CC BY
81
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ КАК НАУКА. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА. ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ
НАПРАВЛЕНИЯ И ТЕНДЕНЦИИ В СОВРЕМЕННОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ И ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ
2010.04.001. ПОПОВА И.Л. КНИГА ММ. БАХТИНА О ФРАНСУА РАБЛЕ И ЕЕ ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ ТЕОРИИ ЛИТЕРАТУРЫ. - М.: ИМЛИ РАН, 2009. - 464 с.
В монографии кандидата филол. наук И.Л. Поповой (ИМЛИ РАН) реконструируется история книги М.М. Бахтина о Рабле, а также исследуются ее основные понятия, вошедшие в литературоведческий обиход ХХ в.
Первые сохранившиеся наброски книги относятся к ноябрю-декабрю 1938 г. Вместе с тем, указывает И.Л. Попова, книга о Рабле тесно связана с работами Бахтина и его круга 1920-х годов -«Проблемы творчества Достоевского» и «Марксизм и философия языка». «Идеологическую» подоснову книги о Рабле составляет проблема перехода от эпохи Средневековья к Возрождению, при котором одним из важных этапов, но отнюдь не исчерпывающих ситуацию, как подчеркивал Бахтин, является «карнавальный момент».
Многие недоразумения в интерпретации книги Бахтина, по мнению исследовательницы, связаны с тем, что ко времени своего первого издания в 1965 г. она «выпала» из того контекста, в котором рождался ее замысел - философской и лингвистической мысли 1910-х годов. Так, например, расширительно-метафорическое употребление слова «карнавал» применительно к Рабле - «лексический карнавал» - принадлежит представителю немецкой школы «эстети-
ческой лингвистики» К. Фосслеру. В России конца 1910 - начала 1920-х годов о нем было известно благодаря публикациям в журнале «Логос» и работам В.М. Жирмунского. Взгляды Фосслера подробно рассмотрены в книге «Марксизм и философия языка». Из лингвистов школы Фосслера языком Рабле наиболее последовательно занимался Л. Шпитцер, который, ссылаясь на книгу другого немецкого исследователя Г. Шнееганса («История гротескной сатиры», 1894), сформулировал положения о гротескной образности и смехе, преодолевающем страх. Со Шпитцером Бахтин солидаризируется и в интерпретации языка Рабле как основанного на «презрении» к готовым словесным формам. Было бы, однако, непродуктивно, подчеркивает И.Л. Попова, рассматривать идеи Шпитцера и Фосслера как источники исследования о Рабле: они должны быть поняты как «диалогизующий фон книги, в контексте которого она могла прозвучать, если бы была написана тогда, когда задумана» (с. 21).
В книге о Рабле нет упоминаний имен Фосслера и Шпитцера, но их можно обнаружить в книге «Проблемы творчества Достоевского» (1929), в работах «Слово в романе» (сер. 1930-х годов), «Из предыстории романного слова» (1940) и других текстах ученого: в 1940-е годы предметный разговор о концепции Шпитцера в отечественной науке был невозможен. Усвоив и развив методологию Фосслера и Шпитцера, Бахтин применил ее для исследования языка Достоевского, обратившись затем к творчеству Рабле. В конце 1930-х годов наметился новый этап в развитии европейской раб-лезистики - изучение фольклорных элементов в творчестве Рабле, что и нашло отражение в названии исследования Бахтина.
С именем Бахтина прочно связаны термины «карнавал», «мениппея», «смеховая культура», существовавшие в научной литературе и до бахтинских исследований, но получившие в его работах новый смысл.
