CC BY
81
Русское зарубежье
2004.02.031. ЗВЕРЕВ А.М. ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ПАРИЖА, 1920-1940. - М.: Мол. гвардия, 2003. -371 с.
В книге доктора филол. наук, проф. кафедры сравнительного литературоведения РГГУ, зам. главного редактора журнала «Иностранная литература» А.М. Зверева (1939-2003) воссоздана жизнь русского эмигрантского сообщества в Париже между двумя мировыми войнами. Автор привлек обширный и малоизвестный материал - воспоминания, письма, архивные документы.
В главе первой «Город на Сене» рассказывается о первых эмигрантах в Париже, отмечается, что понятие об эмиграции сложилось «после первой русской революции» (с. 6). Автор указывает причины эмиграции и переходит к ее характеристике в творчестве некоторых писателей. Материалом становятся, например, произведения Тэффи. Ее рассказ «Городок» с ироничным подзаголовком «Хроника» нельзя воспринимать как вполне достоверную и тем более полную картину русского Парижа; однако «многое Тэффи уловила со своей неизменной наблюдательностью. И выразила точно, хотя с оттенком шаржа» (с. 9).
А. М. Зверев очерчивает социальный состав эмигрантов, род их занятий, порядок получения вида на жительство; определяет отношение к ним со стороны французов. Но главной темой становится характеристика среды, где происходило формирование писателей. Речь, в частности, идет о Г. Газданове, который позже обобщил свои впечатления в автобиографической книге «Ночные дороги». Отмечается роль кинематографа - в съемках участвовали не только известные актеры (И. Мозжухин), но, например, и будущая поэтесса Г. Кузнецова.
Упоминаются первые объединения - Русский воинский союз, Комитет помощи русским литератором и ученым, - их учредители и члены. Более подробно автор характеризует Комитет помощи русским литераторам и ученым, который был задуман как благотворительная организация, хотя его деятельности пытались придать и политический оттенок, уточняя название: помощь не всем, а только «жертвам большевизма». «Поскольку Алексея Толстого, который готовился вернуться в Москву с покаяниями, никак нельзя было отнести к “жертвам”, его вместе с двумя единомышленниками исключили из Комитета, а затем из Союза русских литераторов и журналистов» (с. 18-19). В помощь эмиг-
рантам комитет устраивал разнообразные встречи («понедельники», литературно-музыкальные вечера, бенефисы). Почти ежегодно проходили писательские балы, на которых с благотворительной целью выступали писатели - Бунин, Куприн, Мережковский, Гиппиус, Цветаева, Ходасевич, Ремизов, Зайцев, Шмелев, Г. Иванов, а также философы, художники, артисты, режиссеры. Приглашались возможные спонсоры.
В главе второй «Пути бегства» показано, что и писатели, находившиеся в метрополии, размышляли о русской эмиграции (пьеса М. Булгакова «Зойкина квартира»). Проблемы, связанные с постановкой романа «Бег», становятся для А.М. Зверева и поводом для разговора о закончившихся трагически отношениях В. Маяковского и эмигрировавшей Т. Яковлевой. Автор обращается к письмам, воспоминаниям, беседам В. Катаняна - кинорежиссера, биографа Маяковского; привлекаются записи эссеиста и критика Г. Шмакова (эмигрировал в Америку).
А. Толстой выразил свое резкое неприятие эмигрантского быта (он готовился к возвращению на родину) в романе «Эмигранты», имевшем ряд конкретных прототипов. В Россию он вернулся с И. М. Василевским (Не-Буквой), печатавшим его в «Накануне» (Берлин). Л. Белозерская, бывшая жена Василевского, по возвращении написала воспоминания (в том числе - о М. Булгакове, встреча с которым перевернула ее жизнь).
