CC BY
55
Русское зарубежье
2003.02.025. ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА ГИППИУС: НОВЫЕ
МАТЕРИАЛЫ. ИССЛЕДОВАНИЯ / Ред.-сост. Королева Н.В. — М.: ИМЛИ РАН, 2002. — 384 с.
В книге рассматриваются биография и творческий путь З.Н.Гиппиус, особенности ее прозы, поэзии, публицистики и литературной критики. В раздел “Новые материалы” входят: неизвестный ранее вариант совместного произведения З.Н.Гиппиус и
Д.С.Мережковского — киносценарий “Борис Годунов” и письма З.Н.Гиппиус к М.С.Шагинян 1908-1910 гг. (обе публ. Королевой Н.В.), письма к А.С.Элиасбергу (вступ. ст., подгот. текста и коммент. Терехиной В.Н.), а также материалы из переписки З.Н.Гиппиус и П.Н.Милюкова 1922-1930 гг. (подгот. текста Барана X. (США) и Королевой Н.В.; вступ. ст. и коммент. Королевой Н.В.).
В статье “Д.С.Мережковский и З.Н.Гиппиус. Лирический диалог (1889-1903)” Е.П.Мстиславская обращается к первому авторскому сборнику З.Гиппиус “Собрание стихов. 1889-1903”, вышедшему в октябре 1903 г. в московском издательстве “Скорпион”, и появившейся там же через месяц четвертой и последней поэтической книге Д.Мережковского “Собрание стихов. 1883-1903” — итогового философско-эстетического манифеста на лирическом материале. По мнению автора статьи, оба сборника объединяются темой кризиса сознания целого поколения русской интеллигенции: речь идет о вопросах гносеологии, общественного процесса, социальной мысли, о философии истории и религии, об этике, эстетике и философии личности и также о возможностях выхода из кризиса. При том что в мировоззрении Мережковского и Гиппиус было много общего, сборники 1903 г. существенно различаются — и концепцией лирического “я”, и основной проблематикой. Это две разные “модели понимания сущности личностного начала человека кризисной эпохи” (с. 247). Объединяют их гражданский пафос, философичность, трагизм переживаний лирического героя. Сборники дополняют друг друга: Мережковский ставит основные проблемы личности и эпохи, Гиппиус намечает их решение.
В статье “Встреча в Таормине: три редакции одной истории” Р.Томсон (Канада) обращается к поездке З.Гиппиус и Д.Мережковского на Сицилию в 1898 г., где они провели месяц. О событиях тех дней Гиппиус подробно писала трижды: сразу по возвращении в Петербург, в
своем интимном дневнике “Contes d’amour”, затем в рассказе “Небесные слова” (1901), а позднее в “Мемуарах Мартынова” (1927-1932). Три редакции таорминской истории, по мнению автора статьи, обнажают основные противоречия в характере и мировоззрении З.Гиппиус — противоречия, которые, однако, плодотворно питали ее стихи и художественную прозу. “С одной стороны, сознательное, волевое, “мужское” начало, не терпящее подчиненности, а с другой, стихийное, безличное, “женское”, страшная сила бессилия” (с. 272).
“Мужское “Я” и “женскость” в зеркале критической прозы Зинаиды Гиппиус” рассматривает и М.Паолини (Италия). “Мужской модус” наиболее явно выразился в лирическом герое ее поэзии и авторе
— повествователе ее прозы, которые, как известно, идентифицировались с мужским грамматическим родом. Важнее, однако, что исходная “мужская модальность” поддерживалась “характером всего дискурса произведения: хорошо известны обвинения Гиппиус (поэта и прозаика) в чрезмерной рассудочности и “программности” — в комплиментарном варианте это свойство отразилось в формулировке Брюсова, назвавшего ее “кипящим льдом” современной поэзии. Все это пикантно сочеталось в сознании современников с как бы двоящимся внешним обликом Гиппиус
— то ли роковой женщины, соблазнительницы молодых поэтов, то ли вечного подростка-андрогина, остающегося девственной весталкой в самом центре кипящего страстями котла декадентствующей богемы” (с.
