CC BY
97
2009.02.004. ХАНСОН В.Д. ВОЙНА, КАКОЙ ЕЩЕ НЕ БЫЛО: КАК АФИНЯНЕ И СПАРТАНЦЫ ВЕЛИ ПЕЛОПОННЕССКУЮ ВОЙНУ.
HANSON V.D. A war like no other: How the Athenians and Spartans fought the Peloponnesian war. - L.: Methuen, 2005. - XVIII, 397 p. -Bibliogr.: p. 381-386.
Ключевые слова: Древняя Греция, 431-404 гг. до н.э., Пелопоннесская война, формы ведения войны.
Монография известного специалиста по античной военной истории, профессора Калифорнийского университета Виктора Д. Хансона посвящена Пелопоннесской войне 431-404 гг. до н.э., которая по своим масштабам явилась одним из самых грандиозных конфликтов ранней письменной истории. Структура книги определяется не столько хронологией событий, сколько поставленной автором задачей анализа основных военных аспектов данного конфликта, выявившего несостоятельность традиционных форм ведения войны, характерных для греческой полисной цивилизации трех предшествующих веков.
В главе 1 («Страх»), рассматривая причины конфликта, автор в качестве главной из них выдвигает страх спартанцев перед растущим могуществом Афин, в политике которых имперская экспансия соединилась с радикальной идеологией поддержки демократии в других полисах. «Афинианизм», таким образом, был, по его мнению, первым в истории Западного мира примером глобализации. Характерно, пишет автор, что в греческом языке появилось тогда специальное слово для обозначения афинской экспансии - attikizo, «аттикизироваться», т.е. становиться подобным афинянам или присоединяться к ним. Спартанцы видели в этом систематическое проявление агрессии и справедливо полагали, что противостояние переросло рамки простого военного соперничества и превратилось в борьбу за умы и сердца греков во всем греческом мире (с. 13-14).
Вступая в войну, обе стороны, по мнению автора, не имели реального плана разгрома противника. Пелопоннесский союз, возглавляемый Спартой, был способен двинуть в поход огромную пехотную армию в 60 тыс. гоплитов. Однако эта мощь в значительной степени была химерой. При отсутствии денежных средств он не мог использовать ее в течение длительного времени за предела-
ми Пелопоннеса. Соединенный флот Спарты и ее союзников насчитывал не более сотни кораблей (в основном коринфских), что составляло менее половины действующего флота Афинской архэ. Стратегия Спарты, пишет В.Д. Хансон, отражала мышление замкнутого аграрного иерархического общества, руководители которого собирались вести древним способом войну совершенно нового типа, не имея представления о специфике связанной с морем экономики Афин. Рассчитывая добиться капитуляции противника путем кратковременных ежегодных вторжений и систематического опустошения сельской округи города, спартанцы, скорее всего, не осознавали степени продовольственной безопасности Афин, способных благодаря господству на море возместить потери за счет увеличения импорта продовольствия. Длинные Стены, соединявшие город с морской гаванью Пиреем, сделали бесполезной блокаду Афин с суши. Создание столь грандиозных фортификационных сооружений между 461 и 456 гг. до н.э. изменило, таким образом, весь стратегический баланс в Греции, придав одному из ее городов-государств беспрецедентную неуязвимость при традиционных способах ведения войны (с. 27).
В основе стратегического плана Перикла лежала уверенность в том, что спартанская олигархия, видя бесперспективность своих походов в Аттику и попыток навязать генеральное полевое сражение афинским гоплитам, в конце концов поймет тщетность войны с Афинами. Задача афинского флота при этом ограничивалась преимущественно блокадой Пелопоннеса. Следовательно, как отмечает автор, план Перикла не предполагал каких-либо активных действий, и его фактической целью было завести войну в тупик, что уже означало бы победу (с. 30).
