CC BY
109
профессиональную группу советского общества к перманентным сделкам с власть имущими. «История повседневности в рассматриваемый период демонстрирует истинные масштабы поддержки и преданности, которые писатели оказывали сталинскому режиму. Выбирая конформистскую линию поведения, большинство литераторов отвергали альтернативные варианты жизненной позиции, сумели "устроиться" и даже иметь более высокий уровень жизни по сравнению с другими слоями населения» (с. 358). Но далеко не все писатели признавали подобные компромиссы: несмотря на давление и «искушения», в советской литературе сохранялось творческое начало, не были забыты этико-эстетические традиции русской классики.
В.Ф. Капица
2007.01.027. ПАХОМОВА СИ. В ХУДОЖЕСТВЕННОМ МИРЕ Л. ПЕТРУШЕВСКОЙ. - СПб.: Филол. фак-т СПбГУ, 2006. - 78 с.
С.И. Пахомова (доцент СПбГУ) обращает внимание на «эстетический экстремизм»1 писательницы - на «поистине уникальную концентрацию негативного жизненного материала», изобилие «всякого рода жутких ситуаций» в ее произведениях (с. 3). Автор прослеживает «страшные» сюжеты рассказов «Медея», «Выбор Зины», «Хэппи-энд», проникнутые «мрачной безысходностью». По убеждению Л. Петрушевской, «жизнь - это ад, и горе вообразившему, что каким-то образом можно оказаться в раю» (с. 7). Именно антиномия ада и рая организует идейную структуру текстов Петрушевской. Основная мысль большинства ее рассказов -покой и счастье возможны лишь на небесах, а на земле буквально каждый шаг для человека сопровождается борьбой, к которой необходимо быть всегда готовым. Счастливые концовки в ее произведениях редки и «достаточно специфичны»: «Необходимо не только в полной мере осознать непреодолимость тягот и страданий, но, погрузившись во мрак, достичь самого дна - именно тогда и наступает порой просветление, знаменующее выход на новый, высший уровень» (с. 9).
1 Тименчик Р. Ты - что? или Введение в театр Петрушевской // Петрушев-ская Л. Три девушки в голубом. - М., 1989. - С. 398.
В повествовательной структуре Л. Петрушевской автор выделяет два стилевых регистра: «...жесткое лаконично-беспафосное слово, ориентированное на шаламовскую прозу, чередуется с пародийно-ерническим сказовым словом, невольно заставляющим вспомнить Зощенко» (с. 24).
Привлекая к анализу тюремно-лагерную прозу 1960-1980-х годов, С.И. Пахомова обнаруживает связь таких текстов Л. Петрушевской, как «Свой круг», с «Колымскими рассказами» В. Шаламова. Многие произведения писательницы выдержаны в той же «предельно жесткой» манере (с. 14). Ее можно назвать продолжательницей шаламовской традиции. Специфику новеллы Шаламова определяет «отсутствие адекватной эмоциональной реакции на ужасное»1, или, говоря иначе, «смысловой накал» между трагичностью жизненных событий и «намеренно нейтральной стилевой манерой» их изображения2. Но именно такой конструктивный принцип исповедует в своем творчестве Петрушевская.
Однако «безнадежный этический стоицизм» парадоксальным образом сочетается в ее прозе с зощенковским комическим редукционизмом, когда возвышенное и трагическое травестируются, низводятся на уровень анекдота и кухонных дрязг. При внешней несхожести ориентация на примитив, на «лубочную» эстетику роднит ее с автором рассказов «Баня» и «Аристократка», с их «оксюморонным» стилем. Как и Зощенко, Петрушевская умеет добиваться желаемого эффекта столкновением «речевых форм традиционной литературы с подчеркнуто грубым словом». Ее произведения отличаются «языковой эклектикой»3, являющейся одной из характерных черт постмодернистской и особенно постреалистической эстетики в целом. «Языковая оксюморонность» присуща многим современным писателям. Однако именно у Пет-рушевской взаимопроникновение принципиально различных речевых форм обусловлено установкой на эстетизацию жизненного
1 Большев А. Исповедально-автобиографическое начало в русской прозе второй половины ХХ в. - СПб., 2002. - С. 58.
2 Богданова О.В. Современный литературный процесс (К вопросу о постмодернизме в русской литературе 70-90-х годов ХХ в.). - СПб., 2001. - С. 65.
3 Маркова Т. Поэтика повествования Л. Петрушевской // Русская речь. -М., 2004. - № 2. - С. 38.
«сора». Благодаря этому критика 80-х годов поначалу определяла ее творческий метод как «натурализм», «жестокий реализм» и даже «чернуху». И все же есть основания утверждать, что быт у Зощенко и Петрушевской «следует воспринимать скорее в иносказательном плане, как символ невыносимых тягот человеческого бытия» (с. 22). По мнению С.И. Пахомовой, в том и другом случае за бытовыми коллизиями следует различать постановку вечных, трагических проблем бытия и духа.