274).
Данная проблема поставлена в статье в контексте критической прозы писательницы. Большая часть ее критического наследия остается не только недооцененной, но подчас просто не введенной в историколитературный обиход, полагает исследователь. Обзор критических высказываний Гиппиус приводит автора статьи к выводу: “То, что часто истолковывается, как “андрогенное” в творчестве Гиппиус, в значительной степени можно интерпретировать как стремление утвердить свою творческую подлинность среди “мужских” приоритетов интеллектуального и художественного” (с. 286). Это стремление в наибольшей степени реализовалось Гиппиус-критиком. Без полемических выступлений Антона Крайнего, без его “коротких, хлестких, точных характеристик вряд ли можно полноценно представить литературную эпоху: их ругали, осуждали, оспаривали, но они были услышаны как голос равного, без скидок на “женскость”” (там же).
“Некоторые особенности символизации в романе З.Н.Гиппиус “Чертова кукла”” рассматривает в статье с таким названием Н.В.Кононова. Почти все уровни романа подвержены символизации: от имен и обобщенно-символического содержания до цветовых и вещественных деталей. Символика романа окрашена в религиозные тона, т.е. прежде всего связана с христианской спецификой, и обретает метафизическое значение. “Экспериментируя, З.Гиппиус вводит своих героев в философско-религиозный контекст, осмысляя их идеалы и устремления в связи с духовными исканиями своего времени, и таким образом переводит повествование в перспективу космогонического бытия, универсальных начал человеческого бытия” (с. 304). Поиск “Нового Пути” определяется для З.Гиппиус как выход “из тупиков индивидуалистического самоопределения”, как путь преодоления “разорванности сознания”, путь к Богу через обретение высшего единства, заключающегося в синтезе “правды о небе” и “правды о земле”. Все эти вопросы решаются в романе средствами символистической поэтики.
В статье “З.Н.Гиппиус и Г.И.Чулков” М.В.Михайлова размышляет о взаимоотношениях соратников по литературному направлению. Их сложные литературные контакты были весьма продолжительными (более 35 лет), пережили свои взлеты и падения. История отношений З. Гиппиус и Г.Чулкова, критика, прозаика, драматурга и поэта, “дает возможность увидеть литературную эпоху сквозь призму исторических событий первой трети двадцатого века”; кроме того, благодаря Чулкову мы имеем не только литературный портрет Гиппиус, но и художественный образ (рассказ “Ненавистники”), “навеянный ее характером” и личностными чертами (с. 308). З.Гиппиус, в свою очередь, явилась творцом “мифа” о Чулкове, ставшего “едва ли не самым устойчивым житейским символистским “мифом”” (с. 318).
“Антон Крайний против М.Горького: эпизод литературной
дискуссии 1924 г. (К истории статьи “Литературная запись. Полет в Европу”)” — статья И.А.Ревякиной. В названном кратком очерке Гиппиус (Крайнего) обозначены “контуры литературной жизни целой эпохи” (с. 320). Перечислив имена писателей, оказавшихся в изгнании, З.Гиппиус от имени “выброшенных” обращалась к тем, кто “выбрасывал”. В “неизбежно двухполюсную панораму русской литературы” она включает М.Горького, имя которого становится “внутренним центром” всей статьи, главным “объектом” ее яростного
нападения, беспощадного развенчания (с. 321). Гиппиус фактически подтверждает свое прежнее неприятие Горького-художника и деятеля, ставшего на рубеже веков символом “буревестничества” в общественной и художественной жизни и потому так ожесточенно отторгаемого тогда с позиций “неохристианского обновления” (там же). Статья Гиппиус 1924 г. появилась в контексте острой полемики вокруг горьковских “Заметок из дневника” и “Воспоминаний”, а также его нового журнала “Беседа”, где эти работы печатались. Язвительный приговор Антона Крайнего — по поводу горьковской “любви к “культуре” при полной к ней неспособности” — был попыткой перечеркнуть главное, сквозное направление творчества писателя и его деятельности: его “усилия соединить революцию и культуру” и, в частности, “его страстную защиту интеллигенции в самые грозные годы революционного ожесточения” (с. 329). Однако эту особую роль Горького — собирателя сил разрозненной русской культуры — высоко оценили многие его современники.