В главе 2 («Огонь: Война против земли») на основе изучения пелопоннесских вторжений в Аттику рассматриваются экономические, военные, идеологические и психологические аспекты сухопутной гоплитской войны в Древней Греции. Определяющим ее характер условием, пишет В.Д. Хансон, был тот факт, что в массе своей греческие гоплиты (за исключением профессиональных воинов спартиатов) были земледельцами. Поэтому спартанский царь Архидам, ведя войска в Аттику, имел некоторые основания думать, что гордые потомки победителей при Марафоне, Платеях и Энофи-тах, обезумев от ярости при виде своих горящих усадеб, выйдут на
битву в открытое поле, несмотря на реальную перспективу полного разгрома, либо будут вынуждены просить мира, демонстрируя позорную неспособность защитить собственную страну. Такова была логика «аграрной войны» в примитивном обществе, дефект которой, однако, состоял в том, что пока пелопоннесцы вырубали оливковые деревья в Аттике, афинский флот и морская пехота могли свободно разорять прибрежные поселки и деревни Пелопоннеса. Подобные рейды афиняне совершали в течение всего первого десятилетия войны, нанеся существенный ущерб сельскому хозяйству союзников Спарты (с. 43).
Впрочем, отмечает автор, если царь Архидам и спартанцы недооценили возможности афинян и степень их иммунитета от «аграрной войны», то и Перикл не смог предусмотреть фатальную ошибку собственной, разумной во всех отношениях стратегии. Он полагал, что город, рассчитанный на проживание 100 тыс. постоянных обитателей, способен вместить (без проблем с водоснабжением и санитарным состоянием в условиях средиземноморской жары) дополнительно 100 или 150 тыс. человек на месяц или даже более. Однако план превращения наиболее крупного города греческого мира в огромный лагерь беженцев в век крайне примитивных медицинских знаний был несомненной ошибкой. Наличие Длинных Стен позволяло афинянам избегать прямого столкновения с превосходящими силами пелопоннесцев. Но, как подчеркивает В. Д. Хансон, никакое поражение в большой полевой битве не привело бы к столь грандиозным потерям, какие нанесла Афинам эпидемия, вспыхнувшая именно в результате концентрации в городе массы жителей Аттики. Афиняне лишились более трети своих гоплитов и всадников, что по крайней мере в пять раз превысило их потери в кровавом сражении с беотийцами при Дели в 424 г. до н.э. В целом, как отмечает автор в главе 3 («Эпидемия»), по современным оценкам умерли около 70-80 тыс. человек из приблизительно 200 тыс. населения Аттики. Следствием же психологического стресса был своеобразный «освобождающий эффект», породивший погоню за удовольствиями и пренебрежение законами - то, что афинский историк Фукидид назвал апош1а («беззаконие») (с. 80-82).
Тем не менее ни демографическая катастрофа, ни разорение Аттики (впрочем, не столь уж тотальное, как доказывает автор) не заставили афинян просить мира. Вместе с тем фактический провал
спартанских массированных вторжений показал, что гомогенная гоплитская элита не способна добиться победы в условиях «асимметричной войны», когда афиняне уклонялись от сухопутных, а спартанцы - от морских сражений. Для войны нового типа требовался и новый тип воинов.
Уже в первый период войны и Афины, и Спарта стали нанимать фракийских легковооруженных воинов - пельтастов, которые сыграли ключевую роль в победе афинян над спартанцами на о. Сфактерия (425 г. до н.э.) и сильно содействовали успеху спартанского полководца Брасида в борьбе с афинянами на Халкидике (423 г. до н.э.). К концу войны уже чисто греческие в этническом отношении войска, скопировавшие фракийское вооружение и тактику, использовались в боевых действиях чаще, чем гоплиты. Большой популярностью пользовались также пращники с о. Родос и критские лучники (с. 91-92).