Понятие «мениппея» появилось во второй редакции книги о Достоевском (1963), а в книге о Рабле (1965) его нет вообще. Однако четвертая глава «Проблем поэтики Достоевского» лишь приоткрывает читателю мениппейный сюжет, который, как указывает И.Л. Попова, начал формироваться у Бахтина в 1940-е годы в рамках переработки монографии о Рабле. Одно из первых зафиксированных обращений Бахтина к теме - статья «Сатира» для «Литературной энциклопедии», где ученый характеризует жанр мениппо-
вой сатиры как непосредственно подготовивший одну из линий романа, представленную «Сатириконом» Петрония, «Золотым ослом» Апулея, творчеством Рабле и Сервантеса. В «Дополнениях и изменениях к "Рабле"» (1944) мениппейный сюжет только намечен; недоговоренности этой работы несколько проясняет набросок о мениппее середины 1940-х годов, где Бахтин говорит о церковно-проповеднической и цирково-балаганной линиях развития жанра в России, связывая их с Гоголем и Достоевским. Бахтин не просто включает в «раблэзианский узел» разделенные во времени и пространстве крупные литературные явления - Гоголя, Достоевского, Данте, Шекспира и др., он «намечает новые принципы построения истории европейской литературы, в основе которой не национальная хронология литературного развития и не сравнительная хронология национальных европейских литератур (Бахтин вообще отказывается от взгляда на последовательное "развитие", непрерывное наследование и продолжение традиции), а осевые идеи, как бы прошивающие пространство европейской словесности от античности до наших дней. Одну из таких идей, имеющую множество национальных стилистических разновидностей... он называет словом "мениппея"» (с. 125). С мениппейным сюжетом связано и выдвинутое Бахтиным понятие «памяти жанра» - имманентной передачи традиции, не зависящей от индивидуальной памяти автора.
Центральное и наиболее разработанное в книге о Рабле - понятие «карнавал». В узком смысле каранавал - праздник на мясопустной неделе перед Великим постом; в расширительном - особое чувство жизни и истории, воплощенное в системе идей и образов. К карнавалу в расширительном смысле европейская наука обращалась и до Бахтина. В частности, с этой проблематикой связана статья «Историческая психология карнавала» (1927/1928) немецкого ученого Ф.К. Ранга, ориентировавшегося исключительно на изучение праздничной культуры (костюм, маска, оргии, танец, шествие и др.) и не принимавшего во внимание литературные тексты. Называя «карнавалом» любой календарный праздник на стыке времен года, в основе которого - смена ролей, низвержение старого и рождение нового, Ранг исследовал специфику карнавального смеха у разных народов. Прямых указаний на знакомство Бахтина с работой немецкого ученого нет, но И.Л. Попова усматривает в книге о Рабле аллюзии на исследование Ранга. «В утверждении карнаваль-
ной относительности и карнавальной свободы - самом уязвимом положении книги Бахтина с точки зрения критиков 1980-1990-х годов - побудительное влияние Ранга особенно ощутимо» (с. 141).
Понятия «готический (гротескный) реализм», одного из основных в первой редакции книги о Рабле (1940), во второй редакции 1965 г. нет вовсе: его присутствие не было связано с внутренней логикой исследования. «Появление понятия "реализм" и поиск эпитета для обозначения его сущностной характеристики, - пишет исследовательница, - обусловлены идеологической парадигмой эпохи, в которую создавалась первая редакция "Рабле". Бахтин тщательно вписал проблематику своего исследования в теоретический "мейнстрим" советских 1930-х - изучение реализма и его исторической классификации» (с. 143-144). Ученый полемически соотносил свою концепцию с бытовавшими в 1930-е годы теориями «гражданского реализма» (Н.Я. Берковский), «фантастического реализма» (Г. Лукач, Ф.П. Шиллер), «вульгарного реализма» (О.М. Фрейден-берг), ориентируясь на немецкую традицию описания стиля Рабле как гротескного у Г. Шнееганса, позднее - Л. Шпитцера.
Главной мишенью критиков Бахтина стало понятие «смехо-вой культуры», введенное в первой редакции книги о Рабле (1940). Как формы бытования «смеховой культуры» Бахтин выделял праздники карнавального типа, смеховые жанры устной и письменной словесности, фамильярно-площадную речь. По происхождению термин - калька с немецкого «ЬасИепкикиг»; им пользовался, например, Г. Райх в своем двухтомном исследовании истории мима и мимического смеха в европейской и восточной традициях (1903), которое было хорошо известно Бахтину. Значительное влияние на европейскую науку и философию оказали сочинения Ф. Ницше «По ту сторону добра и зла» и «Так говорил Заратустра», где объяснялся смысл праздника осла и его кульминации - «ослиной мессы» как молебна умершему и вечно воскрешающему богу.
Критика теории «второй» («народной», «неофициальной»), или смеховой культуры, существующей параллелльно с «официальной», серьезной культурой, замечает И. Л. Попова, в 1980-1990-е годы была источниковедческой и теологической («паратеологиче-ской», по С.С. Аверинцеву). В 2000-е годы на первый план выступила «паратеологическая» критика.