Н.В.Королева в статье “З.Н.Гиппиус и А. А. Ахматова” отмечает, что в ранних стихах Ахматовой угадывается поэтический язык Гиппиус, как и многих других символистов. Начинающий поэт Ахматова была далека от главного в яркой и сложившейся индивидуальности поэта Гиппиус — “от ее веры в силу духа и робости перед жизнью тела, от ее споров с Богом и договоров с дьяволом, эпатажного сострадания дьяволу и греху, эпатажного же заявления о любви к себе, неповторимой и единственной” (с. 339). Но в темах покорного ожидания подступающей смерти, обращения за помощью к “брату”, соблазна и его преодоления, молитвы и поводов для молитвы о близких, о России — здесь, как полагает исследователь, оба поэта сближаются. Н.В.Королева выделяет два направления этих сближений и внутренних цитаций-споров. Первое
— это детали общесимволистского поэтического языка, элементы мозаики, из которых строится образ Ахматовой: от ранних стихов подобные элементы переходят в зрелые стихи, врастают в ее поэтическую систему, оставаясь поэтическим языком в поздние годы, когда отточенная ясность и психологическая точность наблюдений-выводов акмеизма начали уступать место неосимволистской размытости, скрытости сюжета, уводивших читателя в зеркала и потаенные смыслы. Второе направление — “родство поэтической мысли и позиций поэтов в мире, мироздании, гражданской и этической (христианской) системе ценностей” (с. 339).
В сборнике помещены две статьи Т.Пахмус (США). В первой — о творческом пути поэта — автор отмечает: в поэзии Гиппиус “...четыре аспекта в традиции русской культуры — искусство, религия, метафизическая философия и общественно-политическая мысль — сливаются в одно гармоническое цело” (с. 235). В ее философской системе центральное место занимает любовь — она становится как бы мостом в отношениях общества и индивидуума. Концепция любви, продолжает Т.Пахмус, лежит и в основе ее понятия о “новом религиозном сознании”. По логике Гиппиус, путь к любви “ведет через хаос человеческих переживаний и через смиренное принятие на себя страданий на земле” (с. 240). До конца жизни она не отходила от своих религиозно-идеалистических убеждений, о чем свидетельствует и оставшаяся незаконченной поэма “Последний круг”.
В статье ““Зеленая Лампа” в Париже” Т.Пахмус подчеркивает, что Мережковские и ближайшие их сотрудники “были объединены сходными политическими, художественными и религиозными взглядами, а прежде всего — духом свободы” (с. 351).
Д.Спендель (Италия) в статье “Зинаида Николаевна Гиппиус и революция” подтверждает, что политические и общественные взгляды Гиппиус были неизменными: ее идеалом оставалось осуществление Царства Божьего на земле под знаком церкви Третьего Завета, и она до конца сохраняла отрицательное отношение к большевизму как воплощению “Царства Антихриста” — так назывался один из ее дневников, изданных на нескольких языках в 1921 г.
Завершает сборник работа М.Паолини (Италия) “Критическая проза З.Н.Гиппиус 1899-1918 гг.: библиографическое введение в тему”. Большинство статей автор аннотирует, что позволяет проследить устойчивость интереса Гиппиус к отдельным именам и темам, литературным явлениям, выявить литературно-общественный контекст ее выступлений. Выборочно даны отклики на статьи Гиппиус; они позволяют очертить журнально-газетную среду тех лет, а также помогают проследить некий полемический “сюжет” (статья — отклик — ответ на отклик).
Т.Г.Петрова
