исследования не только межъязыковой, но и межуровневой асимметрии той или иной категории в сопоставляемых языках. В связи с этим особую актуальность приобретает проблема «периферийной грамматики» в контексте теории функционально-семантических полей. Третья задача предполагает также исследование степени грамматикализо-ванности семантических признаков, претендующих на уровень признаков грамматической категориальности. С изложенной задачей теснейшим образом связано изучение лексико-грамматических
разрядов, называемых иногда семантико-грамматическими классами, субграмматическими, или скрытыми категориями, определяющими диапазон функционирования грамматических категорий и их парадигматическую полноту/неполноту. То, что в одном языке образует грамматическое ядро, в другом может быть определено как грамматическая периферия или понижено в ранге до лексико-грамматического разряда.
В разных языках количество категориальных форм обусловлено тем, что некоторые грамматические категории оказываются сопряженными другими грамматическими категориями. Так, если в русском и английском языках на темпоральный семантический признак формы наслаивается также аспектуальный, и их семантика может быть представлена как темпорально-аспектуальный комплекс, то в тюркских языках на семантическую структуру глагольных форм наслаивается, помимо аспектуальных (выборочно), признак эвиденциаль-ности/неэвиденциальности (очевидности/неочевидности). Именно этим фактором объясняется большое количество прошедших временных форм, например в башкирском и татарском языках (от 8 до 14 у разных авторов). При этом признак эвиденциальности/неэвиденциальности присущ только прошедшим временным формам ср. уцыны -укыган -укый ине -укый торгайны -укыгайны (укыган ине) -укыган булган - уцыган була -уцый торган булган -укый торган була).
Однако термин «эвиденциальность» понимается разными лингвистами неодинаково. Общепринятым является выделение в рамках категории эвиденциальности значений «непосредственного восприятия... и опосредованного восприятия» (24, с. 115). Цитируемый автор указывает, что перфект в персидском языке может выражать медиативное значение, под которым понимается наличие дистанции между говорящим и описываемой ситуацией, с одной стороны, и эвиденциальное значение - с другой. В персидском языке нет специальных глагольных форм, выражающих эвиденциаль-ные значения (24, с. 118) в отличие от тюркских языков. Следовательно, в персидском языке речь идет об особых случаях употребления перфекта. В персидском языке для выбора глагольной формы определяющим является не наличие указания на источник информации и не способ получения информации (непосредственно или «из вторых рук»), а готовность говорящего взять на себя ответст-
венность за истинность сообщаемых сведений (24, с. 120). Эвиден-циальность в таком понимании несколько отличается от эвиденци-альности в тюркских языках и больше напоминает употребление форм конъюнктива в косвенной речи в немецком языке, которые употребляются, как правило, не для выражения достоверности или недостоверности сообщаемого, а для выражения нежелания взять на себя ответственность за достоверность информации и его желания дистанцироваться от содержания данного высказывания (ср. нем.: Er sagte, er sei krank «Он сказал, что он якобы болен»). Таким образом, наблюдается эпистемическая модальность, т.е. признак эвиденциальности переходит в область уверенности/неуверенности говорящего в достоверности информации.
Автор считает, что понятия «морфологическая периферия» и «грамматическая периферия» следует разграничивать. Если та или иная конструкция не может быть отнесена к морфологии в строгом смысле слова, то это не означает, что данная структура является грамматической периферией. Так, в английском языке степени сравнения прилагательных представлены двумя моделями (синтетической и аналитической - large/larger/largest и beautiful - more beautiful - most beautiful), а во французском - только аналитической моделью (large -plus large - le plus large). Решающим является в данном случае то, насколько универсальна та или иная модель в смысле охвата лексического материала.
Контрастивно-типологическое исследование грамматических категорий на материале разных, в особенности неродственных языков, представляется целесообразным проводить в контексте теории функционально-семантических категорий, в которых выявляется неодинаковый удельный вес грамматического и неграмматического в репрезентации общих и универсальных концептов.