Автор уделяет специальное внимание семье Д. Мережковского и З. Гиппиус, создавших в Париже свой литературный салон. Обозначена деятельность К. Бальмонта, завсегдатая другого салона - художницы Е. Крутиковой. Она особенно ценила поэта М. Волоши-на, написавшего цикл стихов о Париже периода эмиграции, связанной с Первой русской революцией 1905 г. А.М. Зверев анализирует книгу М. Волошина «Лики творчества». Упоминается также деятельность И. Эренбурга, выпускавшего в эмиграции вместе с Е. Полонской (Л. Мовшенсон) юмористические журналы «Тихое семейство» и «Бывшие люди».
Выделено значение «Русских сезонов», деятельность которых стала своеобразным прологом к творчеству А. Вертинского, о котором речь идет в главе третьей «Не ты ли сердце обогреешь...». А.М. Зверев анализирует его песенно-поэтическое творчество («Мадам, уже падают листья», «Сумасшедший шарманщик», «Рождество в стране моей родной»), характеризует восприятие оригинального шансонье русскими эмигрантами.
Своеобразно развивалось и творчество Дон-Аминадо (Аминад Шполянский), автора стихов, юмористических скетчей и воспоминаний.
В мемуарах «Поезд на третьем пути» (изданы в 1954 г.) он писал о многих выдающихся деятелях эмиграции, в частности о Бунине. В качестве материала для обобщений исследователь привлекает не только тексты писателя (рассказ «Конец», дневники), но также дневники его жены
В. Буниной. Приведены высказывания Тэффи о Бунине. А.М. Зверев сравнивает произведения Тэффи с текстами Дон-Аминадо, говорит о свойствах ее юмора: она «обладала врожденным чувством смешного» и «старалась его сохранить даже в очень печальных обстоятельствах» (с. 76). Дон-Аминадо первоначально был известен как «постоянный сотрудник парижской газеты “Последние новости“», а позднее как автор поэтических книг. В течение года выходил возрожденный им «Сатирикон». Закономерно, что упоминание «Последних новостей» приводит к более подробной характеристике деятельности П. Н. Милюкова, возглавлявшего с 1921 г. Союз русских писателей и журналистов, в который входили многие представители русской эмиграции - Куприн, Гиппиус, Ремизов, Тэффи, Бальмонт. Особое внимание А.М. Зверев уделяет творчеству И. Тхоржевского - одного из тех, без кого «сильно оскудел бы, обесцветился художественный мир русского Парижа» (с. 90). В эмиграции он издал сборник «Новые поэты Франции» (1930), стал первым редактором налаженного после войны тоненького журнала, названного (как и довоенная газета) «Возрождение», завершил «Историю русской литературы», начал мемуары «Последний Петербург». Его характеристика дополняется мнением о нем Б. Зайцева. Автор упоминает также об известном знатоке искусства А. Трубникове, печатавшемся под именем Андрей Трофимов и оставившем автобиографическую книгу «От императорского музея к Блошиному рынку» (1935).
Глава четвертая «Зеленая лампа» - о литературных кружках в Париже, часто прекращавших свое существование «из-за того ли, что состав участников был случайным, из-за разногласий, причем не только художественных» (с. 96). «Зеленая лампа» стала исключением; она просуществовала двенадцать лет, закончив свою деятельность из-за начавшейся Второй мировой войны. Мережковский называл общество «Зеленая лампа» «лабораторией», настолько различались взгляды и позиция его участников. Гиппиус полагала, что главная задача собраний - «научиться свободе». По замыслу Мережковских, «Зеленая лампа» должна была «стать чем-то наподобие инкубатора идей, или своего рода тайным обществом единомышленников, у которых одни и те же духовные интересы, одна и та же тревога и боль. Здесь предстояло сообща
искать ответы на самые жгучие вопросы времени и, найдя, нести свет обретенной истины эмигрантским массам. Дмитрий Сергеевич в своих замыслах шел дальше: истина будет востребована не только эмиграцией, не только Россией, она будет нужна всему человечеству» (с. 114). На собраниях «Зеленой лампы» многие темы вызывали острую полемику. Самая ожесточенная полемика возникала каждый раз, когда обсуждалось «назначение, возможности, будущее русской литературы в изгнании» (с. 116). И особенно непримиримым оказался Довид Кнут: от имени молодых, которым Ст. Иванович (Семен Португейс), сотрудник «Последних новостей», предрекал «скорое творческое угасание», он объяснял оппоненту, что «можно обойтись без “запаса березок и кукушек”, если из России предусмотрительно вывезено самое главное - душа.» (с. 117). З. Гиппиус и здесь отстаивала свои заветные мысли о необходимости «научиться свободе».
