CC BY
36
Т. А. Мелешко считает, что в повести «Равновесие света дневных и ночных звезд» феминистские идеи открыто не декларированы, но в имплицитном виде текст их содержит. Название повести деконструируется как вариация на темы древнекитайской мифологии и натурфилософии, где темному началу (инь) противостоит светлое (ян). Бинарная оппозиция «инь - ян» традиционно отражала дуализм мужского и женского начал мироздания. Ключевое слово «равновесие», на первый взгляд, снимает противостояние в этой оппозиции. Однако по теории «отложенного означаемого» (Ж. Деррида) «читателю придется самостоятельно провести процесс различАния "дневных" и "ночных" звезд - мужского и женского, жизни и смерти, неба и земли, нечета и чета», при этом слово-ключ может оказаться лжеключом.
Повесть воплощает ризоматическую модель мира, которая построена не на бинарных оппозициях, а на нелинейных связях. Оппозиция «мужское - женское» не актуальна для автора. Сами понятия «женское» и «мужское» - не абсолютны, а относительны и условны. Они расположены на одной горизонтали, т.е. рядополож-ны, но не тождественны. Все элементы художественного мира В. Нарбиковой, все понятия и предметы относительны, и различия между ними «временные (с ударением на третьем слоге) - то, что только что позиционировалось как "женское", в следующий момент времени будет позиционировано как "мужское"».
Таким образом, для деконструкции оппозиции «женское -мужское» у В. Нарбиковой главным становится сам процесс «раз-личАния, улавливание оттенков становящегося смысла».
К.А. Жулькова
2010.03.031. БЕНЕВОЛЕНСКАЯ Н.П. «НИКА» ВИКТОРА ПЕЛЕВИНА. - СПб.: Фак-т филологии и искусств СПбГУ, 2009. -96 с. - (Серия «Текст и его интерпретация»; Вып. 7).
«Постмодерн выражает себя как особая контркультура, которая не строит оппозиции прежнему дискурсу, а свободно использует его для своей ницшеанской "эстетической игры", захватывая с ее помощью пространство классики, вынужденной делить его с поп-культурой» (с. 91), - пишет Н.П. Беневоленская (доцент СПбГУ). Автор исследует интертекстуальные связи рассказа В. Пелевина
«Ника», наполненного различными контаминациями, цитатной речью, аллюзиями и реминисценциями.
В основе сюжета рассказа отношения между героями комедии масок - Пьеро, Арлекином и Коломбиной. В роли «меланхоличного, поэтично настроенного» героя выступает рассказчик; Арлекин - его счастливый соперник - «соседский кот и в возможной перспективе владелец коричневого "Мерседеса"»; Коломбина -Ника. Любовный треугольник, состоящий из человека, кошки и кота, абсурден. Однако он символизирует равенство между всеми живыми существами, являясь знаком постмодернистского универсума, «задает мотив вечности», настраивает на «философский лад» (с. 16).
Интрига текста, по мнению исследовательницы, обусловлена парафилософской основой рассказа - игрой с идеями Платона, И. Канта, Ж.-Ж. Руссо, Н. Чернышевского, В. Соловьева, Ф. Ницше в том преломлении, которое они получили в романах В. Набокова «Дар», «Машенька», «Весна в Фиальте». Если, по Платону, «большое» и «малое» - причины добра и зла, то в произведениях В. Пелевина малое представляется как лишенность, побуждающая героя к истине-самоидентификаци: «Лишенность герой рассказа будто бы чувствует в сравнении с Никой и миром Набокова, но объявленные поиски истины скрываются под постмодернистским пузырем» (с. 9). По Ф. Ницше, «вочеловечивание диссонанса» требует «дивной иллюзии», «покрова красоты», имеющей аполлони-ческую природу. В. Пелевин будто создает этот покров: Ника обладает «сиамской красотой», главная цель героя - сочетание двух начал - дионисийского (чувственного) и аполлонического (разумного). Автор «Ники» признает ницшеанский «нравственный императив», определяющий искусство как ложь чародея-«теоретика» для ему подобных. В. Пелевин - автор и герой одновременно, «лживый чародей и поэт-сверхчеловек» (с. 10).
Ф. Ницше полагал, что трагедия вызывает «сострадание и страх» только у «"эстетически невозмутимых людей", т.е. недоразвитых "сократиков", что катарсис следует воспринимать как "эстетическую игру"» (с. 62). Герой «Ники» подходит к состоянию очищения, но не делает последнего шага вперед: «...там его, как и читателя, поджидает симулякр - пузырь вместо трагедии и катарсиса. В этом заключается истинная драма рассказчика - художника.
Ницшеанское равнодушие к трагедии парадоксально рождается не из силы духа сверхличности, а из меланхолии мечтателя» (с. 62).
В отличие от большинства исследователей, центром внимания которых оказывался многозначный облик героини рассказа «Ника», Н.П. Беневоленская считает, что «поливалентное и многоликое симулятивное начало сосредоточено в первую очередь в образе рассказчика», так как именно в его «повествовательном дискурсе Ника предстает такой, какой ее видит читатель» (с. 3).
Герой В. Пелевина - одновременно двойник Чернышевского из романа «Дар» и двойник свободного от «сократических»1 идей молодого поэта и писателя Годунова-Чердынцева: «Набоковские Чернышевский и Годунов-Чердынцев во многом определяют структуру текстовых полей рассказа, соответствующих мировосприятию рассказчика на интеллектуальном и перцептивном уровне, определяют его основу как героя-Текста» (с. 18). Однако жизнь как текст приносит пелевинскому герою муки, он не хочет быть «куклой в чужом сознании». В. Пелевин использует прием семантических антиномий (набоковский прием-оборотень), когда удвоенная, утроенная игра дает «нечто серьезное» - трагический фарс.