В статье (6) рассматриваются принципы организации трех-частных дейктических систем и предлагается новое, более емкое определение центрального компонента таких систем - среднего дейктика.
Демонстративы представляют собой компактную группу дейктических слов, основной функцией которых в языке является указание. В русскоязычной традиции их называют указательными местоимениями, прилагательными и наречиями. Такие слова, как этот - тот, здесь - там и некоторые другие, входят в лексиче-
ский фонд, по-видимому, любого естественного языка. Являясь ядерным компонентом пространственного дейксиса, демонстрати-вы также употребляются при анафоре и катафоре и, таким образом, обеспечивают связность дискурса.
Исследование посвящено рассмотрению пространственной семантики трехчастных систем демонстративов нескольких «популярных» в специальной литературе индоевропейских и неиндоевропейских языков, а также анализу теоретических положений, лежащих в основе типологии систем демонстративов в языках мира. В работе также предпринимается попытка выявления более точного значения таких терминов, как «ближний», «дальний» и «средний дейктик».
Статья включает в себя три раздела: в первом приводятся общие сведения о системах демонстративов в естественных языках, во втором рассматриваются принципы деления систем на лично- и дистантно-ориентированные и критика подобного подхода, в третьем разделе излагаются результаты эксперимента, в ходе которого был выявлен ряд диагностических контекстов, демонстрирующих различия в функционировании систем, а также предложено отличное от общепринятого определение одного из компонентов системы - среднего дейктика.
В разделе об общих сведениях о демонстративах автор приводит статистику Х. Дисселя, согласно которой более половины языков обнаруживают бинарную оппозицию (54,4%), подобную, например, русской (этот - тот); порядка трети исследованных языков имеют тернарную оппозицию (37,4%), в то время как четыре дейктика и более были зафиксированы лишь в незначительном количестве языков (5,1%), а отсутствие дейктического противопоставления, то есть наличие в системе лишь одного компонента - носителя семантики удаленности, представляет собой еще более редкое явление (2,9%) (с. 23).
Вопрос о том, насколько надежны подобного рода статистические данные, по мнению автора реферируемой статьи, остается открытым: основным источником информации по конкретным языкам служат самые разнообразные грамматические очерки, в которых, как правило, разбор демонстративов умещается в лучшем случае на двух-трех страницах, а анализ системы едва ли можно назвать исчерпывающим. Двух- и трехчастные системы встречают-
ся в подавляющем большинстве естественных языков, и наиболее существенным различием между ними является наличие или отсутствие среднего компонента, или, иначе, среднего дейктика. Такое несходство может быть обнаружено в том числе и в родственных языках. В качестве примера автор приводит данные картвельских языков. Анализ картвельских данных позволяет автору сформулировать следующее положение: «Две системы демонстративов, организованных на базе одной и той же дистантной оппозиции (в данном случае - бинарной), могут различаться в использовании дейктиков, несмотря на такие факторы, как близкое генетическое родство языков, продолжительный контакт и большое количество билингвов». Данное положение верно и для трехчастных систем.
Автор аргументировано и последовательно подвергает критике подход Андерсона-Кинана-Дисселя и приходит к выводу о его несостоятельности, так как применительно к изучению дистантно-ориентированных систем не был учтен фактор взаиморасположения говорящего, адресата и референта (референтов). При этом отмечается, что до сегодняшнего дня не было предложено никакой альтернативной теории, которая бы обладала очевидной объяснительной силой.
Рассматриваемые ниже данные были получены в ходе следующего эксперимента: испытуемым предлагалось дополнить высказывания, которые подразумевали указание и в которых был пропущен дейктик (указательное местоимение в атрибутивной функции). Количество референтов варьировало от одного до трех, они могли находиться между участниками коммуникации (я участвовал в эксперименте в роли адресата), т.е. во внутреннем пространстве, а также за спиной у одного из них или их обоих, т.е. во внешнем пространстве коммуникации. Пограничным случаем являлась ситуация, в которой референт находился в поле зрения обоих локуторов, однако адресат не видел говорящего, стоя к нему спиной. В эксперименте принимали участие носители языков, в которых представлены трехчастная (японский, испанский, португальский, армянский и грузинский) и двухчастная системы (мегрельский, сванский и английский); инвентарь указательных местоимений рассмотренных языков иллюстрируется в табл. 2.