Широкое применение легковооруженных войск, комплектовавшихся из малоимущих слоев населения, имело глубокий социальный и культурный эффект. Фактически это была, как считает автор, революция в военном деле, которая грозила опрокинуть социальную гармонию греческого полиса. Специфика легковооруженных воинов состояла именно в том, что они, в отличие от гоплитов, могли убивать на расстоянии и, подобно современным партизанам и террористам, нередко преуспевали в убийствах мирного населения, что лишало их респектабельности гоплитской пехоты (см.: главу 4 «Террор»). Позднее, в IV в. до н.э., аристократические греческие мыслители, ностальгирующие по временам предков, осуждали наследие Пелопоннесской войны, особенно за «импортирование» этих «иностранных убийц», которые были столь же смертоносны, сколь лишены благородства гоплитов. Для платоновского Сократа, в частности, великая катастрофа состояла не в поражении афинской демократии, а в том, что Пелопоннесская война отделила доблесть от военной эффективности (с. 93, 146, 147).
За весь период 27-летнего конфликта имели место всего лишь два крупных регулярных сражения гоплитов: при Дели (424 г. до н.э.) и при Мантинее (418 г. до н.э.). В главе 5 («Доспехи») автор подробно реконструирует «анатомию» обеих битв, на примере которых рассматривает тактические и морально-психологические аспекты традиционных гоплитских сражений в целом. Отмечая их
формализованный и даже несколько ритуализированный характер, он, вместе с тем, подчеркивает тот факт, что оба эти сражения знаменуют самое начало медленной трансформации простой фаланго-вой тактики в пехотную тактику глубоких колонн. В них уже прослеживается определенное взаимодействие гоплитов с конницей и легкой пехотой, приспособление к местности и вторичное маневрирование, т. е. те тактические приемы, которые свое дальнейшее развитие получают в IV в. до н.э. при Эпаминонде, а затем широко используются македонскими царями Филиппом II и Александром (с. 141).
Судя по сохранившимся в источниках данным, пишет В.Д. Хансон, сражения гоплитов не отличались чрезмерным кровопролитием благодаря достаточно мощному защитному вооружению и тесно сомкнутому строю. Даже потери проигравшей стороны, за редкими исключениями, никогда не были особенно тяжелыми. Так, в битве при Дели из 14 тыс. участвовавших в ней афинских и беотийских гоплитов было убито 1500, т.е. чуть больше 10%. При Мантинее этот процент не превысил 7 или 8 (1400 гоплитов из 18-20 тыс. принявших участие в бою) (с. 145-146). Гораздо более затратными в плане людских (а также материальных) ресурсов были морские операции и осады городов. Самыми катастрофическими в истории Афинской архэ оказались великие морские походы афинян в Египет и в Сицилию. Закончившиеся провалом осады Мемфиса (454 г. до н.э.) и Сиракуз (415-413 гг. до н.э.) стоили Афинам и их союзникам более 90 тыс. воинов и моряков. В общей сложности только за 40 лет Архэ лишилась более 200 тыс. человек, что, по мнению автора, явилось прямым следствием отказа от традиционных форм войны (с. 176-177).
В главе 6 («Стены») рассматривается греческая практика осады городов. В качестве наиболее показательного примера В.Д. Хансон подробно анализирует осаду небольшого беотийского городка Платеи, союзника Афин, пелопоннесской армией (431427 гг. до н.э.). Эта осада, пишет он, продемонстрировала почти полную невозможность штурма города при отсутствии «артиллерии» (метательных машин), подвижных осадных башен и обученных контингентов специализированных легковооруженных войск. При всей изобретательности атакующих пелопоннесцы - в массе своей неповоротливые гоплиты - были наименее подходящим ти-
пом осаждающих. Взятие города реально было осуществимо только путем доведения осажденных до состояния голода в результате длительной блокада. Атака же приморских городов оставалась за пределами возможностей Спарты до появления у нее флота.