Образ З. Гиппиус А. М. Зверев воссоздает, собирая его черты из воспоминаний А. Белого, Тэффи, Ю. Терапиано, С. Маковского. Автор анализирует книгу З. Гиппиус «Дмитрий Мережковский», отмечает особенности ее поэтического творчества, подключая к своим размышлениям оценки Г. Адамовича. Обозначены и некоторые свойства прозы Д. Мережковского: «приверженность к сухому теоретизированию», «сознание собственной исключительности» (с. 119). По воспоминаниям Н. Берберовой («Курсив мой»), мир Мережковского был основан на политической непримиримости к Октябрьской революции. Характеристика Мережковского дается и на основании мемуаров В. Яновского «Поля Елисейские»: «Мережковский в его изображении - почти ничтожество, которое нагло присвоило себе “роль жреца или пророка”» (с. 121).
В главе пятой «Вечного венчания печать...» автор вновь опирается на воспоминания В. Яновского. Речь идет о собраниях общества «Круг», об издании альманахов с тем же названием, о создании журнала «Новый град». Для формирования позиции журнал большое значение имели доклады Г. Федотова, сопрягавшего «восстановление человеческой души. с восстановлением христианства» (с. 135). Современное искусство было для него свидетельством «отчаянной борьбы человека с духом небытия, который открылся ему, как только закрылось небо» (с. 138). Однако далеко не все участники собраний «Круга» разделяли убеждения идеолога. Автор привлекает внимание к личности Ю. Фельзена, который «не мог попасть в преобладающий тон» собраний, когда «начинались
дискуссии вокруг теологических проблем.» (с. 141). В «Круге» объединилось новое содружество - поэты Г. Адамович, Д. Кнут, Л. Червинская, критик В. Вейдле, студент-этнограф Б. Вильде, печатавший стихи и прозу под псевдонимом Борис Дикой. В 1931 г. Г. Федотов вместе с И. Фондаминским начали издавать журнал «Новый град», где потом стал печатать отчеты о собраниях «Круга» на авеню де Версай.
На собраниях «Круга» присутствовала Е. Кузьмина-Караева (в эмиграции именем ее стало монахиня Мария). Религиозное начало отличало ее творчество. Вместе с Н. Бердяевым она организовала в Париже братство «Православное дело». А.М. Зверев рассказывает о последних годах жизни поэтессы (Мать Мария погибла в газовой камере 31 марта 1945 г.).
Глава шестая «Всякий поэт по существу эмигрант» названа строчкой из статьи М. Цветаевой «Поэт и время» и посвящена ее судьбе, точнее - малоизвестным страницам ее биографии. В частности, говорится о напряженных отношениях ее с православными кругами. Еще в 1923 г. она признавалась Р. Гулю, что «Бердяев с давних пор вызывает у нее отвращение», да и «церковь всегда вызывала у нее внутреннюю неприязнь» (с. 158). Единственным из церковной среды, к кому Цветаева была дружески расположена, оказался Г.П.Федотов. В «Новом граде» по его настоянию была напечатана одна из самых ярких цветаевских статей «Эпос и лирика современной России», хотя в ней много говорилось о Маяковском, неприемлемом для эмиграции (с. 159). Приводятся критические суждения, которые позволяют представить ее окружение и часто недружелюбное к ней отношение в среде эмигрантов. Писавшие о ней давали понять, что «в зарубежье Цветаева - человек посторонний: мыслями и чувствами она уже давно . в Советской России» (с. 188). В главе уделяется внимание переписке Цветаевой с Рильке, который, «сразу в ней почувствовав родную душу, смог распознать самое существенное, самое цветаевское лучшее.» (с. 177-178). Автор касается также причин разрыва существовавшего много лет «романа в письмах» между Цветаевой и Пастернаком. Дан анализ единственной за годы эмиграции и оказавшейся последней книги стихов «После России» (1928). Ее последние эмигрантские годы - это по преимуществу время прозы: мемуарной, эссеистской, лирической. В заключение автор излагает трагическую историю превращения мужа Цветаевой С. Эфрона из эмигранта в советского резидента.