Таблица 2
Язык дейктики
Ближний (Р) средний (m) дальний(D)
яп. kore sore are
i) исп. este, esta, esto ese, esa, eso aquel, aquella, aquello
порт. este, esta, isto esse, essa, isso aquele, aquela, aquilo
арм. ajs ajd ajn
груз. es eg is
мегр. te, tena ti, tina
сван. al i/ale e3¡
англ. this that
В ходе эксперимента был выявлен целый ряд контекстов, наиболее ярко отражающих различия в организации рассмотренных дейктических систем и, в частности, в использовании средних дейктиков. В целом, их употребление типично для референции к сфере адресата: например, если говорящий указывает на объект, находящийся рядом с собеседником; как показано в табл. 2 (здесь и далее говорящий помечен литерой 8, адресат - литерой А), наличие или отсутствие в поле зрения локуторов другого референта, который находится рядом с говорящим, при рассмотрении трехчастных систем дает основания для выявления немаркированного компонента: в испанском и португальском языке таковым является ближний дейктик, в армянском - средний; японские и грузинские информанты употребляли в данном контексте как средние, так и ближние дейктики, в связи с чем определение элемента, использующегося в данном контексте по умолчанию, не представляется возможным. Данные мегрельского и сванского языков, в которых средних дейктиков нет, показывают, что в отсутствии другого референта, находящегося рядом с говорящим, указание на сферу адресата может производиться как за счет ближнего, так и за счет дальнего дейктика, причем в спонтанной речи носители значитель-
но чаще используют именно ближний, который, по-видимому, является в данном контексте немаркированным компонентом системы.
Противопоставление лично- и дистантно-ориентированных систем, существование которого в естественных языках неоднократно подвергалось сомнению, действительно выявляется при сравнении двух контекстов, в которых задействованы три референта; в табл. 3 схематически представлены ситуации, в которых референты находятся перед локуторами и между ними.
В ситуации, когда референты находятся перед говорящим и адресатом (правый контекст; далее он будет называться нейтральным дейктическим контекстом), указание на первый и третий референты во всех рассмотренных языках производится, соответственно, за счет ближних и дальних дейктиков. Различия между языками проявляются при указании на средний референт, занимающий вторую позицию: в испанском и, как правило, в японском употребляется средний дейктик, в то время как в португальском, армянском и грузинском - дальний. Таким образом, трем последним не свойственно использование всех трех дейктиков для указания на дистантный контраст между референтами в контекстах, когда позиция адресата совпадает с позицией говорящего и система работает как двухчастная. С другой стороны, если референты находятся между участниками коммуникации (левый контекст), то указание на дальний от говорящего референт, в данном случае включаемый в сферу адресата, может производиться за счет среднего дейктика - так работают все рассмотренные системы, кроме испанской. С другой стороны, указание на второй референт может производиться как за счет среднего, так и за счет дальнего дейктика. Средний дейктик употребляется в испанском, японском и португальском языках, в то время как армянская и грузинская системы требуют употребления дальнего дейктика. Если сравнить этот контекст с другим, проиллюстрированным выше, в табл. 2, то окажется, что включаемый в середину дополнительный средний референт кодируется отлично от дальнего референта в армянском и грузинском языках, т.е. он противопоставлен ближнему референту в рамках бинарной оппозиции, поскольку включается говорящим в пространство одного из локуторов и за счет дистантного контраста с ближним элементом кодируется третьим имеющимся в системе демонстративом. В португальском и испанском языках второй ре-
ферент кодируется средним дейктиком по разным причинам. Так, в испанском, если между участниками коммуникации находится более двух референтов, позиция адресата утрачивает значение, и используется нейтральная стратегия (правый контекст), при которой указание на второй референт из трех должно осуществляться за счет среднего дейктика. В португальском языке употребление среднего дейктика применительно ко второму референту связано, во-первых, с необходимостью обозначить дистантный контраст с первым референтом, во-вторых, с невозможностью использования дальнего дейктика при указании на объект, находящийся во внутреннем пространстве коммуникации (это было подтверждено путем увеличения количества референтов, находящихся между локу-торами, и, соответственно, дистанции между ними). Японский язык применительно ко второму референту позволяет использование как среднего, так и дальнего дейктика.