Значительно больший опыт осады городов имели Афины, объектами нападения которых были, естественно, только приморские полисы. Впрочем, как отмечает В.Д. Хансон, и афиняне, считавшиеся экспертами в этой области, полагались главным образом на полную блокаду города с суши и с моря, а не на активные действия против его укреплений (с. 192).
Примечательно, пишет автор, что все ведущие греческие мыслители - Платон, Ксенофонт, Аристотель - поддерживали распространенный в общественном сознании скептицизм по отношению к фортификационным сооружениям, рассматривая стены, с моральной точки зрения, как нечто не вполне совместимое с мужеством. Их наличие, считали они, порождало благодушие и вело к утрате гражданами веры в собственную доблесть. Поэтому осады в глазах греков были столь же одиозны, сколь и морская война - дорогостоящая и трусливая по своей сути, противоположная героическому кодексу земельных собственников, сражающихся на земле и за землю (с. 198).
Глава 7 посвящена анализу великого похода афинян в Сицилию, где впервые столкнулись две крупнейшие морские демократии греческого мира. Разгромом Сиракуз афиняне вероятно надеялись предотвратить возможную, с их точки зрения, помощь Спарте со стороны сицилийских дорийцев, а также прервать поставки в Пелопоннес сицилийского зерна, перенаправив их в Аттику, постоянно нуждавшуюся в импортном хлебе (с. 203). Название главы -«Лошади» - призвано, по-видимому, подчеркнуть решающую, по мнению автора, роль конницы сиракузян в окончательном поражении афинской экспедиционной армии.
Рассматривая особенности древнегреческой кавалерии и облик типичного греческого всадника конца V в. до н.э. (физические данные его самого и его лошади, вооружение, способы ведения боя, стоимость содержания и т.д.), В. Д. Хансон подчеркивает, что это был не слишком эффективный, но крайне дорогостоящий род войск. Для большинства греческих государств, за исключением Афин, Сиракуз, Беотии и Фессалии, конница была недоступной
роскошью. При отсутствии седел и стремян сидевшие на низкорослых лошадях (фактически, «боевых пони») всадники не были в состоянии прорвать ряды гоплитов, но могли только издали бросать в них дротики или поражать сверху коротким копьем, а затем легко уходить от преследования. Как правило, конница старалась атаковать фланги или тыл фаланги гоплитов, но наиболее опасна она была для пехоты, нарушившей строй (беспорядочно отступающей или преследующей противника) или рассеянной небольшими группами на местности. И хотя исход сражения обычно решала тяжеловооруженная пехота, в ходе Пелопоннесской войны всадники убили гораздо больше греков, чем фаланги гоплитов, полагает автор (с. 227-228).
Афиняне, разумеется, понимали всю важность кавалерии для ведения боевых действий в Сицилии. Их собственная конница активно противодействовала опустошению Аттики рассеявшимися по стране пелопоннесскими отрядами и неоднократно спасала отступающих гоплитов, прикрывая их отход в битвах при Дели и Мантинее. Однако, готовя сицилийскую экспедицию, афиняне не имели представления о численности и эффективности кавалерии Сиракуз и ошибочно понадеялись на конницу союзных с ними сицилийских городов. При наличии 5100 гоплитов афинская армия, высадившаяся в Сицилии, имела лишь 30 всадников против 1200 конных сиракузян. Прибытие из Афин позднее дополнительно еще 250 всадников и 30 конных лучников не могло существенно изменить соотношение сил. В результате тактические победы афинян не имели стратегических последствий, поскольку многочисленная конница Сиракуз не позволяла афинским гоплитам развить достигнутый успех. В конечном итоге трагический для афинян исход морского сражения в гавани Сиракуз принудил их к безнадежному отступлению вглубь острова, которое закончилось полной катастрофой благодаря действиям кавалерии противника. От 40 до 50 тыс. афинян и их союзников погибли или попали в плен. Было потеряно также 216 триер - почти весь флот Афинской архэ (с. 229).