Идеал героя, представленный двумя дискурсивными источниками - мироощущением героев Набокова и тайной Ники, оказывается фиктивным. Поиски идеального мира приводят в тупик: на-боковской реальности нет, «вжиться» в мироощущение кошки невозможно. В этом состоит «серьезная драма современного мечтателя» (с. 8).
Корни пелевинского героя-мечтателя можно найти в образе Ленского, «в характере которого сочетаются поэтическая меланхолия и душевная чистота - простодушие», послужившее одной из причин его трагедии. «Как жизнь поэта простодушна» и пушкинская Ольга, однако это свойство другой - животной - природы. Пококетничав с Онегиным на балу, она сразу забыла об этом. Недолго плакала о погибшем женихе, вскоре вышла замуж за улана. Так же «проста» Ника, «она мгновенно забывала тех, кого видела только что, не отвечала за свои поступки и желания», всего через
1 О подобной расстановке акцентов см.: Ливри А. Набоков - ницшеанец. -СПб., 2005.
две недели после отъезда хозяина готова была уйти к владельцу коричневого «Мерседеса» (с. 43).
Н. П. Беневоленская отмечает интертекстуальные связи рассказа В. Пелевина с повестью Л. Толстого «Крейцерова соната» и рассказом А. Чехова «Ариадна». Сходство обнаруживается не только на уровне мотивов и сюжетных линий, но и на уровне идейной структуры. Позднышев - «мечтатель с "измененным сознанием"», который «существует вне духовной любви, но и не проповедует плотскую», для него действительность - это размышления о собственной семейной жизни (с. 45). «Прикрывшись героем», «нервным господином», Л. Толстой играет различными противоречивыми идеями: «"Массовый", детективно-мелодраматический сюжет сливается с "приключениями идей" - своеобразным "логическим структурированием", что отражает посткатастрофическое состояние героя и структурно сближает его с героями постмодерна» (с. 46).
Рассказ А. Чехова по структуре еще ближе пелевинскому: Шамохин расстается с иллюзиями, узнав, что Ариадна предпочитает ему Лубкова-кота-грузина. В Ариадне, как и в Нике, на первый план выступает то человеческое, то животное начало. А. Чехов не только показывает безнравственность, «неблаговидную роль» Ариадны и Шамохина, но и позволяет обнаружить в героине ницшеанскую личность, восхититься ее сильным животным началом, а в Шамохине увидеть самовлюбленного «теоретика»-мечтателя.
Авторские позиции писателя эпохи постмодернизма и «певца русской интеллигенции» схожи: «Чехов не выступает ни апологетом теории Ницше, ни ее противником. Показывая то притягательность героини, то ее откровенную пошлость, то оправдывая Шамохина, то иронизируя над ним, Чехов оставляет финал открытым1 в плане внутреннего развития героя. Так же поступает Пелевин» (с. 49).
Н.П. Беневоленская проводит сопоставления между «Никой» и рассказом Т. Толстой «Круг», считая его ключевым в цикле, центром внимания которого оказываются герои-мечтатели - «жертвы собственных иллюзий, литературных клише» (с. 80). Толстая обли-
Семанова М. «Крейцерова соната» Л.Н. Толстого и «Ариадна» А.П. Чехова // Чехов и Лев Толстой. - М., 1980. - С. 252.
чает мелкую обывательскую сущность советского интеллигента. Требует от героев соответствия моральному кодексу - «коду над-мирности русской классики» (с. 81). Разочарования героев представляются ей смешными и незначительными. Их смерть лишена трагизма: «Здесь постмодернистски-ницшеанская освобожденность от трагедии как источника "страха и сострадания" соответствует авторской интенции, позволяет вести "эстетическую игру", по Ницше, но служит личным задачам автора, схожим с задачами русской литературы и литературы социалистического реализма - научить, воспитать, разоблачить порок» (там же). Заявляя тему обывательского романтизма, писательница уничтожает героя-фантома. В. Пелевин «поступает значительно мягче». По сравнению с одномерным, «плоским героем» рассказа «Круг», пелевинский герой «обладает живой, страдающей душой и вызывает сочувствие автора», сознательно тяготеет к фантомной жизни, которая спасает его от «чаши с цикутой» (с. 82).
Исследовательница обнаруживает сходство архитектоники и глубинной структуры «Ники» и рассказа А. Солженицына «Матре-нин двор». Рассказчики, за которыми угадываются фигуры авторов, пытаются излечить душу. С этой целью сопряжен поиск истины.
A. Солженицын стремиться постичь «нутряную Россию»,
B. Пелевин - исконную тайну красоты и природы. Героини рассказов представлены как жертвы «железного века» и носительницы истины. В обоих произведениях звучит тема противостояния «человеческой души и механического насилия над ней, представленного в разные эпохи различными механизмами, в том числе государственными» (с. 83).
Одно из важных свойств, объединяющих рассказы «Ника», «Круг», «Матрёнин двор», - негативное отношение к социалистическому режиму.
Многоуровневая клишированность «Ники» позволяет соотнести ее со множеством произведений литературы. Количество соответствий «ничего существенного не добавит к замыслу автора», однако будет свидетельствовать о «новой, гибкой и многомерной пластике текста в постмодерне» (с. 86).
К.А. Жулькова