Сравнение левого и правого контекстов показало, что носители таких языков, как армянский и грузинский, в выборе демонст-ративов (в частности для указания на второй и третий референты) ориентируются на позицию адресата, в то время как испанская система к ней индифферентна, и в выборе дейктика носители опираются на дистантный контраст между референтами (то же самое происходит в рассмотренных языках с двухчастной системой). Таким образом, можно говорить о противопоставлении между лично-и дистантно-ориентированными дейктическими системами.
Системы демонстративов в японском и португальском языках не принадлежат ни к первому, ни ко второму типу, занимая промежуточную позицию и обнаруживая свойства, характерные как для лично-, так и для дистантно-ориентированной моделей. Таким образом, можно говорить об определенной градации признаков, предполагающей существование как полярных, так и промежуточных типов систем.
Рассмотренные контексты позволили выявить следующее свойство лично-ориентированной системы, представляющееся нетривиальным: средний дейктик может указывать на референт, находящийся на большем расстоянии от говорящего, чем другой референт, указание на который производится за счет дальнего дейктика. В дистантно-ориентированной системе это принципиально невозможно.
Как показало сравнение двух контекстов, рассмотренные языки обнаружили определенные различия в том, какой параметр -дистанция до референта или его невидимость говорящему - является более важным. Так, португальская система не предполагает использования ближних и средних дейктиков, если ни один, ни другой локутор не видят объектов, о которых идет речь. В японском, испанском и армянском языках, напротив, употребление де-монстративов в правом контексте практически не отличается от их употребления в левом контексте, с той лишь оговоркой, что, помимо ближнего дейктика, в левом контексте в испанском языке возможен также средний. В этих языках относительная дистанция при дейктическом контрасте является более важным параметром, нежели невидимость референтов. Грузинские данные позволяют говорить об определенных колебаниях в выборе дейктика для первого референта, однако относительная редкость употребления ближнего дейктика в этом контексте сближает их с данными португальского языка. Следует отметить, что использование средних дейктиков в левом контексте для лично-ориентированных систем нехарактерно.
Нахождение референтов во внешнем пространстве коммуникации предполагает ситуации, в которых референты находятся в поле зрения лишь одного из говорящих. В таких случаях можно говорить о пространственной анафоре и пространственной катафо-ре (внешнее пространство в терминологии К. Юнгблут). Первая предполагает, что референты видны лишь адресату, вторая - что референты видны лишь говорящему.
Основным отличием от ситуации, когда референты находятся вне поля зрения обоих локуторов, в данном случае является употребление ближнего дейктика для первого референта в португальском языке и сдвиг в сторону дальних дейктиков в испанском, так что первый референт кодируется чаще средним, нежели ближним дейктиком, а второй - дальним, а не средним.
Во всех рассмотренных трехчастных системах пространственная катафора предполагает употребление среднего компонента системы для референции к первому референту, хотя, как показано в табл. 6, в грузинском языке в этом контексте также возможно употребление дальнего дейктика. Испанская система в данном слу-
чае использует средний дейктик для второго референта, как это было в нейтральном контексте.
В заключение данного раздела следует отметить, что в рассмотренных двухчастных системах употребление ближнего дейк-тика для указания на первый референт возможно только при пространственной анафоре, что не очевидно на первый взгляд: двухчастная система должна быть дистантно-, а не лично-ориентированной, однако данные мегрельского и особенно сванского языков свидетельствуют в пользу того, что из трех возможных контекстов, в которых референты не видны одному или же обоим локуторам, как нейтральный рассматривается именно тот, в котором референты видны лишь адресату.