В главе 8 («Корабли») рассматриваются устройство, технические данные, состав экипажа, тактика боя, стоимость постройки и содержания триеры - основного боевого корабля греческого мира в V в. до н.э. Его уникальная система размещения гребцов, пишет автор, длительное время, с эпохи Ренессанса, оставалась предметом
споров среди историков, пока в 1987 г. объединенная британско-греческая команда исследователей разных специальностей не завершила проект «Олимпия». Воссозданная в натуральную величину и прошедшая ходовые испытания реплика классической афинской триеры подтвердила вероятность того, что было именно три ряда гребцов, располагавшихся на трех уровнях, каждый со своим стандартизированным веслом (а не три гребца на одно весло). Благодаря столь высокой концентрации человеческой мускульной силы триера, обладающая массивным тараном и общей длиной, превышающей в шесть-семь раз ее ширину, была своего рода плывущим копьем. На высшей скорости она могла нанести удар по корпусу цели разрушительной силой в 50 тонн, и, как правило, одного такого удара было достаточно, чтобы корабль противника затонул в считанные секунды (с. 242).
За два года до Пелопоннесской войны в морской битве между флотами Коринфа и Керкиры (вторым и третьим по силе в греческом мире после афинского) обе стороны, согласно Фукидиду, сражались «древним способом». Их корабли сцеплялись бортами, и палубные гоплиты превращали морское сражение в подобие сухопутной битвы пехоты. Подтекст описания, отмечает В. Д. Хансон, заключается в том, что в искусстве морского боя оба эти флота стояли гораздо ниже афинского, поскольку афиняне, используя высокую тренированность своих экипажей, легко выигрывали сражения даже в численном меньшинстве с помощью скорости маневров и таранных ударов и не позволяли своим кораблям сходиться с кораблями противников в абордажном бою (с. 255).
В течение войны менее опытные в морском деле пелопон-несцы искали способы нейтрализовать превосходство афинян. И с какого-то момента они стали строить триеры более тяжелой конструкции с усиленной носовой частью, позволявшей их кораблям выдерживать даже лобовое столкновение. Именно это обстоятельство предопределило поражение афинян в морской битве в гавани Сиракуз, где ограниченное пространство исключало свободу маневра. Эта непредвиденная катастрофа побудила Спарту возобновить усилия по созданию флота и тем самым положила начало последнему этапу конфликта, получившему название Ионийской войны, основные особенности и события которой рассматриваются в главе 9.
В определенном смысле, пишет автор, война приобрела характер финансового соревнования между неограниченными денежными ресурсами Персидской империи, за счет которых осуществлялось строительство и содержание пелопоннесского флота, и теперь уже гораздо более скромными возможностями Афин, которые лишились почти всех своих традиционных источников дохода (с. 272). К несчастью для афинян немногие из их политиков осознавали тот факт, что война драматически изменила свой характер и более не может рассматриваться в рамках старой простой спартанской-сухопутной/афинской-морской дихотомии прошлых десятилетий. Тем не менее в течение ряда лет афинскому флоту удавалось относительно успешно вести боевые действия на море и одержать победу в нескольких крупных сражениях. За пять лет боев (411406 гг. до н.э.) Спарта потеряла 250, а Афины только 110 триер. Разница, однако, состояла в том, что спартанцы легко компенсировали свои потери благодаря финансовой помощи Персии, тогда как афиняне уже не имели права на ошибку, поскольку не имели ресурсов для ее исправления. В конечном итоге в результате грубого просчета афинского командования последний флот Архэ был практически полностью уничтожен при Эгоспотамах, в Геллеспонте (Дарданеллы). И это сделало неизбежной капитуляцию Афин (с. 282-283).