Кроме того, в текстах Л. Петрушевской звучит лирическая, «элегическая интонация», которая создает эффект «воспарения» над низкой стихией, помогает, несмотря на преобладание призем-ленно-бытовых реалий, добиться атмосферы мощного духовного напряжения. «В рассказах, где элегическое начало доминирует, возникает мотив метафизической тоски, которую испытывает человек в земном мире и под влиянием которой этот мир покидает» (с. 24). В отличие от исследователей, рассматривающих тексты писательницы в системе координат реализма, С. И. Пахомова полагает, что ее творчество находится в сфере «постреализма»: «Сплав традиций и начал, кажущихся несовместимыми, лежит в основе прозы Петрушевской» (с. 26).
Автор обращает внимание на то особое место, которое отводится в прозе писательницы еде (ее вечно не хватает на всех, а потому она становится предметом раздоров и склок) и хроническим заболеваниям, прежде всего поражающим детей и стариков. Однако основным источником конфликтов в рассказах является жилплощадь: едва ли не всякая квартира атакована немыслимым количеством родственников, пытающихся любыми способами прописаться на вожделенных квадратных метрах, чтобы потом вести борьбу на уничтожение других претендентов. Все эти инвариантные мотивы и темы, общие черты смыслового, сюжетно-ситуативного, лексического планов, основные конструктивные принципы, свойственные творческой манере писательницы, обнаруживаются и в двух самых больших ее прозаических произведениях - в романе «Номер Один» и в повести «Время ночь».
С.И. Пахомова анализирует «предметно-бытовой психологизм» повести «Время ночь» (1991), пронизанной мыслью о непреодолимом трагизме человеческого бытия. Страдания изображаемой семьи фатальны; происходит последовательная подмена «высоких»
мотивов, связанных с духовной сферой человеческой жизни, «низкими», бытовыми (яростная борьба за жилплощадь, безденежье, болезненно-невротическое отношение к пище и т.п.). Однако проблемы, мучающие главную героиню-рассказчицу Анну Андриа-новну, только на первый взгляд могут показаться исключительными - «сквозь их утрированность и заостренность, сквозь специфику нищенского быта просвечивают универсалии и архетипы, знакомые каждому человеку» (с. 34). Возникает «эффект Зощенко» -«проще всего посмеяться над пороками жалких обывателей», но «гораздо труднее понять, что речь идет о трагическом несовершенстве человеческой природы в целом, и узнать в этих персонажах самих себя» (с. 35). Как бы неожиданным образом параллель, которую настойчиво проводит рассказчица между собой и великой Ахматовой, «предстает не в пародийно-ироническом, а в серьезном плане». При всей своей вздорности, она склоняется «к совершенно безнадежному этическому стоицизму - и этим действительно начинает в какой-то мере походить (во всяком случае к финалу) на свою гениальную тезку» (с. 38).
Многие критики, отмечает С.И. Пахомова, констатировали отсутствие психологизма в произведениях Л. Петрушевской. Впервые тезис о ее «антипсихологизме» высказал А. Барзах1, понимая его как важную и характерную особенность современной культуры. Что касается собственно психологизма, то в трактовке этого критика он предстает явлением сугубо негативным. Другие исследователи писали об «антипсихологизме» Петрушевской в ином ключе, имея в виду «якобы характерный для писательницы полный отказ от анализа внутреннего мира персонажей» (с. 35). С.И. Пахомова не согласна с такой точкой зрения: «Для произведений Петрушевской действительно характерна непроясненность мотивов поведения героев, они чаще всего не способны к полноценной рефлексии и не в состоянии дать ясный отчет в причинах своих поступков. Но все это вовсе не означает, что писательница отказывается от системы психологических мотивировок»; она
1 Барзах А. О рассказах Л. Петрушевской // Постскриптум. - М., 1995. -№ 1. - С. 255-260.
«силой своего жестокого таланта» развенчивает «иллюзию самопонимания» человека (с. 36).
Обращаясь к драматургии Л. Петрушевской, С.И. Пахомова анализирует пьесы «Уроки музыки», «Чинзано», «Три девушки в голубом» и в ходе анализа выявляет очевидную связь драматических и прозаических текстов как на уровне структуры, так и на уровне характерологии. Отличительной чертой драматических произведений является большая (по сравнению с прозой) роль абсурда. «В споре критиков о том, к какой традиции, психологической или абсурдистской, следует отнести драматургию Петрушев-ской, истина, скорее всего, находится посередине» (с. 46). Усиление элементов абсурдистской поэтики связано со стремлением писательницы максимально «универсализировать изображаемые локальные житейские ситуации, обнажить за бытовой конкретикой глобальные и вечные проблемы бытия и духа человеческого»; так находит воплощение «целостный мирообраз, в системе координат которого человек бесконечно одинок и обречен страдать во враждебном материальном мире» (с. 72).
К.А. Жулькова