Построение семантической карты демонстративов, которая бы задавала инвариантные контексты употребления дейктиков, принципиально невозможно, поскольку дейктический контраст, основанный, в частности, на дистантном противопоставлении элементов, очень относителен. В связи с этим уточнение определений таких терминов, как «ближний дейктик» или «дальний дейктик» едва ли осуществимо.
Очевидно, что ближний и дальний дейктики в общем случае должны определяться как слова, указывающие на референты, находящиеся «близко или ближе, чем...» к говорящему и, соответственно, «далеко или дальше, чем...» от говорящего. Приведенный выше пример показывает, насколько важна оговорка «ближе/дальше, чем...». Уточнение этих терминов, несомненно, требует особого внимания к проблеме маркированности в сфере дейксиса.
Несколько иначе дело обстоит со средним дейктиком, к употреблению которого сводятся основные различия, существующие между трехчастными системами демонстративов, как было показано в предыдущих разделах, традиционное представление о том, что средний дейктик употребляется для указания либо на референт, находящийся рядом с адресатом, либо на второй референт из трех в нейтральном дейктическом контексте, не вполне корректно. Ведь в этом случае определение задается для среднего дейкти-ка, функционирующего в лично-ориентированной системе, или для совершенно другого среднего дейктика, который входит в дистантно-ориентированную систему. Существуют языки, указательные системы в которых объединяют признаки как лично-, так и дис-
тантно-ориентированной моделей, и, таким образом, представляют собой промежуточный тип. Получается, что для каждого такого типа следует давать среднему дейктику новое определение; сколько всего таких типов существует, неизвестно.
Тем не менее в рамках проведенного эксперимента был выявлен контекст, в котором во всех рассмотренных языках с трехча-стной системой демонстративов используется средний дейктик, см. табл, 7. Это контекст пространственной катафоры в более общем виде, нежели он был представлен в разделе 3.4. В данном случае не важно, смотрит адресат на говорящего или на референта, - принципиальна позиция адресата между ними. Это положение подтверждают данные других языков, которые используют трехчастную дейктическую систему (корейский, турецкий, финский, баскский, бежтинский и греческий языки) (16).
Таким образом, средний дейктик в общем случае указывает на видимый говорящему референт, находящийся во внешнем пространстве коммуникации. Иными словами, если говорящий видит адресата, а также какой-либо объект, находящийся, с точки зрения говорящего, дальше адресата, то референция к такому объекту производится за счет среднего дейктика. Все прочие типы его употребления являются факультативными и могут варьировать от языка к языку.
В статье (7) дается исследование типологии непациентивных значений, оформляемых аккузативом, и обсуждается, существует ли некоторая общая мотивация для таких употреблений аккузатива. Найденные значения разбиваются на несколько групп, для каждой из которых предлагается отдельное объяснение. Кроме того, использованная выборка языков позволяет сформулировать некоторые фреквенталии, касающиеся аккузативного маркирования ад-вербиалов.
Аккузатив, помимо своей основной функции маркирования пациенса, может употребляться и для оформления периферийных ролей. Во многих языках аккузативом оформляются именные группы (ИГ) с пространственно-временными значениями. Автор задается вопросом, какие именно значения оформляются таким образом, и пытается найти объяснение этим употреблениям, при этом объектом его интереса является другой вопрос: почему аккузативом оформляются совершенно определенные значения (или почему
ИГ с определенной семантической ролью оказываются именно в тех позициях, где ИГ получает аккузатив), притом что значения, им весьма близкие, систематически оформляются иначе.