В заключительной, десятой главе, анализируя итоги почти тридцатилетнего конфликта, автор обращает внимание на тот факт, что современные историки часто склонны преуменьшать его трагические последствия. При этом ссылаются на то, что ликвидированная спартанцами демократия возродилась в Афинах уже к концу 403 г. до н.э., обеспечив шесть десятилетий относительной стабильности; в течение 11 лет были вновь отстроены разрушенные пелопоннесцами Длинные Стены. Возрожденный в 378 г. до н.э. Второй афинский морской союз, без одиозного фороса и насильственных конфискаций земли, больше напоминал изначальную, хорошо сбалансированную Делосскую лигу, чем империалистическую и эксплуататорскую Архэ. Аграрная инфраструктура Аттики была быстро восстановлена, а в самих Афинах имел место расцвет ремесленного производства, в частности краснофигурной керамики. И тем не менее сами современники - афинские ораторы IV столетия, такие как Демосфен или Исократ, - рассматривали Пело-
поннесскую войну как великую разграничительную линию между блестящим V веком и своей эпохой упадка (с. 292-293).
Травмирующий эффект имели сами по себе огромные людские потери. За время войны гражданское население Афин сократилось на 60% и никогда больше не достигало довоенного уровня. Только в боях афиняне потеряли, по самым скромным подсчетам, 5470 гоплитов. Для низшего класса, фетов, морская война в Эгеиде в последнее десятилетие конфликта, по существу, стала «кровавой баней», которая изменила баланс между бедняками и более состоятельными гражданами (гоплитского ценза и выше) в пользу последних, чем, по мнению автора, в значительной степени объясняется менее радикальный характер послевоенной афинской демократии (с. 296).
Гораздо сложнее, пишет В.Д. Хансон, оценить потери других греческих городов-государств. Например, трудно сказать, сколько граждан союзных полисов погибли на сотнях потопленных в ходе войны афинских и пелопоннесских триер, во время осад городов, массовых казней и избиений, грабительских рейдов и внутрипо-лисных распрей. Некоторые города вообще прекратили свое существование, или же их население полностью сменилось. Отсюда, разумеется, не следует, что Греция погрузилась в жалкую нищету. В гораздо большей степени цена войны состояла в росте материальной неумеренности и истощении интеллектуальной энергии. Психологическая травма, нанесенная общегреческой войной, прослеживается и в послевоенных комедиях Аристофана, и в сочинениях Ксенофонта и Платона, отразивших своего рода кризис доверия в Афинском государстве и ощущение утраченного блестящего прошлого (с. 299).
Рассматривая причины поражения Афин, автор выделяет две, по его мнению, главные. Во-первых, еще до Сицилийской экспедиции, в период так называемой Архидамовой войны, Афинам противостояла не только Спарта с ее пелопоннесскими союзниками, среди которых были такие сильные полисы, как Элида, Тегея и особенно Коринф, но и Фивы, возглавлявшие Беотийский союз. При этом беотийская армия была не слабее спартанской, что ставило Афины в ситуацию войны на два фронта. Таким образом, не сломив сопротивления ни одного из своих главных противников в самой Греции, афиняне, предприняв поход в Сицилию, ввязались в
войну с еще одним государством, не менее сильным, чем их собственное. Более того, напав на демократические Сиракузы, они подорвали основы собственной пропаганды, настаивавшей на том, что война в значительной степени является идеологической и направлена на поддержку демократических режимов.
Во-вторых, к 412 г. до н.э. еще одним фактическим участником конфликта стала Персидская империя, финансовая помощь которой Спарте привела, в конечном счете, к разгрому Афинской ар-хэ. Накануне войны Перикл, подчеркивая абсолютное превосходство Афин над пелопоннесцами в отношении денежных средств, отмечал, что в этой новой войне решающую роль будут играть не люди, а деньги. Перикл оказался совершенно прав, но по иронии судьбы аграрная, изоляционистская Спарта, с абсолютно немонетарной экономикой, получила в свои руки неограниченные финансовые ресурсы и выиграла войну (с. 303-304, 310-311).
А.Е. Медовичев