В главе седьмой «Колесо времени» А.М. Зверев описывает заключительный этап жизни русского Парижа. Он начинает с истории возвра-
щения Куприна: «... текст, озаглавленный “Москва родная” и пропитанный слезливым умилением, кое-как слепили журналисты “Комсомолки”» (с. 206-207). И в противопоставление его судьбе автор излагает историю
А. Бунина и Б. Зайцева, которые отказались вернуться и прожили во Франции практически всю жизнь.
В главе восьмой «Мучительное право» рассказано о кладбище Сен-Женевьев де Буа, где захоронено более двадцати тысяч русских - бывшие союзники и враги лежат рядом: Бунин и Зайцев, Мережковский, Гиппиус и втайне ими презираемый историк Петр Струве (он никогда не приходил на заседания «Зеленой лампы»). «Солдаты Корниловского ударного батальона, а неподалеку ненавистные им эсеры и эсдеки, покинувшие родину с остатками белых армий. Балерина М. Кшесинская и великий князь Андрей Владимирович, ее морганатический супруг, а на другом участке - невозвращенцы из числа видных советских сановников. Смерть примирила всех» (с. 263).
В главе девятой «Монпарнас» речь идет о парижских кафе, например, таких, как «Куполь», «Селект» и «Ротонда», где собирались многие представители литературной и художественной эмиграции. «Кафе на Монпарнасе, облюбованные русскими, притягивали тем, что здесь была пусть нищая, но жизнь и была среда, которая воспринималась как привычная, своя. Куда-то отступала личная неприязнь, испытываемая многими из сидевших в “Селекте” или в “Наполи”... На время забывались распри - политические, литературные, - и было чувство, что ненадолго вернулась былая Россия, та, что пережила свой Серебряный век.» (с. 300). Чаще всего кафе начинали заполняться после поэтических вечеров. Их устраивалось очень много и в 20-е, и в 30-е годы. Снимали зальчик или просто подвал в таких же кафе, только подешевле: в «Ла Болле», в «Мефисто», в «Таверне Дюмениль», но особенно у «Доминика». «На стыке бульвара Монпарнас с бульваром Распай, где кафе открыты всю ночь, всегда можно было встретить у стойки кого-то из постоянных посетителей, “монпарно”, как их называли парижане. Когда в 1936 г. из-за переживаемого Францией политического кризиса кафе временно закрылись, русский Монпарнас воспринял случившееся как трагедию. Один из постоянных гостей “Селекта” без тени иронии писал, что это явное предвестье конца света» (с. 304).
В главе десятой «Отплытие в вечность» А.М. Зверев подводит итоги. Он кратко напоминает ситуацию, сложившуюся в предвоенном Париже. Остановившись на истории Г. Газданова и Г. Иванова, автор с
горечью замечает: «Для всех них существовало только прошлое. И еще -та память, от которой напрасно хотел отречься Иванов, написавший незадолго до своего конца. лирический цикл, где одно стихотворение воспринимается как эпитафия:
Распыленный мильоном мельчайших частиц В ледяном, безвоздушном, бездушном эфире,
Где ни солнца, ни звезд, ни деревьев, ни птиц,
Я вернусь - отраженьем в потерянном мире .» (с. 368).
В. Ф. Капица