Автор выделяет следующие роли, кодируемые аккузативом:
Значение
Я зыки, в которых оно засвидетельствовано
длительность ситуации, немаркированной по ¡а вершенности
количество раз 'каждый' этап
локали зация
протяженность цель
д ин а миче ский л окатив
образ действия АссихаНуик Сгаесш АссияаНуик ЕхскшШютк
Темп о р ¡1 л ь н [>[ е и.-с.: латынь, древне греческий, русский (и др. славянские), литовский, латышский, албанский, грабар, санскрит, тохарские, фарерский,,, тюркские: карачаево-балкарский, маргинально - сагайский диалек хакасского:
уральские: венгерский, инарийский саамский:
тунгусо-маньчжурские: эвенский, эвенкийский, нанайский, удэгейский орочекий: корейский:
афразийские: классический арабский, камбаата: нило-сахарские: динка: имбабура кечуа
русский и др.славянские; литовский; корейский
русский и др.славянские; литовский
русский, латынь
литовский, албанский; эвенский и др. тунгусо-маньчжурские; татарский; камбаата; имбабура кечуа; маргинально - русский
П ространственны с
и.-е.: латынь, греческий, славянские, фарерский и др. германские, литовский: венгерский; тунгусо-маньчжурские; корейский; имбабура кечуа
санскрит, авестийский; корейский; камбаата; маргинально-латынь, греческий, тохарские, древнерусский, старолатышский (дайны)
тунгусо-маньчжурские: корейский: фарерский: венгерский
С и о р а д и ч с с к и о
грабар, ведийский: имбабура кечуа
греческий, латынь14, камбаата
латынь; нанайский, орочекий; классический арабский
Из авторской выборки определяются следующие фреквенталии.
1. Аккузативом не может маркироваться адвербиал длительности завершенной предельной ситуации (русский и др. славянские, латынь, фарерский и др. германские, ведийский, албанский, венгерский, корейский, удэгейский и др. тунгусо-маньчжурские, турецкий и некоторые другие тюркские, камбаата, канури, тамильский, колымский юкагирский). 2. Если пациенс обязательно оформляется аккузативом, то так же может оформляться и дли-
тельность ситуации, немаркированной по завершенности (русский и др. славянские, латынь, фарерский, ведийский, тохарские, венгерский, камбаата). 3. Если пациенс обязательно оформляется аккузативом, то так же может оформляться и длительность пройденного расстояния (русский и др. славянские, литовский, латынь, фарерский, ведийский, тохарские, венгерский). 4. Если аккузатив употребляется для оформления темпоральной локализации (diesen Montag «этот понедельник» «в этот понедельник»), то маркированные аккузативом ИГ служат одним из средств выражения длительности ситуации (литовский, албанский, фарерский и др. германские, эвенский, камбаата, маргинально-русский). 5. Если аккузативом маркируется динамический локатив, то им маркируется также пространственная протяженность (тунгусо-маньчжурские; корейский; фарерский; венгерский). Поскольку в авторской выборке немного языков, где аккузатив маркировал бы такое значение, эта фреквенталия достаточно слабая. 6. Если аккузативом может маркироваться пространственная протяженность, то так же может маркироваться и длительность ситуации.
Данные авторской выборки показывают, что из периферийных значений аккузатива наиболее частотны в языках мира обозначения длительности немаркированной по завершенности ситуации и пройденного расстояния. Кроме того, достаточно распространены темпоральная локализация и цель. Последнее значение зафиксировано лишь в небольшом числе языков, а именно в некоторых индоевропейских, корейском и камбаата, однако поскольку языки эти ареально и генетически чрезвычайно далеки друг от друга, такое совпадение, безусловно, вызывает интерес.
Итогом исследования являются следующие выводы автора.
1. Различные адвербиальные значения аккузатива имеют различные мотивации: они суть а) аналогия длительность ситуации -пациенс (точнее даже, инкрементальная тема) (Dowty 1991); б) аналогия пациенс - второй по значению пар-тиципант ситуации; в) последствия случайных диахронических процессов. 2. Наиболее универсальным «адвербиальным» значением аккузатива является темпоральная и пространственная длительность. 3. Оформление аккузативом длительности возможно только для ситуаций, не маркированных по завершенности.
М.Х. Шахбиева