Однако трактовка смеха Бахтиным имеет глубокую религиозно-философскую подоснову: «Несмотря на цензуру и "сталинский карнавал", Бахтин говорит о религиозных основах "идеи-образа" возрождения и о тех течениях христианской мысли, которым присуще освящение материально-телесного начала как максимального приближения мира к человеку, - о францисканстве, иоа-химизме и спиритуалах» (с. 158).
Именно Франциском Ассизским, Иоахимом Флорским и спиритуалами были воскрешены восходящие к Евангелию идеи не стремящейся к самоутверждению правды и ненасильственной исторической смены, ставшие особенно актуальными в начале XX в. перед лицом новых естественнонаучных открытий (изучение атома, теория относительности и др.). Осмысление истории получает у Бахтина терминологическое оформление в 1960-е годы в категории «большого времени», в котором «ничто не умирает, но все обновляется»; генетически с ним связаны бахтинские понятия «большое тело» и «большие судьбы слова и образа».
В первой редакции книги о Рабле и набросках 1940-х годов была намечена, но так и не реализована в полной мере тема «Рабле и Гоголь». Место Гоголя Бахтин пытается определить, исходя из общего контекста европейской литературы, рассматривая гоголевский смех как часть традиции «народно-праздничного смеха». Один из наименее проясненных аспектов теории смеха Бахтина -его амбивалентность: момент отрицания заключает в себе и момент утверждения. «Утверждающее начало в полной мере присуще "высокому" смеху, обладающему катартической, "очищающей" и "возрождающей" силой. Однако традиции "высокого смеха", как и почва для переживания смехового катарсиса, давно и безвозвратно утрачена. Редукция (и секуляризация) смеха в большей степени затронула его положительную, утверждающую сторону: отрицательную ("осмеивающую") силу смеха можно психологически пережить, его утверждающую сторону - только умозрительно реконструировать» (с. 181). Представления Бахтина об амбивалентной природе гоголевского смеха перекликаются с «теорией всенародного смеха» Вяч. И. Иванова. В статье «"Ревизор" Гоголя и комедия Аристофана» (1926) Иванов ставит вопрос о совместимости христианского отношения ко злу в мире и в собственной душе со смехом, морального пафоса с эстетической эмоцией и приходит к
выводу о невозможности разрешения Гоголем конфликта между христианином и художником. Бахтин отмечает попытки преодоления этого конфликта: в книге о Рабле «мрачной морализующей религиозности противопоставлена "духовная веселость" религиозного возрождения»; в книге о Достоевском «идея полифонии становится той предчувствованной Гоголем эстетической формой, в которой может воплотиться христианская идея» (с. 184).
Исследование творчества Рабле способствовало возвращению Бахтина к главному вопросу его ранних философских работ -«позиции сознания при создании образа другого и образа себя самого», что нашло отражение в рабочих тетрадях ученого 1940-х годов. Новым, что вносит после Рабле в эту проблематику Бахтин, становится признание серьезно-смеховой двутонности слова и образа. «Диалог между автором и героем, равно как и диалог "между человеком и его совестью" может быть окрашен не только в серьезные, но и в смеховые тона; более того, какой-то элемент смехово-го тона, в явной или редуцированной форме, для самосознания необходим: тон серьезности (чистый тон хвалы) чреват узурпацией точки зрения 'другого' и, как следствие, оправдательной ложью о себе самом. Однако и смеховая однотонность лжива: не уравновешенный серьезностью смеховой тон (чистый тон брани), подавляя самосознание, оборачивается объективацией, овеществлением образа» (с. 194-195).
Оформленная в эстетических категориях диалогическая философия Бахтина определила судьбу его теоретического наследия. Бахтинская методология «работает» только при условии принятия философских основ его мировоззрения: «освобожденная от своей диалогической основы она перестает быть и собственно научным инструментом исследования» (с. 196).
В монографии подробно прослеживаются перипетии, связанные с защитой диссертации и публикацией книги о Рабле, приводятся архивные документы1.
Т.Г. Юрченко
1 См. также: Паньков Н.А. Вопросы биографии и научного творчества М.М. Бахтина. - М.: МГУ, 2009. Реферат см.: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 7, Литературоведение: РЖ / РАН ИНИОН. - М., 2010. - № 3. - (2010.03.001; автор - Холиков А. А.).
